Доски причала продавливались под тяжестью идущего насмерть. Довольно драматично, с учетом, что эта дорога закончится без жертв и кровопролитий, и в этом сериале ни один пират не пострадает. Так заявляют создатели. Но даже с учетом полного осознания того, что самое страшное уже позади, ноги передвигались слишком медленно. Так казалось надзирателю, кто подгонял за собой пленного в капюшоне с завязанными тугой веревкой руками. Что касалось чувств самого узника - ему было все равно на происходящее, жизнь медленно угасала, и отсюда начало нашей драматичной истории тяжелой жизни с печальным концом. Куда бы его не вели, он не хотел там быть. Что бы с ним не происходило, он уже не чувствовал сил на новый шаг.

- Да какого черта, у нас мало времени! - поторопил голос, и рука деликатно дернула пленника быстрее за собой. Голова узника опустилась ниже, и из-под капюшона вылезла длинная прядь седых волос.

А какой в этом смысл? Жизнь, смерть, рабство, свобода, закон, пираты, деньги и даже любовь, все это меркнет и тускнеет, все про одно и то же. Одни и те же схемы, в которых лишь меняются декорации и действующие персонажи. Ничего нового эта история уже не расскажет, так зачем ей быть? Лучше бы его съел дикий кот. Или сбила карета. Или раздавило летящее с неба ядро. Или англичане поскорее совершили свое обещанное возмездие. Нельзя убить того, кто чувствует себя «живым мертвецом», можно лишь забрать страдания, адресовав их господу Богу. Пусть все решится на суде. Эти недели, слившиеся в один бесконечный день, должны наконец-то закончиться.

Они подошли к пришвартованному кораблю. С палубы спустилась лестница. Яркий солнечный свет не давал сфокусироваться на происходящем. Да, когнитивные функции ни к черту. В бликах отливалась надпись «Месть королевы Анны».

За неделю до этого Эдвард еще не думал о смерти, не молил о ней Бога в своих мыслях. Но жизнь пиратов изменчива, и каждый уважающий себя джентльмен моряк должен быть готов уйти в «отставку» навсегда. Когда он ступил на землю в Нассау с целью добраться до своего корабля, его тут же скрутила пара рук, нацепив на голову мешок. Негодяи подкрались совершенно незаметно, будто долго выжидали появление Черной Бороды в пиратской республике. Сопровождающих членов команды быстро оглушили. Эдвард был готов поклясться, что слышал писк Клыка при падении. Тич вырывался, но так и не успел даже коснуться своего оружия. В голове вертелась одна пустая холодная мысль: «А какой смысл?» И он продолжал протестовать против задержания чисто по инерции, потому что так сделал бы Черная Борода. Потому что у Эда в жизни не осталось ничего, кроме как следовать за легендарным образом самого себя, который в итоге за него собрали другие люди.

Так он и оказался в одной из самых отвратительных тюрем на острове, где балом правили анархия и преступность. Только теперь эти порядки, обернувшиеся против него, уже не казались такими уж привлекательными. Его перевязали, усадили на стул и сняли с головы мешок. Вонь от пота, плесени и неразборчивых человеческих выделений ударила в нос посильнее химического оружия.

- Эдвард, мать его, Тич, - нахальный мужчина явно был в злобном восторге от этой встречи. - Уж не думал, что когда-либо лично встречусь с легендой.
- А ты еще что за хрен? - нахмурился Эд, пытаясь оглядеть помещение на предмет какой-либо лазейки.
- Тот, кто получит за тебя столько денег, что купит себе половину этого гребенного острова, - разбойник положил перед Эдвардом несколько листков бумаги, громко стукнув по столу. Тич приподнял брови в недоуменном ожидании, ведь руки его были связаны. Разбойник перевернул листки и веером разложил их перед пиратом, дабы тот ознакомился с актуальными объявлениями о поиске особо опасных преступников живыми или мертвыми. Эдвард увидел перечень практически всей своей команды, и, главное, себя за ахреневшую сумму. «За преступления против Англии и Короля Георга разыскивается живым или мертвым…»
- У нас два варианта, - продолжил незнакомец. - Ты сдаешь нам недостающие кусочки мозаики и живешь еще некоторое время. Либо поедешь к англичанам по частям.

Эдвард пристально разглядывает собеседника и переводит взгляд на розыскной список. По какой-то причине он не видит в нем Стида Боннета, и это приносит ему облегчение. Значит, он все же остался служить в королевском флоте. Значит, он умрет не сегодня. Возможно, при более героических обстоятельствах, возможно, быстро. Или не будет дураком и отсидится где-то в укромном уголке, пока война с Испанией не рассосется.

- За такие деньги, - ухмыльнулся Эд. - Я и сам сдохну, - он резко подскочил со стула и сделал выпад в сторону собеседника. - Бу! - тот дернулся, чуть не упав со стула. - Давай, самое время начинать расправу! Посмотрим, не наебут ли тебя англичане за мой труп и не найдут ли они в этот момент список, который в руки тебе не попал. Список с твоим именем.

Эдвард давно уяснил не мало важных уроков жизни. Один из них заключался в том, что если твой враг не исполняет угрозу в реальность, то и договариваться нефиг. Он видел испуг в глазах оппонента. Депрессия депрессией, но он прекрасно знал, что мелкий охотник за легкой жизнью не осмелиться достать кинжал из ножен.

Следующие несколько дней, а, может, неделю он провел в заточении. В камере напротив лежал разлагающийся труп какого-то бомжа, и жужжание мух вокруг него раздражало не меньше, чем трупная вонь. Эд не ел много дней, не принимал душ, ведь заключенным это не положено. Это даже радовало, тюремные каникулы стали для него полным снятием ответственности даже за мелкие бытовые дела. Теперь он мог отдохнуть. Лечь на морскую гладь тихого моря и ждать, пока течение само решит, где ему нужно быть. Но Эдвард прекрасно понимал, что скоро он станет таким же трупом. И никто не будет знать, где он. Никто.

В один день он подслушал разговор каких-то упырей о вариантах перекупщиков для связи с английским флотом. День икс близился, и Тича это нисколько не волновало. Эти недели, превратившиеся в один длинный день, никогда не закончатся. Глупые. Он-то это знает, а они все зачем-то суетятся.

- Стид Боннет? А на кой черт? Он же помер, - услышал бородушка, и это заставило его впервые за долгое время резко принять сидячее положение.
- Так это же оказалась неправда, и он пошел служить королю, - ответил кто-то другой, и Эдвард придвинулся ближе к своей двери, чтобы лучше слышать чужой разговор.
- Ага, а потом умер по-настоящему. Об этом писали в газетах походу по всему миру. Этот лох поставил рекорд по нелепым смертям! Ты вообще представляешь, как можно сдохнуть троекратно? Вот, на, почитай…

Эдвард медленно спустился по стене на пол. Умер. Его глаза округлились. Он пытался усвоить эту информацию, словно тюремный завтрак. В пустоте его души наконец-то появилось что-то живое. Он схватился руками за свою голову. Все должно было быть иначе. Все должно было быть сыграно не так. И это его вина.

Что ж. Он наконец-то получил то, что с ним еще никогда не происходило. Бойтесь своих желаний.

Следующие дни заточения стали невыносимыми. Боль расползалась по груди как яд, не переносимая и не излечимая. Он колотил по дверям и орал оскорбления. Он смеялся над своими пленителями и предлагал им помочь найти уже наконец-то этого сраного перекупщика, чтобы это все уже закончилось. Он давно не ел. Он не мог нормально спать. Он практически не двигался. Но его организм все равно не ускорял приближение естественной смерти, а в этой чертовой камере не было ничего, чтобы ему помогло избавиться от страданий.

Это был очень длинный день, словно за неделю прошли годы.

И походу его никто не ищет. И, видимо, искать даже некому. Совсем некому.

Дверь камеры открылась. Эдвард не сопротивлялся, когда ему связали руки, когда нацепили какой-то вонючий плащ с капюшоном. У него не было сил.

- Капитан, если вы не поторопитесь, я не смогу вас вывести. У нас мало времени.

Эдвард изогнул бровь и внимательно посмотрел на очередного незнакомца. Он не видел его раньше ни на своем корабле, ни в пределах этого злачного места. Может, это очередная уловка.

- От кого ты пришел?
- От генитального пирата, сэр. Сегодня вы не попадете в плен англичанам, но нам надо торопиться.
- От генитального пирата? - Эд удивился еще больше. - Господи, никнеймы с годами становятся только хуже…

Теперь он ступил на борт своего корабля «Месть королевы Анны». Он все же смог осуществить задуманное. Черная борода всегда добивается своей цели даже, если ничего не делает для этого. Он поднимает голову из-под капюшона, щурится от солнечного света, которого не видел много дней, и узнает лица своей команды, которая почему-то рада возвращению своего капитана. Его быстро избавляют от веревок глупцы со стокгольмским синдромом. Они даже не понимают, что он бы с удовольствием скинул всех за борт на съедение акулам. Может, хотя бы тогда полегчает.

- Эд?

Тич медленно обернулся на знакомый голос. Во всем солнечном великолепии  с этими бровками-домиками на него смотрел вовсе не Бог. Эдварду стоило не мало сил сдержаться в мимике. Лишь скулы дернулись на какой-то микро-секунде слабости. Ведь призраков не существует. Перед ним реально стоял «он».

Эдвард резко развернулся с намерением покинуть корабль.

- Капитан! Капитан! - команда недоумевала от этой реакции и просила не делать глупостей, а вернуться. Эдвард никого не слушал. Он вновь почувствовал хоть что-то, и это был гнев. Он не собирается возвращаться в эту хуйню. Ни сегодня, никогда. Достаточно.
- Я ухожу в отставку! С меня довольно! - напоследок рявкнул он, уже спускаясь вниз по лестнице. Вся команда смотрела на него с палубы вниз, повысовывав свои уродские мордашки. И лишь Джим оперативно спустилась следом, обогнав и успев приставить кинжал к его горлу.
- Капитан, вернитесь на корабль, - сказала Джим. - Мы придумаем вам более приятную отставку. Все, что захотите. Но если вас убьют англичане, то это произойдет на глазах Короля Георга и при его личном участии в вашей «прощальной церемонии». Вы подставите всех нас. Вы убьете не просто себя, вы убьете главного врага всего английского флота. Что, как вы думаете, произойдет с пиратами?

Эдвард исподлобья смотрел на Джима и ненавидел его:
- Угрожаешь мне? - тихо, но доходчиво уточнил он.
- Могу вызвать вас на официальную дуэль, если хотите сменить формат. Как раз сдохните, как и хотели. Или можем продолжить вечно вести этот диалог, - она явно была уверена в своих словах и напирала сильнее. - У нас все еще мало времени, но мы подождем.

Не зря ученые провели исследования и нашли в женщинах кристаллы, притягивающие демонов. У Эдварда не было сил бороться с наукой, и он последовал за Джимом вновь на корабль. Он ускорил шаг и ни на кого не смотрел, проследовав в свою капитанскую каюту и заперевшись в ванной - единственном месте, где его никто не потревожит хотя бы некоторое время. Он не может разбираться со всем и сразу. Он не хочет разбираться с «ним». Господи, какое облегчение, что он жив. Может, Эдварда все-таки начало глючить? Лучше бы Стид умер и отпустил его муки. Лучше б он никогда не встречал этого очаровательного аристократа. Лучше бы Эд умер и наконец-то закончил этот длинный бесконечный день.

В ванной был слышен звук льющейся воды, заглушающий краткий сдержанный всхлип.

gorillaz - clint eastwood.mp3
Сегодня Стид проснулся ото сна - не длиною в ночь и не в кратковременную передышку в изученном вдоль и поперёк распорядке дня, - после многолетней спячки, в которой провёл взаправду - всю свою жизнь. Он больше не чувствовал себя уставшим или сомневающимся, неуверенным в себе мужчиной, так и не повзрослевшим за тридцать лет. Он проснулся - и не узнал себя. Потому что был уверен: впервые он знает, что нужно делать. Не знает, правда - как; но знать наперёд вообще-то не его сильная сторона, так что Стид ловит себя на одной единственной мысли, ему не принадлежащей: просто плыви по течению, которое несло его лодку в выбранном им направлении. Это вовсе не значило, что нужно было отпустить вожжи и ждать у моря погоды, но довериться интуиции и действовать так, как велит сердце, а не гул голосов вокруг.

Наконец-то, голоса в голове замолкают: капитан Боннет лично засовывает кляпы в их блеющие рты. Боннет обещает себе не дизморалиться зазря - на это наверняка будет причина в лице Эдварда Тича, так что затрачивать свою энергию (конечно же, солнечную) Стид клянётся только на самые весомые переживания.

- В каком смысле: выбросили мою библиотеку???!!! - Стид за сердце хватается и, в ужасе вскидывая брови, пускает полную страданий волну складок на лбу, когда от команды слышит последние новости. - Может, ещё и те славные фарфоровые чашки для чая? Какое кощунство, лучше бы продали, так хоть...
- Чашки оставили. - Олуванде мигом прекращает страдания своего бывшего/нового капитана (признаться, они все запутались) одной рассудительно-точной фразой.
- Ах, хорошо... это хорошо. - Боннета эта новость успокаивает как будто бы даже больше, чем та новость о помиловании. Поэтому другие, смешанные в единый гул голосов, вопросы и фразы членов команды Стид не услышал.

У Стида, вообще, была эта прекрасная спасительная способность замещать переживания вещами столь незначительными материальными, поскольку материального у него было полно, а вот духовного - не то, чтобы очень; потеря доверия, потеря лучшего друга, ставшего для него гораздо большим чем.., размазало бы в сопли его быстрее какой-то там разбитой чашки. Хотя капитан вдруг осознал, что не плакал с момента как убил Найджела Бадминтона, и это понимание отозвалось в душе самым странным образом - сначала в груди словно что-то защемило, возможность свободно вздохнуть сводя к минимуму, а затем тоска тяжёлой ношей осунула его плечи до тех пор, пока Крошка Джон не окликнул его и не вывел из транса:

- Капитан... так мы ведь, как бы помягче, тут застряли. Как нам выбираться?

Джентльмен-пират встрепенулся. Губы округлились в идеально ровную "о", когда он, оглядевшись вокруг себя, увидел только одну лодку - на которой и приплыл сюда, но она была очевидно мала для того, чтобы перевезти всех. Боннет подумал: как бы поступил капитан Чёрная борода? Он, всегда имеющий стратегию, пусть и не всегда своевременную по лунному календарю, наверняка нашёл бы решение.
Впрочем, решение Стида, найденное с подачи воображаемого Эда, оказалось элегантнее.

Да и последний из голосов, кажется, ставший единственным, в голове Стида совершенно точно принадлежал Эдварду Тичу. А Боннет и не возражал, что бы этот голос не говорил ему. Осуждение не саботировало решения пирата, а напротив, бросало вызов идти до конца к своей новой, ясной и самой важной цели.

Собрать свою семью воедино Стид уже пытался - да только не ту. Больше такой ошибки он не совершит.

Команда его "Мстителя", только сумевшая обрести единство, распалась: оказалось, что Люциус выброшен за борт, Джим оставлен на судне без сознания, остальные брошены на этом островке, а со-капитан дал ёбу, как мягко выразился Чёрный Пит сошёл с ума, и из лапочки-капитана превратился в злодея.

Стид, он не хотел и не предвидел ничего подобного! Это было... неправильно! Совершенно не так, как должно было быть. А как должно было? Ну, Боннет думал, что для всех было бы лучше, если бы он ушёл. Пират-ходячая катастрофа, неудачник и посмешище, который уничтожил всё великое и легендарное, что отличало пиратов от других моряков; и он всегда это знал, но упорно шёл за мечтой, но всё зашло слишком далеко.

Но всё зашло слишком далеко тогда, когда ты ответил на мои чувства, не так ли? - Чёрная борода грустно улыбался безбородой улыбкой, растворяясь созвездием на ночном небе, прежде чем Стид пришвартовался к берегу Пиратской республики.

Да.

Чёрт возьми, конечно же, да! Король Георг даровал им акт милости, а Джентльмен-Пират явил Чёрной бороде акт трусости. И если страницы из книги или дневника ещё можно было выкинуть или сжечь, то подобное даже из истории - никогда не стирается. Но Стид вознамерился всё исправить. Теперь, когда он настолько преисполнился в своём познании, он чётко знал, что делать: мозаика в голове склеилась, или он по крупицам собрал крошенное стекло в калейдоскопе, изрядно поранив ладони. И всё же оно того стоило - это приобретённое знание, или, вернее, признание самому себе в том, что он совершенно не представляет своей жизни без Эда (и так же неважно, в роли друга или любви всей жизни, лишь бы только навсегда) и никогда не сдастся в попытках доказать свою верность - их дружбе и конкретно ему, со-капитану.

Идея захватить "Месть Королевы Анны" приходит сама собой, когда в гавани узнаёт всю необходимую информацию, да притом быстро, как никогда не узнал бы где-либо в Новом Свете. Во-первых, в гавани почти на каждом столбе висело объявление о поимке Чёрной Бороды и членов команды "Мстителя" с весьма достоверным портретом капитана (но, убедившись, что никто не видит, Стид тайком добавил от себя детальности портрету). Также узнал и о своей смерти - не расстроился. Удивился, разве что, как без пёстрых камзолов цвета морской волны в нём, в этой оверсайз-рубахе и с растрёпанной причёской Стида Боннета не узнавали. Тем лучше.

Лучше быть формально мёртвым, чем фактически мёртвым. И радовало, что Эд не был мёртв тоже: в объявлении о поимке не было сказано про его голову, а значит, английскому королю этот капитан нужен был живым. И это было потрясающей новостью за весь этот чёртов день, потому что в тот же миг в голове капитана Боннета возник план спасения Чёрной Бороды. Он подозвал оставшихся с ним членов команды и разложил это план в деталях.

И уже к вечеру они захватили судно Чёрной Бороды. Ну, не прямо-таки захватили, скорее - дипломатически переманили на свою сторону, потому что спасение капитана есть спасение капитана, а лучше тимбилдера, чем Стид Боннет, в мире ещё, как известно, не существовало.

Ночью же - планировался план-перехват Эда. И до ночи ещё нужно было дожить, так что первым делом Стид гарцевал в каюту.

- В себя поверил, я посмотрю?
- О, да хватит тебе. Зато ты в себе разуверился.

С горделивой осанкой он толкнул дверь капитанской и... ничего не увидел. Мрачно и темно, а ещё он задел какую-то мебель, опрокинул канделябр, тихонько чертыхнулся, прикрыв ладонью рот, и прикрикнул, подозвав Француза зажечь свечи.

- Оу, теперь понятно... - пробормотал себе под нос Боннет, оглядев каюту Чёрной Бороды и чуть поморщив нос, и смачно чихнул от стоящей здесь столбами пыли. Правда, лицо рукавом всё-таки прикрыл - аристократическую дрессировку не искоренить даже в стельку пьяным от рома. Хотя это он, кстати, тоже не пробовал.
Много чего не пробовал, судя по всему.
- Что понятно, капитан?
- Почему он такой злой был. - Голос Боннета нежен, и за бархатностью нот его интонаций, нельзя было прочесть ни осуждения, ни раздражения, а только умиление, какое только может испытывать человек, так сильно скучающий по своему... по своему бородушке. Прошёл внутрь, оглядел всё внимательнее, остановился, разве что, у стола, и продолжил: - Шторы занавешены, света никакого, а как же солнечные ванны? Из напитков только ром, черепа... - задумчиво вывел сердечко на слое пыли на столе и, даже не обратив на это внимания, прошёл к креслу. Прикинул, как в него усесться, даже сделал несколько заходов, но в итоге забил, сделав вид, что передумал.

- Строгий минимализм в сочетании с бардаком. Выкинуть бы его черепа, как мои книги, да? - Стид глупо посмеялся, хотя сам понимал, что было не смешно. Но Француз натянуто улыбнулся, и этой поддержки Боннету было достаточно.

- Ладно. Пора приступать к делу! А ну, свистать всех наверх! - Капитан хлопнул в ладоши и в припрыжку (в предвкушении своего звёздного рыцарского часа) вышел на палубу.

Ещё через несколько минут, убедившись, что все помнят план и свои роли в нём, готовы действовать по команде - он отдал приказ. Остановил только одного, нанятого в доках пирата, под локоть, чтобы напутствовать напоследок:

- Скажи капитану Тичу, что Джентльмен-Пират приказал похитить его. - Пафосно заявил Стид, уперев руки в бока. Он всё ещё был в этой белой рубашке, совсем забыв привычно переодеться во что-то, соответствующее событию. Но у Эда не было тайной комнаты с одеждой, а значит, искать было нечего. Или Боннету попросту было не до того.

И это были самые долгие, невыносимо мучительные сорок минут ожидания в жизни Стида Боннета; гораздо длиннее тех минут, что он притворялся спящим, казалось бы, целых две жизни назад, когда планировал побег от жены и детей. Он бродил по каюте, не сводя глаз с часов, то и дело поглядывал в окно. Радостно, как ребёнок, выбежал на палубу встречать команду.

Эту шевелюру он узнал бы из тысячи.

- Эд? - С радостью, но лёгким сомнением в голосе спросил Стид.

И мироздание разнесло его в щепки, как корабль, налетевший на скалы, не заметив маяка, как только взгляды капитанов пересеклись. Сердце Боннета сделало кульбит, а мимика приняла привычный восторженно-удивлённый вид, но - он так и не нашёл в себе силы сделать шаг навстречу, словно в ботинки залили свинец.

И тогда Эдвард взбунтовался. Ожидаемо, но обидно.
Стид нахмурил брови - и молча проследил за тем, как Джим метнулась его останавливать. Всеми силами, как было приказано капитаном Боннетом. Они больше не сказали друг другу ни слова. Тич же не удостоил его даже взглядом. Вся былая уверенность готова была рассыпаться карточным домиком. Стид вдруг почувствовал сильную усталость, но попытался успокоить самого себя одним словом:

[indent] Заслужил.

Стид караулит за дверью капитанской ванной. Заносит кулак, чтобы постучаться - решительно, серьёзно; но опускает в последний момент. Старается не думать о том, что звуки за нею очень до боли знакомые. Тогда Стид разворачивается и выходит на палубу. Было темно - и было полнолуние. Выходит, это... почти что годовщина? Только такая, которая отсчитывается месяцами. Вот только на праздник не было похоже. Скорее, на похороны.

Он замечает приближение Джима. И как-то совсем уж печально мямлит:
- Что же мне сделать? И где только Люци, когда он так нужен! Я совсем не понимаю, что должен сделать... я же спас его, верно? Я вернулся. Он же тоже возвращался. Я... - сокрушался Боннет, приглаживая руками свои волосы в порыве отчаяния. Тогда Джим коснулась его плеча, и сказала одну важную вещь, которую, вероятно, могла сказать только женщина, разбирающаяся в чувствах лучше них, идиотов.

Джим сказала:
- Просто не уходи.

[indent] 'Не убегай от меня.'

И вдруг всё прояснилось, Луна снова вышла из-за туч, вот это вот всё, совершенно неважное, ушло на задний план, потому что этих слов было достаточно, чтобы он всё понял - и, немного просияв, вернулся в каюту и коснулся костяшками пальцев двери в ванную.

- Слушай, я знаю, что поступил как мудак, - впервые ругательство вылетело из его рта беспечно, как какое-то умное словечко из словаря умника-Боннета, - и ты можешь сколько угодно прятаться в ванной. Но однажды из неё придётся выйти. И я никуда не уйду. Буду сидеть под дверью. Ты слышишь?

И он действительно присел на пол, нарочито звонко проскользив по поверхности двери.
И, конечно, это было невозможным обещанием. Высидеть было невозможно, потому что Стиду никогда не сиделось на месте. Но он знал, что это не будет проблемой, и потому цокнул языком, поднялся и проговорил в замочную скважину:

- Ладно, я всё ещё никуда не ухожу. Но сделаю чай и буду тебя ждать.

Эд уже начал забывать, как выглядит его старая добрая каюта. Он так долго пробыл на чужом корабле и в чужом вайбе, что все здесь казалось несколько неестественным. Он знал все о своем корабле: с какими местами надо обращаться бережно, а куда и вовсе не стоит совать свои руки; что требует ремонта, а что настолько ценно и винтажно, что не нуждается в доработке. Однако он не мог понять одного: кто тот человек, что выбирал все, что здесь находится. Это точно был он? Он помнит свой первый корабль, маленький, совершенно не претендующий на какую-либо гонку брендов. На этом корабле было только то, что он находил или отнимал у других. Но «Месть королевы Анны» не спроста носит такое гордое название. Сердце этого судна собиралось долго по маленьким крупицам. С каждого грабежа и захвата Эдвард думал о том, какая вещь впишется лучше? Какая вещь будет лучше соответствовать образу Черной Бороды? И темнота черных стен и штор, грубость мебели, черепа погибших по его причине врагов и атрибутика власти заполнила все пространство. Каждый предмет напоминал ему о том, кто он есть и кем он должен быть. Самым грозным пиратом, который вселяет ужас. Как и его каюта наводила на каждого гостя одно и то же ощущение - страх погибели. Этот страх оказался настолько устойчивым ощущением, что за месяцы отсутствия никто из команды не посмел даже навести здесь уборку. Не дай бог этот кто-то сдвинет неположенный предмет. Тич заметит и не оставит без внимания.

Рано или поздно пришлось бы решиться принять ванну. В целом, это не проблема для пирата: порою в долгом морском путешествии моряки забивают на гигиену, чем нередко гордятся. Вода, оставшаяся в бочках, была не первой свежести, но Эду была нужна больше причина не выходить из комнаты, нежели иметь качественный сервис. Смог бы ли он поменять здесь все на свое усмотрение? Подключить фантазию, сделать это место более комфортным, найти в себе таланты дизайнера интерьеров? Раньше Эд с уверенностью сказал бы, что он может быть кем угодно.

Он не хотел целенаправленно принимать ванну, просто сидел в воде, ждал чего-то. Но тело начинало чесаться, и это раздражало сильнее, чем отсутствие сил на примитивные бытовые нужды. Взглядом он начал искать что-то, что могло ему помочь. Он дотянулся рукой до полки, на которой лежала сплошная депрессивная херня, раскидывал ее по сторонам, как его взгляд остановился на предмете, которого здесь быть не должно. Эдвард поднес к своему лицу кусок мыла фиолетового оттенка и глубоко вдохнул. Пахло лавандой.

«Стид», - лишь подумалось ему. Ни один человек в мире больше не мог иметь подобной маленькой мелочи, осмелиться войти в его покои и положить на самое нужное ему место. На глазах навернулись слезы. Его каюта была совершенно не тронута. Боннет лишь добавил то, что ему было необходимо.

Он услышал его голос за дверью и резко затих, закрыв свой рот рукой. Он замер так, словно если перестанет издавать хотя бы малейшие звуки, всплески воды, Стид решит, что Эда тут никогда и не было. Вода в ванне уже давно стала холодной и из нее рано или поздно придется выйти. Рано или поздно придется делать все. Но Стид говорит, его интонация как мед вливается в уши. Эдвард так хотел этих слов, но почему от самого желанного всегда так больно? Его мысли кидали в отрицание, он твердо решил, что не выйдет из комнаты, пока Стид здесь. Он не совершит эту ошибку. Он лучше сдохнет от того, что вода выест весь его кальций. Он просто не может упасть в его взгляд своей открытой раной.

Час пробил со звуком удаляющихся шагов. Эдвард выходил из капитанской каюты неспеша, озираясь по сторонам. Возможно, прошла пара часов, он не знает, но потребность попиздострадать на свежем воздухе в одиночестве была необходима. К тому же, нужно было оценить обстановку и происходящее. Он выходил тихо, не привлекая к себе внимания. По пути к лестнице на верхнюю палубу встретился взглядом с кем-то из команды, но моряк быстро отвернулся, понимая, что не стоит сейчас волновать капитана, и принялся за иллюзию активной деятельности.

Они отплыли от берега. Прямо по горизонту - замечательное «ничего» - темная мгла ночного неба, как Эдвард и хотел. Легкие наполнились свежестью. Он повернул голову в сторону и увидел идущий рядом «Мститель» Стида Боннета. Подумал, что можно разбомбить его корабль в щепки. Эдвард сжал деревянные перила своими пальцами. Его губы превратились в одну тонкую полоску.

- Капитан! - услышал он из-за спины. - У вас будут распоряжения по курсу? Команда…

Но пират не угадал с моментом, и Эдвард вмиг приставил пистолет к его лбу.

- Какого черта Стид Боннет все еще на моем корабле?

Пират опешил, выкатив испуганные глаза и подняв ладони вверх. Его глаза бегали, он не знал, что именно Эдвард хотел бы сейчас услышать.

- Сэр… капитан, сэр… Технически нас захватили, но не совсем… Мы ждали вас, чтобы получить указания, сэр!

Захватили? Эдвард со спокойным лицом медленно убрал пушку.

- Иди, - сказал он пирату, и тот оперативно послушался, не желая боле тревожить Черную Бороду излишними вопросами.

Захватили. Он ухмыльнулся в сторону ночи. На его лице впервые за долгое время появилось нечто вроде улыбки. Вы вообще понимаете, что такое захватить «Месть королевы Анны»? Это равносильно невозможному. К его улыбке добавилось подобие смеха. Только Стид Боннет мог захватить его корабль. Но как, черт возьми, он это сделал?

Все на мгновение стало таким четким. Эдвард резко отвернулся от моря в сторону своего корабля, наивно обескураженный своей готовностью к действию. Рано или поздно надо начать отмываться. Рано или поздно придется это закончить и вылезти из долбанной ванны.

Он зашел без стука, напряженный и молчаливый. Он не боялся смотреть на Стида, но не подавал никакого вида своих эмоций. Он же не слышал его в ванне? Вряд ли. Уж не ревел он навзрыд. Он медленно присел напротив все еще пыльного стола, украшенного фарфоровыми чашками с корабля «Мститель», которые они так любили вместе. Эдвард откинулся на спинку стула, погрузив свое лицо во мрак. Скрестил руки на своей груди. И молчал. В тишине трескнула свеча, и пространство вновь наполнила его непринужденная доброта. Чай, конфетки, чашечки, розовые пони… Он говорил о какой-то ерунде, так о нем отзывались все. Но Эдварду, как всегда, нравилось слушать его. Нравилась его доброта, и он не понимал, почему ему так хочется сопротивляться этому желанию получать ее. Статус «все сложно» разложил чувства на иголки, и теперь Эдварду надо сделать приличный вид, притворившись живым человеком, а не куклой вуду.

- Почему ты не пришел? - в какой-то момент Эдвард прервал его попытку смоллтока, наклонившись ближе к столу. Теперь его лицо освещал теплый огонь от свечей, и Стиду хорошо бы смотреть ему в глаза, пока он объясняет, что произошло на самом деле. Возможно, у джентльменов не принято пропускать период предварительных словесных ласк подобным образом, вот только Стид уже должен был знать, с кем он связался и какой Эдвард на самом деле.

Мне так нужно твое тепло, и я так боюсь его получить. Как тебе удается делать невозможное, Стид?

Ожидание затягивалось. Или стрелки часов остановили свой бег под гипнотизирующим взглядом Стида? Нет, ему не казалось - он и правда не мог найти себе места на этом корабле. Чужом корабле, хоть он и был весь - от черепушек до пыльных, пожранных молью штор, - пропитан вайбом Чёрной Бороды. Но вот ведь ирония, которую Стид Боннет до сих пор не выкупал, а сейчас вдруг догадался: он никогда не знал Чёрную Бороду.

С ним всегда был Эдвард Тич, его Эд, в самый первый разговор представившийся ему как член команды Чёрной Бороды - прислугой самому себе, - за восхищённым, смущённым взглядом, изучающим тайные комнаты капитанской каюты "Мстителя". Человек, который тёрся щекой о кашемир, имея такое богатое судно и да, спрятанные на нём сокровища (безусловно, в трюме не все бочки были наполнены только водой и вином), покупал или забирал для антуража любую хероту с барахолок и цыганских базаров, атрибутику, которую ни разу не навязал ему, Стиду.

И он, со своими шелками, рюшами, похожий на свадебный торт, совсем не вписывался в этот праздник депрессии.

На этом судне было мрачно. Здесь была своя атмосфера, и Боннет никогда не осуждал любителей total black look, но это цвет в обществе, безусловно, ассоциировался со смертью, похоронами - и "Месть Королевы Анны" соответствовала своей повестке, но Стида интересовал другой вопрос: что или кого похоронил капитан?

Боннет интуитивно догадывался, каков ответ. Как минимум, потому, что за все время общения с Эдвардом - ни разу не услышал из его уст желания вернуться на свое судно. Памятуя о сентиментальности и суеверности пиратов, нежно привязанных к своим кораблям, Стиду теперь это странным не казалось: недавно он похоронил себя.

И точно так же жил среди ненужных вещей, людей, событий.

Точно так же выгорел, сбежал - в море, на свободу. Найти себя, найти всё, что хотят все до единого пираты - быть тобой, чтобы как у тебя; но нет зеркал, нет радости, нет повода, нет выбора - может, в начале здесь и была душа, была страсть, то сейчас пошлость с претензией на эстетику, но - безвкусица, где при реальном богатстве - пресс-папье и дешёвки, и как в театре, уж Стид-то знает наверняка, все подделки выглядят идеально.

[indent] Ты - любитель наколки.
Здесь всё - реквизит, а не добыча, ты - арлекин, сыгравший самого Короля, о господи иисусе, Эд - я люблю тебя.

И он ждал, как положено, сколько было необходимо, даже если бы ему пришлось врасти в этот обеденный стул, стать частью этого корабля - трофеем, которым украсит свою 'Месть' легендарный Чёрная Борода, очередной победой, потому что Стид гипнотизирует взглядом дверь, ожидая, когда капитан закончит свой полуночный променад, и взгляд этот - капитуляция_белый флаг: 'вот, я здесь, и я твой, ты победил, потому что ты всегда побеждаешь'.

Но эта (очная) ставка не сыграет на старте.
Стид пасует ещё того, как Эдвард открывает свой рот (Боннет разглядывает его неприлично долго).

Молчание затягивается так же, как и недавнее ожидание - и терпению джентльмена приходит конец. Он первым нарушает эту бессмысленную игру в молчанку,  делая вид, что не заметил этого; принял свой привычный простачковый вид, как единственную защиту, что у него оставалась - болтовню обо всём и ни о чём, эту манеру родом из светского общества, когда тебе абсолютно наплевать на разговоры в компании, потому что вы здесь не за тем, чтобы по душам говорить, а потому что скучно, нет никакого удовольствия в жизни - заполнение пауз и душевной пустоты.

Но тогда почему в груди так жжёт? Пожар, изнутри обжигающий, поднимается выше, к горлу, встаёт горьким комом - слишком прямолинейный вопрос, неожиданный, сбивающий с толку, как этот карий взгляд через этот длинный стол, что заткнул Боннета с первой попытки. Щенячий взгляд Стида принимает этот жалостливый вид не ради манипуляции, а совершенно искренне. Живые эмоции в его глазах - выстреливают пушечным ядром, но не долетают до кормы капитана Тича.

Стид слишком громко роняет чашку на блюдце. Сначала виновато опускает взгляд, переводит дыхание. Честно говоря, у него нет полноценного ответа на вопрос. Нет, не так. Ответ есть, даже несколько, но Стид - без понятия, какой будет правдивее и наименее болезненным. Правда - она беспощадна. Он порывался ответить трижды - и трижды закрывал рот, не успев вымолвить абсолютное нихуя.

- Мне не нравится врать. - Стид вздохнул, отставил чашку подальше. Опустил руки и скромно прижал запястья к краю стола. Поднял взгляд и более не отводил, пока говорил на удивление медленно, вдумчиво, словно обдумывал мысль здесь и сейчас: - А это было бы... нет, это было нечестным. По отношению к тебе. По отношению к самому себе. И не только... - это оказалось сложнее облачить в слова и это не напоминало диалог с Мэри.

У Стида першит в горле от напряжения и волнения, и он встаёт из-за стола, шумно отодвигая бёдрами стул.

Зрительный контакт ненадолго разрывается, но только для того, чтобы собрать мысли в кучу и продолжить, несмотря на непонимающий взгляд напротив.

- Я признаю, что испугался. - Стид с самоиронией приложил руку к сердцу, но тут же посерьёзнел, развёл руки в стороны, открываясь для чего угодно, хоть для выстрела, хоть для удара: - Ты дал мне клятву, взял с меня обещание, и я был самым счастливым идиотом на свете, потому что никто никогда...

Он сделал мягкий шажок навстречу.

- Я не был свободен. Я уже давал одну клятву, и не сдержал её. И не мог поступить иначе, потому что тогда это означало бы, что я предал всех и свои принципы. Чёрт...  Но ставить чужие интересы выше своих - это то, на что способен только настоящий джентльмен. И этот джентльмен, - он присел на край стола, голос стал тихим: - ждал меня на пирсе.

«Но почему ты не сказал мне об этом тогда?» - думал Эдвард и искренне не понимал. Его взгляд погрустнел и вместе с тем обрел какую-то надежду на то, что эта история все же закончится ни по одному из тех сценариев, что он высчитывал последние недели. Изогнув брови, он наблюдал за Стидом, очерчивал взглядом его силуэт, сидящий на краю пыльного стола. Ему даже в голову не приходило то, что причина крылась в высоких моральных дилеммах. До этого момента он был уверен в том, что Боннет расстался со своей «бывшей» жизнью без незакрытых гештальтов. И только сейчас до Эдварда дошло, что он обманул сам себя. Ему очень сильно хотелось, чтобы Стид был свободным, чтобы он мог и дальше идти вслед за ним, не оборачиваясь на прошлое. Он знал, что в жизни Боннета было не мало сожалений - у кого их нет? Но Эдвард никогда не спрашивал его о них. Построил мир иллюзий у себя в голове и добровольно сдался в плен. Это придется исправлять. Как он может планировать побег в Китай и жизнь на двоих, если он элементарно не умеет в Стида Боннета…

Эдвард все же решил прикоснуться к чашке чая. Англичане любят говорить, что этот напиток излечивает любые болезни. Будем надеятся, что это относится и к бедам с башкой. А ведь в ней так много вопросов, и с какого начать теперь даже не понятно. Ты любишь меня? Где я перегнул? Останешься сегодня на ночь на моем корабле? Как здоровье, тебя ничего не беспокоит? Но он не хотел пугать Стида еще больше, и потому выбор был серьезен. Он никогда не спрашивал его о личном, и, походу, просто не имел подобных навыков. Его всесильный образ самого себя рушился. И познание человека - это вам не последовательность ложек зубрить.

- Слыхал, ты помер, - нашел, что сказать Эд. - Что произошло?

«Да еб вашу мать», - пронеслось в голове. «Я так рад, что ты жив» - вот, что он хотел сказать. Но не один Стид умеет бояться. И если Эдвард и говорил раньше, что страх ему незнаком, то Боннет очень быстро узнал, что это классическая наколка. И взаимные панические танцы двух влюбленных достигли абсурда: Эдвард боится напугать. А ведь это его основная фишка. Он всегда знал, что он плохой человек, никогда в этом себя не обманывал. Но ему хотелось быть хорошим именно для него.

- Пианино? - Эдвард засиял. - Это очень элегантный штрих. Я всегда думал о таком в более скучной манере, - он хохотнул и наконец-то выпил чаю. - Ммм! Это не мой чай, - выражение его лица менялось от хмурых бровок до непонимания и стремилось к изумлению. - Мне нравится.

И Эд действительно был в восторге. От наколки, от чая, от покачивающейся ноги Стида, который так естественно смотрится на его столе. Несмотря на то, что ему было дико жаль, что все это произошло с ними, что он не справился, не подумал и не спросил. Вел за собой, не обращая внимания, что Стид делает все, чтобы ему понравится. И он ведь не додумался бы даже до этого, если бы не подсказка Люциуса.

Едвард помнит, как Стид бормотал во сне, раненный, в бреду борющийся за жизнь. Он называл какие-то имена, которые мучали его, истезали его разум. Тич еще не знал его, а уже тогда чувствовал в этом что-то настоящее и похожее на себя. Страх не оправдать ожиданий. Именно это и превратилось в ловушку его восприятия. С первого взгляда Эдвард решил, что слишком хорошо знает Стида Боннета. И приняв его всецело в свою жизнь за столько короткое время, он не подумал о заботе, которую не додал.

- И я рад, что ты жив, - все же смог. Взгляд метнулся из стороны в сторону и скрылся за сербающим звуком глотка чая. - Я думаю, нам нужно что-то покрепче, - улыбнулся он.

Они быстро нашли ром в каюте. Стид хотел было организовать бокалы, но Эдвард не любил обставлять себя ненужным стеклом. Жидкость можно употребить и из горла. Поэтому он демонстративно допил обе чашки чая, куда и налил ром. Теперь они бухали изысканно. Эдвард рассказал про то, что за него теперь положена награда и он обрел статус самого разыскиваемого преступника в Англии и на Карибах. Хоть капером к испанцам иди. Это не сильно волновало его, о чем он озвучил, но проблема с высадкой в стратегически важных пиратских точках доставляет свои неудобства. Похер! Устроим охоту на русалок! Он смеется, хлопая Стида по плечу.
- Да брось, русалок не существует, это я так… - и делает глоток. Он развалился на диване, оставив места и своему дорогому другу. - Когда вы меня вызволяли… Пират из местных сказал, что работает на Генитального Пирата. Зачем ты сменил имя? Мне нравился Джентельмен Пират. Ну, в смысле, мне и сейчас он нравится… - он долго смотрит на вечно нервничающего Стида. - Хороший парень же, - улыбается и делает глоток рома уже из бутылки. Потому что некоторые привычки не искоренить. - В общем, это было непростое время для нас обоих. Скажи, а как давно ты трахался?

— Это не всё, — признался Стид вдогонку, пока ещё пальмовая ветвь рассказчика была у него в руках, но смутился ещё больше, — а потом, ещё этот Чонси Бандминтон! Той ночью он чуть не убил меня. Наговорил всякого - что я людей меняю и что, мол, я с Чёрной Бородой сделал, что я только все порчу и всем хуже делаю… В какой-то момент я уже смирился, что он убьёт меня, но потом он случайно выстрелил себе в голову. Ещё можно было успеть до назначенного часа, но он во многом оказался прав. Я поступил малодушно, но хочу все исправить. Если ты позволишь.

Неловкая пауза, повисшая между ними и сопровождаемая только потрескиванием пламени свечей, становилась почти что мучительной в рамках этого многозначительного зрительного контакта. Интимность момента_признания не нарушалась даже попыткой отвлечься на чай. Что ж, это и вправду хорошая идея, лучше отвлечься, пока Стид не сгорел со стыда прямо на этом столе от высокопарности своей речи (хотя она, конечно, была скомканной, и монолог можно было переснять, но режиссёры оставили эту версию за достоверностью неловкого момента) и трагичности ее второй части, словно Шекспира на досуге перечитал.

Потому выдохнул с таким облегчением, словно сам не знал, как перевести тему. И рассказал Эду: про заговор с женой, про тигра, свиную кровь, карету и пианино. На пианино сделал отдельный акцент, потому что это была вишенка на его торте, и он знал, что Эдварду это понравится, потому что именно ради него-то всё и затевалось.

- О, Эд, я знал, что ты оценишь! - Совершенно искренне сорвалось с языка, а Стид и не заметил. Без пианино картина казалось бы неполной, не такой особенной.

В конце концов, смерть Стида Боннета должна была быть незабываемой, странной, эксцентричной, как он весь, и если бы новость эта дошла до Эдварда раньше, чем Стид нашёл бы его сам, то пират обо всём бы догадался, потому что это - рояль в кустах!
Ну, метафора.
Наколка.
Но Тич не понял. Возможно, догадается сейчас, но тем временем инсайт снисходит на Стида:

- То есть ты... фантазировал о смерти? - Переспросил он и воодушевился, закинул ногу на ногу. - И что, как много способов придумал? Есть топовая версия?

На самом деле это не то, что он хотел сказать, просто глупость ляпнул, пока атмосфера между ними теплела, а диалог все больше походил на примирительный, и язык развязался ещё сильнее, и Стида было не остановить:

- Чай? Ах, да. На твоем корабле не было ничего, поэтому мы с командой решили, что было бы славно отметить твоё возвращение, скинулись в общак, купили немного, надеюсь, ты не против. Просто хотели тебя порадовать.

Да заткнись, твою мать, Стид.

Но Эдварду понравилось. И это было той самой необходимой сатисфакцией в моменте. Потому что за ней последовало ровно то, что ожидалось: потепление сменилось таянием ледников - Эд признался, что рад видеть Боннета живым. И Стид засиял, смущённо опустил ресницы и немного скруглил плечи, но ненадолго - на алкоголь среагировал, как тот леопард на куриную ножку, с живой заинтересованностью и энтузиазмом:
- Я уже думал, никогда не предложишь.

У Стида дрогнул нерв - на левой щеке, дёрнулся чисто рефлекторно, при виде того, как Эд разлил ром по тем же кружкам, а не бокалам, которых не было. Бывает, не предусмотрел, захватил с "Мстителя" только чайные чашки - не думал, что прогресс в разрешении конфликта будет продвинется настолько далеко. Но теперь между ними дистанция не в длину стола, а хотя бы по вытянутую руку, и это славно, замечательно, но... немного флешбечит. Не хватает только пляжа и закатного солнца на побережье. Стид сморгнул наваждение и утопил взгляд в чашке. Чёрный ром приятно обжёг горло и убрал, наконец, горчинку вины.

Они разговорились: о роме, о последних новостях из королевства, об охотниках за головами и ситуации, которая снова казалась тупиковой.

- Надо мыслить позитивно. Ты снова на волне популярности, - проще говоря, хайпожор, но этого Стид не договаривает. В его голосе звучит гордость за своего со-капитана. - Живой беглец куда успешнее мёртвого беглеца, и это я о себе и о тебе, если что. В общем, что-нибудь обязательно придумаем, - чуть захмелевший, потерявший берега, Стид кладёт ладонь на колено Эдварда и одобряющего его поглаживает с этой добродушной солнечной улыбкой без всякой хитрости. Он ведь правда так считает. Но руку осторожно убирает, памятуя, что Чёрная Борода не очень любит чужие прикосновения.

И тут же понимает ещё одно: он соскучился по контакту. По соприкосновению плеч, поддеванием ступни мыском туфли, одобрительного поглаживания, не говоря уже об объятьях. Почему-то сейчас, когда Эдвард Тич держится чуть на расстоянии, Боннет допускает мысль, почему многие моряки так часто первым делом идут в бордели при схождении на сушу. Он не ходил, но пацаны рассказывали.

- Что? Генитальный? - Стид встрепенулся, вернувшись на борт из своих мыслей, и закатил глаза под закрытыми веками. Генитальный Пират? А чего он ожидал? Что необразованный рандомный пират не испортит привественную речь? Очень зря. Видимо, не всегда достаточно одной тольо веры в человека, но об этом - он подумает завтра; а пока, сделает глоток рома из чашки, по привычке оттопырив мизинчик, и говорит: - Я так не назывался. - А то ведь Чёрная Борода, наверно, не понял. -Это всё нулевой уровень образованности среди населения, огромное упущение, не знать слово "джентльмен"...

Он решает выпить снова по примеру Эда, но ремарка
У Стида глаза сейчас - глаза пикирующей в карету совы, - огромные и обескураженные, понимающие, что столкновение в лобовую неизбежно. Вернее, наоборот - очень даже на кураже. Он делает это движение мимикой: что, прости? Затем сглатывает, ёрзает на диване, и реально - задумывается на несколько мгновений, хмурит брови, пытаясь не то, чтобы высчитать, но...

- Корень из трехсот шестидесяти одного равен девятнадцати. - Выпаливает на выдохе и чуть отклоняется от курса, заводя руку за спину, чтобы упереться ладонью в диван. Пожимает плечами и с пьяненькой улыбочкой добавляет: - Это вспомнилось быстрее.

Ты узнаешь это из тысячи. Пассивную агрессию. Сарказм.

Но в этой игре главное - идти на опережение, так что Стид уже не особо фильтрует:

- А у тебя? - Ага, да. Не пизди. Боннет опять ногу на ногу закидывает, на этот раз чашечкой касается своего колена, зацепив её за кольцо одним пальцев.  Ловит момент превосходства на теме: - А что насчёт Джека?

О-о-о, уж не ревность ли это?

- Нет, просто завидую.

ДОРОГОЙ, ТЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ КАК ДОЛГО БОННЕТ ОБ ЭТОМ МОЛЧАЛ.......

Но этот наивный взгляд Чёрной Бороды. Серьёзно? Прищур Боннета - 'думал, я не знаю?' - резко сменяется приступом нежности:

- Боже мой, Эд. - С тихим восторгом, на выдохе произносит Стид, влюблённо махнув ресницами. Его же весь Новый Свет и Карибский бассейн боится, за его голову цена в состояние, но это же просто невозможно, быть настолько милым.

Сколько, говоришь, лет этому рому? Похоже, он старше вас. Нарочито медленно наклоняет голову вбок и делает ножкой лёгкое па - вытягивает носок и с абсолютно ироничным лицом лица и очевидно-неудержимой романтичностью, - касается туфлёй капитанского ботинка. Поднимает взгляд: может, так наглядно понятнее?

- Ещё вопросы? - Тоном командирским припечатывает к месту. - Тогда у меня один. - Стид Боннет отталкивается ладонью и поравнивается со взглядом Тича, и уже без прежней дерзости (это образ, к которому надо попривыкнуть), роняя взгляд на губы, осторожно и галантно спрашивает: - Можно?..

Некоторые привычки не искоренить.

Ох, Стид.
«Видимо я дал тебе не достаточно уроков по выживанию. Если б у нас было время…» - думал Эдвард и смотрел на Боннета парой оленьих глаз, спрятанных в морщины. Хотел бы Тич дать ему еще несколько уроков пиратской жизни, рассказать, что настоящий разбойник не разбазаривается на чужое мнение. Но тут Эдвард сам был так се учеником, построившим свою карьеру преимущественно на основе общественного мнения. И как бы Стид не пытался делать то же, что и Черная Борода, ему не обязательно повторять те же самые ошибки. И было удивительным то, что этот джентльмен так искусно расправляется со сливками высшего общества, но при этом пытается найти схему пиратского ремесла. Не считая парочки кодексов, существовавших для того, чтоб пираты не поубивали сами себя, никакой схемы и не существовало. Лишь персональный стиль, двигающий прогресс. «И я не хочу, чтобы ты менялся».

- О, ну, знаешь, тюрьма, - Эд вскинул руками. - В заточении о чем только не подумаешь, - и проигнорировал вопрос о вариантах того самого конца Черной Бороды. «Расскажу тебе, когда придумаю что-то стоящее», - решил он.

События вечера разворачивались так, словно никто никуда не уходил. «Давай сделаем вид, что ты и не пытался меня убивать?» - вспомнил он слова Стида. И теперь Эдвард сделает вид, что и не было никакого причала. Потому что так будет справедливо и потому что, если бы они переоделись в одежду друг друга, подменяв ситуации, Стид сделал бы именно так. Он уже делал так. А остатки горечи и обиды, страх одиночества пройдут сами со временем. Возможно, теперь ему и не надо бороться с ними в одиночку. Ты снова на волне популярности в этой истории.

- Я знаю, - Эд расплылся в краткой самодовольной улыбке. - Но для протокола: я никуда и не уходил с волны популярности. Так, сошел на берег пару раз, - подмигнул он.

Он смеялся с того, что не додумался о эффекте сломанного телефона. Или с того, что Стид был искренне возмущен, хоть и старался держаться строго. И лишь его губы пытались накукситься. Эдвард смотрел и думал: «Так дело не пойдет, надо с этим что-то сделать». Вероятно, за него думал ром, но тот лишь открывает правду. И правда была в том, что его колено быстро начало скучать по ладони Стида.

Ром и двигает этот сюжет на провокационные вопросы. Эдвард не спускает глаз с Боннета. Он пытается уговорить себя «не давить», он хочет, чтобы Стид сам сделал шаг, как он когда-то. Чтобы он подтвердил, что Эду не показалось и он не зря поцеловал его там тогда, придумав в своей голове целую мультивселенную всевозможных вариантов будущего, в каждом из которых они умрут вместе в глубокой старости за обсуждением какой-нибудь милой фигни. Но они такие разные, и джентльмен, возможно, вежливо спасует, не пожелает нарушить чужие личные границы. Поэтому пират, который всю жизнь привык брать то, что ему хотелось, наблюдал за каждой мелочью. «Только дай мне знак».

- Какой корень? - растревоженное либидо Эда прервалось на математические вычисления, и в голове случилось who. - А, сарказм. Я понял, - если задаешь провокационные вопросы нужно быть готовым к тому, что зададут и встречные. Благо для капитана Черная Борода это был сущий пустяк. - Легче посчитать все пупырки на щупальцах у кракена, чем вспомнить, когда в последний раз было что-то такое, - он сделал глоток из бутылки и поставил ту на пол и подумал о том, что метафора, конечно, перебор. Невозможно посчитать все пупырки кракена, как ты под него залезешь? Надеется, Стид не подумает, что он девственник или евнух. Хотя пффф, бред, с чего вдруг. И вопрос про Джека, про которого Тич бы больше никогда не думал, подтвердил это. Аж настроение сразу испортился, честное слово. Настолько Калико оставил неприятный осадок после их последней встречи.

- Ревнуешь? - спрашивает Эд.
- Нет, просто завидую, - отвечает Стид, и лицо Эда несколько добреет. Либо это была неудавшаяся попытка провокационного вопроса от Джентельмена Пирата, либо святая искренность. И Боннет спалился с потрохами, впрочем, уже давно. Возможно Эду нравилось видеть, как он не может совладать с собственными желаниями. Хочет что-то сказать, сомкнув губы крепче. Хочет касаться, занимая руки посторонними предметами. За этим приятно наблюдать, но этого не достаточно. «Я же открыл тебе всего себя».

Туфля к туфле, взгляд Эда поднимается вверх по ноге Стида. Вопросов больше нет. Но они обязательно появятся. И Эдвард задаст их когда-нибудь потом. Время еще есть. Тич забирает пустую чашку из рук Боннета и оставляет ее на полу. Медленно, чтобы Стид не заметил, что как тело становится ближе. И это не стратегия, это - магнетизм. В этой комнате его можно даже услышать на фоне шума волн, треска свечи и робкого «Можно?» Эдвард пальцами касается подбородка Стида. Поглаживание. Взгляд с губ резко переходит на глаза.

- Мое согласие всегда с тобой, - и это наконец-то свершилось. Эдвард резко примкнул к его губам, затаив дыхание и задержавшись в этом моменте. Словно было неизвестно, не наступит ли сейчас очередной конец света, который разлучит их. В них сплелись робость и ранимость, и только пьяные руки помнили, что нужно делать - едва коснулись шеи, сжали плечи. Эдвард не испытывал такого с юношества - желания ощутить хруст другого человека, головой нырнуть под его кожу. И вместе с тем он был нежен, на сколько это позволяло его колотящееся сердце. Рука взяла Стида за талию, прижала к себе. Пальцы поочередно гладили поясницу, совершенно случайно забравшись под рубашку и нащупав кожу. О, Боже… Это самая нежная кожа из всех, что Эд трогал. По телу прошлось волнение. Он прижимал и прижимался сам, и вот Эдвард уже пытается нависнуть над ним, заставляя Стида опереться на одну руку. Теперь обе его руки под рубашкой. Хочется трогать, как самую тонкую и самую дорогую в мире ткань. Пожалуй, Эду это нравится.

- Прости, - он на мгновение оторвался от его губ с некоторой волнительной отдышкой. - Я не слишком напираю? - его взгляд мечется: глаза, губы, шея, глаза. - Если захочешь сбежать с моего корабля к себе, только скажи, хорошо? - и он снова поцеловал его. Как изголодавшийся моряк, который высадился на остров, полный прекрасных персиков. Только вопросы Эда были искренними лишь на половину. Он вряд ли отпустит его, это противоестественно.

Часть правды заключалась в том, что если Боннет захочет уйти, Эдварду ничего не останется, кроме как последовать за ним.

Рассказ Боннета не нёс собою цель сгладить послевкусие расставания. Стиду на самом деле хотелось поделиться с Эдвардом произошедшим, поскольку только он знал, насколько травмирующим были отношения Боннета с Бадминтонами. Он не рассказал Мэри о причине возвращения, а она не спрашивала о его приключениях, ну, а первому встречному о таком не расскажешь — в их городе Стид стал звездой, просто намекнув на факт убийства человека, хотя большее воздействие на умы общественности оказало имя Чёрной Бороды. Стиду хотелось выговориться, пережить это вместе, и в светлой голове его ни на секунду не проскочила мысль поделиться с кем-то ещё.

Быть настолько честным и открытым — хотелось только с одним человеком в мире. И, к счастью, он-то сейчас и сидел на диване рядом с Боннетом, а значит, шанс на исправление был им получен. Доверие разливалось теплом в прекрасных тёмных глазах, обволакивало морской бездной, но не тянуло на дно, и в тот момент Стиду показалось, что он поймал эту волну. Тепло тела Эдварда наконец стало физически ощутимым — и все в мире вдруг стало на свои места. Течение само повело его дальше — прямой путь в неизвестное. Но с таким проводником, как капитан Тич, можно было отправиться хоть к самому морскому дьяволу.

Хочется испытывать это снова и снова: растерянность от провокационных вопросов и от страстного желания ответить, сладкое томление от поцелуя и разливающееся по венам лихорадочное волнение, захватывающее Боннета каждый раз, когда встречает глубокий, опасный взгляд Эда. Но только сейчас до Стида доходит, что оттенок эмоции, которую он принимал за опасность, было на деле совершенно другой реакцией.

Потому что Стид чувствовал ее сейчас сам. И с каждой секундой, с каждым сокращённым дюймом их физической близости, оно становилось все сильнее, и тревога, ощущаемая им на клеточном уровне, не пугала, а толкала вперёд. Алкоголь опускал барьеры, вытеснял страх, позволяя активный мозг Боннета впускать совсем уж неприличные для джентльмена мысли.

Так похер.

Стид знает одно: если не испытать это с ним, то уже ни с кем. Чёрную Бороду никто и никогда не заменит, да и Боннет ни на кого не посмотрит.

Он мог бы объяснить почему, но, пожалуй, ещё не был готов к этому. Его жизнь такая скучная и лишённая опыта, который наверняка вкусил Тич ещё в юности. Стиду кажется, что по нему и так, не умея читать, можно прочесть всю эту скучную историю.

Боннет защищает частную жизнь юмором и сарказмом, полуфразами выдавая полуправду. О том, как после женитьбы его призвали на службу короне. Как дворянин, Стид и не мог иначе, но служба не приносила ему удовольствия, хоть домой он и вернулся в звании майора, а по приезде — обнаружил пополнение в семействе. Мэри родила их первого ребёнка (о чем написала в письме — это и было причиной, по которой Стид окончил службу ранее) — первенцем была дочь, а это значило, что Боннетам нужен был наследник, тот, кому перейдёт состояние, и тот, кто, наконец, снимет со Стида Боннета все обязательства и ожидания.

Было бы уместнее спросить не про последний секс, а про его количество. Даже пальцев на покалеченной руке Люци — и тех было бы на два больше.

Как тебе такое, капитан сексуальность?

— Можно?.. — Звучит и как вопрос, и как мольба.

Это было так приятно в первый раз: твои руки в волосах, мягкие губы, не скрытые за бородой, и подбирающая до мурашек нежность. В том поцелуе не было пошлости, но был секс, о котором расскажут только просветленные. И если это была пробная версия, то Боннету оставалось только подписать (договор оферты) бессрочный контракт.

Эдвард целует так, что Боннета начинает штормить. Ром согласен на все, сам Боннет пока - не на все, но на большее, чем эта трепетность и осторожность, оставленная на пирсе вместе с сомнениями и смущением. Здесь работают правила джунглей: догоняй лань, пока она не падёт побеждённой — не отпускай Стида, пока он не перестанет думать.

Думать — бесит.

Плавиться под прикосновениями — кожа к коже оставляет невидимые ожоги на бледном теле вчерашнего аристократа. Если хочешь — клейми: он шею на прерывистом вдохе открывает сам, вплетается пальцами в длинные темные волосы, смело притягивая ближе, пока второй обратно хватается за диван. Последняя попытка форсировать на волнах, а Эдвард — кракен, оплетающий его со всех сторон; останавливается, когда Боннет почти забывает как дышать, слепым котёнком тянется за ним в разорванный поцелуй. Тогда Боннет открывает глаза — впервые с их последних слов, — растерянно смотрит снизу, охмелевшим взглядом, но совсем не от рома, пытается отследить реакцию. Что случилось? Почему остановился?

Ещё. Хочу. Бровки капризно сведены к переносице. Многословный Стид Боннет просто кивает в ответ на все вопросы, потому что наперёд знает, что, открыв рот, уже не захлопнет его. Зацелованные, припухшие губы Боннета не напряжены и не стиснуты, как обычно, и он проводит по нижней языком, осознавая две вещи: он никогда так не целовался и у него встал. И контроль даётся сложнее. Мысли в слова — тем более.

А впрочем, он тут же продумывает альтернативу, которая точно устроит обоих: прихватывает волосы Эда на загривке и притягивает себя, и эта сила, выталкивающая его вперёд, очень похожая на ту, когда выныриваешь, отталкиваясь от дна, толкает Стида вперед, врезая в твёрдую грудь Эдварда, еле удерживая их в полувертикальном положении (это уже, твою мать, невозможно).

Стид мягко улыбается, подтягивается к лицу Эдварда, руки ему за шею заводя — перекрывает путь к бегству (себе или ему?).

Хотя Эд не сбежит, и вообще-то формально Чёрная Борода — его пленник, но Стиду это придёт смелости. Боннет вытягивает спину под его пальцами, эта медлительность выверена с астрономической точностью до столкновения комет.

Его лопатки касаются дивана, пока колени намертво приклеены друг к другу: самым страшным в моменте кажется дать почувствовать Бороде, как сильно ему все это нравится.

Боннету страшно — от собственной смелости, от этой новой стороны, которая захватывает его в плен чертей в чёрной бездне глаз Эда, который смотрит так же голодно, напуганно(?), восхищённо, словно видит впервые такого капитана Боннета: краснеющего, дышащего рвано и глубоко, сдерживающим страдальческий стон из последних сил. Шея, о боже, оказывается, она такая чувствительная. Щетина добавляет ещё больше ощущений, и Стид плывёт — елозит под касаниями Эда, тянет шею, обнажая ее до ключиц, и краем сознания выхватывает последнюю деталь:

— Надо закрыть дверь, — ( вдруг кто-то зайдёт, давай закроемся, ну знаешь, закрытая дверь это как ванна, только мы в ней вдвоём, да погоди же ; он говорит: я не могу ) — Я могу.

Эдвард плотно сжал губы, чуть запрокинув голову, когда Стид перебирался через него, неуклюже задевая утреннюю эрекцию. И он же не нарочно, но Тич едва не взвыл - какая же ты крыса. Ну ничего, одеялко все скроет, надо немного полежать и подышать носиком. Вот только со вчерашней ночи в его голове выбило все пробки, и физиологию было так просто не переиграть. Он внимательно наблюдал за своим суетологом, следил за его нелепо передвигающимися босыми ножками в лучших традициях Квентина Тарантино. Зажмурился, когда координация Боннета его едва не подвела.

- Есть два самых популярных средства от похмелья. Алкоголь, - он вскинул брови с выражением знающего толк в таких особенностях деда.

- Гребанные испанцы... - шипит, сморщившись Стид, и Эд активно кивает головой, беззвучно лишь движением губ говоря ему «Я знаю!»

Хорни Эдвард берет одеяло, прикрывает свой пах и садится на кровать. Нет, он спал в своих ночных шортах, просто беспокоился за тонкую душевную организацию Стида. Ведь он так нежно и растерянно смотрел на него прошлой ночью… Расставлял свои руки наугад, дышал невпопад, манил своими мурашками по коже. Ох. Вставать с кровати, как уже может понять Руневский, он не спешил.

Боннет спрашивает про второй способ справиться с похмельем, и Эдвард выразительно поднимает брови, внимательно смотря в его глаза. А Боннет делает свои губки-бантики, до него доходит, и Тич внутренне хохочет. Ведет себя словно сорокалетний девственник, ей богу.

Стид начал проговаривать все то, что надо сделать, какой у него тошный сост и все такое. Типичное начало похмельных гонок.

- Нееет, - протянул Эдвард. - Не зови никого, нахер их.

Они же просто могли бы побыть вдвоем, обниматься и все такое. Простое желание обычного мужского счастья, без криминала и драмы. Но Стид уже за дверью, и Эдвард разочарованно выдыхает. Скидывает с себя одеяло, идет в т.н. уборную, где в качестве туалета обычное ведро и подобие умывалки, пытается справить нужду со стоящим членом, умывает свое припухшее лицо. Все как всегда, вместо утреннего кофе немного гемора. Он смотрит в маленькое старое зеркало и улыбается. Все же это такие пустяки, несравнимые с теми траблами, которые лавиной рушились на них день ото дня. Эдвард думает о том, что он счастлив. И хоть Стид такой глупенький непоседа, он такой соу факинг хорни, что Эд произносит «ах» с запрокинутой головой.

Он вышел из уборной, а на его столе уже целое великолепие фарфоровых чашечек и каких-то круассанов, выглядящих аппетитно миленько. Он оглядывает их завтрак в красивой посуде, проводит в воздухом пальцами, словно перечисляя все предметы, и удивленно спрашивает:

- И это все нам? - как будто могло быть иначе. Просто до Стида он никогда не завтракал в этой каюте так, словно зашел в ресторан высокой кухни. Он оперативно присаживается на стул напротив Боннета и тут же втачивается в первую попавшуюся булку. - Ооо… - чуть ли не оргазмирует он. - Я люблю твой вкус на маленькие приятные вещи.

Ему хочется говорить много приятностей, он весь был собран из комфорта и солнечных лучей. Аппетит был зверский и диалог замкнулся. Они лишь иногда переглядывались, говоря неизвестно о чем. Каждый задавал свои немые вопросы и сам понимал ответы другого. Но было такое ощущение, что каждый в этот момент так понимает другого.

- О чем думаешь? - в итоге Эд решил нарушить молчание. И ответ Стида его переиграл и уничтожил. Он спросил у него о классификации пиратских отношений, и у Эда чуть глаза на лоб не полезли. - Ну есть капитаны, есть старпомы... А, - до него дошло, и он ухмыльнулся. - Мы не думаем о таком, мы типа просто пираты. Хочешь позвать меня замуж? - он закинул в рот последний кусочек круассана. - В нашем мире это не обязательно, но я польщен, - он взял салфетку и вытер губы. - Твои? - спросил он. Конечно же, его. Эдвард не думал никогда о таких мелочах, порой вытираясь просто о свою одежду.

Эдвард понял, о чем Стид пытается осторожно спросить, и Тич не знал, как ему правильно сформулировать так, чтобы тот понял все верно. Хотя, казалось бы, с взаимопониманием у них никогда не было каких-то проблем. Что ему ответить? Что Эд потерял голову до такой степени, что готов уехать с ним даже в Китай? Так он вроде сам должен был помнить об этом. Или что каждый его микро-вдох заставляет сердце встать и запускает его снова, даря раз за разом новую жизнь 40-летнему мужчине, который уже и не надеялся ни на малейший проблеск света?

- Я, честно, без малейшего понятия, как это называется, - честно признался он. Ведь он и не испытывал такого прежде никогда. - Слушай… вчера, несмотря ни на что, был потрясающий вечер. Ну, та его часть, где никто не близился к смерти. И я до сих пор не могу думать ни о чем другом, - он сделал небольшую паузу, пытаясь подбирать слова. - Может, алкоголь подпортил тебе память, но… В целом, ничего не поменялось, Стид. Тебе все еще удается делать меня счастливым.

И он сделает все для того, чтобы эта песня играла как можно дольше.

- Может, ты сможешь придумать этому классное название? Раз с новыми именами у нас не совсем вышло, - по-доброму улыбнулся он. А что бы ты ответил, Стид? Что это, черт возьми, для тебя? Ведь это не Эд бежал вдаль, чтобы вернуться и снова забрать в плен своих нежных глаз.

Стид обращается во внимание: итак, очередной урок пиратской жизни от Черной Бороды. Есть два самых популярных средства от похмелья... О первом Стид знал - все же не первый день выпивал, но - второй? Тичу удалось заинтриговать его до той степени, когда мимика Стида говорила вместо слов.

Но всё же он решил уточнить:

- А какой второй? - Бровки изогнулись, а губы сомкнулись в одну сосредоточенную линию. Было интересно узнать ответ, но ровно в то мгновение, когда он спросил, картинка в голове потихоньку прояснилась - и губки трансформировались в полукруг в смутном осознании контекста. Выражение лица Эдварда говорило само за себя: ничего во втором варианте быть не могло.

И все-таки аккуратист Стид не мог выбосить эту недосказанность из головы - просто задвинул её в ближайший ящик комода памяти всякой малозначительной информации. Вполне возможно, чуть позже она дислоцируется в ящик повыше, или вообще - в тайную гардеробную мыслей. Но пока были дела поважнее: Стиду не терпелось дойти до свежего воздуха, облиться прохладной водой, вероятно, уже успевшей нагреться на утреннем солнце, и смыть остатки сна и похмельной качки, и много чего еще по мелочи. Как бы Эдвард не старался переубедить его и оставить рядом с собой на подольше (и как же этого хотелось самому Стиду), всё-таки эти утренние ритуалы должны были задать новому дню определённый настрой.

- И всё-таки, попробую обойтись без ста граммов хотя бы до полудня, - с очаровательным ехидством улыбнулся Боннет, отшутившись на тему, и выскочил за дверь каюты так быстро, как смог, пока одеяло Эдварда не перестало раздражать его тем, что оно банально лежало на Чёрной Бороде.

Глубокий вдох впустил в лёгкие свежий морской воздух. Соль приятно осела на губах от встречных капель воды рассекаемого форштевнем моря, и Стид вытянул руки вверх, потянувшись до хруста затёкших позвонков, блаженно улыбнулся, вытянул шею, подставив лицо под палящее солнце - и на душе стало ещё лучше.

- Капитан! - Голос Джима не сразу донёсся до его разума, но он повторил: - Капитан Томас! - и фамилия прошлого вечера всё же заставила Стида встрепенуться, обратить внимание на помощника, чьи волосы сегодня не были привычно убраны под шляпу, и были рассыпаны по плечам.

Стид осмотрел пиратку внимательнее и зацепился за одну похожую на него деталь - подозрительная радость вкупе с отсутствием суеты в движениях, - и нет, Джим явно не была пьяной, но... видно, у кого-то тоже выдалось доброе утро. Странно приятно, что Стид начал подмечать такие детали. Люциус наверняка гордился бы достижениями своего капитана в распознавании кричащих сигналов, но сейчас это не смутило, а даже порадовало. И натолкнуло про мысль о втором варианте лечения похмелья. Всё еще возможно, но не точно...

- Доброе утро, Джим! Послушай, я должен объяснить тебе кое-что. Вчера я попросил тебя называть меня капитаном Томасом, - начал Стид издалека, как обычо.
- Потому что вы считаетесь мёртвым. - Перебил Джим, и Стид на секунду опешил.
- Вообще-то, да. Всё так. - Пожал плечами и улыбнулся. Хорошо, что не пришлось объяснять. Вот бы все в команде были такими же догадливыми, как Джим. - Но в привычной обстановке меня всё ещё можно называть Стидом Боннетом. Но для всех остальных, знаешь, было бы лучше...
- Чтобы знали, как капитана Томаса? - Осторожно спросила Джим, итак зная ответ.
Стид кивнул. И попросил передать остальным, чтобы подали завтрак и обязательно чай, а он был бы не прочь принять водные процедуры.

Снял рубашку, повесил на веревочку для сушки белья, и прошёл к ведрам с водой и мылу рядом. Эта своеобразная ванная на корме "Королевы Анны" Боннету очень понравилась, и он ненароком посочувствовал Пуговке на тему того, что ходить голым на фоне моря, вообще-то, прекрасно и воодушевляюще. Но до подобного единства с природой Стиду было далеко, так что он продолжил, и на горизонте не раздражал ни один корабль за неимением таковых, кроме следующего вдалеке "Мстителя". Всё было хорошо этим утром. И Стид вернулся в капитанскую каюту ровно по расписанию, когда на стол подали и завтрак, и чай, а Черной Бороды уже не было в постели.

Стид романтично огляделся вокруг. В каюте стало будто бы чище, по крайней мере, пыль летала уже не миниатюрными торнадо, а только вяло кружилась у штор. Капитан прошёл ко столу и уселся с одной из главных сторон. Посмотрел через плечо на дверь. Волнение поднялось в груди и затрепетало от долгого ожидания. Надо же, он не перестал быть восторженным и удивляться водовороту различных чувств, которые его морская жизнь вызывала и каких никогда не испытывал в жизни земной. И всему виной мужчина, которому он готовился передать бразды правления их флотом, если можно было так назвать армаду из двух кораблей.

- Чай на столе! - Прикрикнул Стид за плечо, ожидая возвращение Эда.

Черная Борода вышел во всеоружии. Полуголым по пояс, в спальных шортах, будто и не собирался переодеваться в вещи, перенесённых Стидом с "Мстителя", но секундой позже - возражать перестал. Попросту не нашёл, что ответить, кроме... обдумал немного, проводил взглядом до места напротив, сверкнул горящим взглядом - и сам снял рубаху.

Пояснил:

- Пижамная вечеринка? Отлично! - Потупив взгляд в чашку, поднёс её к губам и отпил немного. Завтракать без рубашки, которую он, к слову, застирывал каждый день с момента появления на судне Тича, было непривычно, ощущалось выходом из зоны комфорта, но: этот аутфит минималистичного капитана Стиду ожидаемо надоел, и Боннет быстро трансформировал это в отзеркаленную версию самого привлекательного пирата Карибского побережья.

Потому что нехуй тут думать, что интеллигенты не умеют в провокации. Стид, правда, не знал, что делать дальше, но они завтракали, многозначительно молчали, отдавались течению жизни, а Стид анализировал вчерашнее - и соизмерял с тем, что чувствует сейчас и о чём думает.

Черная Борода умел читать его мысли. Абсолютно точно. Теперь уже - у Стида Боннета в том не было сомнений. Он лишь поднял растерянный взгляд, этот взгляд загнанной лани, которая больше не может сопротивляться и только надеется на пощаду, и в этом взгляде - вся тревога мира. Сделай всё правильно, Эд, пойми всё правильно. For God's sake.

- Какие отношения возможны между пиратами? - Стид откликается на вопрос моментально, будто только и ждал, когда его спросят о его мыслях. Мейби, формулировка вышла так себе, но и сам по себе вопрос был деликатным. Он смотрел на Тича, приподняв бровь: ну же, это как загадка со вторым способом лечения похмелья.

Но ответ, тем не менее, расставляет всё по своим местам. Стиду Боннету этого достаточно, чтобы успокоиться. Не то, чтобы он боялся встретить агрессию от посторонних, но вдруг, - ему казалось, что такое должно быть не только в обиходе простых людей, но и на море, и в небе, да где угодно вообще, - существовало что-то, что соединяло людей вот так, по душам?

Позвать его замуж?
- Возможно.
Вид Стида невозмутим. Смотрит в упор, высекая реакцию напротив: что-как?

- Я подумаю над твоим предложением. - Он отставляет чашечку чая в сторону, складывает руки в замок на столе, и это положение напоминает скорее перекрёстный допрос, чем диалог, потому что у Стида пиздец как тяжело под столом ощущается этот вайб. - Но у меня появилось одно, качественно лучше.

Пауза.
Взгляд - глаза в глаза, никак иначе.
Стид забывает, как дышать.

- Какой, говоришь, второй вариант?

Эдвард больше всего на свете любил говорить с ним, и тема была абсолютно не важна. От маленьких пустячков и обоюдных советов до томных взглядов с чувственным проникновением в мир «что ты такое для меня». Но еще больше (пожалуй, Эд соврал в первый раз) ему нравились моменты, когда говорить не приходилось. Когда можно было слышать все его мысли, просто смотря в глаза, и не важно, что происходит вокруг. Не важно, где его руки, что убирают змеекус из бороды или показывают окаменелый апельсин. Важно не теряться. И рядом с ним Эд мотается от полнейшей растерянности до абсолютного понимания, словно он преисполнился и стал целым космосом. Вы же уже хорошо запомнили, что жанр этого сериала не броманс, а романтика?

- Какой, говоришь, второй вариант? - говорит Стид, и Эдвард оставляет чай на столе, на котором уже все утро видел задницу Боннета во всем финтифлюшном великолепии.

Тич не ждет долго, чтобы встать из-за стола, подойти к двери и защелкнуть замок. Ему не нужно комментировать свои намерения, ведь он и так уже озвучил тысячу намеков, и его действия говорят сами за себя. Он подходит к Стиду сзади, берет его стул за спинку и рывком разворачивает на девяносто градусов, будто настоящий стриптизер. Кладет руку на его грудь, склоняясь над ухом:

- Достаточно эффектно? - шепчет Эд и отстраняется, оказываясь прямо перед Стидом. Его колено опирается на стул аккурат между ног джентльмена. Он проводит пальцами вниз по его груди, не спуская прямого взгляда с его глаз. Он словно старается реже моргать, чтобы не пропустить ни одного момента на этом изменчивом лице. Эд касается большим пальцев его губ, и те открываются, и он целует его, целует, целует. Его рука моментально расстегивает его штаны быстрыми рваными движениями. Он быстро учит уроки аристократских застежек.

Стид словно снова не знает, что ему делать, а Эду будто ничего и не нужно. Он бы просто съел его, если честно. Рукой Эдвард прижимает его за грудь к спинке стула. Касается губами его дрогнувшей щеки. Ведет рукой вниз и вбок, сжимая бедро совсем не так сильно, как ему хотелось на самом деле.

- Не суетись, просто доверься мне, - убаюкивает его, но что-то подсказывает, что его слова действуют в противоположном направлении. И тогда Эдвард, все еще удерживая Стида, спускается вниз своими поцелуями. Трогает рукой его шею, совсем слегка надавливая пальцем, очерчивая кадык, оставляя моментально исчезающую розовую полоску - след прикосновения. Он так хочет, чтобы Боннет забыл свое родное имя, чтобы это была собственная заслуга Эдварда. Он спускается ниже уверенными движениями, оставляя кроткие поцелуи на груди, проводя пальцем по одному из сосков, спуская ногу со стула, спускаясь сам на колени, касаясь его нежного живота и ребер, кончиками пальцев оттягивая край штанов. Смотрит на него исподлобья, смотрит, все ли хорошо, все ли он делает правильно, и продолжает, медленно спуская его штаны.

- Кхм, привстань, пожалуйста, - неловко и добродушно попросил он, и ткань ушла вниз более легко и охотно, оголяя всего Стида. - Знаешь, у тебя весьма аристократичный хер, - говорит он, ведь в отношениях комплименты играют особою роль. Эд снимает зубами кольца со своих пальцев. Слышен звон металла о столешницу. Он сжимает пальцами его белоснежный член, проводит до розовой влажной головки, и снова делает движение вниз. Эд никуда не спешит, в их распоряжении больше, чем час. Он смотрит на член, смотрит на Стида. Касается языком. Сжимает его бедро. И не хочет давать ему ни малейшего шанса убежать. Касается губами головки его члена, насаживается сильнее, сжимает у основания. Бросает взгляд на его ошеломительное выражение лица. Эдвард - мастер, но смотрит на него как на учителя, чтобы понять, все ли он делает правильно, не повреждены ли границы мироздания и его представления секса двух взрослых мужчин.

В каюте слышны громкие вздохи. Эдвард и сам заметил, как проронил томный звук, пока его рот гулял вверх-вниз, вверх-вниз. Он коснулся рукой его яиц без какой-либо мысли на дальнейшие девиации в духе пособия для продвинутых трахарей. Его пальцы проскользнули в подшерсток волос. Его голова ускорялась, и он контролировал свои губы, чтобы доставить самые нежные ощущения самому нежному члену. Звуки Стида, его вибрации, все это задавало внутренний животный ритм, и Эдвард так увлекся этим процессом, что потерял грань понимания между тем, кому из них все происходящее доставляло больше удовольствия. Член Эдварда стоял уже дважды за утро, но он не обращал на это внимание. Больше вздохов, больше дрожжи, больше Стида. Это было главным - не дать ему возможности и подумать о том, что побег удастся ему во второй раз.

И он встал.

Эдвард Тич, он же Черная Борода, он же любимка, он же самый чертовски горячий пират в мировом океане - встает из-за стола, не произнося ни слова, и у Стида глаза округляются, дыхание растворяется в текстурах, фокус внимания делает зум только на Него - на экзотическую внешность, на крепкие мускулы, хоть они и одной комплекции, на татуировки, черными змеями обвивающие его руки, плечи, вены, ключицы, грудь, они везде и всюду, каждый миллиметр его тела в зарисовках - его биография; как ты раньше-то не додумался, Стид? Это иероглифика, фреска - библейский сюжет его неправедной жизни, - он весь из пороха и порока, и если ты испачкаешься сейчас в этом грехе, то назад дороги не будет.

Ты подпишешь свой контракт - не кровью.
Ему - нужно от тебя другое; продай душу дьяволу, отдайся во власть того, кто - не проигрывает никогда и никому, потому что ты здесь, как верный пёс, как тот, кто возвращается к хозяину, падает в ноги, скулит: забери всё, мне ничего не нужно, только ты. Без тебя - дерьмо.

Мне было лучше без тебя - ложь; только с тобой это стало иметь смысл.

- Мне все это говорят. - Говорит Стид быстрее, чем осознаёт, что он говорит. В одном сортире, в одном заходе в море, в армии, в полиции, даже в постели, Стид, твой член - аристократический, и ровно до этого момента он не понимал, что имелось в виду, но сейчас, сверху вниз глядя на Эдварда, на смуглость кожи, на черноту глаз, затягивающих в бездну без остатка - (гори, детка, здесь так темно), - в твоих глазах только тьма, но она не обжигает, не портит, она обволакивает, потому что ты: - Ты прекрасен... - хнычет Стид как мученик, мягко вплетаясь пальцами в его волосы, не направляя и не подчиняя, Стид,
он даёт согласие.

- О боже, я вообще себе все не так представлял. - Речь Боннета сбивчива, на придыхании, теряет связь связь с реальностью, но даже так он понимает, что говорит что-то не то, не соответствующее ситуации, что надо бы, наверно, более прямолинейно, более честно, и первое, что приходит на ум, тихим стоном срывается в неизвестность: - В смысле, продолжай, пожалуйста.

Потому что всё так, как Стид даже не смел представить, потому что Мэри не делала ничего не подобного, даже не стонала и даже не пыталась делать вид, не было никакого фидбэка, но ты, ты берёшь его член в рот и стон отзывается вибрацией, задевая самые чувствительные точки, выкручивая ощущения на максимум одним лишь пониманием того, что ты на коленях, что ты такой уверенный, что Стид - бревно, и ему даже не стыдно за это, потому что с тобой можно просто чувствовать, не обязательно предпринимать - отпустить контроль значит стать свободным.

- Господибоже, - все католики мира проклинают Боннета; он тянет ангельский хорей стоном, который отзывается эхом от стен.

Потому что это решительно невозможно - думать о чём-то кроме: губ на члене, тёмных волос между пальцев, проседью струящихся ассоциативным рядом всех снов, о которых принято молчать, которые тревожат Стида с первого, сука, взгляда.

Он запрокидывает голову, он вскидывает ладонь, прикусывая ее, чтобы переключиться, но всё, что получатся - сползти ещё ниже, вздрогнуть всем телом, заглушить этой ладонью эмоции, забыть о том, как тебя зовут, чья эта каюта, но невозможно забыть, чьи губы - они скользят так уверенно и нежно.

Стид не опускает взгляд - он не преставал смотреть на Эдварда в принципе, сопровождая каждое его действие восторженным взглядом, обожающим, благоговеющим, темнеющим - та ли эта свобода, о которой не напишут в романах ближайшие лет пятьсот?

Это свобода желаний.

Стид раздвигает ноги шире - послушно и уверенно at the same time.

( вытягивается вперёд - фальцет;
стягивает волосы на затылке - альто;
рычит, толкаясь вперёд, глубже, грубее - извини? нет? порядок?
У Стида глаза - закрыты в попытке запомнить, прочувствовать )

Его лицо - грёбанное произведение искусства.
Остановись.
Нет, продолжай.

Он почти хнычет от переизбытка - чувств, ощущений, фантазий.

Он не знал, что может так - самозабвенно, навзрыд. Закидывая голову за спинку стула, сжимая пальцы крепче, случайно натягивая глубже - до искр в глазах, до мурашек на бёдрах, до любви, обволакивающей каждый сантиметр, до каждого твоего захлёбывающегося вдоха, пожалуйста, только не смей останавливаться, когда всё так - оголённый нерв, голая правда.

- Стой, стой, - скулит он, а Эдвард не слушает или не слышит? Боннет сводит плечи, вздрагивает все телом - долго, трепетно, нежно, обнимая его плечи, потому что осанка - who - он роняет образ джентльмена, бросает ему в лицо.

Смотрит так, как никогда прежде.
Теряет дар речи.

Глотает ртом воздух, как рыба на крючке опытного рыбака.

Золотая - исполнит все желания.
Она попадает в его сети.

Она говорит:
- Мой.

И это - кредо, которое ты не смеешь нарушить.

На это было невозможно смотреть. Стиду не нужно было делать абсолютно ничего, и он был великолепен. И даже когда Эдвард не подглядывал за его самозабвенной реакцией, то слышал, как тот просил его не останавливаться, чувствовал, как напрягается его тело, как оно доверчиво открыто перед ним, вздымается грудью, полной кислорода. Тич и подумать не мог, что он, оказывается, так хорошо сосет (на самом деле - мог). И он сам возбуждался сильнее и сильнее, заглатывая чужой член глубже, слыша эти влажные звуки, протяжные стоны и стидовское условное «божечки». Нежные аристократичные руки сжали его волосы, и Эдвард буквально промычал в его член, сводя брови к переносице. Каждый человек, так или иначе, сигнализирует о том, какой ему нужен секс. И как кто-то ему когда-то сказал: «если волосы длинные - их надо крутить на кулак». Простая игра. Стид, подающий сигналы, что его надо трахать нежно и уверенно, конечно, постесняется. Мы его научим чуть позже.

Эдвард никогда бы не подумал, что его возбуждает сама любовь. Что нежность - это так сексуально, что согласие - его согласие - слишком факинг хорни. В прошлом было все абсолютно не так. Было местами жестко, местами наплевательски, в борделях - нежно, но под заказ, оттого на утро приливало чувством одиночества. Ему никто так охотно не говорил «да» на все, что он делает или кем является. С ним были иногда по предоплате, иногда - потому что больше не с кем, иногда из-за длительного морского путешествия, из которого не представлялось возможным вернуться живым, иногда - потому что хотели трахнуть легендарного Черного Бороду. Но это была эпоха до Стида, который перечеркнул все предыдущие причины неудач и показал ему простое человеческое чувство, которое Эд искал с самого раннего детства. Безопасность. Нежность. Спокойствие. Мягкие руки. Невинный взгляд. Понимание. Забота. Чудо.

Понимая, к чему ведет его открытая рана, нашедшая лечение в новом лучшем друге, Эдвард сжал свой член сквозь ночное белье, хотел остановить неизбежное. «Черт, черт, черт…» - проносилось в его голове в безмолвном желании, чтобы они продержались немного подольше, и реальность никогда не возвращалась в эту комнату. Стид тараторит, пытается притормозить, в голове у Эда проносится тысяча и одна мысль, и все как одна усугубляли положение вещей. Он не может остановиться, он пытается справиться с собственной эрекцией, сжимает свой член, чтобы запретить тому излиться прямиком в трусы, и не угадывает. Тело Стида напрягается, он крепче сжимает волосы Эдварда, и тот мычит протяжный, такой открытый и честной стон с аристократичным хером во рту, и его лицо словно отображает гримасу боли (но на деле - все не так). Изначальный смысл был в том, чтобы кончить, и они оба почему-то пытались этого избежать, но не вышло. Стид кончает ему в рот, слишком горячо и не то, чтобы неожиданно, но Тич даже кашлянул с непривычки, отстранившись от Боннета и сплюнув сперму в свою ладонь. Глаза Эда увлажнились, он уткнулся лбом в бедро Стида, скрывая свое лицо в запахе его тела, и хрипло промычал.

«Мой», - электрошок.

- Это наше новое название? - улыбаясь в него, спросил Эдвард, поцеловал его бедро и повернул голову, чтобы посмотреть на это прекрасное лицо. Чувствует пальцы Стида на своей щеке. Как же чертовски хорошо. Эд нежно провел кончиками пальцев по его ноге, едва касаясь. Чувствовал волну мурашек такого охотного до любви тела. Микро дрожь.

- Все норм? - спросил он, поднимая брови. Потому что Эду казалось, что все ахуенно, не считая того, что он сам кончил от факта самого отсоса Стиду, просто один разочек потрогав себя за хер.  Он нехотя поднимает голову, немного отстраняясь, опираясь на одну руку, а пальцами второй - вытирая остатки Стида с уголков своих губ.

-  Со мной раньше такого не случалось, - пояснил он, когда Боннет обратил внимание на мокрое пятно на его белых шортах. Эд покраснел, то ли от этого факапа, то ли от произошедшего в целом, но не переставал смотреть на Стида как на огромное солнце, греющее его в лучах своей заботы.

Эдвард и не планировал какой-то определенный тип секса или его продолжительность. У него вообще не было никаких намеков на стратегию. И, можно полагать, этап посвящения был пройден. Весьма нежно и безобидно, но ни сколько не угрожающие значимости Боннета в его сердечке мужчины почти средних лет.

Построить корабль и отправиться бороздить моря оказалось не самым смелым, что делал Стид Боннет. Самым смелым в его жизни был этот шаг до падения в пучину — и волна накрыла его с головой, разом лишив пяти из шести чувств.

С Чёрной Бородой хватало и одного - тактильности. Этим словом можно было бы описать Эдварда Тича, их отношения и любовь. Когда великое чувство строит фундамент на ощущении контакта — физическое присутствие, как самый ценный акт заботы, язык общения, признание. Эдварду далеко до мастеров красноречия, но это ему и не нужно. Стид никогда не встречал человека, способного передать буквально что угодно одним прикосновением, а в арсенале Черной Бороды было бесконечное множество касаний.

Это на самом деле было чертовски нужным (им обоим), это стирало между ними все барьеры, потому что прикосновения Эда все это время были направлены только на Стида, и было совершенно неважным, из каких они социальных прослоек, сколько опыта за плечами, и далее и далее - просто когда Эд впервые поцеловал Стида, Боннет ощутил себя самым счастливым и понятым человеком на свете.

Было страшно допустить мысль о взаимности чувства, но еще страшнее оказалось их признать. Игнорировать очевидное получалось легко, в то время как всем вокруг было кристально понятно, что капитаны без ума друг от друга. Стид же, наученный горьким опытом разочарования, со всем шекспировским драматизмом подошел к оценке собственных перспектив: ну куда ему, неудачнику-мечтателю, до взаимности от великого и ужасного Черной Бороды? Он решил, что лучшее, что он может сделать - это быть для Эда лучшим другом столько, сколько потребуется.

В конце концов, у Стида никогда не было друзей и уж тем более лучших. Эдвард Тич был самым лучшим человеком в его жизни.

И Стид отдаётся ему единственным возможным способом — послушанием. Он бросается в это с решимостью пирата-смертника, который идёт на таран вместо побега. На этот раз Стид зарекается — останется до конца, и если Бороде надоест возиться с ним, нелепым и смешным. Но в глазах напротив - восхищение и азарт, похоть и первобытный голод, и от интенсивности ощущений Стид не просто плывет - растекается, плавится под уверенными руками и вздрагивает от скольжения языка.

Божечки, это охуительно - и Стиду совсем не стыдно.

Стыд можно счесть за преступление, если на коленях перед тобой Эдвард Тич.

Боннет тяжело, пристально смотрит осоловелым взглядом — смесь из темного желания, возбуждения и восторга. На вид — ну прямо развращаемая невинность; по содержанию — желающий отпустить контроль длиною в жизнь мужчина. Обыкновенно завёрнутый в броню болтовни, сейчас Стид не произносит ни слова, забывая родную речь и способность двигать языком, полностью сосредоточенный на том, как все эти ловкие движения ртом, горячие вздохи и даже стоны удаются Эду одновременно, пока у Боннета получается только сдерживать громкость собственных стонов и держаться за его волосы. Он даже не заметил, как стянул их в кулак, растерянный от яркости этой вспышки оргазма - никогда не ощущаемой так долго, чувственно и желанно. Бровки жалобно домиком приподнимаются, когда Стид кончает - образ институтки не разрушить даже самым лучшим минетом.

Сегодня Стид решает не следовать выдроченной пуританским воспитанием схеме: "застыдился - помолился". Может, больше вообще никогда?

— Эд... — Стид все еще не находит сил оторвать от него обожающего взгляда. Эд похож на божество больше, чем когда-либо. Восторженный выдох: — Это было изумительно.

Стид переводит ладонь с его волос к лицу и чуть подрагивающими пальцами гладит по щеке самым заботливым, нежным касанием. Роняет взгляд ниже — на влажные припухшие губы, кончик языка, выглянувший из-за зубов, рельефную, но мягкую линию челюсти.

Эд так красив, что хочется... Прикрыв глаза, подумать об Англии.

Боже, да ради этого стоило развестись. Чтобы это случайно вырвавшееся "мой" - наконец, сработало в обе стороны.

Стид улыбается, пропускает между пальцем длинные локоны и выпускает их, освобождая капитана из собственнической хватки. У Стида все еще бешено колотится сердце, он опускает руку, чтобы прикрыться, но штаны натягивать не спешит — привыкает. Даже откидывается к спинке стула чуть вальяжно, томным взглядом осматривает любимку, находя это пятно на его трусах очень даже секси.

— Со мной постоянно, — Стид пожал плечами и потянулся к салфетке на столе, плохо скрывая в этом действии волнение. Говорить о таком вот сейчас — не кажется сложным. Может, слова Эда были риторическими, но для Стида имели важность. Вообще, все, о чем говорил ему Черная Борода, Боннет запоминал. Сейчас, сидя перед ним обнаженным, хотелось поделиться очень личным: — Сексуальное воздержание имеет такой побочный эффект. — Стид аккуратно вытирает член движением в общем-то выверенным для того, кто смущенно краснеет от поцелуев. После отбрасывает её назад, а сам подаётся вперёд, но в движениях ещё читается привычная скованность. — Особенно, если оно длительное, и особенно, когда хочешь кого-то столь сильно, — Стид понижает голос и в глаза смотрит, когда открывает ему страшную тайну, рукой накрывая руку Эда: — что это не оставляет тебя даже во сне. Так что, это несправедливо, что я все ещё не видел твой… — «член» Эд прочтёт по губам.

Это было изумительно, и Эд улыбается. Ему было так важно, чтобы Стид был счастлив просто потому что он есть в его жизни и заслуживает этого по-умолчанию. Он буквально сорвался бы с ним на край света, да он предлагал это уже как-то раз, а, может, намекал и дважды. На самом деле, Тичу не нужно было никуда уезжать, он перестал хотеть чего-то для себя с появлением Боннета в его жизни, потому что тот давал ему абсолютно все. Именно поэтому Эдварду хотелось ответить тем же. И ему нереально повезло, так неописуемо, будто бы он загадал Стида, потерев арабскую лампу с джинном в ситуации алкогольного невменько, а потому все позабыл. Но правило джиннов - не заказывать любовь. И самое парадоксальное в том, что Эдвард о ней и не просил. Она просто без стука открыла его дверь, оставив в его ванной вкусно пахнущее мыло. И так оказалось, что именно этого он ждал всю свою жизнь.

— Со мной постоянно, - поддерживает его Стид, и Эд слегка хохотнул. Не потому что смеялся над физиологическими особенностями Боннета, а просто потому что на душе было так хорошо, что он наконец-то может открыто проявлять все свои странные эмоции, что они оба могут это делать, что порою это выливалось в неожиданные реакции. Эдвард наблюдает за тем, как Стид вытирает свой член, и ему нравилось. Боже, уже невозможно бесконечно писать о том, как ему нравилось все в этом человеке. Люблю смотреть, как ты дышишь.

- Оу, - протягивает Эд. - То есть ты все-таки меня хочешь? Слава богу, - шутит он.

Рука Стида касается его, он смотрит сверху, взгляд Эда - на его губах. Он увлекает его за собой на пол и суматошно сгребает в охапку, обнимая руками и ногами. Лежать на Стиде - ахуенно удобно, его тело как будто создано для обнимашек.

Джентльмен явно стал увереннее в процессе всего своего морского приключения, начиная с момента, когда он впервые ступил на корабль. Эд видит своими глазами, и это восхищает. Как за такой короткий срок этот человек смог запустить такую потрясающую трансформацию, при этом оставаясь собой? Эду потребовались долгие годы только на то, чтобы просто понять, какие вещи делают его счастливым или хотя бы просто веселым. Путь из шкафа со скелетами намного длиннее, чем кажется.

Тич и не подумал о том, что они все еще не были на равных в их новом статусе «мое» - он слишком увлекся Стидом. Стоит отметить, что Эдвард видел эту взаимность, поэтому интерес Стида к его члену можно было понять абсолютно спокойно. К тому же, он, в общем и целом, ничо такой. Можно смело и показывать, и смотреть. Поэтому Эд выпустил Боннета из своих рук и ног, лег спиной на пол и спустил трусы, открывая еще не совсем опустившийся влажный член во всем великолепии. И вот они лежат на досках, два взрослых влюбленных идиота с голыми письками примерно одинакового размера, и разглядывают друг друга.

- Просто два красавца, - с лисьим прищуром говорит Эд и легко целует Стида в губы. Пусть сам придумает, о ком это - о членах или о них самих. Впрочем, both.

Тич переводил взгляд со своего паха на Стида. Они были совершенно про разное, как кофе и молоко, как добро и зло, как победа и я горд. И тут Боннет решил поиграть в натуралиста-исследователя, коснувшись его члена своими нежными пальцами, и мышцы во всем теле Эда сжались в сильном напряжении.

- Тшшш… - прошептал он. - Сейчас все очень чувствительное.

Стид, безусловно, всё ещё волнуется и испытывает небольшой дискомфорт - не из-за Эдварда, а выхода из зоны комфорта в целом; откровенность диалога набирает обороты, и Стид не имеет ни малейшего понятия куда он приведёт. Конкретно сейчас, надеется, что к облегчению — наконец-то, можно вываливать на Чёрную Бороду свои чувства и впечатления, не боясь быть непонятым. По взгляду, которым Эд его облизывал с ног до головы, было понятно, что говорить уже в принципе можно что угодно.

Стиду кажется, что за его спиной вырастают крылья, и если они вырастут, то он сможет унести их двоих куда только Эдвард захочет: хоть в Китай, хоть в Индию, хоть в Россию.

Ощущение полёта не покидает его и в те секунды, в которые Тич роняет его на пол, берет в захват крепких рук под искренний, смущённый смех Боннета, совершенно счастливого от этого детского порыва.

Это что-то на трогательном, потому что щеки Стида горят так, как никогда прежде, пылают от счастья и нежности, переполняющей все его нутро — откуда столько? Почему это — никогда никому не было нужно? Но ответ напрашивается сам собой: ты берег свой свет для него, как невеста бережёт себя для мужа ( да впрочем, и это недалеко от правды ) и как вино становится лучшее с годами ( хотя это скорее подходило Эду, так странно, Стид ещё ни разу не спрашивал его о возрасте, а ведь это важная деталь ).

Но как можно думать о цифрах в такой момент? Серьезно, у Стида даже кончики ушей краснеют, когда Эд спускает шорты. Взгляд Боннета тут же фокусируется на.

Пиздец. А что дальше? Просто пялиться как-то не по-джентльменски, как и брать без спроса, а молчать так долго - вовсе дурной тон. Нет, он видел и раньше голых мужиков; в конце концов, на его «Мстителе» каждую ночь совершенно обнаженным принимает лунные ванны эксгибиционист Баттонс, и это не кажется ни возбуждающим, ни здоровым, поэтому остаётся без внимания. Но здесь же другая ситуация.

Стил вытягивается рядом, оценивает обоих на предмет общих черт, но за исключением очевидного сходства в 3D-модели, в остальном они отличались как небо и земля. И тогда Стид понял, к чему была ночная ремарка про аристократичность — и улыбнулся этой мысли. Затем привстал на локте, посмотрел на Тича, потом снова на его член, снова на Тича — и без лишних вопросов, осторожно потянулся потрогать. Обернул его ладонью, чуть оттянув кожу вниз — с интересом исследователя, восторженным блеском в глазах. Он был ещё влажным, пульсировал в руке, и от этой пульсации по телу Стида пролежала дрожь, а дыхание снова потяжелело.

Эд вздрогнул, и от переживаний сделать больно Стид руку не убрал, а зачем-то сжал сильнее, ойкнул, и только тогда отпустил. На лице все так же блуждала шальная улыбка.

— Ты прекрасен, — Стид промурлыкал ему на ухо; ткнулся носом в шею, провёл им вверх-вниз, изучая текстуру чужой кожи и ее запах.

Ещё одно чувство — обоняние, — возвращается вместе с опьяняющим запахом волос Эда, мускуса и кожи, отдающей нотками лаванды (последнее умиляет особенно — вот, как мыло меняет людей и их самовосприятие), что вызывает у Стида победную улыбку и ещё одно признание:

— Я правда никогда не чувствовал себя счастливым до встречи с тобой. Ты и сам верно не догадываешься, какой ты прекрасный и хороший человек. Думаю, для нашей пиратской карьеры другим этого знать необязательно, — Стид ухмыльнулся, — Но я хочу, чтобы ты знал это.

И они снова приклеились друг к дружке, чтобы поцеловаться: Стид уверенно навалился сверху, устроив ладонь на смуглом плече Эда, а вторую на его бедре, и поцеловал сам, первый (наконец-то, бл) — чувственно, как и последующее прикосновение соскользнувшей с бедра ладони к паху. Стиду все нравилось, но в этот момент, когда его рука снова оказалась на члене Эда, смелые размышления завели Боннета в новую локацию.

— Постой… — Стид вдруг встрепенулся и резво прижал Тича к полу, положив ладонь на его грудь, и задал, наверное, самый дурацкий вопрос в своей жизни только потому, что о нем не думал: — А как технически… ну, если два капитана? Как бы ты хотел? — и, чуть подумав, добавил тихонько: — Меня…

Эдвард нервно сглотнул и прикрыл глаза. Конечно, судя по всему, аристократ в самом расцвете сил, который долгие годы был пленником в браке по принципу долженствования, хотел неистово трахаться. Вот только разница в 8 лет открывала для Эдварда новые границы сексуального фронта, где перезарядка в принципе не учитывалась. Откуда он знает о разницу в возрасте? Он слышал о Джентельмене Пирате все, он же уже говорил. И будет неловко как-то ударить в грязь лицом что ли в такой ситуации. Боже. У них, в целом, уже случился тот самый долгожданный интим (или его репетиция), а он занервничал, словно девица в первую брачную ночь.

Все альфа-волны ушли на первый акт, и он в принципе не планировал ничего продолжать, потому что думал, что Стиду всяко понадобится некоторое время на то, чтобы отрефлексировать пережитое, он же любит вешать на себя дополнительные травмы, собирает их как ракушки по берегу. Тич же отличался большей мускулиной простотой: сказал-сделал, люблю-целую и все такое. Возможно, время нужно было самому Эдварду, поэтому он тысячу раз прокручивал у себя в голове мысль «мы никуда не торопимся». Потому что если он получит все и сразу, то его вселенная расширится на столько, что есть риск заболеть дебилизмом.

Стид шепчет ему на ухо комплимент, и член Эдварда моментально встал, будто у них и не было никакого первого захода. Боннет дышит ему в ухо, и это обжигает, это приятно на столько, что хочется отстраниться, не дай бог в шее перемкнёт какой нерв. Все же разница в 8 лет, не забываем об этом. Но Эдвард помучает себя этим еще.

Понимает или нет Стид, что только что произошло (потому что Эдвард не совсем понимает), но он продолжает водить рукой по его члену и говорить приятные слова. И можно начать перечислять все девиантные фетиши, которые Эд подсобрал за свою жизнь, но такого кинка у него точно не было. Он повернул голову в сторону Боннета, смотря в его добрые глаза с непониманием и какой-то необъяснимо детской надеждой. Его вряд ли кто-либо вообще считал «хорошим», а уж осмелиться сказать это вслух… В этом парне слишком много сюрпризов.

- Ты правда так думаешь? - ему словно нужно дополнительное подтверждение, вдруг он ошибся, не так понял, вдруг вообще придумал за него его же слова. Хотя мыслить и говорить как Стид - искусство формата «невозможное». И Эд целует его, словно благодарит его за все это, словно хочет зафиксировать его слова негласным контрактом. Он слишком сильно надеется, что мнение Стида не поменяется, хотя странным был сам факт его существования. Ведь Боннет видел его таким разным, знает, что он натворил, даже взять вспышки ярости, в результате которых было выкинуто колоссальное количество книг. И ведь он не знает еще о многом.

Боннет то ли смог открыть его душу, то ли оказался самым подходящим человеком для Эда в тот момент, когда он сам был готов это сделать. Здесь невозможно отследить и выдвинуть вердикт. Вряд ли сам Стид думает о чем-то подобным, ведь он практически не видел его темную сторону. Так, удалось слегка лизнуть. Он уже сразу оказался с первого дня внутри его души, расставил свои милые вещички и обложил уютом.

Стид оказывается сверху, гладит его, как кота. Эдвард сдается, кладет руки на вверх под свой затылок и просто чувствует. Боннет может делать с его телом все, что ему вздумается, Эд не против. Ведь Стид уже не спрашивал его сердце. Просто сделал то, что было нужно.

Боннет останавливается, прерывая томную негу наверняка какими-то важными дилеммами. Тич открывает глаза и убирает руки из-под головы, кладя их на колени сидящего сверху.

- Я никогда об этом не думал, - серьезно удивился он. А ведь правда. Он никогда об этом не думал. - Мне казалось, что если что-то случится, то оно просто произойдет, - он пожал плечами. Сука, очень сложный вопрос, и ему было даже стеснительно рассуждать об этом конкретно. - У меня никогда не было секса с теми, у кого до меня еще не было секса с мужчиной, - честно признался он, и тут же сменился в лице. - У тебя же еще не было с мужчиной?

И если начать читать лекцию о том, что в тюрьме есть три основные касты, то Стид попросту ахуеет.

- Слушай, мне действительно не важно. Я просто хочу тебя. Это может быть буквально что угодно, нам не обязательно спешить и решать что-то сейчас, - объяснил он, и это, пожалуй, было весьма честно. Что еще мог сказать в меру универсальный гей-пират? - Или ты хочешь решить это сейчас? - заволновался он. - У тебя есть идеи?

Иметь со-копитана (во всех смыслах) просто прекрасно, и Эдвард уже полюбил магию делегирования. На самом деле Тич хотел Стида во всех возможных вариантах и мультивселенных. Просто на данном этапе его терапии он еще не умеет выражаться также отрыто и красиво, как его возлюбленный.

Стид Боннет с самого детства желал любви. Это было очевидно - не столько по манере быть очаровательным и пушистым облачком, сколько по отношению к людям. Проекцию заметить не сложно - в каждом видеть хорошее, поощрять творчество, не обращать внимания на странности, верить в чудеса и всегда приходить на помощь. Все это при рассмотрении в масштабе личностной трагедии складывалось в образ одинокого непонятого ребенка, которым Стид так и не переставал быть - по крайней мере до момента, когда пришлось принять череду самостоятельных, взрослых и ответственных решений, касающихся не только его жизни, когда брать ответственность за кого-то пришлось не потому что должен, а потому что по-другому никак. Вместе - только так, и никак иначе.

Это было удивительным, как легко и просто ему удалось влюбиться в этого мужчину. Сейчас уже ясно, что с первого взгляда. Ведь Эдвард - первое лицо, которое увидел Стид, вырвавшись из лап смерти; почувствовал тепло от зависшей над его ладонью руки, успокаивающий бархатный голос, длинные волосы и бороду, за которыми почти не было видно лица, но зато ярче всего увидел этот взгляд - обеспокоенный, заинтересованный, потерянный, родственный. Если соулмейты при встрече рождают сверхновую, то в тот день где-то на небе вспыхнула таковая под именем Gentlebeard-1717.

Он готов хвалить Черную Бороду до бесконечности, потому что комплиментов Стиду не жалко, а друзьям никогда не врут, и потому что самым чистым чувством на свете в сердце Стида было абсолютное восхищение этим пиратом. Боннета размазывает по его телу как джем по хлебу, уносит в голубые дали безмятежного счастья в картинках совместного будущего (оказывается, Стид из тех, кто представляет семейную жизнь на годы вперед, к тому же у них так много детей, теперь их точно нельзя бросать и разбивать им сердце новым расставанием. Вот Пуговка, например, будет сильно грустить от тоски уже не только по почившему Карлу, а без Люциуса они не смогут разрешить мелкие бытовые конфликты. Список может быть продолжен, но нет необходимости.

В общем, Стид был бы не против. Но он не смел давить, поскольку все еще считал себя виноватым, хотя и отработавшим карму. Поэтому решил оставаться в моменте, - а этот момент был достоин записи в дневнике, - и привыкать к тому, что мирно лежало рядом. Ну, или стояло. Все опционально изучаемой части тела. Изучать, гладить, трогать, сжимать, целовать, возможно прикусывать, но последнее пока в разработке. Но вы видели подбородок Тича? Там, под бородой, скрывался бесподобный эстетичный подбородок, который хотелось прихватить зубами.

Ему нравилось движение под ладонью. То, как Эдвард реагировал на него и на похвалу. Кажется, в совокупности это дало какой-то особый терапевтический эффект обоим, снова начисто сбив дыхание. Стиду казалось, что он готов выплюнуть сердце, потому что его удары ощущались уже выше гортани. Это чувство накрывало, несмотря на страхи и непонимание что дальше.

До этого момента Стид бы и не додумался до неравенства: иметь со-капитана < иметь со-капитана, а теперь будто бы истина открылась во всем смысловом разнообразии/игра перевернулась, и вот мы здесь, голые на полу за запертой дверью и говорим по душам, обсуждая перспективы развития.

- У тебя же еще не было с мужчиной? - Эдвард на мгновение изменился в лице, и эта трансформация показалась Стиду пугающей (на рефлексах матёрого тревожника), затем умилительной.
- Как знать... - Тихо ответил Боннет и неуверенно пожал плечами, отвёл хитрый взгляд, словно скрывающий что-то, но не выдержал в этой игре больше трёх секунд, стыдливо негромко рассмеялся: - Ну естественно, не было.

Эдвард не выглядел осуждающим, а Стид еще не разобрался, что ему на этот счет испытывать. Но капитан продолжил формулировать мысль и, признаться, ему это давалось лучше, чем в начале их знакомства. Складнее, мягче, вдумчивее. Потрясающая перемена, ничуть не вредившая его натуре. Стиду нравилось наблюдать за тем, как Эд достигал новых успехов. Лишь бы это доставляло ему удовольствие.

- Ты прирождённый джентльмен! - Воскликнул Стид очень флирти и восхищенно поднял брови. И хороший дипломат тоже, потому что так грамотно ответить и не ответить на один вопрос могли немногие. Стид тоже замешкался с ответом. Не то, чтобы ему хотелось решать это сейчас... - Боюсь, я тоже не знаю ответа. Но мне понравилось, что ты делал сегодня. Это... Вау, это что-то волшебное! - Он сделал это салютующее движение руками над головой в доказательство. А потом спокойно опустил их, накрыл ладони Тича на своих коленях и вздохнул: - Я не боюсь. Просто... Понимаешь, мне нужно привыкнуть к новым границам? Старая школа, u know? - Стид наклонился и грациозной тигрицей опустился грудью к его груди, опустил плечи, накрыв Эда своей тенью, и все-таки выпалил шутку, которую держал уже чертовы десять минут: - Ведь после этого ты будешь обязан на мне жениться. Ну, или я на тебе.

Стид играет на чувствах Эда, не прилагая особых усилий. На секунду Тич почувствовал себя полнейшим идиотом, допустив мысль, что у аристократа все же был однополый секс. Ну а что? Он видал это ваше светское общество, там разве что коз не ебут. Но Стид не похож на них всех. И какое же облегчение он испытал, поняв, что над ним просто издеваются. Ну что ж. Кровь прилила не к тому месту, что отвечает за сообразительность. Это история не про ревность. Признаться, Эду было бы намного проще моральнее с более-менее опытным партнером в области задних ласк: меньше страха оттолкнуть или навредить. Все же, даже за деньги или по нужде, даже будучи обманутым он всегда старался бережно относиться к чужому телу. В этом мире так много дерьма, что мягкая постель стала сейфспейс местом, где можно гладить, а не бить.

Боннет называет его джентльменом, и Эд протягивает:
- Awww… Продолжай, - кошачья самовлюбленность. Признаться, если бы у него была фантазия по-лучше, он бы давно дорисовал кошку на своем флаге. Возможно, парочку.

О страхах понятно. Эд хоть и плохо, но помнил свой первый раз, и ощущения можно сравнить с танцами вокруг оголенного провода. Впрочем, он неоднократно обжегся в процессе. Не совсем понятно, какие границы он имел ввиду. Вряд ли это что-то о их новом юридическом статусе или политической повестке. Какие границы? Ты сидишь голой жопой почти на моих яйцах. Но Тич никак не прокомментировал, решив, что он сможет понять его позже.

Стид накрыл его своим телом, их два идеальных члена соприкоснулись. Очень горячо. Эд провел пальцами по его спине, не рискнув заходить и вести себя слишком низко и недостойно. Второй рукой он провел по волосам за его ухом и на серьезных щах решил зачитать мини-лекцию на тему «как жить эту жизнь»:

- Ты про мателотаж? Ты же в курсе, что это не совсем брак? - уточнил он. - Вообще, надо подумать. Потому что если со мной что-то случится, я хотя бы буду уверен, что тебе достанется корабль и все добро.

Не самый романтичный ответ на предложение «хочу всегда быть с тобой», но Эд не верил в социальные институты. Достаточно лишь посмотреть на того же Стида - и куда завела его кривая брака? Они - пираты, дышат идеей о свободе, наживе, и что мы говорим смерти «не сегодня». Эда не пугал ошейник этого вашего «замужества/женитьбы», просто он не видел ни малейшей взаимосвязи с тем, что это как-то должно подкреплять их чувства.

- Ты не мог бы… - он сделал небольшое движение бедрами, слегка скользнув по его члену своим, но намекая вовсе не на фракции, а на ахрененно затекшие части тела от недосыпа и твердого пола. - Да, вот так, отлично, - они переворачиваются на бок, Эд прижимается сильнее и кладет руку на оба их члена, сжимая вместе. - Я всего лишь хочу сказать, что давай решать проблемы постепенно, я не всегда за тобой поспеваю, - мягко улыбнулся он и с хитрым прищуром провел рукой. - Как дела с границами? Ничего не пошатнулось?

Он прикоснулся носом к его шее, вдыхая запах пота и скользя губами по его коже. В его запасе есть разные безобидные фокусы для начинающих, и пока Боннет гоняет, а Эд не может сформулировать, он займется его членом. Он остановит его мысли.

Поцелуй в губы. Эд медленно ускоряет темп, чувствует собой, как член Стида пульсирует от его прикосновений. Проталкивается бедрами навстречу, весьма изысканно изгибаясь в пояснице.

- Положи свою руку на мою, - шепчет Эд в его губы, и они переплетаются пальцами. Нежная кожа Стида так контрастировала с текстурами Тича, и это было потрясающее. Они ускорялись, забывались, сливались в единую музыку стонов и прерывистого дыхания, а их большие пальцы вели отдельную историю флирта и любви. Они не расцепляли губы, Эдвард обожал свой язык у него во рту. Они не считали время и не думали о том, что это нужно прекратить или переключиться на что-то еще. Сегодня все еще не нужно было ничего решать.

Они кончили во второй раз за сегодня, и Эдвард протяжно выдохнул. Словил себя на мысли, что его сердце не сможет жить эту жизнь, если Стиду приспичит третий раунд. Но чертовски сильно ждет завтрашний день, чтобы открыть новую грань его чувствительности. Эд нежно целует его в губы и медленно поднимается с пола. Берет две чашки с недопитым чаем и снова садиться к Стиду.

- Выпьем за наше партнёрство, - дзыньк, звон фарфора. - Кстати, интересное бухое объяснение у тебя выдалось вчера на этот счет. Потом, - он быстро чмокнул его в губы, потому что невозможно оторваться, а затем шустро поднялся, оставляя чашку на полу и натягивая на стидовских халат на свое голое тело с видом «ты же не против?». - Есть пара маленьких дел. Ты пока отдыхай и располагайся.

Щелчок замка и звук открывающейся двери отпугнуло от нее Черного Пита, Клыка и Люциуса. Последний был единственным, кто моментально сумел сбежать, сделав максимально правдоподобный вид, что просто шел мимо. На лице Эдварда - суровый праведный гнев, на пиратах - молчаливое «блять».

- О, капитан, вы проснулись… - начал Черный Пит. - Мы ждали вас, когда вы уточните по курсу.

Эдвард понимает, что они понимают и все все понимали. Уточнять что-либо было бессмысленно. Он посмотрел на них взглядом «не смейте открывать свои рты», а вместе с тем думал о том, что им со Стидом действительно нужно куда-то двигаться. Им со Стидом и, конечно, с командой. Озадачившись, ему в голову приходит гениальная идея.

- Нам нужно срочно кого-то ограбить, - восторженно отозвался он. - Курс в сторону Кубы. Заметите на горизонте корабль - сразу доложить.

Эд был в восторге от самого себя, потому что он все придумал. Они со Стидом создадут новое приключение, которые тот так любил. Тич придумает что-нибудь, чтобы Боннету вскружило голову от их совместной победы. Некоторым это может показаться наигранностью, но Эд знал, что быть со Стидом - значит, работать на отношения.

- Да нет же, - мягко роняет Стид, но пояснительную бригаду решает благоразумно не подключать. Загоны лишние не нужны, они испортят всю атмосферу: - Забудь. - Лучше всего с этим поможет поцелуй и блаженная улыбка после.

Черная Борода элегантен даже полностью голым, лениво вытянувшимся на полу, и это как-то по-особенному будоражит. Заставляет склонять голову к плечу, рассматривая внимательнее, цепляться за детали. Размазываться по нему сильнее. Это быстро становится неудобным, - будь проклят возраст, - но и они люди негордые, меняют положение на более удобное (и все же наверняка на полу комфортнее, чем на односпаленке), и в нем голова Стида идеально ложится на вытянутое вверх плечо Эда, теряется в его текстурах, растворяется в запахах, прижимается ближе.

Еще ближе - их притягивает основной инстинкт.

У Стида в мозгу - перемыкает. С губ срывается шокированное "оу" раньше, чем Эд успевает договорить первую фразу, и тело реагирует моментально и беспрекословно подчиняется его рукам, словно это бледное, крепкое тело - клавесин, на котором неожиданно для всех играет как виртуоз. Это сводит с ума. Сносит встречным течением, но в итоге накрывает с головой.

Стиду кажется, что он умрет раньше, чем они дойдут до главного желания, завернутого в бесконечные слои прелюдий, потому что чувств так много, непрожитых_непонятных и новых, что Боннету приходится зажмуриваться в попытке справиться с ними - или не справиться, расслабившись под уверенными движениями рук; как славный ученик, быстро втянуться в эту игру, узнавая тебя вслепую наощупь. Возбуждаться без чувства стыда - впервые в жизни, до первобытной жадности, язык в твой рот заталкивая, едва не вылизывая изнутри, перемешивая слюну, тонкой неразрывной нитью сшивая губы (такие мягкие губы) друг с другом.

- Боже мой, боже мой, - до сакральной троицы остается каких-то жалких десяток секунд, когда он срывается: подставляет шею под поцелуи, неистово толкается вперед, пропавший без вести в этом родном запахе греха с нотками лаванды. Они идеально сочетаются - ложатся в руки, ну, типа, почти как свой, но только умноженный на два, потому-то у Стида мыслей - ноль, времени сгорать со стыда - минус бесконечность, но так похуй абсолютно, потому что д - доверие, и ты точно знаешь, что делаешь, а я быстро учусь, потому что это должно было случиться еще раз и не в качестве похмельного перемирия, это почти что пропуск в дивный новый мир, путешествие в который уже пора и кончать. - Боже! Мой! Блять...

Его швартует обратно к полу как после шторма. Нихрена не видит. Только поджимает бок от щекотно стекающей горячей струйки, своей/его/общей. И тот нерв, который внутри был скручен в самую лютую спираль, наконец, ослаб и распался на тонкую нить, приятно разойдясь теплом по всему телу и расслабив мышцы Стида Боннета. Весь груз ответственности, паник, тревоги и стрессов будто растворился - их забрали черепа, расставленные на полочках в каюте. Стид все еще боится открыть глаза, позволяет целовать себя, выравнивает дыхание. А потом возвращается в реальность.

Съешь же ещё этих мягких французских булок да выпей чаю.

Все обсуждения - явно на "потом". Но Стид погружается в рефлексию уже на втором глотке чая, а это значит, что до вечера, в целом, им нечего обсудить. Есть парочка неоконченных дел, к которым мозг постепенно возвращается, и это тот самый интуитивно понятный момент, когда надо съебаться по разные стороны корабля и не отсвечивать, набираться новых впечатлений.

Дать немножечко переварить все это, перевести дух.

Стиду - немножко побатониться, а Тичу - шмонать подчиненных, чтоб не расслаблялись. Вечером будет уже ставшая традицией сказка на ночь, но пока - дисциплина.

Когда подотпустило, Боннет вернулся к капитанским делам. Снова вспомнил, какую херню ляпнул: капитан Томас - откуда вообще это имя всплыло? Пленные, выкуп, гребанные испанцы, бухие громкие заявления. Да выпили немного, че началось-то? Господи. Стиду срочно нужно к специалисту по всем этим бытовым вопросам.

Люциус выглядел изменившимся. Стид провел со своим писарем много недель прежде чем встретил Черную Бороду, и несмотря на то, что за советом отчего-то всегда тянуло обратиться к Пуговке (необъяснимая лунная хуйня), все же именно с Люци у Стида сложился свой особый вайб. Семейный вайб. Это сложно поддавалось понимаю окружающих, но на массовую аудиторию это взаимодействие рассчитано и не было.

Стид испытывал чувство вины, которое было ему не свойственно, но за редким исключением гнетущее чувство настигало его - и долго не отпускало. Может, поэтому капитан Боннет был настолько открытым с командой, чтобы приучить их сразу решать возникшие конфликты и споры, а не держать внутри, потому что нет ничего лучше диалога. Вот и сейчас, дождавшись Люциуса с дневником (бля, он с ним в море выпал, что ли?) в капитанской каюте, он счастливо улыбнулся  приветственно развел руки в стороны, не инициируя обнимашки, но посылая их Люци ментально.

Тот вяло улыбнулся, но подошел аккуратно, доверчиво, смущенно поглядывая из-под бровей. Больше похожий на щенка, которого предали, но он все равно шел навстречу хозяину, своим видом он сделал Стида сентиментальным.

- Как ты себя чувствуешь? - Внимательно спросил он и оперся бедром о письменный стол, стоя напротив Люци. Одет был уже, как положено, в пастельных оттенков камзол. Он пояснил с сочувствием: - Я слышал, что произошло.

Произошло второе предательство от второго капитана Люциуса, но он был сильный малый. Только такой мог отрезать себе палец. Блин, да Стид им чертовски гордился, на самом деле.

- Оу, ну я... уже лучше. Спасибо, сэр. Если вы о капитане Тиче, то все хорошо, - Люци вытянул руку вперед в успокаивающем жесте, другой по-прежнему прижимая к груди дневник. - Он попросил прощения, если это можно так назвать, так что я могу с этим жить дальше.

Здесь настала очередь Стида Боннета - удивляться. Извинился? Эдвард Тич? Вот, просто так, без указки и урока морали, просто извинился. По-своему, конечно, но. Вот это поворот! И что дальше? Проведет команде семинар по летящей в дурку субординации? Теперь Стид гордился Черной Бородой и Люци - сразу обоими. Возможно, какое-то открытие еще должно было свалиться на голову, раскрывая с новой стороны персонажей этого ситкома, чтобы Боннет поверил в свою способность к аффирмации нетоксичных отношений в их пиратском коллективе.

- А что с Иззи? Опять задумал коварный план коварного плана? - Стид иронично, заговорщически прищурился. - Меня немного беспокоит его воинственность.

- О, боюсь сейчас он в раздрае, - Люци снова становится Люци, оживая в разговоре о ком-то кроме себя, раз сорит этими своими любимыми новомодными словечками.

- В чем? - Наивно переспрашивает Стид.

- Переосмысляет свое существование. Думает над поведением. Пересматривает приоритеты. Или пытается смириться с судьбой. Кто его знает, этого Иззи? - И отводит взгляд, как будто немножко, но знает, но говорить не может. Стид и не настаивает. Только понимающе поднимает брови, пару раз кивает.

- Тогда... запишешь кое-что в дневник? - Боннет улыбнулся понимающе и светло, и Люциус с довольным видом открыл книгу.

Из каюты вышел немного просветленным. Говорить самому с собой пахло бы шизой, для этого Стиду был нужен Люциус - чтобы говорить кому-то, выговариваться, строить логические цепочки, приходить к выводам. Здесь он пришел к выводу, что если остановиться в эмоциональном развитии, то можно на всю жизнь остаться инвалидом как Легкая Рука. Это почему-то отрезвило.

Стид вышел на палубу, затянув на шее белый воротничок, который скрывал засос. Обе команды были оживлены, без умолку о чем-то трещали, и когда Стид полюбопытствовал, то услышал причину ажиотажа - капитан задал курс на грабёж. Стид просиял. И обернулся в поисках любимки, а когда нашел, то подошел

- Ну что же, шанс показать на что способен капитан Томас после уроков великого Черной Бороды? - Игриво изогнул бровь и ухмыльнулся, плечами соприкоснувшись. Посмотрел вдаль, приставив ладонь ко лбу, и заодно сказал: - Если все получится... (не облажаться) я проставлюсь всей команде в ближайшем порту.

Он говорит, что все хорошо, но Эду это не нравится. Тич не хочет портить его прекрасную кожу своими необдуманными решениями. Также, как не хочет оказать на него пагубное влияние, затмить его тягу к свету и веру в чудо. Возможно, одно вытекало из другого, но Стид просит расслабиться. И Эд обязательно забудет обо всем, он выкинет лишние мысли из головы. Да, бро, нам не о чем париться, нам не обязательно заострять внимание на «лишнем». И этому ненормальному Боннету нравится все, что Эд делает, и тот тает. Шутит о том, что это не проблема, и Тич выдавливает улыбку, целуя снова его покрасневшие губы. Невозможно поверить в то, что это ангельское лицо может быть влюблено в его сердитую грубость.

И в голове Боннета помещался просто потрясающий мозг - он умный! Он умеет в запрещенные приемы, словно ему кто-то подсказал, что тема волос для Эдварда - отдельная зона соблазна. Все, что касается тактилки - это чертова пучина кракена, из которой попросту нет шанса на спасение. Эд шумно выдыхает стон, то ли от нарастающего жара, то ли от умиления, то ли все сразу.

- Aww, - перебивает он его слова своим стоном-рычанием, утыкается лбом сильнее, словно заскучавший по хозяину кот. И Стиду это нравится на максималках, что он срывается на матерный матросский лексикон. - О, да, это чертовски ахуенно, - подтверждает Тич и сжимает его волосы на затылке. Стид отстраняется, прерывая наваждение, говорит за алкоголь, и Эдвард ловит момент - прижимает его спиной плотно к себе: тело к телу, бедра к бедрам. Его рука моментально скользнуло под штаны Боннета, касаясь его члена и не оставляя попыток слить их тет-а-тетик. Зарывается носом в его шевелюру, прикрывает глаза, глубоко вдыхая.

- Не-а, - не соглашается он. - Оставь это все, - просит он. - Алкоголь нам точно не поможет с этим справиться.

А вот рука Эдварда на члене Стида - еще как поможет. Его пальцы, обхватывающие головку - о, да - справятся с задачей. И его губы, касающиеся выпирающей косточки на шее, знают, где могут находиться те места, в которых Боннета не касались как минимум очень давно.

Эд расстегнул свои черные кожаные штаны, член в которые упирался уже до боли. Он взял свой член и проводил по нему в такт тому, что делал для Стида. Зацеловывал его плечи, постепенно напирал, прижимая ближе к себе, заставляя того разделить все его физиологические переживания. Мы теперь оба капитаны, а, значит, нам обоим тонуть вместе с этим кораблем. И ты просто так не сбежишь от этого.

Тич отпускает себя и спускает штаны Стида ниже. Гладит его по заднице, надавливая пальцами на кожу, сжимая. Он уткнулся лбом в шею Боннета и смотрел вниз, как влажный член касался ягодиц, контрастируя с белоснежной кожей. И в итоге Эд просовывает его между ног Стида, прижимаясь плотнее. Пальцы сжимают бедро, он хрипит:

- Не переживай, я не буду заходить слишком далеко…

«Господи, как не трахнуть тебя прямо сейчас».

Они договорились не спешить и не решать. Он дал себе много разных обещаний, что не будет мудаком, но все его внутреннее «я» желало захватить это тело, украсть его как самый дорогой и красивый корабль. Эд сходил с ума от моральных дилемм, от размышлений о том, какие у всего этого могут быть последствия, от попыток угадать, что может понравиться Стиду, и он, конечно же, был настоящим мужиком и не спрашивал ни о чем, не показывал то, как он был сконфужен на самом деле. И Боннет, конечно, принял бы все его страхи и сомнения, и Эд был бы счастлив. Но для своей принцессы в уже_не_рюшках ему хотелось быть самым отважным, самым, кто имеет ответ на любой вопрос. Эд действительно чувствовал себя варваром, решившим поохотиться на светскую дичь из высшего общества. Ему же хотелось быть изысканным и деликатным, учесть неучитываемое и вести себя как настоящий джентльмен. Не брать в кой-то веки силой, а зафлиртовать его до такой степени, что враг сам сложит свое оружие.

И его мозг, собравший свои вещички и переехавший в его хер, конечно же не стремился выполнять обещания. Эдвард осторожно двигал своими бедрами по ягодицам Стида и мычал тому в область шеи. Было сладко настолько, что жопа у одного из них точно должна слипнуться. Это добавит проблем в быту.

- Я не могу остановиться…………

Он стонет в его шею и раскрывает глаза шире от полученного ответа.

В таких тавернах редко снимали номера, чтобы действительно жить, на то существовали адекватные гостиницы. Нет, здесь было принято снять комнату в самый последний момент, когда до отеля ты уже не дойдешь или когда проститутка не хочет идти за тобой хрен знает куда. Часто здесь можно было найти чьи-то старые вещи или неожиданные подгоны вроде замыканного кокосового масла в тумбочке, которое на Кубе раздавалось чуть ли не бесплатно. Собственно, Эдвард ни на что не рассчитывал, но Вселенная подкинула то ли знак, то ли настоящий подарок. Среди каких-то скрепок, копеечных монет непонятного государства и кусочков от карандаша был небольшой масляной флакон, отдающий терпким кокосовым запахом. Цыганские силы! Эд занервничал, ведь походу теперь придется что-то делать. Что-то из того, что они еще не решили. Но если присмотреться, если внимательно проследить за тем, как бедра Стида сами шли в его руки, спешили слиться в контакте, то можно сказать, что Эд ахренительно знает язык тела. And Bonnet’s body say «yes».

Тич протяжно выдохнул рядом с его ухом, но не скрыл хлопок от открывающейся крышки большим пальцем. Он положил свою масляную ладонь меж ягодиц Стида, нежно проводя вдоль и целуя его шею. Его член все еще красовался на белой коже, а вторая рука продолжала медленные уверенные движения спереди.

- Расслабься, - капитанит он, надавливая средним пальцем (одним из немногих без колец) и проникая внутрь. «Черт». Теперь он лучше понимает все мужские байки о том, как привлекательно трахать девственниц/ков. И хоть технически они еще не приступили к основному акту, Эд уже чувствовал эти тугие мышцы и визуализировал все, что едва ли не запрещено законом. Запах кокоса стоял по всему помещению, хлюпающие движения смешивались с их голосами. Эдвард нежно ускорялся не с целью довести Боннета, но с целью дать ему как можно больше. Дать ему самое главное - комфорт.

- Так нормально? - спрашивает он и проникает в него вторым пальцем. Стид не видел, но на лице Эда читалось явное «damn» в ответ на то, как реагировал джентльмен. И как все эти «вечеринки вампиров» не раскрепостили Боннета? Как такое вообще могло произойти, что этого сексуального мужчину секс обходил стороной? Ведь у него такая прекрасная задница с большим потенциалом. И у него такое открытое сердце, которое умело накрывать ментальным одеялом любую херню, что творят его близкие. У Эдварда просто не сходился пазл от восхищения.

- Черт, ты… ты очень горячий, - говорит Эд, и это не только про физику.

Он же посылал запросы о том, что жизнь не дает ему ничего нового, и мир отправил к нему Стида Боннета.

Дело было не в том, что Черная Борода был груб или допустил оплошность в плане расчета собственных сил, а что кожа Стида Боннета могла воспринимать солнечные лучи без ожогов и пятнистого загара (он родился и вырос на Барбадосе, где +30 по Цельсию круглый год - он знал об ультрафиолете все), а вот механические повреждения разной тяжести откликались разными пятнами. Хотя на нем все заживало, как на собаке, Стид не обращал на это внимания. С его куда более травматичным детством - так вообще грех жаловаться.

Куда больше Стида волновал другой вопрос, на который он пока не знал ответа: как называется та степень сумасшествия, когда у тебя стоит от голоса возлюбленного и сексуальных фраз, которые он рычит тебе на ухо? Понятия не имел, как это называется, но наверняка, как у всего в этом мире, у этого тоже было какое-то название - только едва ли придуманное великими античными философами, иначе Стид бы его знал, - это тот стыд, который впервые ощущался так хорошо от того, что говорил ему Эдвард.

Это вгоняло Боннета в краску, выводило на новый уровень ощущений, где звуки обретали форму прикосновений, стимулировали запертый в навязанных идеалах мозг, а он уже подгонял визуальное сопровождение словам, разгонявшее по телу кровь и чистое животное желание.

Да, Эд прав - алкоголь не поможет, это была неудачная и ленивая попытка к бегству, и теперь он снова в захвате щупалец кракена, ойкает от неожиданности и кусает свою нижнюю губу в инстинктивной попытке сдержать восторженный писк: сделай так еще раз, прижми меня крепче? Нра-а-авится. В его руках безопасно и до умопомрачения хорошо. Тич сгребает его в охапку и подчиняет правилам игры, в которой он профессионал - Стид не спорит, потому что чувствует в этом подчинении жизненную необходимость, желание, которое не может облечь в слова - но однажды Стид проснулся, толкаясь стояком в одеяло, представляя его руку, вот только в реальности со-капитана сзади не было, а он не остановил себя, потому что в какой-то момент это превратилось в навязчивую идею.

Идею, которая сбывалась в третий раз за последние сутки. Ладони Эдварда идеально подходили к члену Стида, а он в них - идеально ложился.

Тело больше Боннету не принадлежало. Оно все, как музыкальный инструмент, подстраивалось под пальцы пианиста, слушалось, откликалось каждой клеткой тела там, где скользили его руки, обжигая прикосновениями, вздрагивало, расслаблялось, выгибалось. Происходило что-то необъяснимое: рассудок отказывался анализировать все, кроме сигналов тела и голоса Эдварда, в паху бешено пульсировало, требуя еще и еще больше прикосновений. Он не сопротивлялся, он приподнимал тело, помогая скорее стянуть одежду, он жалобно скулил, пряча лицо в подушке, и почти зарычал, когда Эдвард коснулся губами холки - говорят, что все животные инстинкты в ней.

Затем были плечи - под его поцелуями кожа покрывалась мурашками, шея выгнулась вперед, открыв больше нецелованных участков; потом снова - изнывающий от желания член, что в ладони Тича за секунду становится мокрым и каменным - Стид понимает это из ощущений, все более скользящих и комфортных. Боннет хочет все и сразу, но не понимает, что именно.

Его пронзает вспышкой страха от слишком тесного контакта - проникающий между ног член скользит через ягодицы, и Стид заводит руку назад, не в силах удержаться - коснуться ладонью копны волос, подтянуть себя выше и ближе, чуть-чуть контролировать страсть. Может, ты не будешь заходить далеко, но Стид таких обещаний не давал. Он вообще не понимает, что с ним происходит и почему он чуть покачивает бедрами в такт, возбуждаясь от мысли, что Эдвард течет примерно также. Стид сжимает ягодицы сильнее только для того, чтобы снова услышать этот проклятый звук его наслаждения.

Или голос, выстанывающий страдальческое, горячее:
- Я не могу остановиться…………
И свою ответную реакцию, тихим хрипом падающую за свое плечо в поиске губ:
- Я тебя хочу.
И я тебе доверяю, потому что сегодня у нас просто нет права на ошибку. Мы - победители этой жизни. Давай заберем долгожданную награду.

Боннет лицо в подушку прячет, дышит тяжело, открыв рот, жадно глотает воздух. Странно, но его не парализовывает страхом, не бросает в панику. Он просто замирает послушно в этой околоэмбрионной позе и с интуитивной уверенностью берет в руку свой член - смещает вектор ощущений, - и скользит ниже, сжимает ладонью мошонку, с глухим, рычащим (да, он умеет и в такое, оказывается) стоном чуть подбрасывая бедра на рефлексе новых ощущений.

Он не отвечает - дар речи аутично откликается сдавленным мычанием, зацикленным на репите кивком головы; ползущая вверх по подушке рука цепляет наволочку и открывает доступ ко всем сторонам тела. Боннет быстро привыкает, кокосовый запах двадцать пятым кадром откатывает во флешбеки - ну, знаешь - жаркий Барбадос и первые эксперименты втайне от строгих воспитателей. Боннет быстро привыкает, но не высекает, как можно быть одновременно всюду? Сбивчиво дышит, срываясь в стоны, вытягивается, жмется спиной к груди и рукам капитана, ближе к голосу, заостряет слух на голосе, с придыханием бормочет:

- Да, - дважды, трижды, сколько еще понадобится повторить, чтобы... чернокнижники пишут, что нужно назвать имя демона, чтобы подчинить его своей воле, и это его последняя отчаянная попытка: - Эдвард...

С каждым движением нарастала уверенность. Эдвард хотел бы целовать его слова, если бы это было возможно, но из более реального - он представлял, как сыграл бы Стиду на рояле. Выучил бы композицию поромантичнее специально для особого вечера, а Боннет пел бы своим чутким голосом. А потом Эд отымел бы его прямо на музыкальном инструменте под звонкое задевание клавиш. Тич просто не мог его развидеть, не мог перестать представлять его вообще всюду в совершенно разных ситуациях, и всегда - рядом с ним. Он хотел его на лугу под закатом и на палубе под взглядом звезд. Он хотел его в одежде, он хотел разорвать на нем всю ткань. Он любил бы его методично, раз за разом выбивая из его уст свое имя.

Эду нравилось, как Стид был открыт и отзывчив, как он касался себя - просто вау - терялась траектория мысли. И пальцы Тича играли музыку его стонов, и он лишь старался не разъебать их обоих в этом творческом перфомансе.

Боннет был таким разным, и Эдвард чувствовал себя рядом с ним уникальным, особенно в постели. Ведь никто не слышал этой хриплой интонации с отзвуком ранимости, никто так не управлял мурашками на его коже. И если к любому инструменту надо привыкнуть, чтоб понять, как играть, то и здесь это правило было актуальным: Эд чувствовал, как меняется самоощущение его партнера, как его накатывает жаром, как к щекам подступает румянец и как по-разному он реагирует на проявление этого напряжения между ними.

- Твой голос сводит меня с ума, - шепчет он безобидный комплимент, но в интонации нарастает угроза. Его рука сильнее сжимает член Стида. - Мне нравится твой стиль дрочки, - целует за ухом и видит, как кожа наливается красным. Чувствует, как Стид раскрывается всей своей чувствительностью, чувствует, как сам активирует в себе нечто маниакальное. И пусть каждое его грязное слово, что заставляет Боннета так реагировать, запустит в нем необратимый процесс раскрытия потенциала сексуальности. Эдвард вытащил свои пальцы и провел членом между ягодиц Стида. Все же, они оба были готовы. - Зря убрал руку. Лучше тебе взять себя за член, - он прижимается губами к его шее и осторожно входит, каждым мелким импульсом отслеживая наличие или отсутствие болезненности этой травмоопасной процедуры. Благо, в этой области Эд мог бы защитить докторскую, и он его обязательно залечит. Тич сжимает ягодицу Боннета, раскрывает, чтобы все было ок, подглядывает за тем, как это выглядит, заводится сильнее. Фокусируется на своих ощущениях - а там фонтанирует, не меньше. Резко выдыхает, когда бедра Стида сами дрогнули навстречу - то ли намеренно, то ли по инерции. Обнимает его за грудь, проводит рукой выше - к шее, отводит назад его голову и входит в него полностью. Там ахуенно горячо и тесно, и Эдвард, пожалуй, подзадержится.

Точка комфорта стала точкой невозврата, и они, взрослые мальчики, должны были предугадать. Эдвард двигается в нем с паузами и интенсивностью, словно впервые пробует фруктовый джем и не хочет съесть все за раз. Он оттягивает его голову в бок, касается губами уголка губ, проникает языком в его рот, наращивает темп, наращивает свой звук, создает эйфорию.

- Продолжай трогать себя, - говорит он в его туманные глаза, да и сам он не блистал фокусировкой. Все слишком вкусное. Эд отпускает шею Стида, скользит рукой к его бедру, сжимает и резко притягивает на себя. И теперь, когда его рассудок был чист, как никогда, он начал ускоряться, фиксируя бедро Боннета в нужном положении, смотря, как его член входит и выходит из него, и этот контроль был прекрасен. Он не может удержаться от старых привычек и сжимает золотистые волосы на затылке Стида. Он действует по давно отточенным инстинктам и перестает думать о «но», потому что видит, слышит, и чувствует, что Стид в абсолютно, мать его, полнейшем порядке. Ведь каким театралом Боннет бы не был, он не смог бы отыграть такую открытую сексуальность, такую искренность вздохов с сжатыми подушками, когда тон голоса невозможно регулировать, когда сам Эд забывает о том, где все эти внутренние переключатели, просто вдалбливаясь в него снова и снова.

Стид кончает, и Эд опрокидывает того на грудь, вжимает в кровать, сжимает его ягодицу, рыча с завершающими толчками, прежде чем он вытащит свой член и кончит на его ягодицы.

Он резко сменил опору со Стида на кровать по бокам его тела. Его волосы, растрепанные и мокрые от пота, касались белоснежной спины. Эд медленно лег на Боннета, уже не в силах дарить ему поцелуи. Лишь лежал недолгое время и приводил дыхание в порядок, пока не перевернулся на спину.

- В следующий раз… - глубоко дышал он с широкими глазами и внутренней восторженностью. - Надо трахнуться лицом к лицу.

Эд провел кончиками пальцев по его бедру, потому что прекрасно знал, как чувствительна кожа после хорошего оргазма. И все его тайные фишки он был готов подарить Стиду. Ведь он собирался играть в долгую.

Эд говорит вещи, от которых краснеют даже уши; вещи, которые Стид, естественно, никогда в жизни не слышал и не ожидал услышать, а теперь тёк от этого, как шлюшка, и от этой мысли стало невозможно не то, что дышать, но быть способным к членораздельной речи. Концентрации хватает только на то, чтобы внимать его указаниям, быть в постели самым преданным соратником. Тело просто знало, что делать; все, что было нужно - передать контроль и подчиниться второму капитану, и Стид не возражал - он доверял Тичу столько раз, что легко доверился и в этот.

Они хотели друг друга так сильно, что у Стида дрожали руки, пока он пытался себе помогать, с интересом приостанавливая их, чтобы прислушаться к новым ощущениям. Пускай дрожат - он просто сожмет пальцы сильнее, обхватив головку члена, и позволит всему случиться. Лишь бы он смотрел, если такой вид Боннета нравится. Лишь бы не переставал говорить, потому что только так Стид понимает, что делает все правильно. Пока целует и трахает одновременно, пускай делает, что хочет - под этим натиском звериной энергии с неподдельной, искренней заботой, Стид Боннет - раболепно любит Эдварда Тича и сходит по его телу с ума.

Взгляд на капитана с поволокой секса из-под изломленных в сладкой истоме бровей - его активное согласие.

Стоны Боннета - звонче монет, рассыпающихся по столу.

Он ощущает это болезненно-изощренное удовольствие как охуенное journey к своей заблокированной энергии сексуальности, бедрами навстречу подаваясь, быстро вникая в правила этой игры. Пират Боннет забывает о джентльменской чести, когда с нравственной распущенностью активно подталкивает себя на его член.

- Да, Эдди, - шепчет, всхлипывает, не то по имени, не то к daddy обращаясь на стонущем придыхании. Стид ускоряется, проезжаясь рукой по своему члену, и общая картина кажется ему самым развратным действием, что он совершал за свою жизнь, но возбуждающим настолько, что он не может продержаться долго, и позволяет оргазму высечь из глаз искры, запачкать одеяло и ладонь, поразить судорогой чистого кайфа, пока его добавляет сверху член внутри. Со всех сторон, блять, улететь, и просто перейти на чистый тон низких стонов, сдаться уверенным рукам в своем затраханном не_сухом остатке.

Распластавшись на этой трехзвездочной кровати, найдя в себе силы только повернуть голову вбок, чтобы встретиться с Эдвардом взглядами, Боннет рассеянно осознавал, как безудержно счастлив - будто и не было этой ублюдочно-правильной жизни "до", как будто росчерк пера Люци начисто стер часть этой биографии, о которой больше не хотелось вспоминать.

Вчера Стид Боннет начал жизнь с чистого листа. Сегодня капитан Томас впервые сошел на берег победителем. Завтра же - Джентльмен-пират проснется знаменитым.

Но сейчас, все это не имеет для него никакого значения, потому что здесь, за закрытой дверью - в хрупком оазисе безопасности, - спрятавшись от обезумевшей толпы и неугомонной реальности, что никак не давала передышки, капитан Боннет занимался любовью с любовью всей его жизни. И весь мир, ожидающий их дальнейших шагов и планов, мог катиться к чертовой матери, пока они, так долго к этому шедшие (по ощущениям - словно двадцать лет, а не несколько месяцев), вырывали из ткани мироздания эти пару часов, чтобы посвятить их только друг другу.

Чтобы просто побыть счастливыми людьми.

Помнил, что Эдвард сказал ему накануне, объясняя принцип выбора лучшего момента для первого раза:
"Мне казалось, что если что-то случится, то оно просто произойдет".

Так просто и фатально - как их встреча, сакрально сорванная трижды буквально - с верёвки, - и так отчаянно, как крик о капитуляции ради спасения одной жизни. Потому что в системе координат этого незатейливого мышления лежит кое-что, понятное Стид, как мужчина, понимает. Он спасал твою мечтательную задницу столько раз, ни разу не попросив благодарности, непрактичность хаотик-гения взвалив на свои плечи как крест, который обязался нести добровольно и во имя великой любви, что это должно было произойти тогда, когда он захотел, а ты сделал окончательный выбор - и звезды сошлись, и сомнений не проскочило, и души вывернуло_обнажило так, что тела теперь оставалось последними звеньями цепи, что еще не соединились.
Что ж, выходит, это произошло быстрее, чем они думали. Но с некоторых пор Боннет запретил себе думать долго и много. Избрав пиратскую философию, не планировал сворачивать с курса: есть только сегодняшний день, пока за обе их головы не назначат новую награду.

У Стида в очередной раз сладко щекочет бедро от прикосновений Тича. Он прячет от него смущенный взгляд в неэлегантном повороте на спину - и в ответ на пошленькое замечание благодарит небеса за то, что расклад сегодня именно таков; и за то, что конкретно эта поза - так идеально зашла. Лицом к лицу в первый раз Стид бы не смог совладать с эмоциями.

- Извини, я пытаюсь прийти в себя, - подал охрипший голос Стид, поддев костяшками пальцев плечо Эда, когда начал пояснять за паузу: - Это было... - Стид делает очень красочное "вау" мимикой и касается ладонью его щеки, мечтательно улыбаясь. Посмотрел на него так, словно хотел бы оставить на щеке поцелуй, но пока не чувствовал себя готовым к движениям в принципе.

Так что просто медленно убрал руку и потянулся в сторону тумбочки - к бутылке рома, которую передал Тичу, а затем к тарелке с сыром, которую поставил себе на грудь. Так внезапно пробило на поесть, что Стид даже мысленно простил себе отсутствие прибора для канапе.

- Мы же планируем отсюда выходить, да? - Спросил он, прожевывая кусочек. - Наверно, все же надо выйти, а то как-то невежливо, если нет организаторов.

Кто о чем, Стид Боннет снова о тимбилдинге. Он не замечает даже переход в это комфортное: кончили - теперь можно и о делах насущных. Это просто база.

- Я еще думал... раз я представляюсь новым именем, то, может, надо переименовать и "Мстителя"? Провести ребрендинг команды. - Вспомнив о теме, которую гонял еще днем, спросил Боннет. И, уже по взгляду поняв, какая идея сейчас сорвется у Тича с языка, закатил глаза, выслушал и закрыл лицо ладонью: - Нет. Я не назову судно в честь моего отца, сына и тебя, святого, мать его, духа.

После чего рассмеялся от абсурдности идеи. Это же кринж. И вдруг понял, что, вообще-то, этих деталей биографии Черной Бороде он не рассказывал. Забрал бутылку, выпивая из горла, как настоящий пират.

Продышавшись, Эд несколько подскочил, переворачиваясь на бок к Стиду и слегка пнул его кулачком в плечо:
- Да! - с неописуемым восторгом соглашателя с Боннетом. Это было очень эмоционально, очень жарко, очень… перечислять можно долго, Эд и слов таких знать не будет. И он рухнул обратно с придыханием-выдохом, убрав одну из рук за свою голову. Потолок сегодня как никогда красивый.

Ром в руке, взгляд нигде, улыбка нескрываема. А ведь Тич даже протрезвел в процессе. Смотрит на Стида, как тот лопает сыр, и в какой-то момент ворует еду прямо из его рук. Надо будет дать той милой девушке щедрые чаевые.

- Ну… - жуя сыр, начал говорить он. - С учетом, что организаторов сажают первыми, можно никуда не спешить, - шутит он, отряхивая ладонь о ладонь. Касается пальцами кончиками носа. Еще чувствуется запах тела с привкусом кокоса, но теперь к этому добавился привкус жирного сыра. Очень странное сочетание, не сказать, что нравилось. И Эд понюхал еще.

Идея переименовать корабль логична и хороша. Если бы Тич скрывался, он бы начал со смены названий, как любой беглый пират с айкью чуть выше среднего. Иногда просто надо выполнять определенные действия, не думая о смысле жизни или гонке за сокровищами. И ребрендинг казался такой вещью.

- Эдвард - хорошее имя для корабля, - улыбнулся он. - Эдвард Боннет, - он провел рукой в воздухе, как бы изображая, как это выглядело бы на вывеске. Он надеялся вызвать новое смущение, ведь после такой ночи, черт, Эд вообще был не против жениться на нем. К тому же, мужчина знал, что все это херня собачья, но если это сделает Стида счастливым - fuck yes! Он знает неподалеку отличную ювелирку, которая откроется часов через восемь. Но Боннет отрезал все голубые мечты, и Эд не совсем понял, причем тут все перечисленные личности, в особенности отец. Но Тич будет не против, если Стид назовет его «папочкой». Что отца Стида звали также, Эдвард, конечно, не знал. Но сложив в уме два и два подумал, что у его друга явные daddy issues. Впрочем, как и у него самого.

- Я думаю, надо вынести эту тему на обсуждение. Если сложно решить самому, почему бы не устроить голосование, - он пожал плечами. - Каждый выдвинет свои идеи и скажет критику. Но только конструктивную! Плохая критика идет нахер, - заострил внимание на важном. - Отребрендим тебя по полной.

Они выпили еще, немного потупили, прежде чем начать одеваться.

- Хм… ты сможешь идти? - спросил он, глядя на неловко переодевающегося Стида, координация которого явно подкосилась то ли из-за рома, то ли из-за методичного вдалбливания его задницы в кровать. Штош, с дебютом, такое бывает. Можно списать все на производственную рану.

Было принято решение спускать по одному с небольшой задержкой в развитии, чтобы не привлекать внимание. Чем, собственно, они привлекли внимание. Первым вышел Эд, как тот, кто может в складные телодвижения, но его лицо сияло как у беременной женщины, и война взглядов с Люцием была провалена. Тич увидел все-таки дошедшего до их корпоратива Иззи, который стильно и грозно попивал ром, стоя у стены недалеко от всех. Они обменялись молчаливым приветствием. Хэрриот к тому времени уже был настолько в стельку пьян, что едва ли не спал на столе, держался из последних сил, чтобы продолжать рассказывать какие-то свои кул-стори из моря. Обстановка по кайфу.

Стид рассказал команде за ребрендинг корабля и объявил голосование за новое название. Эдвард сидел с умным видом и кивал, мол, ребрендинг - это вам не хуй собачий. Это слово он намертво запомнил. Названия, которые предлагались, был полный пиздец: кровавые шлюхи в яме, уничтожитель богов, авокадный монстр… Тич фейспамил и думал, что идея с демократией все же полная херня, хотя авокадный монстр ему понравился, одобрил. Но его фаворитом было название GentleBeard, очень изящное. С таким судном можно было и на дно пойти без каких-либо сожалений.

- Если мы делаем общую концепцию, то почему бы не назвать корабль «Месть короля Георга»? - спросил Швед, и Эдвард гневно стукнул кружкой по столу.

- Этот жирный ублюдок не достоин быть названием пиратского корабля! - он даже встал из-за стола. Голова к тому времени сильно захмелела, поэтому творить любую дичь было уже можно. Он положил руку на плечо рядом сидящего Стида, просто потому что потрогать захотелось, и провел пальцем в воздухе, очерчивая всю команду. - Вам всем не помешало бы знать настоящую историю, - таинственно начал он, делая большие круглые глаза, наводящие страх и ужас. - Историю власти, крови и наследного права, - тише зашипел он, и все утихли, навострив уши. Эдвард сделал глоток рома, выждал паузу и выключил режим берсерка, приятно улыбнувшись. - Если коротко, он чмо, а принц Джеймс младший - наш истинный король, - он выпил снова, слив всю историю. - И если бы там, - он показал пальцем на верх, и часть команды туда и посмотрела. - Додумались бы устраивать голосования, я бы выбрал его. Месть короля Джеймса Стюарта! - накинул он название. - Но нам тогда, пизда конечно сразу. Политика - та еще помойка.

И вот не поспоришь.

Чёрной Бороде всегда удавалось каким-то образом оказываться правым. Дело даже не в бешеной харизме, которая подкупала, заставляя забыть обо всем другом, и не в красивом голосе, который хотелось слушать и слушать, заворачиваться в бархатные и рычащие ноты как в одеяло, а в том, что чисто по-житейски, он знал эту жизнь и видел некоторое дерьмо, чтобы говорить обо всем так, словно он побывал везде и даже у самого морского дьявола.

Стид всегда с ним соглашался.

Его собственный опыт ограничивался годом тухлой службы в колониальной милиции да военной школе, которая не дала ему никаких практически полезных навыков. За время их с Эдвардом путешествия Стид научился большему, чем за тридцать лет до. И продолжал учиться.

Они хорошо дополняли друг друга. Закрывали недостающие слоты в нехватке образования или опыта, в том числе сексуального, и потому этот тандем должен был жить. Теперь-то стало совершенно понятно, что с этого корабля им не сойти, только вместе — на дно, или, как знать, в Китай.

— Эдвард Боннет звучит классно. — Но не в качестве названия для корабля, мрачнее додумал Стид, так и не решившись сказать это вслух.

Но просиял от идеи Тича вынести вопрос на всеобщее обсуждение. Гордость, скользнувшая во взгляде Боннета, невозможно было передать словами. Кажется, Чёрная Борода начал сечь фишку, которую так хотел донести до всех капитан Боннет. Даже если это не приведёт к ожидаемым результатам, оно все равно положительно скажется на авторитете капитанов.

В выигрыше будут все. Так хоть поржут над вариками, потому что Стид одно знал наверняка:

— Имей в виду, они у меня очень креативные ребята.

Флаг с чёрной кошкой вообще был обосраться какой крутой, жаль только, что утерян.

Они посмеялись ещё некоторое время, допили бутылку до половины (вприкуску с сыром в этот раз ром зашёл на ура, хотя дело, наверно, было вовсе не в сыре), помогли друг другу подняться. Разморенный и выпивший, Стид на какой-то момент начал препираться и клянчить у Эда немного подремать, но на самом деле, было стремно вставать, потому что, если боль и не ощущалась, но походка явно подвела бы Боннета — у Чёрной Бороды был довольно большой и крепкий хер.

Получилось дойти до рукомойника и холодной водой стереть отовсюду следы бурного секса. В этом действе в обе стороны было столько заботы, что Стид отложил это в памяти, пометив милым цветным стикерочком с единорогом: надо ванну принять вместе, или что-то в этом духе. Оставалось только собрать шмотки и привести себя в более менее приличный вид.

— Да, в порядке, — спешно откликнулся Стид и мягко улыбнулся, успокаивая Эда: — Все нормально, все в порядке. Немного странно, но… — он непосредственно качнул бёдрами, прислушиваясь к ощущениям ещё раз, оценил их как приемлемые, и продолжил натягивать на ногу штанину. Он не договорил, а просто перевёл тему, стесняясь обсуждать свои ощущения сейчас: —Ты спускайся первым, а я догоню через пару минут. — Стид был рад, что не пришлось пояснять причину этого плана и что Эдвард все и так прекрасно понял. Все все прекрасно поняли, но продолжили делать вид, что все по-старому. Что странно, если учесть, на какой неоднозначной ноте капитаны ушли наверх.

И эти пара минут были необходимы Стиду, как воздух. Он провожал Эдварда взглядом до самой двери и, конечно, напоследок прижал его к своим губам в поцелуе, заговорщически кивнул — и сразу же закрыл за ним дверь.

Резко развернулся и привалился к двери спиной, шумно выдыхая. Закрыл рукой рот, крича внутрь себя как девчонка, и ладонью помахал у своего лица, чтобы охладить траханье. И в общем-то, дал волю адреналиновой лихорадке и эмоциям, которые он, как джентльмен, сдержал еле-еле. Выругался, но не от гнева — от шока, с которым воспринял собственную смелость и решимость, от того, что только что произошло, и что это было слишком круто, хотя непонятно, и потому стукнулся пару раз затылком о дверь и как счастливый мудак улыбался с минуту.

— Боннет, соберись. Соберись! — напутствовал себя, смотрясь в зеркало. Видел такого Стида, какого никогда прежде не видел: растрёпанные руками Тича волосы, лихорадочный блеск в глазах, сияющий вид, непослушные руки, желающие делать хоть что-то. Он выдохнул, поздравив себя в отражении: — Просто охренеть. Ты нереально крут, чувак.

Поправил причёску, надел рубаху, сделал все чётко, отхлебнул рома напоследок и закрыл за собой дверь, постаравшись принять самый обыкновенный вид.

Когда Боннет спустился к команде, он обнаружил пополнение на корпоративе (а он говорил, говорил!) и в целом комфортный весёлый вайб и Эда на своём капитанском месте за столом. Стид вальяжно и неспешно проследовал туда же, стараясь контролировать походку, и в целях конспирации тихо присел на своё место, не говоря ни слова.

Общение нашло его само. Подвыпившая, но все еще ассасин-Джим подсела поздравить капитана лично, а ещё обратить его внимание на душнилу у стены. Стид посмотрел туда. Радостно помахал Иззи рукой, на что тот только криво улыбнулся уголком губ и гордо отвернулся, словно делая вид, что не знает эту кринжовую компанию.

— Кажется, он все ещё напряжен и делает вид, что не знает нас. — Заметил Стид и приподнял бровь, даже не скрывая, что говорит о Хэндсе, пока они пялятся в упор.
— Что ж, посмотрим, кто будет блевать последним. — Пошутила она.

Стид тоже ухмыльнулся, спрятав ухмылку в ладонь. Деликатно кашлянул и отвлёкся на новую тему. Обсуждали ребрендинг команды Боннета-Томаса. Стид энергично включился в обсуждение, внимательно слушая каждую идею, хотя мимика его выдавала реакции.

- Если мы делаем общую концепцию, то почему бы не назвать корабль «Месть короля Георга»? - спросил Швед.

За столом воцарилось гробовое молчание, и даже музыканты, заметившие это, перестали играть. Десятки пар глаз с возмущением уставились на Шведа. И, к удивлению Боннета, первым протестующим против названия решительно и жестко выступил Чёрная Борода - от стука его кружки о стол Стид даже вздрогнул, смешно проморгавшись. И поднял голову, сопровождая сияющим взглядом его протестную натуру. Он впервые видел, чтобы у Эда бомбило, но именно это и случилось.

Капитан положил руку на плечо Боннета, проложив свою речь, а Стид все это время не переставал смотреть на него этим взглядом из красных сердечек, искренне восхищённый тем, что у его партнёра-капитана такая чёткая политическая позиция, да ещё и совпадающая с его. Ну, они точно были созданы друг для друга!

Стиду было чего добавить, когда команда перевела на него любопытные заинтересованные взгляды, ожидая дополнительных комментариев, но Боннет не был настроен сейчас рассказывать детям сказки на ночь и был слишком впечатлён своим мужчиной, что предпочёл сделать серьёзный вид и согласно кивнуть, мол, подписываюсь под каждым словом.

— Ты был таким важным, — вполне серьезно и от души сделал комплимент Стид, положа руку на его колено. — Прямо как какой-то депутат.

Он старался незаметно ёрзать на месте, выбирая позу поудобнее. Чуть отклячил бедро, переместив вес тела на одну сторону. Он дышал полной грудью, резво и глубоко, и ставшее таким легким и свободным дыхание посвистывало на выдохах, раскрывая плечи и грудную клетку в какой-то новой для него манере. Чего уж сказать о блаженной улыбке, которая невольно сминала ямочки на его алеющих щеках, когда он внезапно и без всякой причины втыкал в пространство, вспоминая о всяком таком, что присутствующим знать было необязательно. Кто-то наверняка догадывался, но Боннет внимания на это вообще не обращал. А ещё к нему внезапно потянуло людей на попиздеть, и если бы не суровый вид Эдварда Тича рядом, отпугивающий всех навязчивых, можно было бы смело заявить, что все дело в поднявшихся рейтингах, но только правда была в другом — от Стида Боннета фонило сексом.

— Я решил! — Стид хлопнул в ладоши, пьяненько присвистнул, привлекая внимания, и развязно поднялся из-за стола: — Теперь мы называемся «Royal James»! Ура! — На вайбе какой-то хорни-харизмы выкрикнул Стид, и все отреагировали также: бурно, пьяно, довольно и с одобрительными комментариями. Стид сделал торжественный глоток и опустил голову, отправив нежный взгляд на Эда.

— Капитаны! А как насчёт конкурсов? Парни! — Общий задор зарядил публику, и Чёрный Пит выступил с инициативой, оглядев всех за столами из компании по периметру: — Предлагаю армреслинг!

Боннет поднял брови. Он не занимался этим с юности, имея об этом не самые лучшие воспоминания.

Зато Иззи Хэндс откликнулся на это с опасной усмешкой и абсолютной уверенностью в себе.

— Сыграем на выбывание? — Предложил он, харизматично отбросив налипшие ко лбу волосы, дернул на себя стул и присел, перекинув ногу через седушку, перегнул локти через спинку и вытянул руку, на которой закатал рукав.

Он повернул голову к Эдварду, и тот, кажется, уже был заряжен на абсолютное чемпионство. Стид влюблённо улыбнулся. Они не стали играть против друг друга сейчас, отвлекшись на других членов команд. Это позволило Боннету выиграть у Пуговки, Шведа и какого-то мужика из команды Иззи, что удивило всех и самого Стида в том числе, так что он гордо отвлёкся на бой Олу и Джима, засмотрелся как ребёнок на шоу, искренне не зная за кого болеть, и остался впечатлён поединком. И победителем. На что не смог не ответить, поддержав своих роднулек:

— Это было прекрасно! — Восхитился Стид, пожимая руку обоим, и подбадривающе обратился к выбывшему: — Ты молодец, Олу! — И пьяненьким шёпотом добавил: — Я болел за тебя, дружище.

Стиду было почти наплевать, с какого круга выбывать. Но ему было лампово, а главное, абсолютно плевать с учётом выпитого алкоголя и общим состом того, кто сегодня победил эту жизнь.

Но когда судьба столкнула их с Чёрной Бородой, все оживились и уставились на них как на восьмое чудо света. И тогда Стид почти понял Олу и Джима, но, хитро склонив голову набок, принял вызов, на флирте подавшись вперёд по столу. Поднял рукав рубашки, вытянул руку, согнул в локте, демонстрируя (годный, кстати) бицепс, и на серьёзных щах взглянул на Эда.

— Может, хочешь сразу сдаться? Джентльмен-пират даёт тебе шанс на спасение. — Пошутил он и многозначительно глянул из-под ресниц. Это не было никакой отсылкой к прошлому. Беспощадная попытка флирта.

Приготовились к поединку. Суровые взгляды, готовность на максимум. Стид в мгновение ока напрягает руку и… уже жалеет, что не выбыл в первом раунде, потому что он чувствует… пиздецблядь, чувствует, как напряг в бицепсе отдаётся в бёдрах, опускается ещё ниже, и он поднимает этот азартный, удивлённый, потерянный и страдальческий взгляд на Эдварда, но держится из всех сил. Держится секунд пятнадцать - достаточно долго, - на чистом гневе за то, что ты, черт патлатый:

— Ты сжульничал! — пищит Стид, роняя руку на стол, и отодвинутся от стола прямо со стулом, выдыхая с облегчением куда-то вниз. — Он сжульничал! — и почему-то смеется, как дурак, вместо того, чтобы злиться. Ему офигенно весело со своим любимым бро, хотя за задницу он еще припомнит.

Допил чарку до дна, отпраздновав поражение. И когда навалился на плечо Эдварда перед его полуфинальным боем, горячо шепнул на ушко:

— Эй, чемпион. Сегодня ты поимел меня больше раз, чем было за всю мою жизнь, но, поверь, я вовсе не против. Удачи, babe. — И он воздержался от напутственного поцелуя, но успел скользнуть пальцами по загривку своего капитана прежде, чем плавной кошачьей походкой отойти на пару шагов. Найти место в зрительном зале рядом с Люциусом и, закинув ногу на ногу, локтем подперев щеку, с мечтательным вздохом залип на Тича.

Эд снова сел на свое место после бравой речи, моментально получив комплимент от своего будущего супруга. Стид умел найти нужное слово под стать любому моменту, этим он, зараза, и подкупил - шаг за шагом завоевывал почерневшее сердечко. Возможно, Боннет купил не только ту бесполезную карту сокровищ в порту, но и пособие «Якорение: путь к сердцу мужчины». Эд слышал за эти цыганские техники приворота и обходил стороной любых ведьм, потому что относился к женской энергетики суеверно. Возможно, любая другая женщина или мужчина, если бы делали то же самое, что и Боннет, могли бы растопить лед в его душе, возможно, его счастье нашло его много лет раньше. Но магия случилась только со Стидом и не работала, когда тот пропадал из его поля зрения.

- Я знаю, - самодовольно ответил Тич на комплимент своего со-капитана, ни сколько не скрывая, как ему понравилось услышанное. В конце концов, он же просил говорить его больше и больше.

Корабль официально получил новое название, и все дружно выпили за это. Ей богу, у них каждые пять минут находился новый повод, и уже пора высматривать выбывших из этого алкогольного турнира. Все орали, кричали и дразнились, и вот Черный Пит, главный тамада, затеял активность. О да! Этого и не хватало этой тусе! Эд прокричал, дернувшись так, что чуть не разлил всю свою выпивку:

- Да! А потом устроим бой бутылками! - поддержал дружно он, пихнув Стида в плечо, мол, ахреневшая идея, но тот, не сведущий в мужицких приколах, был готов больше остаться в числе наблюдателей. Впрочем, к армрестлингу его все же привлекли.

Пираты разделились на три команды, устраивая параллельные турниры. Участвовали все, кроме Хэрриота, который все же отрубился на столе и был смещен в дальний угол, и кроме Люция, который поднял свои ручки кверху и заявил:

- О нет, мои руки не знали тяжелой работы и не собираются начинать, - он манерно вышел из-за стола, занимая ряды наблюдателей, напоследок послав Питу воздушный поцелуй. - Выеби их всех, детка.

Это даже никого не смутило, а Тич посмотрел на Боннета, который, вроде как, даже не обратил внимание на этот прилюдный жест любви. Эд не то, чтобы хотел финтифлюшкой романтики (хотя хотел), ему не нужна была наигранная манерность или эти ласковые словечки вроде «котик» или «зайчик», но как Стид не видел у себя под носом простое понятное открытое чувство, которое ребята не стеснялись выражать? Это могли быть они, но Боннет боялся быть счастливым.

Эд всегда отличался прекрасным умением управлять своей физической силой. Под два метра роста, широкоплечий, с разваленной походкой альфа-самца и нарочитой уверенностью надвигающегося шкафа он мог с легкостью сорвать лепесток, не повредив растение. Он знал силу, она была частью большинства его субличностей. Поэтому ему ничего не стоило проанализировать почти любого соперника, к тому же, это не первый его турнир среди своих. Сражаясь в схватке с Клыком, он повернул голову на Стида, наблюдая, как напрягаются его мускулы, как его лицо скрючивается в азарте будущего выигрыша… Так, он отвлекся. Вернувшись взглядом к Клыку, Эд моментально положил его руку на стол. Каждая победа сопровождалась бурными овациями, и музыканты начали исполнять репертуар поэнергичнее. Со Шведом вообще был моментальный турнир, тот так перепугался, что даже не успел среагировать, что надо как-то бороться. Все были прекрасны, все были навеселе.

После очередной победы Тич опять подпрыгнул из-за стола.

- Да! Кто победит меня, получит сто дублонов! - подзарядил он аудиторию, и парни начали прикидывать свои шансы. Пуговка так вообще читал какую-то мантру небесам, чтобы святые и демонические силы объединились и дали ему денежную победу. Но в этот раз у него не получилось договориться с ними.

Сев напротив Стида в преддверии нового поединка, Тич стал очень серьезным. Зрители протянули разные хвалебные звуки, ведь на самом деле все это затевалось ради того, чтобы капитаны померились письками. Эд искренне считал, что они могли бы сделать это и при других обстоятельствах, но было уж очень интересно, на что способен Боннет. Покажи мне всю свою агрессию. О, она там была.

Они берутся за руки, Эдвард веером перебирает пальцы, поочередно опуская на его ладонь и не сводя пристального взгляда. Стид предлагает сдаться, и это только раззадоривает азарт Черной бороды.

- Ни за что, - подмигнул он, и прозвучала команда.

Стид держался превосходно, и Эду пришлось поднапрячься сильнее, чем он предполагал. Возможно, из-за того, что Боннет словно специально скрывает силу своей мускулатуры за всеми этими рубашками типа оверсайз и видом добрячка. Но в глазах напротив читалась дикое желание победы, воля к жизни, ему даже удалось в какой-то момент перевесить руку Тича, но это не был тот случай, когда Эд поддастся и даст любимке победить. Он был как минимум слишком бухой и взвинченный турниром, чтобы дарить кому-либо свою победу. Бейся со мной до конца.

Но лицо Боннета стало отражать какие-то болезнетворные ощущения. Его рука гулко падает на стол, все орут и ликуют. Эд в моменте поджал губы, внимательно смотря на Боннета. Его взгляд транслировал что-то вроде «блин, чувак, извини, тебе не больно?» Все же он всегда отличался тем, что быстро увлекался всяческой активностью.

- Это была честная победа, - добродушно запротестовал Эд на попытки Стида дисквалифицировать его с турнира. Это бунт что ли? Офигел, пес? Эдвард ухмылялся с негодования Боннета. Ладно, он действительно неплохо держался и старался, но какой это круг по счету? Все устают, в турнирах не только техника важна, но и общая выносливость. А тут все провоняли потом и слезами Шведа.

Ряды снова сместились, выбывшие уже не стояли, а присели вокруг двух финальных участников. Иззи и Эд сцепились руками, еще только притираясь перчатка о перчатку. Хэндс не просто так носил свое прозвище, он был намного меньше Тича, но весьма жилистым и умелым тактиком в этой игре. Легкая Рука - не просто сокращение имени, но олицетворение того, как он мог ею положить своего противника. Во взгляде борьба, у публики - обратный отсчет. В этот раз, почему-то, начиная с десяти.

Эд склонил голову в сторону Стида, который шептал ему нежности, и полностью переключился с поединка на его слова. Все то, что мог говорить Люций своему недоделанному бойфренду, Стид озвучил ему персонально, словно Эд думал об этом во время падающей звезды. От его пальцев на загривке по телу Тича прошла волна щекотки, и он чуть не проебал вспышку, резко собравшись и сжав руку Хэндсу на полпути к проигрышу. Он даже не услышал команды «погнали», настолько демонически на него влиял Боннет в перемешку с кубинским ромом.

Схватка была одной из самых долгих, никто не мог позволить другому победить. Иззи схватился за край стола, удерживаясь, и Эд через мгновение сделал тоже самое.

- Я тебе руку сломаю, - напряженно промычал покрасневший Эдвард, стараясь отвлечь своего противника.
- Ты уже сломал мне ногу, - прорычал Иззи, у которого на лбу повздувались все вены.

Мгновение истины, медленное стремление уложить Хэндса, и тот сдается, хватаясь за онемевшую руку и матерясь. Эдвард восклицает какие-то разные звуки самолюбования, команда скандирует его имя:

- ЭД-ВАРД-ТИЧ! ЭД-ВАРД-ТИЧ! - он встает из-за стола, кладет руку на грудь и кланяется.

- Спасибо, спасибо, - благодарит он публику, словно получил Оскар. - Это было сложно, - он легко пожимает руку Израиля, и все остаются без обид. - Что ж. Не то, чтобы я предлагал большую награду, но вы конечно лохи, кек, - он пьяно плюхнулся на свое место, отпив рому.

Эдвард проснулся от того, что на его грудь плюхнулась чайка. Он подскочил, задевая ноги Боннета своими и хватаясь за затылок от прилива резкой головной боли. Стид храпел в рассветное небо, развалившись валетом, и сощурившийся Эд оглядел пространство вокруг себя. Почему они в шлюпке? Он спустил руку вниз, коснувшись песка. Да еще и на пляжу. Ох черт… он не помнил последнюю половину вчерашней ночи, и ему было зверски хреново. Стид сопел в пьяном угаре, а все тело ныло - потому что попробуйте вообще поспать в шлюпке.

- Стид, - шепотом обращается Эд, осторожно дергая его за ногу. Было раннее утро, вокруг ни души, и лишь где-то в двадцати метрах лежали знакомые полудохлые тела некоторых членов команды.

Тич протер глаза, чтобы разглядеть хоть что-то. Смог подняться, качаясь и едва не падая с этого корыта, переступая ноги Стида и тормоша того уже за грудки.

- Стид! - более шипяще произнес он, и тот продрал глаза. Эд устало уселся в шлюпку, хватая себя за голову и делая глубокий вдох. Чертов кубинский ром. - Что произошло? - тихо спрашивает он.

Бой бутылками они все же устроили.

Это было последним воспоминанием вечера, прежде чем Стид отключился в шлюпке и провалился в воронку сна, представляя, словно сама пучина тащит их на дно. Это было единственным логическим объяснением водовороту, до сих пор ни разу им не испытываемым, но притом страшно не было. Почему это была морская тематика? Возможно, потому, что они отрубились на пляже на самой границе с водой - там, где волны омывали киль лодки, мягко покачивая на волнах. Поэтому его штормило на все десять баллов всю чертову ночь - без единой возможности разлепить глаза.

Бой бутылками они устроили стихийно, как и любое безумное пиратское развлечение, о которых Боннет совсем ничего не знал. И то, что в начале он воспринял со скепсисом и легким брезгливым отторжением, вместе с Люциусом гордо заявив, что ноги его не будет в этой грязи, не значило ровным счетом ничего после того, как замешал с ромом пиво под провокации матросов. Так что, Стид разбил бутылку о чью-то голову - это он помнил.

Но то, что о его голову не разбилось ничего, знал, потому что: от его волос не разило тем лютым пойлом, в нём не было осколков и на костюме не было ни единой трещины (чистоту в список критериев не добавил).

И потому что над головой самым беспощадным способом изощрилось похмелье.

Голова трещала так, словно на ней всю ночь танцевали ламбаду. Возможно, они и впрямь танцевали, потому что Стиду нравились танцы. Возможно, он вытащил Эдварда на танцпол и попросил повторить тот танец с "вампирской вечеринки", а после пытался научить его танцевать полонез. Возможно, Эдвард Тич сыграл всем на клавесине, а Француз аккомпанировал ему на банджо. Возможно, они оказались на пляже, потому что Боннету захотелось, чтобы Эдвард научил его определять даты по лунному календарю (пусть даже с погрешностью в сутки), а потом бы Стид сказал ему, что это наколка, Эд нахмурился бы, пытаясь высечь в чем именно, а Стид бы поцеловал его под луной.

Возможно, они никогда этого не вспомнят, потому что просыпаются, лежа валетом, в чьей-то лодке в самых неудобных позах на свете, а состояние такое, что проще выстрелить разочек и прекратить страдания, чем найти в себе силы встать.

- Нет, заюш, еще пять минуточек... - бессознательно стонет Боннет сквозь сон, хмурясь и закрываясь рукавом от палящего солнца. - Мммхм.

Ну, пожалуйста. Нет?..

- Эд? - переспрашивает, вдруг подскакивая на месте от резкого пробуждения в инсайте от похмельных гонок. Оглядывается по сторонам в панике, не понимая, что происходит и где они, нет ли погони, что случилось. Но успокаивается. Смотрит на Эда серьезно, задумчиво. Пытается вспомнить, но безуспешно. - Не помню. Или помню?.. Бой бутылок. Лодка... - немножко проясняется, - мы пытались уплыть на мой корабль, кажется.

Ааааа, точно. Ты же обещал прийти ко мне на корабль, как все закончится. Вот, оно и закончилось, а на корабль так и не пришли. Чьи-то тела при этом были разбросаны в двадцати метрах от них, выходит, вечеринка совершила новый ребрендинг и стала пляжной. Но Стид не хотел вникать, кто там. У них был ром, значит, можно было глотнуть немного для похмелья. Стид помнил урок, но второй вариант лечения похмелья здесь точно не вариант. На корабли они все же возвращаются, и это тоже похоже на вспышки эпизодов. Но морской воздух и холодная вода в лицо все-таки чуть-чуть отрезвляют, поэтому на "Ройял Джеймс" они поднимаются не такими помятыми.

Он находит на палубе Француза, прикидывает план на ближайшие полдня в каком-то похмельно-энергичном состоянии командовать. Первым делом указывает на старый логотип - говорит, надо поменять. Очевидно, Француз у них в команде был самым одаренным из художников. Вообще, с каждым днем Стид чувствовал, что приходит к какому-то балансу между природной обходительностью и талантом организатора.

- Кого-то не хватает. - Задумчиво произнес Стид, сощурившись и оглядевшись с палубы на снующих матросов. Остановил Эдварда от каких-то замечаний мановением руки, потупив взгляд в пол на секунду-другую в попытке справиться с похмельным тупняком и вспомнить пришедшую только что на ум идею. Вспоминает, бормочет: - Надо посчитать по головам.

Еще через пару минут, когда миньоны матросы сосчитались, Стид по-прежнему не был удовлетворен результатом вычислений. Кого-то не хватало. Даже будучи гуманитарием, Стид был уверен, что не ошибается. Зрительная память у него была отменной, что позволяло куда лучше запоминать поэмы, чем решать формулы и доказывать теоремы. Нужно было только подумать... И он почти переубедил себя в том, что это похмельные гонки потревожили на предмет вчерашней делёжки команды. Но Стид платил им зарплату, он поименно знал список своих сотрудников, как хороший бухгалтер и землевладелец, мог бы просто найти Люциуса и попросить его открыть расчетную книгу, но Люциус тоже проебался, но Боннет видел его на пляже, а значит, теоретически, он бегал по судну.

Эдвард, послушно наблюдавший за мимикой великого комбинатора все это время, просто молчал и смотрел таким взглядом, что Стид уже подумал сдаться и признать галлюцинацией эту навязчивую идею. Но взгляд зацепился за маркированный поддон с апельсинами, и он просиял, кажется, даже чуточку протрезвев. Воскликнул, на радостях салютовав ладонью от виска:

- Точно! Это Хэрриот! - И сказал он это так долго растягивая гласные, что казалось, Боннет открывает новую теорию по физике. Заглядывает в глаза Тичу, надеясь встретить там понимание и одобрение

- Швед! Подойди сюда, Швед, - Боннет шикает пирату, подзывает его к себе. Расхаживать сил нет, это резервная энергия, чтобы довести дело до конца. То есть, собрать всех на борту перед отплытием. Спросил: - Где новый боцман?

И получил невнятный ответ, который его не устроил. Он потерпел нытье Шведа секунд двадцать, но тяжелая голова не оставляла шансов привычному терпению, так что Стид выпалил самым дерзким, но уставшим образом:

- Нет! Метнись и найди его, твою мать. Я твой капитан. Выполнять! - И, проследив за тем, как Швед уважительно кивает и спешно ретируется с судна, Боннет манерно касается пальцами лба, поворачивается к Эду. - Что? Контрабандист, корабельный мастер, солдат, филантроп.

Не то, чтобы в голосе капитана Боннета была гордость за пойманную многозадачную добычу. Просто он уже не был наивным бродягой, который не знает толком ничего о морском и пиратском деле. Нет, название частей судна он все еще не знал, но теперь у него на борту мог быть человек, который в этом разбирался. Но реакция Эдварда перещелкнула в мозгу Стида тумблер тревожности: он со-настроился на чужое настроение, почувствовал напряжение, и как обычно, тактично перевел тему:

- Тебе же тоже плохо, да? - Уточнил он, жалостливо изламывая брови. И, как бы поддерживая ответ Черной Бороды, отвечает в такт безобидной эйджистской шуткой: - В этом возрасте двое суток пьянок подряд дают о себе знать. Может, хочешь полежать со мной? Я приглашаю. - Сказал уже более томно, но, пожалуй, вне контекста, и кивнул в сторону каюты.

Ведь Эдвард знал, какая там у Боннета мягкая, просторная мебель для комфортного лежания. И то, что в данном контексте "полежать" - действительно значило полежать и, может, немного (с полчасика) подремать.

Они добираются до Мстителя на бровях. Благо, не все из команды побывали вчера на том свете, и грести не пришлось ни Стиду, ни Эду. Иначе это было бы фаталити. В лодке Тич слегка прикемарил, сложив руки на груди и будто обняв сам себя. И молчал всю дорогу, иногда поглядывая на размазанную команду и на горизонт. Что ему подмешали в тот ром - непонятно, но штормило пиздец.

У Стида включилась какая-то гиперактивность на решение мелких деталей, и Эд смотрел с осуждением и травмой. Его потряхивало, хотелось поскорее улечься под одеялко, но он ждал свою карамельку и почему-то просто не мог плюнуть на все и пойти спать. И у Стида не очень получалось командовать, он запутывался в каких-то элементарных вычислениях с гримасой, полной боли и преодоления.

- Нахер Хэрриота, - пробормотал Эд, намекая, мол, пойдем уже. Но Боннет решил включить решалу, и Тич чуть ли не выл, закатывая глаза и опираясь спиной о деревянную стену. Им же не обязательно отплывать, им бы просто поспать полчасика не в режиме выживания.

Мимо плелся Таракан, неся в руках какой-то ящик со стеклянными банками. Тич остановил его за руку и очень медленно спросил:

- Что это? - глядя на содержимое коробки. - Отлично, я это заберу, - он обнял одну из баночек, в которой, как пояснил кок, были остатки вчерашнего бульона с плавающими кусочками жира. Очень плохая банка.

Стид наконец-то завершил свой вопросик относительно новой игрушки.

- Нет, что ты, я бодр и свеж, - съязвил Эд и получил приглашение в каюту. Конечно, он хочет полежать. Еще одну морскую прогулку он не переживет. Стид тупил обоснованно, но еп вашу мать, пошли уже.

В каюте Эд сразу начал избавляться от куртки и пропотевших штанов, раскидывая одежду куда попало. Он понюхал содержимое банки, и его чуть не стошнило. Но, зажав нос, он сделал пару глотков, и это, пожалуй, было лучшим за сегодняшнее утро. Он вытер рукой свои губы и протянул бульон Стиду.

- Тут главное зажмуриться, но это спасет твою жизнь, - и он поковылял в сторону спальни.

Они лежали в обнимку, пытаясь уместиться на одном диване. Никто из них не дошел до спальни и не подумал о том, что они могли бы поспать более удобно и раздельно, да и Эд воспринял предложение полежать максимально буквально. Тич обнимал Стида, из последних сил поглаживая того по спине, предоставляя свое плечо под его голову.

- Если мы не планируем покупать домик в деревне, нам надо обзавестись хотя бы одной адекватной кроватью… - пробормотал он прежде чем окунуться в сон.

Через пару часов было намного лучше. Утренний тупняк все еще накрывал сознание, но они были живы. Эдварду пришлось разбудить Стида, чтобы выползти из-под него в уборную. В очередной раз оценив масштаб и целесообразность ванны, он включил воду. В шкафчиках и на полках стояли какие-то причудливые диковины, все просто потрясающе пахли. На одной из коробок было написано «соль для ванны», и Эд решил, что надо херакнуть ее побольше. Пахло чем-то резким и фруктовым.

- Стид, - он присел рядом с диваном и уткнулся щекой в его руку. - Ты как? - спросил он, хоть и замечая проблески сознания на опухшем лице, гораздо лучше, чем до похмельного сна.

Они залезли в горячую ванну, и Эд расплылся в хриплом отзвуке блаженства. На корабле было достаточно тихо, потому что страдали буквально все. А здесь, в тесной ванной комнате было еще и спокойно. Когда алкоголь отводит от мозга свое активное безумие, оставляя организм разбираться с последствиями, все мироощущение становится слишком тонким. Тело становится не совсем твоим, запахи и прикосновения обостряются, а чувствительность включает свои самые капризные качества. Боннет был отличным компаньоном для похмелья. Он был физически удобен для любого положения, даже когда тело полностью закаменело и требует повышенного уровня комфорта. Эд зачем-то касался его ноги с закрытыми глазами и запрокинутой головой - просто думал о его присутствии здесь и в его жизни. Без четко сформулированных мыслей, лишь факт наличия.

Всплеск, и лица коснулись капли воды. Эд приоткрыл один глаз, улыбаясь этому шебуршиле, и быстро схватил его за ногу. Похмелье похмельем, а рефлексы у него работали всегда безотказно. Он положил пятку Стида на свою грудь, провел большим пальцем по его стопе вверх, надавливая массажными движениями. Его ноги не были искалечены матроской обувью так, как у всех остальных мужчин на их кораблях. Эдвард разглядывал его кожу, касался пальцами, разминая и слышал отзвуки удовольствия. Быстрый и простой способ деактивировать Боннета, чтоб тот не впадал в детство. Эдвард снова прикрыл глаза, двигаясь массажными движениями к нежным пальцам.

- Однажды я около месяца пробыл на одном острове в Карибском море с племенем коренных жителей, - рассказывал он. - У них практически не было никакой медицины, и они все решали через мышцы. Например, если болит здесь, - он надавил на место под большим пальцем. - То можно избавиться от проблем с шеей, - он продолжил массировать эту область, после чего перешел в самый низ стопы. - А здесь можно облегчить страдания в жопе, - он посмеялся. - Вообще эти аборигены жили максимум лет до 25-30, но теория мне понравилась, - он продолжил разминать разные места, наблюдая за реакцией Боннета. - Давай вторую ногу.

Он мягко улыбался, смотрел на ноги Стида и пребывал в некотором медитативном состоянии. Хиппарьсий вайб.

- Еще они верили в то, что очень важно, кто именно трогает твои ноги. Человек с плохой энергетикой может усугубить ту или иную болезнь, - он пожал плечами, пренебрежительно рассказывая об этом факте, потому что Тич не верил в то, что он не мог пощупать. Он подвинул стопу Боннета ближе к себе и коснулся губами большого пальца. - А так можно вылечить сердце.

Ебать он романтик.

Кто бы мог подумать, что библиотека для Тича станет столь символичным явлением. И что конкретно эта библиотека, варварски разграбленная и уничтоженная, станет местом силы для Черной Бороды, ни разу не прочитавшем ни одну из книг утраченной коллекции. Вряд ли он прочитает и эти книги без помощи Стида, но у них, пожалуй, впереди будет много ночей, чтобы восполнить пробелы в гуманитарном образовании капитана. А пока, Боннет не против стирать спиной пыль с опустевших полок своими хаотично пляшущими руками, пока лавина по имени Эдвард Тич прижимает его к шкафу и осыпает пылкими поцелуями, пока водит руками по телу и щекочет шею щетиной до умопомрачения и подкатывающей к горлу волны удушающего счастья. Его никто никогда так не хотел, никто не любил и не заботился так, как это делал человек, вошедший в историю семи морей как жестокий, хладнокровный и опасный пират (да и едва ли будет, и об этом Стид совсем не хочет думать).

И Боннету в глубине души не хотелось показывать такого Эдварда миру - хотелось видеть только наедине или в кругу близких, но чтобы весь мир считал их непобедимыми и неустрашимыми, чтобы никто и думать не смел, что можно попробовать обидеть одного из них; Стид видел их дуэт гениальным и легендарным, и Стиду хотелось ощущать себя под защитой Черной Бороды - ну, желательно, - до конца своих дней, зная, что за ширмой, которую они обязательно установят в капитанской, он лично, пуговица за пуговицей, будет раздевать Эда Тича до последних слоев его чуткой и трепетной души, целовать каждый шрам и признаваться в любви, пока у Эдвадра не выработается условный рефлекс на эти признания - валить его на спину и накрывать всем собой, целуя столь же отчаянно, как сейчас у библиотеки. О, это был бы дивный новый мир для них двоих. А потом, через годик или два, они бы вышли на пиратскую пенсию, купив какую-нибудь отдаленную усадьбу для выращивания помидоров, роз и козочек, прикопали бы клад на заднем дворе, чтобы когда-нибудь потом Стид-младший нашел по подкинутой карте сокровищ наследие отца - и стал бы морским волком, продолжив традицию Боннетов. И это был бы лучший финал для их лав-стори, и они бы ни о чем не жалели.

Почему бы не начать прямо сейчас? Устроить тест-драйв этой сказке, побыв недельку на острове, где их никто не попытается ни убить, ни продать, ни арестовать, ни предать, ни черт знает что еще. У них ведь совсем не было времени на... свидание? Тот поход за сокровищами сложно было назвать полноценным свиданием, во многом потому, что с ними был третий и что Боннет не прикинул сферу интересов Эдварда, но впредь обещал себе отнестись внимательнее к вопросу предпочтений по досугу своего партнера. Но в одном был уверен точно: Стид обещал Эду отпуск - Стид сделал. Привез любимку на необитаемый остров - и, похоже, даже на тот, где не водились ядовитые змеи, - хоть и волей случая, зато как эффектно!

Белоснежный песчаный пляж, лазурный прибой океана, облизывающий босые ноги теплыми волнами, близившийся малиновый закат и приятный освежающий бриз - что могло быть лучше для первого свидания? Хотя, конечно, они не успели обсудить, свидание это или нет, но взрослые люди такое вообще обсуждают? Стид планировал романтику, а название для нее пришло бы в процессе. Главное, что они с Эдвардом могли бы хоть немного побыть вместе - без вездесущих матросов, писаря и бесконечного роя проблем.

Прежде, чем сойти на берег, Стид успел переодеться в пляжное, а так же нагрузил некоторых из команды разными предметами для существования на острове, ну кроме Таракана - он и сам знал, что надо брать свои кухонные принадлежности и некоторые продукты. Остальным пришлось почти что разжевывать, зачем матрас, столовые приборы, подушки и сменная одежда. Затем, что они собирались остаться на острове, как минимум, на пару дней, пока ведется починка судна, и что это отпуск за счет работодателя и можно не задавать глупых вопросов и получать удовольствие, что Стид и собирался делать на пару с капитаном Тичем. После этого вопросы сразу отпали.

Стид прихватил корзинку со всем необходимым: нижний слой составляли необходимые косметические принадлежности вроде гребня для волос, бритвенного набора, мыла, пары склянок лосьонов и масел, меленький флакон одеколона, все это укрыто салфеткой; верхний слой составлял набор из бутылки выдержанного кьянти из запасов очень прошлой жизни, фрукты, обернутые в тряпки двух бокалов и сверху, конечно же, сложенное в несколько слоев одеяло. Это только звучало как что-то непомерно большое, но на самом деле, утрамбовалось вполне себе компактно. Стид Боннет знал все про то, как впихнуть невпихуемое, а еще подмышкой у него был зажат пляжный зонт - хотя, казалось бы, зачем вечером зонт.

- А зачем зонт? Такая жара стоит, капитан! На небе ни облачка! - Полюбопытствовал Баттонс из чистого любопытства.

Боннет не сразу нашел, что ответить, взял секунд двадцать на размышление и посмотрел на него странно, с непониманием, вроде как Баттонс был человеком природы, а таких простых вещей не понимал, и спокойно ответил:

- Слишком спокойная погода, - пожал плечами. - На Барбадосе это не предвещало хорошей погоды, на самом деле, но может, я просто возьму его для подстраховки.

Когда, наконец, на остров опустились сумерки, им удалось разбрестись по острову, а Стид и Эдвард нашли уединенный пляж, идеально подходивший для того, чтобы побыть наедине, и количество растительности за их спинами легко бы предупредили их о чьем-то приближении, будь то члены команды или дикие кошки.

Стид хозяйственно разложил на песке плед, продукты, кьянти и воткнул в песок зонт, и, успешно завершив приготовления, с чувством выполненного долга расположился на одеяле, снял ботинки, остался в одних чулках под бриджами. Повернул голову к Эду, накрыл его руку на своем колене своею рукой, мягко сжал пальцами и улыбнулся очень романтично:

- Тебе нравится? - Спросил осторожно, почти заискивающе. Он правда волновался. Прошло всего пять минут с начала их полноценного отпуска, и этого времени было катастрофически много для того, чтобы Стид начал тревожиться, все ли нравится Тичу и нужно ли было еще постараться, чтобы сделать вечер уютнее. Хотелось, чтобы все было красиво. Хотелось погрузить Эдварда в свой мир, в котором простые духовные радости сопровождались физическим комфортом, и не было никаких путешествий в джунгли (но очень уж хотелось). Стид счастливо, но скромно улыбнулся от комплимента его организации пикника: - Я рад. Ну, да... правда, я привык делать это в одиночестве. Мэри не разделяла моих интересов. А я часто провожал закаты на побережье, - он подался чуть вперед, коснулся плечом плеча Эда и положил голову ему на плечо, - и я очень счастлив быть здесь с тобой.

Они посидели так еще немного, пока Эд не спохватился о бритье, нисколько не прервав этим идиллию их вечера. Стид тут же встрепенулся, просиял и непременно сообщил, что предусмотрел и это. Не ходить же им как аборигены обросшими и неухоженными! Высадка на необитаемом острове не означала, что капитаны должны всегда выглядеть... ну, как они. К тому же, Эду бесконечно шел этот адмиральский прикид, и если бы он решил отращивать бороду, Стид бы ухаживал за ней, как за святыней, но Эдвард предпочел сохранить девственную чистоту своего лица (под бородой скрывалась истинно ангельское и весьма молодое личико), так что Стиду пришлось смириться. На самом деле, Боннету было все равно, пусть бы он хоть косички заплетал себе, он бы любил его не меньше, а даже больше. Вот уж кто, а Эдвард Тич не боялся экспериментов, чем неизменно восхищал осторожного Стида.

Боннет принялся разводить пену, помазок гулял в его руке как кисть художника. Он делал это тысячу раз, но вот Эду - понадобилась помощь. Оно и немудрено. И Стид совершенно искренне попросил:

- Позволь мне это сделать, - улыбнулся, - я помогу, - забрал у него бритву, мазнул по щеке пеной. Придвинулся на коленях ближе, присел, вытянул ноги, обхватив Эда ими вокруг бедер для удобства и устойчивости. - Я делаю это с четырнадцати лет, - пояснил, переведя взгляд с его глаз на губы и щеки.

Осторожно поднес опасную бритву к щеке, придержав пальцами второй руки Эда за левую щеку, фиксируя для безопасности. Нежно провел лезвием под нужным углом по правой щеке, оставив идеальную полоску среди белой пены. Коснулся указательным пальцем оголившегося участка кожи для проверки - да, все было в полном порядке, в отличие от дыхание Тича. Об этом Стид смолчать не смог, улыбнувшись на флирте:

- Выдыхай, - и подмигнул: вот так, хороший мальчик. Он продолжил манипуляции с его лицом, прикусив нижнюю губу в легком волнении. - Я бы мог научить тебя бриться, но, - хитро сузил глаза Стид и мазнул его щеточкой по носу, - хочу делать это сам.

Стид был удивителен в своей нежной тактичности, никто так с ним не обращался. Все типичные пираты, так называемые друзья, со временем решали, что имеют право на личное пространство Эдварда, жестокое право. И тот пускал каждого, кто был ему как-то дорог, ведь человеческий ресурс был нынче весьма беден. Но Боннет вел себя деликатно, как настоящий джентльмен. С его томными медленными движениями, как будто каждый его кошачий жест - это ласковое предупреждение в духе «я хочу касаться тебя, но ты можешь меня остановить». Но Эдвард не мог. Залипнуть - да, но не стоять на пути, потому что хотел этого сопряжения еще и еще, больше всего на свете. Он заочно подарил Стиду любое разрешение, но тот все равно его спрашивал. И это было чертовски мило. Как бы остаться на плаву этих чувств.

Эдвард кивает очередное разрешение. Он не боялся холодного оружия в его руках, ведь Стид наверняка спросит своими оленьими глазками прежде, чем захочет убить Эда, «Можно?» - и Тич ответит «Ты уже». Джентльмен ласково поправляет его голову, и Эдвард сглатывает перед первым движением бритвы. Его глаза пристально утопают в увлеченном Стиле, наблюдая за каждой его эмоцией и каждым действием. Оголенная кожа чувствует ветер прохлады. Выжженные солнцем ресницы Боннета достаточно близко, и их можно было пересчитать. И Эд выдыхает. Оказывается, его легкие сжались, и это совсем не от страха острого лезвия у своей шеи.

- Я тебе доверяю, - говорит он, слегка запрокидывая голову и открывая шею. - Ты можешь все, - на лице скользнула улыбка, и он тут же постарался ее спрятать, дабы не мешать мастеру делать его кожу гладкой. Но на покер-фейсе глаза все-таки сощурились.

Очень интимный момент. Шум волн, его дыхание рядом с лицом, такое ровное и спокойное, говорящее, что сейчас все хорошо, и так будет всегда. Вдохи Эда - немного сбивчивые, но он пытается не спалиться. В глазах напротив он видел свою личную сказку и надежду на будущее, ничто так не грело душу, как сегодняшнее сонное солнце и его руки, нежно касающиеся кожи, слегка запачканные пеной. Под небом и над землей не было людей, похожих на Стида. Эд не видел ничего прекрасней, чем его закатные ресницы. Последний штрих острым лезвием, таким безопасным в умелых руках. Вот и все. Тич ловит его запястье, ловит его щеку и увлекает в трепетный поцелуй. Удивительно, как Эдвард со всей своей нелюбовью к любой живности так быстро пустил ее внутрь себя, и теперь внутри разрастались новые миры, и в каждом из них будет особое место для Стида, все его французские романы теперь написаны только о нем. Другие действующие лица не столь важны и интересны. Он целует его нежно, отстраняется и вытирает с его лица пену, остатками которой успел измазать во время.

- Стал ли я чуточку привлекательнее? - спросил он, немного кривляясь. Все же он действительно одно время гонял на тему бороды в их жизни. Вдруг Стиду нравились более волосатые мужчины, Эдвард почему-то не мог сформулировать более прямого вопроса или попросту малодушно стеснялся спрашивать. Он провел костяшками пальцев по своей щеке, вытирая кожу. Идеально гладкая. Снова целует Стида секундным порывом и начинает расстегивать пуговицы на верхней одежде. С каждым новым разом получалось все лучше и быстрее. Смотрит в непонимающее лицо на против, несколько застывшее, пытающееся прочитать какой-то очередной сигнал, который Эд подавал весьма двусмысленно. - Ты же умеешь плавать? - спрашивает он. Казалось бы, это был глупые вопрос для капитана легендарного судна, ведь все пираты должны изучить морскую сферу как свои пять пальцев. Но Тич видел многие исключения на борту ex-Мстителя, поэтому не удивился бы отсутствию очередного важного навыка для выживания.

Он поднялся, спеша избавиться от ботинков и остатков одежды, направился в сторону границы с водой. Обернулся на Стида, явно отстающего в этой авантюре, и крикнул ему:

- Надо успеть до темноты, если ты не хочешь, чтоб нас сожрали медузы, - и с разбега ныряет в море. Такое теплое, чистое, уместное. Он выплывает на поверхность, убирая с лица волосы, словно прилипшую тину. Смотрит на неловкого обнаженного Стида и в очередной раз умиляется его присутствию в своей жизни. Подплывает к нему ближе, оказываясь лицом к лицу, касаясь кончика его носа своим. - Сколько тебя можно ждать? - усмехается он, чуть отплывая и брызгая водой ему в лицо, как ребенок. - Про медуз я пошутил, если что, - признался он. - Сейчас не сезон.  А вот морские змеи… - он посмотрел с некоторым заговорщицким ужасом. - Здесь не обитают, не переживай, - он вновь подплывает ближе, тянется своей тактильностью под влиянием магнитизма. - Скорее всего, я здесь самое опасное животное, - говорит в его губы, не касаясь.

О том, что он делает это с четырнадцати лет, Стид, конечно, приврал. За Стида почти всю его сознательную жизнь это делал верный слуга, который еще брил его отца, и отца его отца, пока не потерял зрение на старости лет, но зато на всю жизнь научил его самой технологии. Он говорил, что управление опасной бритвой - это целое искусство, такое же, как сражение на мечах или искусство любви. Зачастую это одно и то же: когда мальчик был готов стать мужчиной, он должен был заслужить это право и овладеть процессом, ведь это холодная, острая сталь воспитывала в нем чувство ответственности, которое открывало место для любви, заботы и внимательности. При всей своей суетливости, у него было дело, которое на целых пятнадцать минут могло держать Стида сосредоточенным, погружать в ритуал, полностью лишенный расторопности. Одно неловкое движение могло ранить, одно неверное движение - рассечь кожу и навсегда оставить шрам, а одно выверенное движение могло бы убить. Но Эдвард все равно запрокидывает голову, открывая Боннету беззащитную шею, и только в этот момент Стид понимает, что такое - чистый секс.

Вдруг осознает, почему когда Эдвард просил пырнуть его в живот шпагой, Стид почувствовал страшное, мерзкое возбуждение, которое принял за липкий страх. Понял предельно ясно: лезвие - это слишком личное. Неужели уже тогда, когда они по сути были едва знакомы, Черная Борода был на все сто уверен, что Стид не ошибется с ударом? То, что Стид принял за авантюрность и сумасбродство, оказалось таким честным доверием и связывающим ритуалом. Его романтичный мужчина. И Стид расплылся в мечтательной, довольной улыбке от этой мысли, продолжая легкой рукой избавлять Эда от щетины.

Рука не должна дрожать, а мозг - не должен сомневаться. Стид держит лезвие в руке элегантнее, чем чашечку чая: раскрытый станок на его сгибе - тремя пальцами сверху и большим снизу; мизинцем - выступ на «хвосте». Пальцы свободной руки слегка натягивают кожу там, где ровно и уверенно проходит бритва. Боннет сосредоточен и чуток.

- Ты стал еще красивее и моложе, бесспорно, - воодушевленно и честно отвечает Стид, любуясь результатом своей искусной работы, проводит пальцами по нежной щеке.

Хотел бы поцеловать его щеку, но Эдвард оказывается ловчее. И вот уже его губы оставляют на губах Стида короткий поцелуй, а руки проворно справляются с пуговицами его костюма, вырывая у Боннета восхищенный и растерянный вдох: Стид не понимает природу этого порыва, но никак не сопротивляется процессу - теперь его черед отдаваться уверенным рукам, чего бы они ни хотели. Для них двоих больше не было никаких запретов. Единственный страх, который остался - снова потерять друг друга. Но этот райский остров притуплял и его. Сейчас они были счастливы, влюблены и плевали на все проблемы. Казалось, что не было ничего, с чем бы нельзя было справиться вместе - и это позволяло ненадолго потерять контроль над собственными жизнями и побыть только вдвоем, сбежав от команды, да и всего мира.

Стид непонимающе смотрел на него, но не возражал. Скорее, даже был заинтересован в результате. Помог освободить себя от верхней одежды и рубашки, но на моменте снятия ее уже понял, что задумал его визави. Какая детская, но умесстная идея! И правда, за все то время, что они провели в море, они хоть раз искупались в нем? Если не брать ванны, то вроде как нет. И это надо было срочно исправить. Стид подтормаживал, потому что немного выпал из реальности, уронив себя в укоризну проскочившим греховным мыслям - Эд всего лишь хотел купаться, хотя и заигрывал своими лисьими глазками, а не повалить его на песок, чтобы... Как вообще это могло прийти Стиду в голову? Или... не приходило ли ему это раньше? Побережье всегда наталкивало его на разные мысли в воображении, связанные с желанием разделить любовь к морю с кем-то, кто чувствовал бы тоже самое.

- Да, я уже иду! - Встряхнув головой, прогоняя наваждение, Стид крикнул ему вслед, а затем спешно, аккуратно сложил в полотенчико все бритвенные принадлежности.

Стида моментально переключило: на мгновение он представил в своей богатой и безудержной фантазии, как медуза облизывает его пятки и жалит до волдырей, - и бровки сразу вверх, делая выражение лица как у пугливого тушканчика, - и, божечки, конечно нет, он не хочет быть съеденным медузами! Едва не подпрыгивает, когда быстро встает с пледа и развязывает шнуровку на штанах, уже посмеиваясь на ходу над своей впечатлительностью. Надо же, как тебя все еще легко напугать, Стид Боннет. Что тебе медузы, если ты не испугался самого Кракена?

Море на закате - самое теплое. Если они успеют выйти из воды до наступления темноты, то, возможно, даже и не замерзнут, но вероятность того, что Боннет, который обязательно покроется мурашками, доверчиво прижмется к вечно горячему Эдварду Тичу, крайне велика. Даже если придется вспомнить какое-то событие, которое своей величественностью вызовет эти самые мурашки, а Эд обязательно на них купится.

Стид раздевается догола, как примерный аккуратист складывает вещи на край пледа, и Эдвард вполне мог бы уже доплыть до середины моря такими темпами, но ждет его, плавая недалеко от берега. Стид входит в воду как девчонка: медленно, съежившись, с чуть перекосившимся от контраста температур лицом, и хотя море и впрямь было теплым, он давно не плавал в естественном водоеме. Оставалось сделать пару шагов до контрольного нырка - вода уже дошла до его бедер и почти прикрыла наготу, - а Эдвард плещется водой в него, ну что за ребячество! Стид хлопает ладонью по водной глади в ответ, отправляя в него брызги. На самом деле, он не готов к этой войне, поэтому движение выходит ленивым, а сам он, посмеиваясь, подгибает колени и заходит в воду по самый подбородок. Тут же выныривает, но на несколько шагов впереди. Почти вплотную к Эдварду, который за эти секунды тоже подошел ближе.

Они едва не сталкиваются, потому что море заговорщически подталкивает их неровными волнами в спины. Стыкует тела друг с другом, врезая грудью в грудь. Стид по инерции цепляется руками за смуглые сильные плечи. Капли воды стекают по татуировкам, на которых Боннет задерживает свой взгляд. Красиво, хотя и не понятен смысл. Некоторые, возможно, сделаны не на воле? Спрашивать сейчас неуместно, ведь мысль об эстетике, а действие - о поцелуях, которыми Стид покрывает его плечи, шею и грудь, стараясь не наглотаться морской воды. Соленое тело такое вкусное. Он не говорит ничего, просто водит языком и прихватывает кожу губами. К Эду тянет так сильно, что это почти не поддается контролю. Стид отрывается, наконец, когда находит себя едва ли не сидящим под водой на бедрах капитана и целующим гладкие скулы.

- Если твою кожу не щиплет, выходит, я замечательно отбрил тебя. - Стид улыбается смущенно, ладонями накрывает его щеки и снова целует, на этот раз в губы, на этот раз по-настоящему, без спешки, заводит руки за его шею и едва не заваливает за собой на очередных волнах. Отстраняется, все еще держась за его шею, оглядывает любовно и вдруг очень серьезно резюмирует: - С бородой или без, ты мне нравишься любым. Я не хочу, чтобы ты переживал об этом. Эд, ты очень красивый мужчина.

Волны сближают их обнаженные тела. Аристократичное с чистой кожей, что с детства знала запах и фактуру масел, и смуглое пиратское, израненное шрамами и рисунками. Богиня моря шутила над их смущенными сердцами, подталкивая к движению. Этим вечером прилив особенно подконтролен луне, поэтому они могут заплыть настолько далеко, насколько хватит сил, ведь они все равно окажутся дома.

Стид так нежно касается его плеч, будто морская пенка, и Эдвард просто смотрит в него, а тот взглядом изучает портаки на его правой руке, всячески проявляя интерес к любой детали в жизни Тича. Как никто и никогда. Поэтому он смотрел в его лучистые, как на россыпь звезд в потемках прусской зелени, что увидеть можно так редко, в водах, которые не стоит беспокоить. А он, настоящий счастливчик, видел это каждый день. И улыбался, ведь Боннет делал его счастливым.

- Это моя первая, - он показал на чайку чуть выше локтя. - Мне набили ее на моем первом корабле, когда я получил свой первый матросский опыт. А эта, - он он провел пальцем выше к плечу. - Обещали, что она защитит меня от русалок. Не знаю, как русалка может защитить от русалок, но я их в итоге ни разу не видел. А эта… ох, - он прервался, ощущая поцелуи на своей шее, и просто прикрыл глаза на какой-то момент. Он в его руках и под его губами, в очертании шума прилива с вечерним свежим запахом. Большая волна набирает обороты, и Эдвард прихватывает Стида за бедра, чуть поднимая выше, чтобы этот отвлеченный малыш не наглотался лишней соли. И тот льнет к нему и дальше, губами мажет ключицы, и вода смывает эти поцелуи, но это так чертовски романтично, что гребенному морю не стереть это из памяти Эда. Пожалуй, ему всегда нравились такие вещи. Возможно, он всегда подсознательно тянулся именно к таким закатным этюдам, разделенных на двоих, пока Стид не показал ему, что они действительно могут существовать в его жизни. Его руки под водой скользят по чужим бедрам, он подставляет свое лицо под короткие поцелуи и, наверное, в первые жизни просто позволяет кому-то любить себя.

- Если твою кожу не щиплет, выходит, я замечательно отбрил тебя, - говорит Стид, вызывая широкую улыбку. Моряки не боялись заходить израненными в соленую воду, так только лучше для заживления. Но кожа Эдварда действительно не щипала, кроме той ранки, что он нанес себе сам.

- О, да! - активно соглашается радостный Тич. - Я бы хотел такого цирюльника на постоянной основе.

Иди уже сюда.

Они долго целуются, не замечая движения солнца, будто оно всегда будет светить здесь и подогревать бескрайний океан. Стид такой чувственный и открытый, что Эдвард, скорее, утонул бы в нем, нежели отдал свою душу морскому дьяволу. Он умеет говорить о любви так, что Тич в жизни не смог бы сформулировать, и Боннету никакие французы и в подметки не годились. Любым. Это было так чертовски взаимно, что даже больно. Будет ли он болеть или прыгать от счастья, будет ли он злиться или грустить, смеяться или кидаться в новую авантюру - Эдвард был заведомо в деле. И если Стид был его океаном - он сделает больше, чем пару глотков. Похоже, он уже захлебнулся этой сладостью, всеми своими ощущениями, и мыслями, что принесли такие неожиданные выводы, на которых не оставалось ни надежды, ни шанса. Он смотрит на Стида растеряно, и здесь было не о чем говорить, но он хрипловато пытается:

- Мне кажется… - ведет пальцами по его нежной щеке, кратко улыбается с приподнятыми бровями и выдыхает. - Неважно, - и снова накрывает его губы своими, пока никто из них не решил снова что-либо сказать. Они все успеют потом. Еще тысячу раз.

Эд тянет его к себе, обнимая руками со сводом собственных ладоней на его лопатках, пока море волнуется раз, два, три. Он влюбился, и волны его поцелуев отвечали взаимностью. Он бы стек по его запястьям на своей шее, его глаза будут любить свое зеленое море. Он выдыхает в его губы несколько хрипло от нарастающего возбуждения между, и Стид провоцирует всеми своими ответными на то, чтобы Эдвард также отбрил его в знак благодарности. Нет, не так. Он бы отлюбил. Черт, все эти милые словечки, романтические посылы, бантики в бороде - все это почему-то перестало вызывать отрицание. Ему хотелось попробовать весь этот мир и его прелести вместе со своим джентльменом. Мысли ласкают живот и порождают мечты.

Волны беспощадны, будто усиливаются вместе с романтичностью_пошлостью его мыслей, толкают их наискосок в сторону берега по траектории, что известна одному лишь богу. К их головам стекался малиновый закат, и Эдвард стекался к Стиду всеми своими трещинами, прижимаясь сильнее всем своим телом, заставляя его бедра соприкасаться двумя взаимными эрекциями. Он тяжело дышал, ласково проводя большими пальцами по его тазобедренным косточкам. Море наращивало приток сил, и это не та среда, в которой стоило отбривать, как верно говорил Боннет. Хотя он имел ввиду совершенно другое, но Эдвард понимает все, как хочет. Волна набирает оборот, и Эдвард подхватывает вновь бедра Стида одной рукой, под водой он такой легкий и податливый, обвивает его своими ногами, а Тич врезается ладонью в большой камень, удерживая его от удара спиной. Смотрит внимательно, подсобравшись, и у волнорезов было опасно, но Эд больше боялся того, что происходило внутри раскаленной искренностью. Еще одна сильная волна, разбивающаяся брызгами о спину Тича, и он пытается усадить Стида на скользкий, а тот неосторожно соскальзывает, снова попадая в сильные руки, что удерживают на контроле. Эдвард улыбается в умилении.

- Не ушибся? - спрашивает он и целует его щеку, поднимает за бедра снова и усаживает на выступ его прекрасные бедра. Он не спрашивает, кто кого, его просто ведет ощущениями, этими приливами нежности, этими брызгами всех неожиданных сегодняшних мыслей, и, наконец, чужими разведенными ногами, что подначивали диссонансом замереть и уставиться или прильнуть губами к внутренней стороне его бедра, закидывая его голени к себе на плечи. Он внимательно целовал каждый участок его кожи, скользил языком по мошонке и основанию члена, мазал влажными губами выше, доходя до самого кончика. Его так дурманил запах соли, смешанный с ароматом Стида, что если бы он открыл глаза, те бы закатились куда-то к мозгу от этого странного экстаза. Он еще не трахал его, полностью понимая, как попал. С тем самым влюбленным состоянием, которое теперь не даст ему возможности сделать шаг в сторону. И он обволакивает его член своим ртом пару раз, слизывая морские волны, чтобы сделать скользким, чтобы рука, что заменила эти действия, вызывала сладкие стоны, а не зажмуренные глазки. Он осторожно подтащил бедра Стида к краю, чтобы он не поцарапался о камень, рукой заводя его ногу чуть выше, открывая себе полный обзор на чуть разведенные ягодицы. Скользит языком между, путаясь в собственных вздохах, сбиваясь в собственном ритме, который с нежности переходит на поспешность. Его рука двигается чаще, его язык входит внутрь как можно глубже, на сколько то позволяли рамки физиологии. Им довелось растратиться в самых диких условиях, и вариантов было немного, среди которых точно отсутствовало отступление назад. Как же он красив, сука… Как он умеет своими сладкими стонами терзать его уши, словно это еще одна форма любви, которая проникает прямо в подкорные извилины, тесня в сторону какую-либо адекватность. И Эдвард поднимается выше над водой, со струящимися каплями по своему телу, придерживая его ногу за согнутое колено возле своего бедра. Смотрит на него загадочно-влюбленно, в его милые покрасневшие щеки, ярче алого в этом закате, прикрывая рот ладонью, чтобы скрыть неэстетичный плевок и смазать свой член хоть чем-то. Обвивает его рукой под колено, перехватывая свой член другой рукой, чтобы провести между ягодиц. Смотрит в его возбужденное застывшее выражение, молчаливо, но будто они сейчас разговаривали на каком-то ментальном уровне. «Ты же не против?» - «Спятил? Я же смотрю на тебя, как влюбленная девица» - «Скажи, если что-то будет не так» - «Все хорошо, Эд, тебе не о чем беспокоиться». Это просто шизофрения из мыслей и догадок, но он попадает будто бы в точку своим пониманием. Берет его член, постепенно надрачивая, чтобы в случае чего - чистый кайф наложился на отсутствие домашних условий. Подтягивается бедрами, нежно входя в его горячие упругие мышцы с отзвуком волны в спину, которая будто бы подталкивает. Богиня моря была той еще извращенкой, судя по всему, либо уж слишком любила пиратский вайб. И Эдвард понимал ее как никто - она ведь тоже могла смотреть в эти зеленые глаза и трогать своими каплями его ухоженную кожу.

- О боже… - совсем шепотом произносит Эд, когда его член полностью внутри его задницы. Он осторожно сгибает вторую его ногу, уводя на свое бедро, придерживая, чтобы быть сильнее морской стихии, стать для него волнорезом. И если совсем впасть в лирику, то сегодня Эдвард почувствовал, как его сердце разбилось о маяк Стида Боннета, игнорируя любые возможные скалы. И он обязательно расскажет ему об этом чуть позже.

- Я бы хотел такого цирюльника на постоянной основе.

Ну, скажешь тоже...

Стид улыбается смущенной институткой и опускает ресницы, растворяясь в поцелуе, пока эта сцена не приняла мелодраматический оборот как в одном из прочитанных им в недалеком прошлом французских женских романов. Ему всегда нравилось происходящее в книгах между двумя людьми. Любовь, нежность, открытые лодыжки и поцелуи, скрытые от посторонних глаз. Тогда он не понимал, почему его жена, читая все это, ни разу не пыталась повторить это с ним, когда они буквально жили в поместье на побережье, но сейчас, в окружении волнорезов и морской пены, облизывающей кожу двух пиратов, на необитаемом острове, посреди любимой стихии, Стид буквально ощутил себя в своих мечтах - и понял, что больше никогда не вернется к прошлому. Это новая жизнь, новая (и первая) любовь, новая глава книги его жизни, к которой отныне добавился со-автор.

Потому что Стид хочет писать о приключениях только с ним. Потому что их маленькая флотилия - это уже не коллаб, а символ любви, что больше самого океана. Во французских романах мужчины не признавались друг другу в любви, но почему тогда Боннет чувствовал себя так же, как главные герои? И млел, как барышня, в сильных руках своего пирата, и так хотелось, чтобы этот момент не заканчивался, а солнце как можно дольше не заходило за горизонт. Поцелуи под Луной - тоже неплохо, но вдруг все-таки наплывут медузы?

Кракен сожрет всех, кто посмеет ранить Стида. Иначе он не ощущал бы столкновение с волнорезом словно бы с мягкой периной - так надежно и безопасно в руках Эдварда Тича, как ни с кем никогда, и так хочется прижаться ближе, почувствовать больше, впустить глубже.

Нежность склеивает их плавниками друг с дружкой, пока волны переплетают тела, мягко обнимая с ломаных линий спин, что гнутся, подстраиваясь под изгибы, чтобы ни одного свободного места не осталось, потому что вот так - так правильнее всего. Обними, прижми крепче, пусти под кожу - и никогда не отпускай.

Боннету с Эдвардом в этот миг единения душ и соприкосновения тел - хочется стать одним целым. И руки обнимают его голову, пальцами в мокрые волосы зарываясь, ноги крепче обнимают за его сильные бедра, чтобы даже дыхание стало одним на двоих. Что это за раздирающее на куски, всепоглощающее чувство свободы, пьянящее лучше вина, в этим сильных объятьях?

Стиду никогда так спокойно не было. Словно море разом вымыло всю печаль и грустные, местами фатальные мысли и переживания - и вдохнула бризом свежесть романтических фантазий; море подталкивало на волнах не такое уж легкое тело, делая его легче пуха, подталкивая к Эду каждый раз, когда он отстранялся сделать вдох. Море сигнализировало о чем-то, на что следовало обратить внимание, но они были так увлечены_поглощены друг другом, что просто окунались в охватившее их чувство с головой. Поцелуи перерастали в чистую страсть, не переходящую в грубость. В ту страсть, которая обещала самую острую чувственность. Да у Стида уже кружилась голова и голос тихонько постанывал, сливаясь с шумом волн - оттого, что у любви его не было конца и края, а он боялся признаться, как мальчишка. Так хотелось, чтобы Эдвард и тут взял на себя командование. И тогда Стид был бы самым счастливым из людей, уверенным в том, что его любят. Но он верил, видя всю ту самоотдачу, с которой Тич подходил ко всему, что связанно с Боннетом и его проблемами.

А сейчас проблем не было. Ну, кроме той, где Эдвард Тич тупит слишком сильно перед марш-броском, когда Стид вполне конкретно намекает на продолжение. Возможно, Стид вел себя несколько провокативно. Не возможно, а наверняка: когда прижимался крепче и задевал его своим возбуждением, когда тяжело выдыхал в губы Эдварда, томно подглядывая из-под ресниц, и мысленно надеялся только на инициативу, которая от своего лица казалась несуразной: "Возьми меня?". Да-да-да, боженьки, он так готов и так сильно хочет, что даже не чувствует ни стыда, ни брезгливости - когда локтями упирается в камень, нетерпеливо подбрасывая бедра по волне навстречу уверенным рукам в татуировках, о которых Стид теперь знает все и даже больше, - на этом новом уровне близости стираются все различия.

Стид восторженно ахает, замирает не от испуга, а от благоговения, видя его голову между своих ног, вздрагивая от языка, и будто по инерции раздвигает ноги шире, или это волны делают за него всю работу, облизывают голую грудь теплыми каплями, размывая ощущения по всему дрожащему гиперчувствительному телу. Он цепляется пальцами одной руки за подобие водоросли, больше похожей на веревку, а другой - в волосы Тича, сжимая их на затылке, пока бедра, пошло разведенные в стороны, чуть активнее ходят под его руками от невозможности сохранять контроль над телом.

- Боже, Эд... - выдыхает со сладким, измученным стоном. В этой сладкой пытке так много удовольствия, но Стиду слишком жарко, голодно - до тех чувств, которые он испытывал в том номере, под волнами его страсти, так хотелось повторения, но он так боялся_стеснялся просить, словно если бы Боннет сказал это вслух, небеса наказали бы его за бесстыдную похоть.

Невозможно держатся, когда язык Эдварда так искусно вылизывает его изнутри - о, черт, это вообще возможно? Как же хорошо... Еще, пожалуйста, еще. Боннет такой жадный. Такой заведенный. Такой твой. Готовый принадлежать душой и телом, весь без остатка. Это такое всепоглощающее чувство, опьяняющее и вызывающее дрожь в кончиках пальцев ног. Могло ли возбуждение быть настолько сильным? Можно ли так срывать голос в томном стоне Его имени, крепче сжимая ветку и притягивая любимое лицо к своей груди, сердцебиением задавая ритм его бедрам? Да, да, да. С новой волной бедра еще выше, а колени сжимают ребра. Так горячо и тесно, и оказывается, эта боль может быть такой сладкой, что от нее невозможно отказаться, как от пирожных с заварным кремом на завтрак (без них будет не то - без тебя будет хуёво).

- Тебе можно всё. - Говорит он, протягивая шею навстречу и сталкиваясь с капитаном в поцелуе. Новый толчок высекает первую искру. - Боже, как мне хорошо... А тебе, - рваный вздох и сведенные в удовольствии бровки не оставляют шанса избежать столкновения влюбленных взглядов, но ему так важно узнать: - Тебе хорошо?

Руки, облака и взгляд вверх. Небо норовит скрыть череду нежных прикосновений, волны - забрать их связанные друг с другом стоны в шуме прибоя. Оставьте включенным свет, Эд еще посмотрит в эти возбужденные глаза, но солнце лижет своей последней полоской горизонт, прячась в смущении, оставляя двух влюбленных одних. Эд следит за каждой мелочью, будто пытается совладать с бесконтрольным одними глазами, на деле - просто тает от Стида, проникает глубже, сжимает его член, дышит. Дышит с сексуальной романтикой. Если его имя - просто слоги, то почему тогда все мысли будто бы попали в плен? Отдай свои поцелуи, я все соберу. И этот взгляд невозможно забыть.

Россыпь ног на камне, россыпь соленых капель по телам, щекочет спину и бедра, что сами стали экспрессивными волнами, и они попали в опасный шторм, надеясь на то, что все беды минуют их судьбы. Почему-то все чувства казались безопасными. И Стид, такой скромный и милый, осторожный и пугливый, стал таким уверенным, что, пожалуй, был теперь куда увереннее Эда. Его отзывчивость - настоящая сила, что отбивают ритм нового сознания. Эд ловит его поцелуй, слизывает каждую произносимую букву и стон, крепко прижимаясь бедрами, подталкивая на новые обороты, сходит с ума от произносимого и улыбается островато-пошло.

- Чертовски хорошо, - и он накрывает губами его щеку, двигаясь четче и быстрее, собирая его громкие стоны своими ушами, и он будет стучаться до последнего в его открытые двери. Его душа и сердечный трепет так изношены сквозь людей и года, а он его лечит даже не зная, как успел поселиться в этой мохнатой голове с прилипшими солеными кудрями. Эд целует его скулы, уголок рта, эта нежность прикосновений так контрастировала с волнами, что все еще участвовали в их сексе, подгоняя быстрые движения, будто парус. Тич пойдет на дно с этим кораблем, он фанат всех этих мест. Его улыбки, его вздымающейся чертовски сексуальной груди, его сильных ног, что так сжимают бедра, словно опасаясь за то, что Эдварда смоет и он просто куда-то денется из его жизни. Нет, малыш, этого нет в первоначальном плане. Его напрягающихся мускул, что крепко держатся за него и за поверхности, его задницы, в которой до Эда не было ни одного мужчины, и это же просто сумасшествие какое-то. Оказалось, что это история о том, как можно любить.

- Ох, Стид, - у мужчин тоже есть чувства, даже у самых прожженных пиратов. Он так любит его слоги, что озвучивает их со сладостью в нервных окончаниях. Эд так и не знает, какие слова подобрать для него, чистый тон, чистый звук, переходящий в рычание, запутанный в его руках, что сжимают шею и так отчаянно держатся. Его бедра входят на максималке, его затекшая рука ни сколько не жалуется, продолжая исполнять на его члене запланированные траектории, он вжимается крепче, будто вот-вот расплющит его о камень, кончает с ним вместе, и это очередной несанкционированный восторг, выливающийся липкостью и поцелуями в ушко. Эд выжат до последнего, но адреналин осознаний еще действует. Он смотрит нежно, осторожно запуская ладони под камень, по его спине, по его заднице, снимает его с камня снова в моря, медленно выходит. В небе россыпь первых звезд, а в воде - яркие огни светящегося планктона.

Его счастливые глаза напротив. Эдвард лыбится дураком и резко, несколько по-мальчишески целует его в губы, прижимая к себе крепче и бесконечно ведя широко открытыми ладонями по его лопаткам. Такие, как он, не проходят навылет, хотя таких он еще не встречал. Он смотрит на его плечи, ведет пальцами по коже, ощущая своей текстурой чужие мурашки.

- Милорд, где мои манеры! Вы же продрогли, хехе, - смеется он кривовато, оставляя финальный чмок. - Поплыли отсюда.

Утром они проснутся в обнимку. Эдвард будет спать на его вкусно пахнущей груди, сжимая бока своими руками с намеком на присваивание. Проснется первым, посмотрит на его сопение и уткнется носом в шею, не сдержится и прислонится губами, чтобы поцеловать спящего красавца. Стид откроет глаза, так, что в итоге непонятно, кто очнулся первым, но каждый будто бы ждал пробуждения другого.

- Доброе утро, - говорит Эд, целуя его щеку. - Какие планы на день?

Стид знает: в этот раз они все делают правильно. Ему надоело все время ошибаться в выводах и решениях. С тех пор, как он принял верное - добиваться своей любви до победного, - все в жизни заиграло новыми красками, сделало повествование проще для понимания. Стид обрел уверенность в себе, которой не обладал никогда прежде. Все вдохновение было обещано Эду - он будет гордиться тем, как его неопытный капитан превращается в грозу морей. Даже если это было нужно только Стиду Боннету - для Стида было важным посвящать свои победы своему возлюбленному учителю. Это все еще про равенство - в его мире джентльменов и леди не было принято жениться без расчета. И если он хотел быть с Черной бородой, ему самому надо было стать - Пиратом Джентльменом, и это про соответствие. Стиду было не столь важно, высмеют его самого или нет, но он не хотел - страшился! - того, что рано или поздно Эд будет стесняться его. Ведь именно к этому все и шло с первой их встречи: все считали Боннета несуразным, почти никто не принимал его за капитана, не верил в него. Верил Эд. Всегда - только Эд.

Стид больше не позволит Тичу усомниться в нем.

То, как Эд произносит его имя. То, как бережно сжимает бока и ведет по члену, но уверенно входит в него. То, как контрастируют теплые волны с холодным закатным ветром на коже, добавляя яркости тактильным ощущениям. Все это - будто Эдвард заранее знал, что делает, и вел их к экстремальному удовольствию, когда страх разбиться о волнорезы не сильнее желания насаживаться навстречу его ритму в несдержанных стонах, тонущих в шуме прибоя. Они оба - волны, облизывающие друг друга. Языки, что не могут соприкоснуться в поцелуе, потому что приходится балансировать на поверхности и слишком шаткой каменной почвой под ногами. Эд такой сильный, словно сама стихия.

Его личное море. Его морской царь - так чертовски похож, только дай в руку трезубец. Стид любуется, но глаза слезятся от соли, ветра и удовольствия, взрываясь мириадами звезд и падающих комет от этих чувства такой ошеломительной силы, что Боннета еще недолго трясет после оргазма, он содрогается с членом Эдварда внутри и жадно глотает ртом воздух, цепляется за спасительные плечи, позволяющие удерживаться на плаву, а не пойти ко дну с их кораблем, называемым любовью. Только как сказать об этом, чтобы не спугнуть? Нужно ли им это? Стиду кажется это понятным без слов - всеми поступками, что он совершает ради Эдварда день за днем, даже не замечает, что они ни разу не сказали этого вслух. Просто любить Эда - уже благословение. Он не смел просить большего. Ни после того, что сделал, разбив ему сердце. Так страшно теперь ошибиться. Так страшно, если это все окажется ложью, наколкой хитрого капитана. Но если эти руки лживы, то почему дрожишь? Он же чувствует, что это между ними - особенное, уникальное, междустрочное.

- Я бесконечно счастлив... - говорит Боннет, загнанно дыша - и, наконец-то, в губы Эда, пока тот снимал его с камня. Зарывается пальцами в мокрые волосы и целует, соскальзывая с него, неожиданно проваливаясь, теряя дно, что служило им верной опорой все время их акта. Под водой ногами болтая, держится на плаву и цепляется за Эда, едва ли улавливая, что он говорит, за сумбуром своих эмоций и впечатлений. Различает, разве что, "милорд" и его бесподобный хриплый смех, от которого кожа покрывается мурашками.

И даже этот промерзлый ветер не портит впечатление от момента, потому что Эд выносит его из воды в своих сильных руках, как милорда, а Стиду вовсе не хочется быть капитаном в этот момент, пока его окружает королевским вниманием его личный телохранитель. Мечтать не вредно? Этой ночью пират-джентльмен так и не сможет крепко уснуть, ворочаясь в теплом пледе, в который они с Эдвардом завернутся вдвоем, чтобы прижиматься к нему ближе_теплее, касаться кончиками пальцев его грубой кожи, выводя на ней тонкие узоры, и любоваться в отблесках костра, как он невозможно красив и удивительно молод без бороды. Ловить флешбеки и прислушиваться к ощущениям, интуитивно поджимая бедра в самых смелых воспоминаниях, проваливаться в сон и снова просыпаться от реалистичности сюжетов. Сравнивает ощущения тогда и сейчас. Очень много думает. В последнее время - даже слишком часто, словно боится штиля этого безмятежного счастья, за которым может последовать буря. Убеждает себя, что это только привычка быть несчастливым. А пока рука в руке и тела в едином объятье, и он сопит в твою шею - что может случиться? Кокос на голову - максимум. Но в этой части пляжа не было пальм с кокосами. Тогда Стид задремал, а потом случилось утро.

- Доброе утро... - мурлыкает, потягиваясь в пояснице, и морщит нос в улыбке от поцелуя в щеку. - Пока никаких. Ты уже проснулся? - уточняет, словно будет торговаться за пять минуточек. Внимательно смотрит на Эда, касается его щеки рукой, проверяя на щетинистость. Нет, все еще гладкий, как младенец. И, наверно, все еще пахнет морской солью и пеной. Когда Стид тянется, чтобы проверить это, ощущает тяжесть в районе затылка и, ойкнув, заваливается обратно на спину, морщится от солнечного света и прикладывает ладонь ко лбу. Поворачивается к Эдварду и спрашивает, морщиня лоб:- Кажется, мы выпили весь кьянти, чтобы согреться, или почему у нас такой короткий сон? - Возможно, выпили не так много, сколь были пьяны от чувств, и у Боннета немного болела поясница после их морской романтики и сна на пляже (это становится традицией, похоже), нужно было потянуться, так что он решил, что лучшим решением будет прогнуться навстречу прижимающим его рукам. И упереться во что-то острое. - Эм... с добрым утром? - Шутит он тихо, улыбаясь набок, и роняет взгляд на его губы и ниже. Ловит его дыхание через полуоткрытые губы, но не встречает инициативу, словно Стид застал его врасплох своей утренней суетливостью. - А ты спешишь? Я бы побыл здесь еще немного. С тобой, - солнце припекает, и Стид шевелится снова, чтоб плед скатился по его плечам. - Вчера вечером было сказочно. Мне же не приснилось? Правда, так затекла спина... - Стид улыбается будто бы хитро, раздергивая кота за усы.

Сам не знает, к чему ведет, у самого от недосыпа энергии не много, но он и по темпераменту менее горяч, чем его капитан, так что... интересно, как Эдвард справляется с этим в обычных обстоятельствах. В то утро после нападения Амаро Парго, когда они проснулись с похмелья, у Эда не было проблем с решением головной боли. И если следовать логике, то этот вариант мог его воскресить. В этот раз он не сбежит в ванную, а Стид не чувствует готовность повторить их заплыв чисто физически, но мысли разгоняют румянец по щекам, от того, как медленно он поднимает свои ресницы и опускает руку по горячему телу под пледом вниз, чуть нависая сверху, у него горят глаза, ищущие одобрения в глазах напротив.

- Я бы хотел попробовать одну вещь, - прошептал тихо, в почти_поцелуй, который не случился, потому что Стид нырнул носом в шею Тича и поцеловал нежную выбритую кожу. Ладонь сползла ниже по животу, огладила лобок, а пальцы зарылись в облачко волос вокруг основания члена. Боннет прикрыл глаза и вздохнул с плохо скрываемым возбуждением, что накатило внезапной волной от понимания смелости движения собственных мыслей. Однако, говорит он совсем другое немного с юмором, сжимая ладонью напряженный пах: - Знаешь, потом я мог бы тебя побрить не только тут... - Боннет с улыбкой нарисовал пальцем окружность на его лице в области рта и щек, остановившись на губах и легонько оттянув его нижнюю. - Поможешь мне с направлением? - Спрашивает он и спускается поцелуями вниз по телу.

Стид такой заспанный и помятый, с кудряшками, что неровно прижались к его голове и местами торчали, так мурлычет, заставляет улыбаться. Эд бы каждое утро видел бы сначала его и только потом - солнце, и крышу сносило от счастья, что это действительно можно организовать. Как только они купят кровать побольше. О, да. Починят корабль - и сразу на остров матрасов, и Тич знал один такой, где просто высшие ортопедические изделия. Можно выгнать всю команду и не выходить из каюты. Хотя. Видимо теперь пусть остаются на борту. Все недовольные могут пройтись по доске. Эдвард Тич влюблен и не намерен сдерживаться. Щурится по-кошачьи, когда Стид трогает его такого гладенького, что подставляется больше, игриво запрокидывая голову на бок.

- Да, - отвечает на вопрос о пробуждении. - Но если ты хочешь разбудить меня этими поглаживаниями, то я притворюсь, что умер, - и резко закрыл глаза, мол, не останавливайся.

Это так часто звучит в его голове в последнее время, но Стид рухнул на затылок, постанывая за намеки о похмелье, и Эд приоткрыл один глаз и усмехнулся добродушно, ведь не чувствовал у себя явных отходосов. Может, бог отвел, либо он действительно еще не проснулся. Погладь еще. Надо проверить. Руки тянутся, чтобы трогать и обнимать, и Боннет лезет навстречу, упирается телом в утренний стояк. Тич не то, чтобы не смущен, но хитро лыбится с многозначительным…

- Упс, - улыбается нелепо, мол, извини. - Со мной такое часто бывает, - поджимает губы, но не лезет дальше. Стояк как стояк. Утро как утро. Типичное, на этом можно не акцентировать внимание. По крайней мере, он вообще ни к чему не призывает, особенно такого похмельного заспатыша. Это так странно, может, действительно эрекция мыслила вперед головы, но даже таким несуразным Эдвард хотел его любить и методично трахать. Но эти мыслишки он оставит в тайном, хоть и смотрел на Стида коварно-хитро, но это лишь от большой любви и воспоминаний о минувшей ночи. Смотрит прямо глаза, пока тот разглядывает губы. - Я? Нееееет, - никуда он не спешил. Как же он запредельно близко, что мысли только о том, как бы трахаться кроликами. Эд поджимает губы, выслушивая каждый комплимент, что глаза чуть ли не блестели от признательности. Оргазм партнера - залог успешных отношений, это вам каждый гей-пират заявит с уверенностью. Тич был в восторге оттого, что умел в его прекрасное тело и мысли. И ведь Стид делал с ним тоже самое, интересно, догадывался ли? Ну, не про счастливый конец, с этим очевидно, но про то, что он стал намного больше для мира Эдварда, больше, чем они оба могли бы представить. - Нам надо купить большую кровать! - Эд чуть дернулся к нему навстречу, ткнув носом в нос. - Я знаю отличное место, мы можем выбрать вообще любой, надо приказать сделать замеры, потому что я не уверен, что может поместиться в твоей каюте… О! Мы можем переехать на мой корабль. Поставим кровать прямо по центру. Я все равно никого не пускаю в свою комнату, - он легко пожал плечами. - Но можно и повесить табличку на всякий случай.

Стид такой магнитно-притягательный, что Эдвард сделал бы для него любую перестановку. Подлечил бы поясничку, заварил бы календулы или что там утверждает наука надо делать в таких случаях. Но они на острове, и он просто поглаживает его по спине, где болит, пока тот шепчет в его полу открытые губы, не пугаясь утреннего дыхания.

- Что попробовать? - искренне спрашивает Эд, все еще смотря сугубо в его зеленые, и Стид накрывает его шею поцелуем, и Тич вздыхает, роняет восторженное. - О… - чувствует, как Боннет гладит его сонную кожу, заставляет пробудиться, тянется к паху, и Эд поджимает губы. Такие поглаживания тоже весьма хороши, даже не думал, что он начнет приставания, но, боже, дерзай смелее. Он расслабляется и, когда Стид говорит что-то о бритье, резко хмурится от непонимания происходящего. - А где? - но потом до него доходит, и это прям на лице написано, он же не тупой все же, у него есть мозг, он сообразительный, вот только… - Зачем? - снова хмурое недоумение, но Стид рушит все барьеры поцелуями и своей двусмысленной фразой, и это что-то на аристократичном, но Эдвард просто в неге, и до него доходит не сразу, а когда доходит, то в груди сразу какой-то трепет, словно он ученица в святой школе лет шестнадцати. - Ох, Стид… - он чуть приподнялся на локтях. - Тебе необязательно, - в конечном счете, утренняя эрекция, это такое обычное дело, и он не хотел бы напрягать свою любимку всяким лишним. Особенно с учетом больной спины и похмелья, они ведь уже не так молоды, а он рассчитывает быть с ним еще долгое время. Нужен ему целым и невредимым. Но Боннет уже стягивает плед, оголяя его перед утренним солнцем и свежестью, и у Эда живот вздымается и падает в тяжелом дыхании. Он сейчас впервые будет ему отсасывать, и это ведь дебютная работа. Просто, знаешь, остановись, гроза морей готов кончить от одной этой мысли. Но Тичу слишком интересно до покалываний в тазе, как это будет. Он знал его губы на вкус и ощупь, бесконечно прекрасные, но что еще они хотят с ним сделать?

- Ну… для начала, - неловко начал он, не зная, как Стиду объяснить, что делать, ведь он-то сам действовал просто на чистой интуиции. - Черт, не смотри на меня так, - ругается, закрывая лицо рукой и снова показываясь, а чужое горячее дыхание уже обдает головку члена, заставляя напрячься и подвинуться чуть поудобнее. - Из меня так себе учитель, это, знаешь, не шпагой размахивать, - усмехнулся он. - Но я обычно начинаю с поцелуев, - озвучивает он и чувствует этот горячий рот на своей головке, чуть запрокидывая голову. - Да, вот так… - шепчет он, чувствуя, как дыхание становится неровным, как дергается сердце о ребра, а ведь он только елозит губами по поверхности кожи, оставляя краткие касания. Самый нежный любовник на свете. Самые чуткие губы во всех нейтральных водах. Он может просто продолжать это дальше до бесконечности и сведет с ума и без того побитую боями голову. Кружит его на тонких ощущениях, и их хочется распробовать. Эдвард присаживается, опираясь на руки, чтобы видеть его лучше, чтобы провести пальцами по его непослушным кудряшкам, что так забавно топорщились в этом сексуальном этюде, добавляя какого-то особого шарма. - Обхвати головку губами, - просит он, наблюдая каждый миллиметр, что обтягивает его член, такие влажные прекрасные губы, но… - Ой-ой, - чуть отстраняется, морщась. - Осторожнее с зубами, - улыбается, гладя его по щеке. - Просто… открой чуть шире, ну либо губами обверни, ох черт… - он чуть сильнее сжал его волосы, мыча куда-то в сторону неба. Не до конца понимал, как они очутились в этом квесте, где ему надо придумать всю траекторию и при этом оставаться «трезвым». И, походу, похмелье все же было, потому что тело откликалось сильно, стало сразу жарко, разогнало, и хотелось просто взять рывком его рот, но Эдварда этот старательный взгляд интересовал больше, чем желание побыстрее кончить. - Втяни… щеки… - каждая фраза дается тяжелее, срываясь то в неровный вдох, то в хрипотцу, и он легко нажимал на голову Стида, показывая физикой наклон и скорость, чтобы не болтать так много, потому что расплывался в этих ощущениях. Минет от любимого человека даже лучше, чем секс. Хотя это тоже секс. И он увлекся зрелищем и ощущениями, пытаясь быть расслабленным, хотя удовлетворение - это всегда про напряжение. Просто хотелось еще и дольше, хотелось больше, хотелось, чтобы… - Возьми глубже… - тихо проговаривает, смыкая губы и мыча, медленного насаживая, чуть держит его голову с губами на середине, ощущая его влажный язык снизу, что чуть подрагивал хаотичной мышцой. Чуткий, как и его хозяин. - А теперь… просто представь, чтобы ты хотел, чтобы я сделал с тобой, - хитро посмотрел он, отпуская поводья. Пусть его сладкий джентльмен импровизирует, ведь у него уже все так хорошо получается, за что бы он не брался. Просто чувствуй, малыш. Тело всегда подсказывает, реакции вздохов, дрожжи, тембра голоса, все это - твоя карта сокровищ. Но ты и сам это знаешь. И Эдвард падает на спину, откидывается в абсолютную горизонталь, ведь губы-глаза его джентльмена никуда не денутся из представления, они намертво отпечатаны в памяти, а вот его более уверенные движения - что-то новое, что хотелось распробовать тотальной концентрацией. Тич выгибается в пояснице с новым стоном, он не толкается в его рот, ведь это не новичков история, и он будет показывать ему разные штуки постепенно, растягивая удовольствие. Потому что его рот на его члене - это уже событие, и оно может быть не идеальным, но работать лучше самого выверенного отсоса от любой профессиональной портовой шлюхи. Ведь это про эмоции, и это совершенно другое. А чувств у Эдварда хватало, и он озвучивал их чистым тоном, рассекая немой берег пляжа, такой открытый, каким мог быть только со своим аристократом. Стид помогает себе рукой, движется быстрее, заставляет дрожать, и Эд снова шумно просит его:

- Возьми мои яйца, - открыто и прямо, пошло и не романтично, как делают прожженные матросы, но никак не миледи и милорды, но это был чисто их обоюдный вайб. За эстетику в этой паре отвечал другой пират управлял ею своими изысканными пальцами, даже отсасывая элегантно, словно для этого существовал свой отдельный свод правил этикета. - Потрясающий… - скомкано произносит Эд, кладя руку на собственную грудь, будто пытался удержать самого себя, и Стид все быстрее и более чуткий, он глубже и резче, и ему не нужны были дополнительные уроки, потому что Тич уже вот-вот. - Солнце, я… сейчас кончу, - предупреждает он, чувствуя вовсе не то, как Боннет отстраняется, а как у него будто второе дыхание открывается, более яркое и экспрессивное, словно его рот слился с членом в единых ощущениях, и это было слишком выверено, хоть и скомкано вначале. И Эд кончает прямо в него, резко поднявшись на локтях и толкнувшись чуть глубже по инерции сокращения каждого сантиметра тела. Тянется рукой к его волосам так быстро, чтобы он остановился, дышит размашистой грудью, удивленно смотря в зеленые глаза. Его губы в его сперме, липкие и блестящие, все еще касающиеся головки члена, создает финальные покалывания. Берет свой в руку, чуть надавливая головкой на губы Стида, будто собирая остатки резкой сладости. - Если однажды ты захочешь уйти из пиратов в проститутки, то я пойму, - смеется он. - Но мне придется либо убить всех твоих клиентов, либо забронировать все твои рабочие часы, - он тянет его к себе за подбородок и тянется сам, целуя в губы. - Иди ко мне, - и он утягивает его на себя в объятия и бесконечные поцелуи.

Они проводят еще сутки в этой нежности. Фрукты с деревьев, неудачная попытка выйти в джунгли, в которой Эдвард возненавидел всех, включая своего возлюбленного, рыба из моря, какие-то деликатесы, что Стид умело забрал с корабля, много объятий, много тепла и секса. Они не останавливались в своих бесконечных разговорах и касаний, что, кажется, скоро сотрутся друг о друга, и все татуировки придется перерисовывать. Им не нужна была одежда на необитаемом острове, поэтому они просто гуляли по берегу абсолютно нагие, не скрывающие от себя детали возраста и неприкрытые ракурсы. Но все же накинули на себя шелковые халаты под закат, когда начало немного холодать.

- Стид? - он подходит к нему слишком близко на линии соприкосновения берега и морской пены. Касается лбом его лба, потому что не понимал, зачем нужны эти ваши личные физические границы, ведь для того же существует тело, и дальше он пройти не сможет. Вел пальцами по его ладоням, нежно-щекотно, не мог его просто не трогать. - Я не хочу покидать это место, - говорит он. Он не хотел уплывать, потому что здесь со Стидом они могли творить любую херню, и она была столь прекрасна и сексуальна. Невозможно оторваться от его эстетики, невозможно представить его с кем-то еще, невозможно заниматься какими-то другими делами, когда он ходит рядом с важным видом, играючи становясь грозным пиратом. Эдвард не хочет, чтобы что-либо разлучило их, с него довольно. Но как бы он не хотел сбежать вместе с ним от всего мира, тот все равно догонит и постучится в самый неподходящий момент. И Тич встретит его с боем, защищая то, что делало его счастливым. - Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы у тебя было все, - заговорил он о грустном, хоть и улыбался с теплотой при этом. Он берет его ладони в свои руки, поглаживая большими пальцами. В его груди сильный стук, хотя он говорил о таких очевидных вещах, но все равно волновался. - Кроме любовников, - внезапно понял он, не желая представлять, что у Боннета после его смерти появляется какой-то другой смуглый хер. - В смысле… ну, если я умру первым, подожди два года хотя бы, - уточнил он, намекая, что не такой уж он и собственнический маньяк. - Черт… я вообще хотел… - он поднимает внимательный взгляд с его рук на его глаза. - Если ты хочешь… - взгляд бегает по его непонимающим глазам. - Выйдешь за меня?

Он подберет лучший остров для медового месяца. Да он гребенный каталог организует! Можно будет согласовать детали. Лучшие бордели? Ну, чтобы азиатки такие в гавайках танцевали свои волны на коленках. Может, отборная травка? О! Лучшие пляжи с самым нежным песочком. Слишком много критериев, слишком много счастья. А что такое медовый месяц? Значило ли это, что им нужен остров с пчелами? Эд что-то припоминал об этом из мирской жизни. Ах, это когда ты месяц трахаешься молодоженами, что аж задница слипается от спермы. Приемлемо. Но придется удвоить, потому что у них все-таки две жопы, и ни одна не должна остаться не оприходованной. Стид так чувственно запрыгивал на него, строил свои оленьи глазюки, что Эд, на самом деле, даже не успевал иной раз осознать, как его член оказывается между булок - особенно в последний раз. Но тогда в ванне… его самозабвенная нежность, растекающаяся по похмельному телу - все это хотелось повторить. Надеялся, что Стиду просто нравится, когда Эд брал его задницу, и что это единственная причина того, что из их кратких сексов он был под ним лишь однажды. У него же такие сильные руки! Бицуха просто отвал бошки. Такими скручивать надо, а не притворяться, прячась за широкими рубашками. Покомандовал бы им хоть разок-другой, вот как этими песьими лицами. Улыбается в свою любимку, теряя привычный строгий настрой. Так потеряет не только голову, но часть команды, часть корабля.

Эд кивает, мол, теперь мы можем что угодно. Здесь одни мужики сомнительной наружности и ориентации, так еще и в подчинении. Захочет - будут ноги запрокидывать с видом на звездное небо под шумок, пока все храпят. А тот говорит неожиданное, и у Эда глаза на лоб лезут вслед за бровями, и он искренне смеется с этой наивности, обнимая его за шею.

- Ты серьезно? Стид, да невозможно, чтобы это произошло! - в какой такой вселенной он может трахаться с Иззи Хэндсом? Их связывали вообще не такие отношения, и это даже не то, чтобы мерзко представлять, просто как-то не выходит. Он не был в его вкусе ни физически, ни духовно. У него, конечно, было особое платоническое отношение к своему бывшему старпому, но трахать? Спросил бы за Калико Джека, их хотя бы связывало хоть какое-то интимное прошлое. Наверное, лучше такое не озвучивать, да? Но у Стида будто в глазах темнеет, и Эд медленно перестает удивляться, вытаращившись. Да он блять серьезно. - Я тебе обещаю, что не буду трахаться с Иззи, - как по слогам отчеканил, уверяя, что все в порядке. Аж расстроился немного, что Боннет мог себе подобное накручивать. С другой стороны, ревнует - значит, любит))))))))

Эдвард проделывает тот же трюк со своей командой, но вайб был совершенно иным, более строгим и скромным на реакции. У него на борту - несколько пар, что заключили мателотаж, и в целом, он не сказал своим матросам ничего нового. Разве что Клык как-то флиртово заулыбался, но он всегда был большой грозной сладкой булочкой, и они переглянулись с улыбкой. В остальном, Эдвард настоятельно попросил ни коем образом не покушаться на комфорт ни Стида, ни его команды, и в случае возникновения каких-либо конфликтов - незамедлительно докладывать своему капитану. Потому что он верил (теперь верил), что все можно урегулировать мирным способом, и очень часто мужикам надо просто, знаете, поговорить по душам. У них ведь тоже есть чувства, не надо их обесценивать.

Он долго не мог заснуть и поэтому решил, что лучший способ скоротать время - доебаться до своей команды. Особенно до тех, кто в пиратском браке уже пару лет. Чекак по условиям контракта? Насколько напряжно? По расписанию ли секс? Хотя это не так важно, хотя и важно. Вообще узнавал всякие подробности, и приуныл, потому что все - ну нереально скучно. Никто не делал ничего выдающегося, так, начирикали какие-то пункты в духе «не пердеть после трех ночи в закрытой каюте», никакой романтики. Хотя пункт интересный, но вряд ли Эд решится предложить его Стиду - принцессы не пукают, по крайней мере он такого за ним не замечал, а самому хрен кто запретит. И вообще сдерживаться, как говорит наука, вредно для организма. Ему хотелось сделать что-то особенное, но такое, чтобы не вычурно. Может, закрытая церемония? Может, он напишет ему любовное письмо? ИЛИ СТИХ. И он умчал в свою каюту, осматривая луну через запачканное окно, проговаривая разные строки шепотом, снова и снова, чтобы не забыть и потом передать их Люцию.

- Луна в воде, а я на тебе… - стучит пальцами по нижней губе. - И ты во мне открываешь свет… Черт. Какая рифма к слову «люблю»? Оооо… я всех гребенных испанцев для тебя утоплю, ведь я тебя сильно люблю. Нет, совсем не мелодично… Хэрриота я застрелю, потому что тебя люблю… Слишком честно. Остров куплю, кровать обновлю, на песок повалю…

И так продолжалось очень долго, пока усталость не взяла вверх над вдохновением, и он не распластался на своей кровати, забыв половину того, что насочинял. А на заре его разбудили возгласами о приближающемся судне, и Эд хотел было прошептать «Стид, еще пять минуточек…», вот только вспомнил, что он у себя дома. Подскочил и без завтрака принялся оценивать ситуацию, выбирая на палубу, разглядывая на горизонте английский корабль. Лучше уж испанцы, но топить военник сейчас было бы стратегически плохо, да и они редко ходили по одному. Ввяжутся в бой - застрянут, а там и подмога прибудет. Эдвард убирает подпорную трубу за пазуху, свистает всех наверх и поворачивается на идущий рядом «Роил Джеймс» со своей новой вывеской, откуда его окликает Боннет.

- Надо делать ноги! - кричит ему Эд, и машет рукой по направлению. - Разделимся, будет больше шансом. Через сутки встретимся в ближайшем порту на острове к Северу отсюда, - и показал направление пальцем, надеясь, что Стид понял, куда ему текать, потому что он напрочь забыл название этого гребенного острова - их было слишком много в этой местности, одни Багамы чего стоят. И Стид подхватывает его идею с горящими глазами, вот только ему неймется погеройствовать, и у Эда под ложечкой засосало. - Давай без глупостей, просто уплывай! - и на всякий показал ему сердечко своими пальцами. Щас бы еще сражения его детке не хватало, в котором Тич не проконтролирует, кто именно сдохнет. Надеется на его благоразумие, Стиду ведь не надо показывать свою излишнюю мужественность. Он, в целом, в той ванне все доказал. Просто не газуй, солнце.

Приказы отданы, нужно лишь перекреститься да благословить. Пожалуйста, помни про свою безопасность. Эда мотало из веры в то, что Боннет справится, и в то, что он не правильно растолковал его изначальный посыл. Но корабль надвигался стремительно, готовый вступить в схватку, превышающий размеры каждого отдельно взятого судна. Некогда было играться с настройками перевода с языка жизни на язык аристократа, поэтому последнее, что успел Тич - приказать парочке головорезов перекинуться на тросах на судно Стида, чтобы в случае чего, каждый из них мог самолично вырезать до двадцати человек. Вдали слышен предупредительный выстрел, и Эдвард возмутился.

- Серьезно? Вы, псы, еще даже не попытались нас догнать. По местам!

Они пришвартовались в назначенном месте, и Эдвард послал нескольких моряков восполнить запасы провизии, раз такое дело. Дал личное указание прикупить рома и вина и что-нибудь миленькое, что сам не знал, но дал настояние «представьте, что пытаетесь порадовать свою девушку, но только у нее есть член». А сам с нетерпением ждал Стида и того часа, когда они начнут отмечать их очередную наколку и скорое воссоединение двух сердец, подкрепленное брачным контрактом.

Так прошли сутки, и новые стихи не вязались.

- Мы все еще ждем! - тихое рычание и пальцы стучат о деревянный бортик «Мести Королевы Анны». Еще немного. Каждый пират в бухте с подпорной трубой, оглядывали все пространства: берег, порт, горизонт, Эд заставил следить даже за небом на случай, если Стид упадет с облака, но время шло одновременно быстро и в моменте - слишком медленно. Он не мог нормально заснуть и отказывался от еды, ведь лучше разделить изысканный ужин со своим будущим мужем, чем запихивать в себя невесть что. Под горлом - стремное чувство, к сожалению, знакомое, ведь нечто подобное уже было. Сука, ведь было же. Но Тич держит себя в руках на максималках, он дождется, ведь все поменялось. Они уже не те мужчины, которыми были до признаний, хоть технически они и не успели пожениться или сказать заветные клятвы. Он не будет переживать, он делает дыхательные упражнения и норму по шагам, он верит, ждет, любит. Надеется.

- Капитан! Корабль на горизонте! Движется прямо сюда, - прозвучал возглас с мачты, и Эд ринулся на корму его пришвартованного корабля, спеша достать из-за пазухи подзорную трубу, чтобы увидеть собственными радостными глазами это подтверждение того, что он был прав, и Стиду удалось провести их совместную наколку. Он жив и уже спешит к нему на всех парусах, они наконец-то купят гребанную кровать и поженятся блять сегодня. Насрать на твои костюмчики и спецподготовку, это важное дело, по медовому месяцу блять решим по факту, и стихов он не скажет никаких - прям так и выпалит - ЛЮБЛЮ ТЕБЯ - возможно, сердито. И интуиция Тича никогда не подводила в скорости решений. Вот только в подзорной трубе он увидел вовсе не «Роял Джеймс».

- Это ебучий «Авантюрист», долбаеб! - и Эд кинул в мачту свой полемоскоп, желая дотянуться до матроса, но она с треском отскочила о дерево, разбиваясь на две части и рассыпаясь по палубе со звуком перекатанного металла по дереву.

- Простите, капитан, мне не докладывать о других кораблях, кроме «Мести»? - выкрикнул пират, и, кажется, Эд заметил, как он вжался в свою стойку, будто надеялся, что Тич не полезет за ним наверх с кулаками. Тебе повезло, бедолага, твои глаза хоть и натянуты на жопу, но пригодятся там, где ты сидишь.

- «Роял Джеймс», - проворчал Эдвард. Корабль Стида теперь «Роял Джеймс». - Докладывай.

Он скрылся в своей каюте, чтобы подумать, что делать дальше. Даже если произошла какая-то заминка, было глупо покидать бухту встречи, ведь если Стид приплывет, а его здесь не будет, они будут искать друг друга по всему свету, и с учетом витиеватых путей - на это могут уйти годы. Моряки терялись в соленых водах с завидной стабильностью, у них не было особых почтовых голубей, ведь при передвижении так попросту не работало. Можно связаться с портом с корабля, но с другим кораблем, особенно пиратским - почти невозможно. Их привелегии обернулись проклятием. Надо возвращаться по тому маршруту, где мог пройти «Роял Джеймс», надо отыскать его будущего мужа и любовь всей его жизни. Но надо доверять. Ты не можешь меня подвести, не можешь…

В каюту постучались, и Тич разрешил войти. Он пялился в окно в сторону горизонта и слишком часто пыхтел свою длинную трубку, что не столько дымил, сколько сублимировал мыслительные процессы. Его эмоции смешались с логикой, и все «делай, что должен» уже не казались такими очевидными. Сзади - отзвуки прихрамывающей тяжелой походки, и этому человеку можно не представляться, он всегда узнает Иззи Хэндса по одному его присутствию в комнате. Его извращенная садо-мазохическая совесть снова возле его плеча, нашептывает сипло и ядовито, пытается иголками залезть под все причинно-следственные. Не хватает лишь «а я же говорил», и Эд снова бы ударил его. Потому что Иззи нихрена не знал, что произошло. А если бы ему доложили - его закрытость не позволила бы зародиться пониманию.

- Слышал, твой женишок опять сбежал, - Иззи встал подле, и Эд лишь тихо перевел на него глаза, злобно прищуриваясь.

- Он не сбежал, - снова затягивается крепким табаком, выпуская дым прямо в окно, наблюдая, каким затуманенным становится его собственный обзор на малейшую надежду чужого возвращения. - От кого ты это услышал? - напрягается так, словно готов головы отсечь всем сплетникам.

- Да так, просто делаю вывод, - Иззи облокотился спиной об оконный косяк, нарушая личное пространство и скрещивая руки на груди со скрипучим отзвуком черной кожи. - Не долго просуществовала наша флотилия, - он усмехнулся. - Но нам везет, Эд, - и Тич поднял на него внимательный взгляд. - Пока вы там ебловозили дружной компашкой, я побывал на Тортуге. К слову, французы почти доразобрали руины пиратского форта вместо того, чтобы бросить силы на укрепление власти, и остров только на картах отмечен триколором, на деле - мне удалось проникнуть на ту часть территории, где еще действуют пиратские профсоюзы. Они хотят переиграть французский флот и устроить очередную революцию и активно ищут спонсирование. И тут я встретил испанских корсаров, которые поделились отличной наводкой. Эд, она буквально озолотит нас всех, мы сможем купить по отдельному гребенному острову, либо, если хочешь трахнуть французов - вложиться в революцию. Помнится, такого ты еще не делал.

Клубок дыма в стекло, и Эдвард все еще смотрит в одну точку замыленным взглядом. Горизонт подрагивал, а новых кораблей так и не было видно. Он слушал Иззи в пол силы, потому что каждое слово буквально неинтересно, но он позволил ему закончить мысль только из-за уважения к со-капитану. Его амбиции были такими дерзкими и широкими, пожалуй, у самого Тича никогда не было ничего подобного, он лишь работал своим лицом с какого-то момента, до которого - просто отрабатывал чужие схемы, делал все, чему его научили бывшие капитаны. А счастье, в итоге, оказалось не в карьере. Его счастье - потерлось где-то в море.

- Эд, - Иззи положил свою ладонь на его плечо, и Тич с удивлением посмотрел на этот жест. - Боннет уплыл очень кстати, он не поможет в подобном рейде. Если мы согласны, испанские корсары не будут вмешиваться, а мы сможем вдвоем потопить три торговых судна, полностью напичканных золотом и драгоценностями.

- Ты даже не видел, на что он способен, - встал на защиту Стида Эд. Он ведь превращался в настоящего пиратского маньяка, но с его уникальным стилем «Захвачу ваш корабль, оставляя за собой россыпь блесток». - Так что не пизди.

- Ты осознаешь, что мы станем богаче десяти губеров Ямайки? - настаивает Иззи, и Тич хмурится сильнее.

- Нет, не станем, - Эд тушит свою трубку. - Мы выдвигаемся в противоположную сторону.

«Авантюрист» следовал за «Местью Королевы Анны». Может, Иззи ждал, что Эдвард передумает, как только воссоединится со Стидом, а, может, попросту не придумал запасной план в случае отказа. Тичу было глубоко плевать: плыви, куда хочешь, но либо помогай, либо не мешайся. Они с осторожностью прошли по всем местам в обратном направлении, каждый член команды держал ухо востро, а руку - на прицеле. Один военный корабль уже застиг их врасплох, и они далеко не всегда ходили по одиночке, нужно было быть начеку, а море такое тихое и спокойное, располагает своим штилем, но Черная Борода плавает всю жизнь и знает - в этом нет ничего хорошего.

- Поворачивай к земле! - отдает он приказ. На небе ни облачка, но Эдвард знает - шторму быть. Они обогнули косу на одном из ближайших островов Багамского архипелага, приближаясь к бухте дикого пляжа, пока не обнаружили очертания разбитого корабля, застрявшего в волнорезах.

- Капитан! Это тот английский военный корабль! - доложили с мачты, и у Тича внутри все затрепетало. Его малыш действительно стал почетным монстром, настоящим морским волком, и «Месть Королевы Анны» проследовала дальше по следу из обломков - прямо в реку, вдалеке которой… - Капитан! Прямо по курсу «Роял Джеймс»!

Ну наконец-то. Они бросили якорь, не подплывая слишком близко, чтобы не сесть на мель, ведь, судя по всему, именно такая участь постигла корабль Боннета. У Эдварда с сердца отлегло. Вот почему его так долго не было - он встрял в засаду, и Эд несколько почувствовал себя виноватым. Плохой был план изначально, но Боннет справился просто удивительно, не считая просадку в самом конце. Его удивительный, потрясающий. Его мужчина, из-за которого Эдвард боялся впервые за долгие годы своей жизни, тревога не покидала даже когда Тич ступил на палубу вместе с парой своих матросов, а следом - тоже самое проделал Иззи. Эд оглянулся по сторонам, оглядывая всех и вся, пока не перебил Таракана, задав вопрос первым:

- Где Стид? - он уже было направился к его каюте, да только чужой голос остановил его.

- Сэр, никто не знает, - и он слышит то ли смешок, то ли какое-то бульканье со стороны Хэндса, который прикрыл рот кулаком, маскируя свои эмоции под кашель. - Его и Хэрриота нет уже сутки, мы не смогли их найти, они будто сквозь землю провалились.

Эдвард приказал всем отправиться на поиски. Надвигался шторм, что смывал любые остатки следов или клочков одежды, да любой зацепки, что могла вывести в нужном направлении. Он задействовал все три команды, направил в пять разных точек, разбредаясь по всей территории. Рубил ебучие джунгли, залезал под каждый блядский камень, осмотрел всю линию побережья. Обещал убить каждого, кто проебется, ставил дедлайны на поиски, требовал от Хэндса не путаться под ебучими ногами с его блядской самодовольной рожей, потому что он не помогает.

- Эд, он наверняка сгинул в море.

- Убери свои руки и направь их на блядские поиски. Или съебись с моих глаз.

Они вышли в город английских переселенцев, и Эдвард не ступил за его границу. Он все еще был в розыске, поэтому ему пришлось довериться своим подчиненным. Пока он рубил шпагой волны, то ли вымещая злость, то ли в надежде вспороть брюхо той акуле, что проглотила Стида, он мысленно молился, что они найдут его и приведут живым и невредимым. Но ливень смывал следы вместе с надеждами. И если он ищет труп после такого урагана, что пытался вырвать пальмы вместе с корнем, то того поглотила морская богиня, утянула на дно прямо в Тартар. Лишь две причины, почему он не рядом. И если это не смерть, значит, это была трусость. И Эдвард вжарил в одного две бутылки рома, лишь бы не думать ни об одной из них. Здесь какая-то ошибка, какая-то постановка, идею которой он просто не прощелкал. Судьба не может быть такой жестокой, чтобы отнять у него Боннета после всего, что произошло. Только не сейчас.

Промокшие пираты вернулись ни с чем, кроме своих грустных уставших лиц. Эд сморщился, достав пушку из кобуры и выстрелил четыре раза: плечо, нога, промах и осечка. Он нервно начал шерубить пистолет, чтобы хоть тот блять слушал его приказы и выполнял положенное, а матросы взмолились, чтобы Черная Борода не устраивал массовой казни. Но на лице Эдварда - гримаса боли, что продолжает отпивать из горла, но ром кончился вместе с терпением, и он откинул бутылку на песок, возвращаясь на «Роял Джеймс».

- Мне жаль, Эд. Но он знал, на что идет, - сипло произносит Хэндс, пока Эдвард в каюте Боннета перебирает его нежные ткани, будто гладит пушистого зверька, успокаивая свой пьяный мозг.

- Он не умер, - Эдвард просто в это не верил. Он не хотел об этом слышать, думать и говорить. Даже дышать в его сторону таким мнением нельзя. Если так неймется высказаться - можете засунуть его в чью-нибудь задницу.

- Допустим. Мне бы тоже не хотелось верить в худшее. Но если он не умер, что тогда? - Иззи подошел к Тичу ближе, поставив новую бутылку рома на стол прямо перед ним.

- Что?

- Тогда он тебя предал.

Слова Хэндса будто под толщей воды, и Эдвард тонул в собственных страхах, что чужой голос формулировал так верно и четко. Опирался на стол, содрогаясь в напряженных лопатках, злой и пьяный, пытающийся устоять на ногах, устоять перед собственными страхами, но голос все молвил.

Испугался предстоящей свадьбы, Эд. Ты же знаешь, это в его духе… Он сбежал от жены в море, лишь бы не быть в браке, так почему с тобой должно было что-то поменяться?

Нет, все не так…

Он изначально лишь хотел использовать тебя, потакал твоим слабостям, делал все, чтобы тебе угодить, но это все ложь. Коварная манипуляция, и он преследовал лишь свои цели.

Заткнись.

Разве неудивительно, что из ваших изначальных планов выгорел только его? Сбежал, никогда не хотел быть твоим. Он хотел быть тобой… И он решил тебя потопить. Все было для этого.

Ты прав. И в этот раз я потоплю его первым.

Было ли это алкогольным безумием или истинной верой, но Эдвард поверил в логику, и его сердце, что так склеивали закатные поцелуи, разлетелось на щепки, защемило, заболело. Он кричал, разбивая бутылку рома, топтал осколки стекла кожаными ботинками, пока Хэндс тихо отходил в тень, чтобы не попасться под горячую руку. Будто призрак, что знал, как работает его подсознание, взвинчивал все мысли, формулировал истины, подменял понятия. Не верь ему, но Эдвард верил. В этом всем был смысл.

- СУКА! - матерился и пиздил мебель, как первое, что было на пути. Рыскал по письменному столу в поисках ебучего дневника, где Стид бы обязательно зафиксировал: «Глава девяносто пять. Про то, как я обвел вокруг носа легендарного пирата Черную Бороду», но вместо этого наткнулся на два экземпляра документа о брачном соглашении, что составил Люций по их просьбе. Агрессия отступила, возвращая в голову холодные нотки осознанности, и рык остался в груди, словно Эдвард проглотил его и запер покрепче. Нет, ничего не откатило назад, но зачем избавляться от богатства, если… Вдумчиво всматривался в буквы, ведь мог читать слишком медленно и по слогам. Взял перо и поставил два крестика за себя и за Боннета, как завершающий штрих их разрушенных отношений. - Погнали на Тортугу, - холодно обратился он к Хэндсу, и по лицу заскользила маниакальная улыбка. - Попиздим с твоими корсарами.

Они вынесли с «Роял Джеймса» все добро: боеприпасы, дорогие одежды, золото. Перенесли все на корабль Черной Бороды, и тот просто ткнул брачным договором в рожу тем, кто хотел воззвать к его разуму. А для особо неуверенных - у него пушка и два кинжала, и бедолаги в лазарете знают, как пьяная пуля рвет мышцы, когда на ее пути несогласные. Никакой демократии в этих водах, оставьте ее пидорасам, что пускают пыль в глаза своими сладкими речами, а потом сбегают с первым попавшемся старпомом. Вот же сука. Видел, что все не просто так, видел эти искорки в глазах и переглядки, ревновал ведь, и надо было слушать внутренний голос, надо было убить Хэрриота еще тогда, выстрелить прямо в его волосатую морду. Общие шуточки у них блять были. Теперь Эдвард знает, против кого был этот крысиный альянс. И, все же, эти мысли были лучше осознания того, что Стид просто мог быть мертв. Или нихера. Эд не знал, он просто ныкался в своей каюте, пока они бесконечно долго плыли с Багам на Тортугу. Нет, путь не долгий, просто ветер не попутный.

Он с головой зарылся в эти мягкие ткани, дышал так прерывисто, в них еще томился запах Стида, смешанный с изысканным парфюмом, и Эдвард чувствовал себя жалким. Брошен и обманут, но все еще зарывается носом в остатки воспоминаний, все еще не может быть полностью собой - тем Черной Бородой, с которого он сместил курс, но в этот раз Иззи точно поставит его голову на место. Надо было слушать его раньше, доверять больше, он ведь видел со стороны все эти сигналы, но Тич попросту ослеп от своих чувств, и вот они нагнули его раком, заставили унизиться и лить слезы прямо в дорогую одежду. В его сердце медленно разрасталась тьма, и пока они всего лишь плыли - он мог почувствовать все оттенки черного, поболтать с каждым бесом, что дразнил его этими бесконечными ошибками. Как он был не прав, как он вел самого себя к погибели, как он давал обещания, которые для этих белых ушей ничего не значили… Демоны шепчут, а перед глазами - закатное солнце, что лижет горизонт в последнем приступе романтики, и волны бушуют, раздевают их обнаженное, подталкивают навстречу, так легко срывая обоюдные стоны. Этот запах соли, эти золотые кудри, что путаются между пальцев, его глаза и грудные вдохи, такие лживые, как у позорной шлюхи, что играет любую роль по заказу. И он видел это высшее общество, не сомневался, что Стид умел во все инструменты. И не мог не любить его, несмотря ни на что. Не мог позволить верить в хорошее, искать дальше, не мог оборачиваться назад, и все равно застрял. Гордость выкручивала душу, приказывала ненавидеть, и Эдвард подчинялся с рабской покорностью, но тело еще помнило мягкость касаний, уши еще транслировали его сладкие вздохи, а нос не мог жить без этого запаха, и это все ненормально. Так не должно было быть, и Эдвард засунул руку в собственные штаны, сжимая вставший член со всхлипом в цветочный халат. Двигал рукой, сжимая сильнее, чтобы было больно, чтобы вытрахать в последний раз эту любовь, выдрочить в скорби по последнему воспоминанию о счастье, что не было предначертано. Как больно и остро. Как одиноко, до мокрых простыней. Какой он горячий. Нет, какой он предатель. Как он шептал ему самое ласковое. Нет, как обманывал всячески, как малолетнего юнца. А ты велся. А теперь - унижай себя, иди на самое дно, потому что все еще любишь, потому что бесследно ничего не проходит. Убей в себе его имя, и губы шепчут несвязные вдохи, пока не слышится дверной скрип. И ему, кажется, все равно. Может, то кривая походка его ночного убийцы, и он наконец-то перестанет мучиться оттого, что не позволяет себе кончить на память о лице своего джентльмена. Может, он наконец-то попадет в ад и отпустит свою совесть, и рука все двигается в штанах, он продолжает изводить себя, не обращая внимания на чужое присутствие. Так хочет кончить, чтобы ни о чем не думать хотя бы пару минут, и не может позволить себе сделать это на Стида Боннета.

- Эдвард… - он слышит голос и продолжает тяжело дышать. Эдвард… - в его голове нотки фальцета, а возле его уха - брутальная хрипота, но он представляет то, что хочет, подменяет понятия пряма с порога. Жмурит глаза, когда чужая рука скидывает ткани с его головы, выдавая на свет мокрое лицо. Кожаная перчатка скользит по щеке, и Эдвард сжимает глаза сильнее, отворачивается лицом прямо в подушку. Каждое прикосновение отпечатывается так, будто он этого не достоин. И никогда больше не хочет никого в своей душе. Шмыгает носом и молчит по-партизански, а рука все ерзает в кожаных брюках. Он не разрешал входить, поэтому не собирался останавливаться ни на секунду в своем самобичевании. Это твои проблемы, Иззи, что ты видишь Черную Бороду таким. Рука отстраняется, и Эдвард подглядывает заплывшим взглядом, видит, как Хэндс зубами стягивает перчатку с пальцев, убирая в задний карман и нависает сверху, дышит прямо в его ухо, так жарко и остро. Чувствует его вытянутый язык совсем на крае, и ерзает, будто пытается зарыться в простынь, мычит сквозь сжатые губы. Пожалуйста, не трогай… Но Тич не озвучивает, а Иззи продолжает, слизывает его соль из уголка глаз, заставляет морщиться в отказе, убивать себя всем происходящем, ведь ему сейчас так важно, чтобы кто-то обнял, прикоснулся, и не важно, кто это будет. Пускай даже Хэндс, который трогал его медленно, будто прицеливаясь к каждому сантиметру кожи, будто ждал, что Эдвард подскочит и ринется резать его глотку, и правильно делал, потому что тот еще не решил, стоила ли игра таких резких действий.

- Что ты делаешь… - тихо спрашивает Тич, чувствуя, как Хэндс расстегивает его кожаные брюки, обдавая подрачивание лишней свободой, словно совесть пришла и разрешила делать все, что вздумается, решила составить компанию во грехе, и Эдвард просто ждал развития, какой-то откровенной точки, когда точно надо было осуществлять некий выбор. Потому что он так не хотел ничего больше решать. Он кончился внутри, его больше нет, и шутки «тук-тук» бессмысленно адресовать к нему - он не знает, что это за звук, он не помнит ни черта о том, что такое быть нормальным. Ведь все происходящее - слишком дико, а потому сильно уместно. Пусть он не суицидник, но умел расправляться с собой разными способами, например, через близость с тем, кого никогда не рассматривал. Эдвард поворачивает голову на своего со-капитана, и слезы вытекают из глаз шустрыми дорожками в бок по переносице.

- Я помогу тебе забыть всех ненужных людей, - говорит Иззи, и Эдвард жалобно выгибает свои брови - как же ты это сделаешь? Это просто невозможно… Его грубая ладонь накрывает руку Тича, и он ведет по члену будто бы за него, и Эдвард тяжело дышит, не размениваясь на стоны, ведь из любовного секса здесь осталась лишь физика, сотканная из запаха Стида. Иззи убирает его руку, касаясь сам, ведет с некими новыми ощущениями, совершенно не так невесомо-ласково, как умела его любовь, и, возможно, так и надо. Перекрыть его касания чужим телом, чтобы забывалось скорее, но память коварно цепляется за эти контуры губ, столь отчетливые, и Эдвард переворачивается на спину, внимательно наблюдая за тем, как Иззи дышит через свой полу открытый рот. Не видел его таким, никогда не представлял, что будут соприкасаться телами не в битве, что он так маниакально-возбужденно будет вести по его члену, застывая своим взглядом. А Эдвард лежит, будто мертвый, не позволяет и не отстраняется при этом, прикрывает глаза и представляет себе картинки из его вечного лета, шепот и возгласы, его помощь и чуткость, чувствует, как рука Иззи ускоряется, и тихо мычит. Его пальцы в его длинных волосах, сжимают чуть больно, и так было правильно и нужно, и Тич поддается бедрами, слыша его шепот прямо у своих губ. - Как же долго я ждал этого, Эд… - и Хэндс размашисто накрывает его губы со всем покалыванием выверенной бородки, а у Тича будто нет сил отвечать ему взаимностью, как никому в этом мире. Грубый привкус алкоголя и табака, что смешались между их ртами, и Эдвард резко открывает глаза, смотрит прямо в это строгое лицо с подрумянившейся кожей, пытается ласково отстранить его ладонями за плечи, а он все зацеловывает, ползет своими губами по шее.

- Иззи, хватит, - хрипло говорит он, а Хэндс оттягивает ворот его рубашки, скользит своим острым языком по татуировке орла. Эд сжимает его кожаную куртку на плечах, резко отстраняя от себя, смотрит внимательно. - Я говорю «хватит», - вытягивает брови настоятельно и не агрессивно, смотрит своим пронзительным, чтобы до его со-капитана дошло, что не время и не место. И что он совсем не тот человек, с кем стоило бы искать утешения. Хэндс отпускает его член и выпрямляется в сидячем на краю кровати. Вытирает ладонью свои мокрые губы и оттягивает края куртки, выпрямляя по швам свою форму мужчины в черном. Эд смотрит с сожалением, криво улыбаясь вовсе не от позитива, но Хэндс не смотрит в его лицо. Потому что обещал? Или потому что этот метод попросту не работал? Или потому что он вновь разбит в сопли и не хотел участвовать в некрофилии ни по одну сторону…

- Мы прибудем через полчаса, - говорит он, размеренным скрипучим шагом уходя восвояси. Эдвард провожал его кривую походку и медленно выдохнул, пряча свой упавший член обратно в штаны. Он вытрет свои слезы о кружевные ткани и рано или поздно приведет себя в порядок. Будет играть роль Черной Бороды, пока не сдохнет. Может, действительно стоило задуматься о том, чего он еще никогда не пробовал.

- Надо поговорить, - говорит Хэрриетт, - сэр Томас.

И Стид начинает понимать.
Нет, Стид начинает - вспоминать...

Как от англичан удирали сквозь дикий пляж, джунгли и береговую охрану на границе населенного пункта. Треуголки офицеров и униформа, что висела на крюках и которую Стид ошибочно принял за чужую (так и было, по сути), подумав, что они все же не смогли уйти от погони - была их с Хэрриотом формой. И Стид надел шляпу на голову, откланялся хозяевам дома с вежливой интеллигентной улыбкой и вышел в сени, плотно закрыв за собою дверь. И тут же развернулся, подпер ее спиной и тихо воскликнул, взглянул на Дэвида с неподдельным ужасом осознания:

- Мы - королевский морфлот?

Хэрриот кивает, надевает на плечи темно-синий китель, и Стид видит на нем пуговицы лейтенанта, а на крюке у двери - на кителе эполеты капитана третьего ранга. Надо же, как мило распределились, не совещаясь. Очень умно со стороны Дэвида отдать капитанскую форму - пиратскому капитану, но и еще, конечно, то, что из них двоих на старший офицерский состав по выправке мог тянуть только Стид Боннет. Хотя Дэвид неплохо справлялся с мундиром, и об этом Стид обязательно спросит, но не сейчас.

Конкретно сейчас в голове только одно ужасающее осознание жопы, в которой оказались. Стид не глупый, вот и не распыляется на ненужные вопросы, сходу спрашивая о самом важном:

- Сколько мы здесь находимся? - Потому что судя по его физическому состоянию, явно не обещанные Эдварду Тичу сутки. У Боннета начинался мандраж.

- Пять дней, капитан...

А, может, и настоящая горячка.

- Нет! - Восклинул он громче и вцепился пальцами в ручку двери до побелевших костяшек. Затараторил, бледнея: - Нет-нет-нет... - и его повело, рана заныла и начала тянуть Боннета ко дну, и Дэвид подскачил к нему, подхватил под руки и, приговаривая что-то ободрительное, что Стид уже не слышал из-за сильного шума в ушах, словно бы он ушел под воду на несколько метров и у него истощились запасы кислорода в легких, дотащил до скамейки, придержал за плечи и присел перед капитаном на корточки.

- Ты в порядке? Эй, Стид, пожалуйста, взгляни на меня! - Хэрриэт пощелкал пальцами перед лицом Боннета, и капитан, наконец, сфокусировался на бородатом лице. Увы, это была не борода, которую он хотел бы видеть перед собой, но и эта, впрочем, была не так бесполезна, как показалось на первый взгляд. Дэвид доказывал это рассказом, который Стид теперь слушал очень внимательно: - Тебя ранили в бедро, рана очень гноилась, но все прошло, и ампутировать ногу не придется. Но ты долго боролся с лихорадкой, бредил, но я все время был рядом и следил, чтобы ты не умер. Рана была не тяжелой, но в нее попала щепка из джунглей, и пришлось изрядно попотеть, чтобы вынуть ее.

- Так ты что ж, и медик? - Спросил, наконец, Стид и посмотрел на Дэвида с непониманием, но затем - уважением, которое он неожиданно зарабатывал каждым поступком, что заменял по полезности в целом всю команду за исключением пары человек с узкой специализацийе (кок, ассассин и писарь, если уж совсем честно).

- В армии изучал. Но это так, поверхностно. Что?.. Ну да, в армии. Я служил на флоте, но правда, так и не дорос до... - похлопал себя по пуговице пальцами и ухмыльнулся: - ..лейтенанта. Знаешь, быть вечным матросом с моими талантами было ужасно нечестным и дешевым. Но видно пират из меня так себе.

- Зато великолепный помощник, Дэвид. - Стид опустил руку на его плечо и благодарно пожал его, поджав тонкие губы в полуулыбке. - Спасибо тебе.

Стид недолго улыбался, как и не стал дальше размышлять о важности этого персонажа в команде. Он опустил взгляд, но не руку, и, кажется, вцепился в плечо от внутренних противоречий, захвативших нутро в тиски тревожности, и думал о том, что же сейчас делает Эд и почему никто не пришел за ними. И пришли ли? Конечно, было несложно догадаться, о ком думал Боннет в данный момент - вся команда знала о будущем мателотаже двух капитанов и их большой и чистой... да, любви. Стид верил в это! Просто они не успели друг другу об этом сказать, но обязательно должны были. Если бы встретились. Его мысли были обращены к Эду, и, конечно, талантливый Хэрриет уловил и это изменение во взгляде капитана:

- Они ушли, капитан. Пираты. На берегу никого нет. Мы совсем одни.

- Ч-что? - Переспросил, не веря своим ушам. привычно засуетился, заерзав на месте: - В каком смысле ушли? Откуда тебе знать? - Стид немного раздраженно отшатнулся, стукнувшись лопатками о стену. Уставился на Хэрриета с возмущением. Его наверно тоже ранило - по голове, например. Их никто не мог бросить! Эдвард бы не стал...

- Кто-то приходил спрашивать о нас пару дней назад. Не из наших. Не представились, но спрашивали про пиратов, которые удрали с поля боя, перебив охрану, и сказали, что на берегу никого и "Роял Джеймс" разграблен. Хозяева подумали, что это пираты, а я думаю, это были британцы. Они ведь знали, что нам с острова некуда бежать. Ты был слишком слаб, чтобы принять решение, а я не рискнул рисковать нашими жизнями, чтобы узнать, кто там, да еще и без оружия. Нас могли убить на месте без следствия. В любом случае, Джонсы нас не сдали. И ты смог прийти в себя.

Стид в траурном молчании поднялся с места, превозмогая болевые на месте раны. Отвернулся от Хэрриета тем боком и запустил руку под рубашку, нащупывая шрам. Дотронулся до шва и торчащих ниток. Чуть надавил на рану, дернув носиком от боли, но не почувствовал ее в той же мере, что болело сердце. Он надавил больнее. Чувствительность не помогала переключиться с тупой обиды, которой не хотелось верить.

Нет, это же невозможно. Его капитан скорее вырезал бы целую деревню, чтобы отыскать Стида Боннета! Каждый дом бы в округе перевернул. Сука! Гребанные англичане, гребанные испанцы - все эти мудаки, которые мешают им быть счастливыми. И гребанный Эдвард Тич, что бы с ним ни случилось! Стид найдет его и спросит, что за хуйня произошла. Нагонит, даже если надо будет поднять весь архипелаг с ног на голову.

Стид прошел к форме, вернулся к лавке и бросил на нее вещи. Присел снова, вытянул поочередно ноги, агрессивно надевая на них чулки, и даже не заметил, как Дэвид отошел в тень, чтобы не мешать ему, и из вежливости поднял взгляд в потолок. Всего этого разъяренный (внутри) Стид Боннет точно не заметил.

В конце концов, что Дэвид Хэрриот за эти пять дней не видел?

Стиду так плевать на стыд и вот это вот все джентльменское, ведь он буквально - был с голой жопой: на полу во время "операции", если буквально, и без корабля и команды, если фигурально. Да он просто неудачник, и если так, то Хэрриот - абсолютно такой же. Контрабандист, умеющий перешивать людей и чинить корабли.

Какой-то рандомный чувак с захваченного "Авантюриста" спас его ебанную жизнь несколько раз, пока жених свалил за тридевять земель и семь морей!

Какие-то левые люди принимают их в своем доме, а с командой хрен знает, что и где - вероятно, сами и обнесли "Роял Джеймс", как типичные крысы. Пираты... что с них взять!

- Знаешь... похоже, мы с тобой и впрямь два безумца, что решили менять мир. - Начал Стид с ледяным спокойствием, разбавленным только горечью обиды за предательства всех и вся. Пока одевался, застегивая все пуговички и оправляя складки на белых бриджах, приговаривал: - Решили сбежать от старой жизни - ты стал контрабандистом, я пиратом. Оба - неудачники, но! Мы живы. Пока что живы. Благодаря тебе, Хэрриот, - Стид ткнул ему пальцем в грудь, поравнявшись со старпомом уже почти одетый, не хватало разве что шляпы: - И тому, что мне тебе вообще ничего не нужно объяснять. Мы хотели приключений - и вот они. Скажи мне, Дэвид Хэрриот, ты все еще признаешь меня своим капитаном? - Величественность этого момента можно было бы подать вместо праздничного торта со свечами, а в этой форме Боннет смотрелся явно пиздаче самого адмирала.

- Да, капитан, я готов. - Так же одухотворенно отвечает Дэвид и громко сглатывает комок.

Стид взял саблю (кажется, единственную, которую они смогли унести из джунглей) и с лязгом вставил в ножны, и торжественно произнес:

- В таком случае, я назначаю тебя моим лейтенантом.

И вроде бы ерунда, но контрабандист и старпом 2в1 просиял, обрадовавшись символичному повышению.

- Капитан! Для меня честь... служить под вашим командованием! - Его низкий, хриплый баритон разбился об эполет капитана третьего ранга. Стид приобнял его за плечи, отвечая на порыв с каким-то совершенно подавленным чувством, и немного задержался так, пытаясь из последних сил удержать маску уверенности в себе, а не грустного щенка, которому сломали лапку. Почувствовал, как Дэвид мягко похлопал его по лопатке, и услышал еще более тихое: - Мне очень жаль.

Как будто бы они знали, за что извиняется Хэрриот. Или за кого. Стид отстранился и, вежливо улыбнувшись, спрятал взгляд в треуголке, а затем надел ее на голову. Шмыгнул носом и развел руками:

- Отлично. План следующий: под вот этим видом покидаем город, берем припасы, тырим флаг с потопленного судна и выходим в море. Наша цель - провиант и какие-нибудь лохи, которые торгуют четками. Чем угодно. А потом ищем Черную Бороду. Все ясно? - Стид горделиво вздернул нос, чтобы посмотреть на Дэвида как бы свысока.

И тот кивнул. И так как он был понятливым малым, то не задал тупых вопросов, как засыпали бы его вопросами все члены команды. Божечки, да без него Стид Боннет точно сдох бы. Но то было и прошло, а сейчас надо идти.

- Ты точно хорошо себя чувствуешь? - Поинтересовался, указав пальцем на рану.

Стид отмахнулся:

- Некогда. Затянется по пути.

И они вышли обратно к хозяевам, поблагодарили за теплый прием. Вышли во двор. Мистер Джонс оказался приятным фермером, который действительно очень тревожился появлением на пороге чужаков, но не выдал защитников короны. Такой молодец мистер Джонс. Стид протянул ему руку в перчатке, чуть розоватой от смывшейся крови (вероятно, их форму почистила миссис Джонс) и сказал:

- Спасибо вам за кров и убежище, мистер Джонс. Корона этого не забудет! - и был так серьезен, что Джонс по-дурацки приосанился и заулыбался счастливо, словно прикоснулся к небожителю. Но эта игра была понятна Стиду Боннету от и до - простые люди все хотели одного, или того же, что и Стид, подаваясь в пираты - они хотели признания. И денег. Но у моряков денег не было, а у короля были - и Стид бессовестно сжал руку с обещанием: - Англия пришлет вам благодарственное письмо и вознаграждение. Ваша помощь неоценима. Мы не забудем вашей доброты. Это вероломное преступление пиратов дойдет до самого короля Георга! И ваше мужество и содействие не останется забытым, даю вам слово офицера.

- Ох! Капитан Томас, ну что вы! - И он раскланялся в благодарностях и смущении, и Стид слушал, а он увлекался, чувствуя еще больше внимания, и сказал: - Может, нужно что-то еще? У нас с Мэри, - а ну да, конечно, ее зовут именно так, - ничего почти нет, но если мы можем помочь...

- Пожалуй, да, можете.

От этого наглого согласия Боннета у Хэрриета полезли глаза на лоб, и он обернулся на капитана, а тот продолжил с очаровательной улыбкой, невзирая на разочарованное удивление бедного фермера, не ожидавшего от чопорного англичанина согласия:

- Вашу козочку. Нас ограбили, а моряки должны питаться хотя бы молоком, пока мы не доберемся за провизией к ставке веховного командования.

И вот, они втроем - два пирата в форме британского морфлота  и коза с колокольчиком на шее, ступают на борт "Роял Джеймса", и Боннет смачно выругивается матом, обнаружив пустые запасы всего его нажитого непосильным трудом. Из темных углов лезут крысы. То есть, писклявый голос Люци из тайной гардеробной:

- Капитан, это вы?..

Стид шарахается в сторону от страха, но тут же приходит в себя и спешно подходит к проему, открывает комнату и выпускает некоторых людей из своей команды. Вот это сюрприз. Люци отвечает до того, как Стид озвучит вопрос:

- Мы прятались от англичан. И от полиции. Они же не знают про тайную гардеробную.

- Где остальные? - Спрашивает Боннет с отеческим волнением.

- Остальных забрал Черная Борода... - видно и слышно было, как Люци боялся это говорить.

- Но зачем? То есть... Эд был здесь? - Стид просиял на мгновение, но тут же погас, поняв, почему капитан не здесь. Не хотел думать об этом и приходить к выводу, но Люци взял на себя эту смелость - разбить капитану сердце.

- Был. Долго искал вас с Хэрриотом, злился, порубил джунгли, потом забрал Олу, Джима и прочих, оставил только нас, и еще... забрал все, кроме пушек. Но ядра и порох - все пропало.

- Какого х...

- Брачный договор. - В голосе Люци сталь, и эта сталь направлена в адрес сбежавшего.

- Но мы не подписывали его. Еще не успели.. - наивный, наивный Стид. Сердечко делает - бух! Когда Люци говорит, что он подделал подпись Стида и забрал все на законных основаниях, включая команду. Стид покачал головой в отрицании, закрыл руками лицо и отошел к столу, увидев на нем только пятна чернил и брошенное перо. Ни договора, ни монет.

Эд... кинул его? Или это Боннет - подвел его?

- Капитан, что мы делаем? И почему вы в английской форме?

Стид поводит челюстью, справляется с болью, и поворачивается к команде.

- Надрать задницу Черной Бороде. Остальное вам объяснит лейтенант Хэрриот. Теперь все вопросы сначала через него, а затем только - в мои уши. Понятно? - вот так Стид превращался в строгого родителя и серьезного пирата.

- Он теперь ваш заместитель?

Стид упирает руки в бока и воинственно (ревниво) заявляет:

- Со-капитан.

Они нагоняют в бухте сразу флеш-рояль из кораблей. Два испанских и два бывших из флотилии пиратских. Запросы в космос, видимо, отвечают вниманием, раз они пересекаются так быстро. Пришлось сделать крюк до первой локации, куда отправился "Месть королевы Анны", или что успели услышать последнего члены экипажа. А вот дальше - сарафанные слухи. По головам и трупам прошел бы, чтобы прижать к стене и потребовать объяснений от своего жениха. Но обходится без потерь. Рана уже не доставляет дискомфорта до востребования (не трогай - не болит, отлично, жить можно), так что Стид легко перебирается на судно. 

- Эд! Эд! - Кричит Стид, но капитан не реагирует, увлеченно уничтожая все вокруг. Ну уж нет. Игнорировать себя не позволит. Делает выстрел в небо и рявкает: - Эдврд, мать твою, Тич!

Они договорились с корсарами на приемлемые доли, чтобы сопровождение не шло рядом с испанскими галеонами. Эдварда не особо парило поведение Иззи, ведь, в конечном итоге, внешне ничего не поменялось, и он просто вернулся в свой статус кво, играя настоящего профессионала. Он не задумывался о том, чего Хэндс ждал от него - его мозг просто не мог обрабатывать эту лишнюю информацию. В его голове лишь две основные мысли - смерть или предательство - и тысячи ветвей, что вытекали из двух этих параллельных вариантов. Разгромить испанцев - почти такая же отличная идея, как не просыхать все эти дни. Кровь и пепел стирают любые переживания, чистят голову, как и нескончаемые запасы рома и этого жгучего аристократского бренди, будто в первую очередь Тич хотел выпить остатки своей былой любви. Возможно, он действительно вложится в революцию, просто чтобы начать одну большую войну, в которой нет места сантиментам и состраданию, где просто делаешь то, что видишь, идешь к определенной цели. Не потому что веришь в нее, а потому что так проще жить дальше. Сколько потребуется? Год? Три? Этого должно быть достаточно, чтобы превратиться в старика, полного сожалений о прошлом, но который уже не помнит ни цвета его глаз, ни каких-то подробностей, скрываемые одеждами. Больше никакой любви, больше никакого Стида Боннета. Его рвало на части, но он решил это прочно. Еще глоток бренди из горла, и губы сжимаются в шипении. Сладко и терпко, как все его ложные ожидания. Напиток под стать сезону и настроению.

Они выдвинулись после заката, когда Эдвард приказал матросам потушить весь свет на борту корабля, и они погрузились в кромешную тьму, будто призраки. Он собственноручно встал за штурвал, меняя шпаги с бутылкой раз в пять минут, ориентируясь будто лишь на нюх, как настоящий морской волк. Команда замерла, каждый на своем месте, этой беспробудной ночью не видно ни черта - облака застилали луну и звезды, и один неверный шаг может оказаться выходом за борт. Моряки перешептывались между собой о полоумии своего капитана, и некоторые получили смачную затрещину от боцмана - шуметь запрещалось.

Вдалеке - яркие огни медленно идущих испанских суден. Время ловить сладкие сны, и нужно лишь устранить смотровых, чтобы перерезать глотки трем командам по очереди. Испанские галеоны - настоящие красавцы, будоражат своей статикой и количеством наемных рабочих, но план Эдварда идеален. Они спустят шлюпки на воду, подберутся вплавь. Для этой задачи хватит по десять головорезов на каждую цель, чтобы выбить смотровых и спустится в трюмы. Кажется очень легким, но нужно сделать все вовремя - не выйти в зону видимости, потому что иначе - придется отстреливаться. И хоть пушки, ядра и маневренность перевозчиков - это просто издевательство над искусством кораблестроения, от испанцев всегда можно было ждать чего угодно. Но Эду скучно. Он знает, что все пройдет гладко, ведь кому не везет в любви, тот ахренительно умеет собирать морские победы. Чтобы там команда себе не нафантазировала.

Пьяные пальцы соскальзывают со стекла, и бутылка бренди летит вниз, с треском разбиваясь о палубу. Блять.

- Все наверх! Свистать всех наверх! - послышалась команда, эхом раздающаяся по морской глади, затем еще одна на втором судне и, наконец-то, все три испанских галеона начали просыпаться.

- Что будем делать, капитан? - встревоженно спросил Клык, явно напрягаясь оттого, что все пошло не по плану, и Тич несколько пьяно качнулся.

- Зажигайте огни, заряжайте пушки и тащи сюда штурмана, - Эд хлопнул здоровяка по плечу, пьяной походкой спускаясь к палубе под возгласы Клыка, передающего его команды. С каждым шагом по ступеньке вокруг зажигались факелы, а он направился к краю борта, за который чуть не выпал, чтобы передать Иззи сигналы маневров.

- Право руля!

«Месть королевы Анны» и «Авантюрист» разошлись в разные стороны, чтобы сделать дугу, но испанцы быстро просекли фишку, что пираты хотят окружить их с двух сторон, зажав третий корабль посередине, поэтому двинулись навстречу. Матюкнувшись, Эдвард икнул и в самый последний момент развернул корабль, заходя с Авантюристом в шахматном порядке и начиная обстрел центрового испанца, несмотря на то, что два других галеона активно выбивали из них всю дурь. Если шалость удасться, им даже ремонт не понадобится - купят себе новый флот, однако с каждой тряской и щепкой, Эдварду плакать хотелось оттого, как больно его драгоценной Аннушке. Все же, этот корабль значил для него все. Но, возможно, стоило пересмотреть и эту свою привязанность. По завершению своего плана возьмет новое судно и умчит в Китай, как давно хотел. Надо же когда-то начинать исполнять свои мечты и жить для себя, никакая компания этого ведь сделать не позволит.

Они потопили галеон в середине, и Эдвард сквозь вспышки и взрывы услышал ор Иззи, напоминающее чем-то «Эд, ну какого хрена?!» (либо он так себе придумал). Развернулся к его кораблю и развел руки в стороны, чуть покосившись. Какая разница? Подумаешь, один золотой корабль потопили. Есть еще два, и они начинают абордаж.

Лезть пьяным в драку - это не ново. Бухой Эдвард стоит десяти сонных матросов, у которых еще молоко на губах для войнушек не обсохло. Перед глазами периодически расплывались очертания, и Тичу казалось, что он дерется сразу с троими, но на деле - глаза обманывали, но ему все равно удавалось проливать реки крови с яркими животными возгласами. Он впал в режим берсерка, который, правда, мог рыгнуть во время очередной расправы, но все равно был очень устрашающим. Был собой. Вновь наводил страх и ужас даже на своих, и ни один пират в черном не рискнул биться рядом - его рука била наотмашь в разные стороны, а пули часто летели мимо, зато заставляли каждого пригнуть свою голову.

- Там еще корабль! Капитан! Там корабль! - он слышит чей-то крик и не понимает, о каком корабле речь да и о каком капитане, он пытается достать свою шпагу из брюха развалившегося испанца, отшатываясь на пару шагов назад. Он ни черта не видел, тем более какой-то корабль, да ему и некогда, он в моменте и в ресурсе. Еще корабль? Его хватит на всех. И в какой-то момент, оборачиваясь, будто на что-то знакомое, будто его вело шестое чувство и интуиция, во всей неразберихе крови и огней, он видит расплывчатую фигуру английского капитана, хмурясь и удивляясь. Выстрел небо и его имя в воздухе. Нехорошо, что он допился до глюков, но раздвоенный силуэт постепенно собирался в единое целое, и он медленно в развалку шагал навстречу, скребя кончиком лезвия по деревянным доскам, пока не узнал лицо стоящего.

И правда видится нечисть. Сам призрак из тайника Деви Джонса.

Он надвигается на этот английский мундир, хватая шпагу крепче, будто слегка подбрасывая в собственной ладони, но слышит шаги по правой стороне, и оружие пронзает тело испанца, падая с трупом на пол. Эдвард достает кинжал и подбегает к своей цели, хватая ткань за грудь и приставляя нож прямо к шее. Его губы дергаются, его ноздри едва не полыхают огнем, его взгляд смотрит прямо в это добродушное приветствие зеленых глаз, и вечер нихрена не добрый. Он впечатывает в мачту Стида Боннета, так, чтобы затылком о древесину, с чувством всего, что он испытывал по поводу его возвращения не с того света. Под рукой его физическое тело, значит, щипать не надо, чтобы Эд проснулся. Оглядывает его синюю одежду, и пьяный мозг умеет складывать дважды два.

- Предатель, - шипит он, полный злобы и ненависти, готовый разорвать его на куски здесь и сейчас, и его рука отстраняет кинжал в замахе, чтобы бить сразу и прямо в сердце, но вспарывает горло тому бедолаге, кто решил рискнуть атаковать его со спины. Его тысяча чертей в алкогольной гонке нисколько не умаляют кровожадных реакций. И если бы испанцы читали чуть больше английских книжек, то знали бы, что у Черной Бороды дохрена оружия и сноровки. Меньше, чем рисуют в иллюстрациях, но ему хватит, чтобы зарубить каждого. Он оглядывает, как из моряка хлещет кровь, как он пытается закрыть шею руками, падая на колени. Слышит лепет Боннета, и его голос режет уши, взводит слишком сильно, заставляет все лицо скрючиться в отрицании его гребанного возвращения в его жизнь. Он рычит подбитым зверем, снова приставляя нож к его лицу, аккурат касаясь острым окровавленным концам его подбородка. - Нихрена… - шипит он прямо в его лицо. - Ты бросил меня. Второй раз блять бросил. Я предложил тебе все, что имел сам. Мне блять интересно, что у Хэрриота было такое, чего ты не мог взять у меня, м?! Хуй побольше? Или местечко у королевской задницы? - и Эдвард дернул его за форму на себя, а затем пнул ногой очередного надвигающегося испанца, посмотрев на него самым безумным взглядом, что тот пауком отполз назад. Нет, не испанец вызвал такую реакцию. Ебучий Стид Боннет. Все всегда о нем. Эд смотрит на него, будто в бездну, и не узнает этого лица, которое так отчаянно зацеловывал, которое хотел трогать и видеть каждый день до конца своей жизни. Он наступает ближе, придавливая всем своим весом его тело, вжимая острие в его кожу, чтобы говорить было тяжелее, но Стид такой упорный, что бесит. Тич слушает его красноречие и старается не плыть, мотает головой, желая стряхнуть его слова с собственных ушей, и его злоба меняется на лице гримасой дикой боли. Больше никогда не верить Стиду Боннету, он зарекся и обещал себе. Он будет верить Иззи Хэндсу, несмотря на его фриковые наклонности, но который всегда знает, у чьей ноги его место, который всегда на его стороне и не выбирает никого лишнего. Не вызывает сомнений в том, что здесь будут какие-то третьи уловки.

Так почему его уверенная рука дрожит и не бьет? Почему лицо так содрогается, а он не в силах принять однозначное решение? Почему Стид сделал это с ним? Где он так ошибся…

Ведь было всего два логичных варианта, и уши Эдварда наливаются красным от альтернативы, которую не смог сгенерировать его мозг тогда, в отчаянных попытках лупить лезвием волны в поисках найти его труп, погребенный под морскими просторами. В его руках аристократ будто не боится смерти, тянется всей своей мимикой ближе к его лицу, обдает своим дыханием, таким знакомым, щебечет губами, на которых Эдвард невольно фокусируется и медленно поднимает глаза в зеркало души в поисках истины. Его пьяные шестеренки начали работать, отряхиваясь от пыли и ржавчины, а эти зеленые глаза говорили правду, и острый кинжал медленно отстранялся от лица Стида, а хватка Эдварда постепенно становилась лишь касанием к его взволнованной груди.

⁃ Это неправда, - жалобно тянет он, будто страшный злой волк вмиг обернулся маленьким мальчиком. - Я тебе не верю, - но его голос сам обманывает, искренне просит еще этой правдоподобной лжи, чтобы он окончательно понял, каким был идиотом. Он же мог убить его сразу на месте, оставив на веру лишь свои теории, лишив дыхания его потрясающую сексуальную грудь. Эдвард мог все. Мог зайти тогда далеко в своей каюте под прикосновениями Иззи, если бы решил ответить взаимностью и дать шанс новой истории, если бы только не прощался со старыми так долго. - Почему… почему ты в этой одежде? - он уже отвечал на это, но Эд задает вопрос снова, словно не уловил, словно сейчас Стид скажет что-то другое и наконец-то он поймает его на лжи. Ведет рукой ласково по его груди, немного гладит пальцами, словно извиняясь за удар о мачту. - А Хэрриот? Он же сдох? - совсем насупился он и, нет, он вовсе не ревновал, хотя без этого бородатого бомжа на судне было бы куда легче. И с каждым чужим словом, его агрессия будто растворяется в ночи. Когда монстр - не монстр? Когда его любят.

Они оба два такие «Это ты?» - «Да!» - «Господи, серьезно, это ты?!» - да вы слепые что ли? Эдвард то и делал, что переодел изумленные глазки со Стида на Элеонору, но понимал, что те говорят на аристократическом, а потому ему было интереснее слушать детали, нежели вникать. Смолл ток на светском обществе у него уже был, как и попытки в интеллектуальный юмор на тему каннибализма, а вот тет-а-тетику, который тут, похоже, намечался, не хватало рыбных закусок. И если Боннет возмужал (Эдварду сложно оценить, вроде как был мужчиной с первой встречи, так и остался), то видимо за счет яиц Тича, который тот ему щедро подарил! Общение с сексуальной особой, конечно, прекрасно, но какого хрена Стид добровольно сдался властям?! Что-то не пахнет здесь угрозой его смерти, чтобы поступок можно было хоть как-то логически обосновать. Но да, конечно, поделитесь моментами из жизни, вы же так давно не виделись, Эдвард все понимал как никто. Вытянул ноги сильнее, закинул руки за затылок да смотрит это представление «Стид Боннет в условиях красивой женщины». Мерзавец. Даже оттенок загара точь-в-точь! Эд в наглую ухмылялся сам себе, но одноклассников так несло в дебри достижений, что вряд ли на него кто-то обратил внимание.

А потом Стид начал рассказывать за свою жизнь, и Тич поерзал на койке, мол, теперь лежит по представительнее. А то все же муж, не хотел сойти за хама, надо соответствовать. А Боннет ласково проскальзывает тему их отношений, и Тич хмурится на него - а меня показать?! меня покажи!!1 Про первый брак сказал с легкостью, морской ты чертила. Ну, ладно, все было фальшивым, но можно было бы обозначить «вместе» или там, ну, статус «все сложно». То, что Тич - легенда, это он и так ото всех слышит.

- Ты всегда был таким классным парнем, Стид!

Оооо, она его хочет. Эдвард поджал губы и такой в мыслях: не ржать, не ржать. Стид вообще выкупает это? Да она готова кошкой просочиться сквозь эти прутья и задрать свою пышную юбку, невзирая на наличие почти умирающего (он утрировал, конечно) пирата. Вообще гордился своим джентльменом, он на верном пути к славе. Помнил, когда был моложе и роскошнее телом, но только набирал обороты в своих грозных приключениях: можно было высадиться в любом порту и получить любую женщину за бесплатно, лишь за шанс прикоснуться к революционному харизматику, что так легендарно расправляется с англичанами, так еще и баблишко при себе имеет.

- Оу, и косячок бы не помешал обезбола ради, - в последний момент добавил Эдвард, мило улыбнувшись и скользя взглядом по руке Стида, что сжимала ее рукав. Боже, да там химия прямо таки хлестала. Между ними тоже такие же искры, ну, чисто со стороны?

- Помогу, чем смогу, - мягко улыбнулась Элеонора, и Эдвард загадочно помахал ей ладошкой, перебирая пальцами в воздухе, достаточно долго провожая взглядом ее уходящий зад на звонких каблучках, пока в темнице не воцарилась тишина. - Ти всегда бил таким классным парнем, Стииид, - манерно-женственно произнес Эдвард, кладя свою ладонь себе на грудь и томно вздыхая с добродушным смешком. - Хер его знает, как мы здесь очутились, но, похоже, виселица нам не светит, - он заулыбался еще шире, вот только у Боннета лицо, полное непонимания. - От того, чтобы закинуть ноги тебе на плечи, ее сдерживала только решетка, - он выразительно выгнул брови. - Вы уже трахались? - кажется, его лицо сейчас треснет, на столько было интересно все происходящее. Он бы даже посмотрел на них, это ведь как живая порнография, вовсе не в статичных картинках японских художников, чистый секс. К тому же, Эд даже не предполагал, как выглядит жена Боннета, но вот Элеонора, ох. Чисто blackbeard team. Но Стид в отрицалове, и это упущение. С другой стороны, даже лучше для плана. Он отлижет ей влажную киску, а она с радостью откроет двери камеры - бинго. - А по мне она ооооочень в твоем вкусе, - по-мужлански поддавливал Эдвард, и Боннет так заводился с пол оборота, что ну просто прелесть. Вообще шок-контент, конечно, что этот ходячий секс с золотистыми кудряшками трахался лишь с двумя людьми, с одним из которых - по божьему велению. - Ты же почти девственник в свои… а сколько тебе лет?

Да, вот такие вам вопросы после неудавшейся свадьбы. Вообще Эдварду было пофиг, хоть 69. Вообще отличное число, они с Элеонорой могли бы его вполне воплотить в физическое. И пока Тич воодушевлялся все больше, распаляясь в своих визуальных представлениях, Боннет, кажется, краснел и обижался, и Эду это было несколько непонятно - он же ведь о хорошем. Но твою ж мать, эти насупившиеся губки смотрелись лишь милее на его лице. Раунд, походу, еще совсем не окончен.

- И даже не представлял? - легко пнул его ножкой. - И не дрочил? - смотрит на него так, мол, «ну признайся мне, ну ведь было же что-то». Не могла его сексуальность обойти стороной этот природный магнетизм, в Тича же он угодил прямиком в сердечко, а тут социально приемлемая особь с шикарными грудями, наверняка вкусно пахла и, возможно, была гладкой вообще везде (аристократы такие странные). - Ооооох, - протянул он хрипловато, падая головой на подушку, добившись хоть какого-то горячего момента. - Я теперь не могу не представлять, как ты мальчишкой дрочил на нее, - ну а что? Стид знал, кому говорил «да» на предложение мателотажа. - Такой, выбегал куда-нибудь к амбарам или деревенским стогам сена, в пригороде сумерки, у нее там всякие цветочки в волосах… Да что?! У меня тоже была такая типа первой любви, Сюзанна, очень утонченная блондинка, - и не сдержался от смеха. Боннет смутился так, что его краснота скоро выйдет из-за краев. Такой милый глупыш, было бы из-за чего. Думал, что Эдвард над ним издевался, а тот смотрел влюбленно, ведь… - Ни в коем разе))))

Он все же настоял на том, чтобы Стид рассказал о случившимся, ведь последнее, что он помнил - момент, как отключился на испанском судне, утопающий в его объятиях и лице, полным страха. Никогда бы больше не видел это выражение, лучше будет представлять, как он дрочит на Элеонору. Или как Элеонора дрочит ему. И, получается, что Боннет спас его задницу, так еще и самоотверженно разделил участь, так глупо и беспечно. Ведь лучше бы оставил в камере, вызволил бы его извне, оставив им обоим хотя бы какой-то мнимый первоначальный шанс на лучшее будущее. Если бы Тич был в сознании - он бы ударил его за этот идиотский поступок, чтобы голову подправить, но сейчас злиться не было никакого смысла. Что сделано, то сделано. И Эдвард был счастлив, что Стид рядом. Даже, если это последние дни, когда им дозволено улыбаться друг другу и тонуть в бесконечной нежности. К тому же, если говорить о событиях прошлого, Тича все-таки волновал совершенно другой вопрос:

- Так ты дрочил или нет?

Ну вот. Опять обиделся. Опять рассмешил своей искренной непосредственностью. И Эдвард ласково погладил его по ноге, двигаясь к стенке и предлагая поспать с ним. Утро вечера мудренее, как говорят деды, может, они еще выберутся живыми и относительно целыми.

Он обнял его со спины, ерзая и устраиваясь поудобнее, носом и губами касаясь его шеи сзади аккурат под линией волос. Боже, это так притягивало его, что он готов мириться с неудобными спальными условиями, лишь бы прижимать его за грудь крепче к своему телу, чтобы не свалился с края. В темнице потушен свет и объявлен отбой. Время для того, чтобы перейти на шепот.

- На нас наложено проклятье односпальных кроватей, - заметил Эдвард, зарываясь носом еще больше в его шею, от которой пахло солью и металлом, никаких ноток привычной лаванды, запах настоящего «возмужавшего». Его бедра так близко к его члену и перевязанным ранам, его аромат - томная эротическая ностальгия по счастью, что трепетом растекалась под ребрами, и Тич ласково гладил по его груди, почти невесомо скользя вниз к его животу и стараясь пальцами нырнуть под край брюк, пока его движения не остановили, и Эдвард спрятал свой смешок в его золотистых волосах. - Спокойной ночи, - с улыбкой произнес он, целуя его сладкий затылок.

Косячок? Стид заинтересованно зыркнул на Эда, потом на Элеонору, а она такая: "ну ок", мол, будет вам косячок, и Стид еще больше растерялся, потому что... а на каком языке сейчас вообще велась беседа? На светском, на жаргонном, на обывательском? Паттерны лопались, как мыльные пузыри, один за другим, и Боннет просто перестал пытаться анализировать - и просто пустил все на самотек и позволил двум взрослым людям завершить разговор за него. Он сделал все, что мог, и Эдвард добавил свои пожелания к их тюремному райдеру, а Элеонора согласилась на это так легко, будто принимала в своих владениях знаменитого на все южное побережье барда, а не пиратов. Но у нее явно был кинк на пиратов, в чем она недвусмысленно призналась, а значит, у них был шанс еще на более лучшие условия, чем эти, а там и побег не за горами.

Стид не рассчитывал на то, что их отпустят просто так, без суда и следствия, просто за его красивые зеленые глаза, хотя... если этот радар не сбоил, то знакомые методы, поразившие Черную Бороду в самое сердечко, могли бы сработать и здесь. Но надо было все тщательно обдумать. Это почти политика, а уж тем более с женщинами - здесь требовались отдельные стратегии переговоров. Может, развлечь ее Илиадой? А то ведь она только Одиссею слышала, а у Гомера есть еще увлекательный бестселлер. Но, конечно, Боннету не дадут обдумать план. Он спиной ощущал, как наэлектризовалось биополе Эда Тича, которого вот-вот должно было прорвать - по задержанному дыханию и позе понял, что готовится артиллерия вопросов и шуток. Только этого не хватало...

Каблучки Элеоноры в отдалении от камеры - как тиканье часов, что отсчитывали секунды в обратном порядке до начала шоу. Стид хотел было обернуться с видом "ну, давай, жги" и предоставить возможность устроить себе допрос пристрастием, но Эдвард опережает - всегда и во всем первый, спешащий впереди планеты всей с этими своими выводами, как будто, черт возьми, кто-то просил его думать в принципе. Он ведь мог надумать что угодно. Стид уже становился свидетелем подобным историям, но выкручиваться из этой, которую и сам-то пока не понимал, не хотелось. Оставалось надеяться, что Эдвард его правильно поймет.

Эд передразнивает женский голос, а конкретно один комплимент, и Стид оборачивается на него с самым возмущенным видом, что вопил: "осуждаю!", потому что - какого хрена вообще? Здесь были переговоры практически дипломатической важности, а не посиделки за пятичасовым английским чаем. И, ладно, может, совсем немного, это были именно они, хоть и без чая. Потому что они с Элеонорой не виделись тысячу лет, не меньше, и между ними совершенно точно ничего не было и не может быть, ведь они оба теперь замужем (и ой, Стид, кажется, об этом умолчал), а это аргументный аргумент, который не позволит Стиду вести себя неподобающе джентльмену. Еще потом стреляться за нее с ее мужем, нахрен надо. Проблем больше, чем бонусов. Наверняка можно обойтись более безопасной схемой побега с участием жены губернатора. Но почему-то этот вопрос интересовал Эда меньше всего.

- Вы уже трахались? - спросил Эд.

О, как это было бестактно! Стид хапнул воздуха, что аж едва не захлебнулся им.

- Да ты что! - Воскликнул он искренне, и занял будто бы оправдательную позицию: - Я бы никогда не...

- А по мне она ооооочень в твоем вкусе, - перебил Тич с явственными нотками сарказма.

Боннет тихонько зарычал, но в эхе пустой камеры это отрикошетило в его навострившиеся из-под кудрей уши. Что за невыносимый пират! Сказано же ему: не трахались. Что еще надо? Не то, чтобы некомфортно, просто... Было неловко. Не то «неловко», когда ты смущаешься и хихикаешь, как дурак, потому что так можно сгладить ситуацию, а то «неловко», когда хочешь провалиться сквозь землю и стыдно за самого себя. Хотя вроде бы ничего такого, а Эдвард прицепился как клещ - и паразитирует на былых нежных чувствах своего джентльмена к этой особе! Стид бы хотел пресечь эти разговорчики, заявив, что Особа у него только одна, но, признаться, этот поток подколок в свою сторону ему очень даже нравился. Это не отменяло того факта, что ещё и жутко бесило. Одно другому вообще не мешает, а Эд умел ходить по острию иронии.

- Мне тридцать, - хмуро ответил, шаркнув ножкой, и сам не понимал, почему стыдится своего возраста. Недостаточно зрелый или, наоборот, в кризисе среднего? И так всю жизнь в вечных сомнениях. Поэтому Стид встал в позу, привалившись спиной к решетке и сложив руки на груди, и смирился хотя бы с одной истиной, пускай и с обидкой в голосе: - Ну да, я сексуально неопытный, не такой, как некоторые, и это не дает тебе право подкалывать меня этим фактом! - Задушил так, что даже в этой прохладной камере стало жарковато для обоих, а может, это только у Стида подскочило давление от волнения и перевозбуждения. Конечно, эта ситуация для него не была стандартной, и он имел полное право на его реакцию, какой бы она ни была: заторможенной или взбудораженной. И то, и другое сменялось в нем со скоростью шквального ветра, а тут еще Эд со своими подколами. И Стида это в краску вгоняло, ведь еще живы были эмоции от комплиментов от женской версии своего краша, так еще и сам краш подливал масла в огонь, стрелял этими своими лисьими карими, источал тестостерон, чтобы у Боннета точно привстал. Так бесчеловечно бередить его богатую фантазию! Стид фыркнул, а Эдвард пнул его в голень, призывая к очередному ответу, и Стид в протесте повел плечиком, но все же сдвинулся с места. - Отказываюсь отвечать на твои похабные вопросы. - Нахохлился, присев рядом на нары, все еще не расцепляя рук на груди. Да, как ребенок, но ему не стыдно! И тут еще про Сюзанну история, ну потрясающе. - Да хватит издеваться...

Ах, он не издевается. Ну конечно. Так Стид и поверил. Но эта пытка не могла продолжаться вечно, потому что, несмотря на шакалье нутро, у Эда была способность чувствовать под ногами тонкий лед. Знал, что может передавить Боннета еще одним лишним вопросом, или просто хорошо чувствовал его? Как бы то ни было, но тему он перевел, и Стид с радостью откликнулся на возможность поговорить о случившемся после отключки Черной Бороды на судне, хотя и немного преуменьшил значимость своих поступков. Было также немного стыдно за то, что довел их до тюрьмы. Ведь иного плана у Стида попросту не было. Они улеглись снова так, чтобы было удобно, и Стид продолжал рассказ, пока они не стыковались телами в уголок согнутых коленок. И если и был лучший момент, чтобы все-таки сломать Пирата-Джентльмена, то Эд почувствовал его безупречно.

- Так ты дрочил или нет? - В тишине ночной прозвучал этот хитрый баритон, и Стиду не нужно было оборачиваться через плечо на Эда, чтобы увидеть ухмылку.

- Да блять! - Выругался он с комичным рычанием, стукнулся своим лбом и свое плечо, вытянутое под голову вместо подушки, и пробурчал: - Да, дрочил. - Зажмурился и постарался скорее уснуть, всем своим видом и сжавшимся в позу эмбриона телом намекая, что больше отвечать не намерен. Это личное. Ну, правда. И не надо так нежиться в нем, Эд, это не сломит Стида в откровенность насчет своих подростковых фантазий и преступном сходстве Элеоноры с любовь его жизни. Такое личное, что, оооо... Ну уж нет. Руки, сэр! Стид перехватил его ладонь, лезущую за резинку штанов, и с тяжелым вздохом перевел себе на живот. Настолько личное, что не готов был демонстрировать возбуждение, которое тревожно скрывал под плотно сведенными ногами.

И он вспоминал все техники пуританской системы сопротивления греху, дышал носиком и пытался представлять что-то несексуальное, лишь бы избавиться от наваждения, но в итоге, на самом деле, просто уснул под мерное сопение своего мужа, утомленный от собственных нервов, что были в напряжении больше суток, пока Стид охранял Эда от всех возможных травм, ожидал его пробуждения. Проснулся с рассветом и оттого, что затекла спина. Кошмар, как неудобно! Вот уж правда, проклятье односпальных мест.

- Вот выберемся - и точно на остров матрасов! Первым делом. - Промурлыкал Стид, и никакого "доброго утра", по его счастливой улыбке все было понятно. Он развернулся к Эду и столкнулся с его бодрыми карими. Он явно чувствовал себя лучше. И Стид потянулся вперед лицом, чтобы чмокнуть его в губы, и только потом сказал: - Доброе утро, душа моя.

И они не сразу, но обратили внимание на чужое присутствие, только когда послышались лязгающие звуки железных ведер и шаркающие шаги надзирателя. Стид выпрямился, интуитивно занял оборонительную позу, но вместо ожидаемой агрессии получил молчаливое недовольство на лице молодого служителя закона, и брошенные ему через решетку подушки и бинты. Затем скрип замка, и в маленькое квадратное отверстие решетки пролезла чистая вода и спирт. Все как по райдеру, охренеть. Потом человек подозвал Стида к себе и втихую протянул еще один маленький сверток. Стиду не пришлось спрашивать, что это, он понял. В тюрьму часто проносили такие вещи, и потому просьба Эда не вызвала в нем вчера сильного удивления.

- Ну, что ж... - Стид цокнул языком в немногословном восторге от басяцких подгонов своей одноклассницы, перевел веселый взгляд на Эда и игривой походкой подошел к нему, протягивая руку в приглашении: - Умоемся, сделаем перевязочку и ты научишь меня курить?

Тридцать лет - это вообще-то ничего себе. В плане, конечно, это уже не считалось слишком большим возрастом, люди нынче и до пятидесяти доживали, а кому повезет - еще больше. Но Эдвард смаковал эту цифру прямо всю ночь где-то в подсознании сна. Никогда не думал о его цифрах, а теперь понял, что он ему прям папочка. Ну, может, ласковый дядюшка с разницей в восемь лет. Не важно, он уже совратил его неоднократно, не зная очевидных подробностей, о которых спрашивают, как правило, еще на старте знакомства: сколько лет, где учился, че какие планы на жизнь? Эдвард знал о нем все заранее, но цифры - такие аморфные вещи, существующие вне контекста его головы, как и то, сколько было половых партнеров или сколько они уже знакомы. Многое не важно, а многое - просто стекается в вечное бесконечное, и все детали переставали иметь какое-то значение. Пожалуй, Эду нравилось, что ему тридцать, красивая цифра, ровная такая.

Он проснулся первым и некоторое время просто смотрел в его лицо, осторожно гладил пальцами по его щеке, чтобы касаться, но чтобы не встревожить покой. В тюрьме стало так тихо и интимно рядом с ним, будто они вновь на том пляже, одни во всем мире, никому не нужные и самые свободные люди. Нет терзаний по прошлому, нет проблем с будущим, есть только ты и я и бесконечное зеленой море, что мирно спит и не показывается из-под опущенных век. А потом Эд снова провалился в сон на пару часов, лишь его руки крепче обхватили чужую талию, прижимая к себе, как огромную плюшевую игрушку, которой у него никогда не было в его детстве.

Утро скрипучее от затекшего тела, но в поцелуях, и Эдвард был самым спокойным в мире. Никакой раздражительности по пробуждению или тревоги, что скоро голову на отсечение, лишь любовь в сердце и его нежный голос, торопивший его в мир реальности, вызывающий восторженную улыбку и желание зарыться пальцами в золотистые кудряшки.

- Доброе утро, душа моя.

И он растекался в его прикосновениях.

- Доброе.

Им нужен план и глоток прохладной воды, но сейчас - крепкие объятия, столь неудобные в этой юркой горизонтали, но жизненно необходимые. Что ему виселица, если утро не начнется с рук, что гладят эту бархатистую аристократичную кожу? Вдалеке шаги, а он взглядом блуждает по его лицу, вырисовывая контуры на шее, и не видит остатки мира за пределами своего зрения, он и не нужен.

Стид быстро присел на краю койки, и Эдвард вытянулся, проминая все затекшие мышцы, приподнимаясь на локтях и протирая заспанные глаза. Посыльный передал все обещанное Элеонорой, значит, день обещает быть не дерьмовым, и помимо бесконечных шуток и разговоров, можно будет позаботиться о себе. Тич встает с кровати достаточно легко, видимо, раны еще спали и не отвечали болезненными реакциями, а, может, его вечный сон лечил его стремительно и быстро. Или это все из-за протянутой руки, что всегда была рядом, в болезни и в здравии, и какого черта он назвал этот контракт фиктивным, если все условности стали формальностями, все его мечты работали на него как часики без дополнительных подписей. Эдвард взял руку Боннета, нежно сжимая его костяшки в дугу, сделал пластичный шаг на встречу и поцеловал его нежные пальцы, что звали в очередное приключение, пусть и в четырех стенах. Смотрел на него исподлобья и хитро улыбался.

- Ты никогда не курил травку? - спросил он. Тридцать лет, а как будто не жил, просто немыслимо. Но Эдварду так нравилось показывать ему новые миры, нравилось, что с ним у него столько «первых» моментов, это добавляло мотивации и смысла жить эту жизнь. - Ну… есть вариант, что тебе не понравится или что ты ничего не почувствуешь, но я проведу тебе краткий экскурс, - чмокнул кратко в руку снова и прошагал к ведру с водой, чтобы умыть лицо, прополоскать рот и, уже после Стида, промыть свои подмышки и на что хватило, чтобы как-то быть поэстетичнее. В клетке, но не звери же.

Он лег на койку, избавившийся от футболки и подставляясь под его нежные методичные руки, что осторожно отлепляли бинты от раны. Стид намочил тряпку и осторожно касался швов, вымывая засохшие сгустки, чтобы лишь чистая кожа и торчащие нитки, и Эдвард шипел от спирта и поджимал губы, но сам кивал, типа мачо и уверял, что все…

- Нормально, продолжай, - нежно коснувшись его руки. - Пидорасы, заштопали, конечно, просто отврат, - все криво, с торчащей скрюченной кожей, но хоть плотно, чтоб наверняка, но как это потом срезать - никто не подумал. В целом, похер, главное, чтобы заросло внутри. Смотрел в его глаза, такие внимательные, что следили за каждым мелким оказанием уже далеко не первой помощи, не спускался вниз на эти игры в медсестричку - там все привычное, не так интересно, там он чувствовал его своей кожей и медленно вздыхал. Осторожно провел кончиками пальцев по его руке, хитро улыбаясь. - Ты такой серьезный, - и улыбка поползла еще шире. - Занят чем-то важным? - ведет пальцами выше по внутреннему изгибу локтя, пальчиками делая маленькие шажки. - Оу, я зашел на прием к доктору, ожидаю позитивные прогнозы. Дадите? - кекает и послушно поднимает руки и корпус, чтобы эти ласковые руки перевязали его везде, где нужно. А сам все тонет в его лице в максимально сдающейся позе, ибо сражен его серьезной моськой, из которой очарование бьет ключом. Каждое утро с ним - как сказка. И каждое - всегда такое томное.

Стид заканчивает на позитивной ноте и тянется, чтобы поцеловать в губы, и Эд обхватывает его за затылок и талию, прижимая к себе коротким и дерзким рывком. Попался. Тич скользит рукой ниже, облизывая уголок его рта, ведет по пояснице и дальше за границы штанов, сжимает его ягодицу с чувственным выдохом в его губы, а он отстраняется, оставляя под собой удивленно-расстроенный взгляд. Суетится так забавно, что не надо бы Тичу перенапрягаться после такого боевого ранения, дует на него прохладным воздухом, и Эдвард смеется, пытаясь остановить его:

- Стид, ты делаешь только хуже, - пинает его к краю койки и произносит заговорщески. - Пустишь меня? - мол, вставай, и тот ведется, а Тич привстает на локтях и дергает его бедра к себе за края штанов, утыкаясь носом куда-то в область живота. Смотрит на него снизу и ловит за ягодицы, чтобы не успел отскочить. - Ты меня в трупы то не записывай раньше времени, я тебе сообщу, - и лезет своей головой под широкую рубашку, касаясь губами обнаженной кожи и скользя ладонями о его бедрам. Языком проводит прямо по блядской дорожке к краю брюк, дышит им до самого дна своих легких. - От тебя так пахнет морем… - протянул он нежно, скользя своим лицом ниже, прижимаясь щекой к его паху, как кот, которому бесполезно объяснять на человеческом о каких-то мнимых преградах, что он придумал в своей голове. Они могут сдохнуть уже к вечеру, так почему бы не с членом во рту? Было бы славно.

Он расстегивает его брюки, оголяя бедра, чтобы губами все ниже, вслед за спускающейся тканью, оставляя дорожку из своих поцелуев по всем выпирающим косточкам и напряженным мышцам. Сдавливал его сильнее в такт своему шумному дыханию, пока большим пальцем не задел какую-то точку на бедре, из-за чего по Стиду прошлась волна дрожжи вовсе не от сексуального восторга, и Эд поднял на него взволнованные глаза, стягивая одежду быстрее. Под его пальцем - след от пули, затянувшийся, но все еще свежий.

- Что это? - спрашивает он, губами проводя на стыке его ноги с бедром, не спуская глаз с этой жирной точки железного проникновения, которой не должно быть на этом теле. - Я понял, что пуля, капитан, я не об этом, - нахмурился, посмотрев на него как-то по собственнически, но не останавливаясь в своих поцелуях аккурат возле возбужденного члена. Хрена с два он возьмет его в рот или в руку, пока тот не пояснит за те ахренительно важные детали, с которых стоило начать в первую очередь, тихушник хитрый. - Я убью Хэрриота, - с легкостью произнес Тич, совершенно без злобы, так воздушно, что просто предупредил его о своих намерениях. - Тшшш… - по-змеиному прошипел он, скользя поцелуем прямо по шраму. - Сильно болит? - с таким трепетом, будто его почти зажившее ранение было намного важнее того, что сквозь его самый важный бок насквозь прошла сабля. Потому что Эд - морской волк, на нем все зарастает, его не потопить и не убить так просто, если только сам не позволит. - В целом, хорошо, что так легко отделался. Могли бы и член прострелить, - он кратко улыбнулся и скользнул языком по его головке, издеваясь всем своим видом. Проскользнул ладонью к основанию, наконец-то касаясь более открыто, с нажимом и чувством, не отводя своих хитрых глаз и сжимая его ягодицу со здорового бока. - У нас будут почти парные шрамы, прикинь! - и со смешком накрыл ртом его член, наконец-то затыкаясь и прикрывая глаза, проводя рукой навстречу к своим губам и обратно.

Не хотелось никуда идти, да и в том не было необходимости. Может, это все-таки их медовый месяц, хоть провести они его хотели совсем не так, но разве что-то идет по плану в их мире? Никого и ничего лишнего - только они, живые и не свихнувшиеся, все такие же влюбленные. Насколько нормально, что Стид ощущал себя счастливым за решеткой? Он бы не озвучил этого вслух, но то читалось в его взгляде, с которым Боннет смотрел на своего капитана, что выжил несмотря ни на что. Выжил благодаря чудодейственной силе любви и того, что Стид с командой прибыли на подмогу вовремя. Сердце чуяло и вело к Эду лучше всякого компаса и карты, ведь это сокровище он чувствовал на расстоянии, оно влекло Стида еще до их встречи. Ведь все в этой жизни, что делал Стид Боннет, в конечном счете привело его к Черной Бороде. На край света или за матрасом - теперь он за Тичем куда угодно, и никакие амбиции больше не одурманят его, не позволят оставить одного. Ни теперь, когда на глазах Стида - Черная Борода чуть не погиб. Тюрьма это, остров, Китай или рай - неважно, лишь бы живой, а не мертвый. Лишь бы смотрел так, как умел только Эдвард. И Стид будет плавиться в его руках, как золото, и если ему нужно будет еще немного поработать над доверием своего мужа - Боннет бросит все силы на это.

В конце концов, Стид спас пирата от испанцев, сдался милиции, чтобы быть рядом вопреки всему - кто еще мог пойти ради него на такое? Только тот, кто сдался англичанам, чтобы спасти жизнь неудачливого джентльмена-пирата. Вот такие конченные романтики. А им снова мешают, шаркая по полу тяжелыми армейскими сапогами, и это проклятье незакрытой комнаты, кажется, будет преследовать их целую вечность. В некотором роде, оно страшнее проклятья кракена. С последним Стид хоть знал, как справиться (и даже почти разрушил его), а против посторонних у него не было средства. Даже Черная Борода перестал отпугивать людей одним своим именем.

Стиду все еще было неловко за эту трансформацию: он соверешнно не хотел рушить легендарный образ, но его капитан вроде не сильно от этого страдал, а значит, поводов для беспокойства было мало. Боннет любил его любым, даже кракеном. И он любил себя рядом с Эдом, как бы оно ни звучало.

Чуть погодя, когда охранник скрылся из поля зрения и с территории их пиратского люкса, капитаны продожили дело, на котором остановились: Эдвард припал губами к руке Боннета, а Стид ласково улыбался, поглаживая большим пальцем его широкую мозолистую ладонь, и был так ублюдочно счастлив, что никакая виселица в перспективе дальнейшей совместной жизни - не пугала. К тому же, все те вещи, что передала Элеонора по райдеру рок-пирата, говорили о том, что побег вполне возможен - и они с Тичем обязательно разработают план. Но не сейчас. Ведь сейчас так много дел, да и кто, будучи образованными людьми там, в губернаторстве острова, будет казнить раненых? Виселица - это про смерть и отпущение грехов, но пока они на земле, то должны страдать, и пока у Эда перестанет кровоточить рана, они здесь надолго. Ну, хотя бы до конца недели. Если Стид хоть что-то еще помнил со службы и своего образования. Еще сдаваясь властям, Стид показал, что беззаконие с этими капитанами сотворить не удастся. А значит, у них было достаточно времени - на залечивание ран, на разговоры и на поцелуи. Стиду так не хотелось, чтобы Эд останавливался, но нужно было сделать перевязку. Но так хотелось чувствовать его губы на своей руке, что целовали бы его выше и выше, до самого плеча, и отодвинули бы края свободной рубашки, припали бы к груди и целовали-кусали там, где никто никогда. Ох, замкнутые пространства так плохо влияли на Стида Боннета! Он нашел в себе силы переключиться, сдержать подкатившее к паху возбуждение, с шумным вздохом через нос отступив на шаг назад, но не распуская рук.

- Ты никогда не курил травку? - Спросил Эд, хитренько взглянув из-под бровей.

Ну, как сказать... Стид вырос на Барбадосе! Но да, он не курил травку.

- Я... много об этом слышал. - Уклончивый ответ и смущенно вжатая в плечи голова сообщали о том, что Стид ничего не знал о накурке, кроме подслушанных за одноклассниками рассказов. Всегда хотелось попробовать. Как и многое в этом жизни - таков уж Стид Боннет, пора бы привыкнуть.

Потом они кое-как сполоснулись под древней раковиной, чтобы быть похожими на людей, а не бездомных, и Стид мысленно поблагодарил Элеонору за столь щедрый шаг, ведь могла бы всякое о нем подумать. Мэри хотела ему спицей ухо проткнуть (или что там было, он уж и забыл за ненадобностью), так что капитан не знал, какие мысли приходят в головы женщин, когда они таят какие-то обиды. Вдруг Элеонора все еще обижалась на него за то, что он так и не сделал ей предложение, или за то, что так и не поцеловал за все десятки возможностей? Стид ведь был туговатым в этом плане. Хотя, по вчерашней встрече и сегодняшнему подгону не было заметно, чтобы она обижалась, плюс Эдвард был уверен в том, что она его хочет, и это вот вообще в голове не укладывалось! С чего бы вдруг ей - хотеть его?! Хотеть Черную Бороду - это он еще мог понять. Но Боннета? Бред. Эду показалось, потому что Эд его любит. Бляя, любит. Вспомнил - и заулыбался, а любимка уже без футболки и лежит на нарах, ожидая перевязку, и Стид заставляет себя переключиться на важное.

Опускается перед Тичем на корточки и медленно, осторожно отнимает розовый от крови старый бинт от его тела, впервые осматривая его рану и то, что с ней сейчас было. Состояние не запущенное, но заштопали они Эда конечно на отъебись, это не дело. Все переделывать теперь. Ну, кроме швов, ведь с ними уже ничего не сделать. Никто не даст колющее-режущее заключенным, так что придется изловчиться.

- Не больно? - Спрашивает Стид, заботливо поглядывая на любимое лицо капитана, пока обрабатывает рану намоченной в спирте тряпкой, оттирая спекшиеся сгустки крови со швов. Нитки мягкие, чуть разбухшие, и Стид, получая одобрение своим действиям, осторожно тянет их из раны, и они попросту отслаиваются от кожи, не травмируя снова. Эд шипит, а Стид дует ему на раны, сложив губки бантиком. Тот флиртует, и Стид смотрит осуждающе (ну так, полуиронично), мол, я тут серьезным делом занят вообще-то! Это работает, но ненадолго - только когда Тич поднимает руки, переставая мешать ему неугомонными ручонками, и тогда Боннет перевязывает его бинтом вокруг талии, приложив небольшой компресс под основной слой.

- Готово... - только и успевает выдохнуть Стид, как оказывается притянутым в эти сильные объятья. Моментом теряет всю уверенность, тут же расслабляясь в крепких руках. Ох, как же соскучился по этим рукам, по желанию, которое от Эдварда горячим контрастом в его прохладную бледную кожу (которая, кстати, стала чуточку смуглее за время этих путешествий), и было уже так плевать на раны, ведь они бы нашли сотню способов, чтобы любить друг друга, не доставляя боли, хоть на деле все выходило ровно наоборот. Стид тяжело выдохнул, уперев ладони в плечи Эда, и едва отшатнулся назад, но оказался притянут за талию обратно. И вот уже сладкий голос пирата в его нежные уши нашептывает, как демон, куда-то в область живота, и у Стида там все стягивается в тугой ком нервов и возбуждения, которое все сложнее сдерживать. Да и надо ли? Если так просит... если сам так хочет, что ведет боками навстречу рукам, восьмеркой ныряя в медвежью хватку на ягодицах. - Эд... - последяя соломинка здравомыслия растворяется в едином вздохе. Стид тянет шею назад, приподнимая подбородок, и закрывает глаза, позволяя ощущениям захватить его всего. Больше он ничего от мужа не скрывает - ни своего тяжелого возбуждения, ни раны на бедре, ни оголенной чувственности, любовью прошившей все его тело красными нитями. Подписи на контракте - ерунда, ведь согласие Боннета - между строк и в прямом зрительном контакте. - Да... - не знает, на что отвечает, или просто одобряет происходящее, но он будто украдкой дышит, сминая пальцами горячие плечи Эдварда.

Стид вздыхает еще раз, громче; убирает руки с тела возлюбленного, чтобы снять мешающую рубашку, ведь Эд уже под ней, а его пальцы расправляются с ширинкой, и этой силе чужой любви и доминантности Стид не может_не хочет сопротивляться. Откидывает рубашку куда-то на нары за спину Эда, возвращает свои руки на его затылок, неожиданно страстно для себя прижимая его голову ближе в пах. На секунду это движение ослабевает, слово от страха сделать что-то не так, но Боннет прислушивается к ощущениям партнера, к своим собственным, но желание берет свое - и выигрывает, так как с этого тащатся они оба. Пальцы зарываются в длинные спутанные волосы, стягивают на затылке. Стид неожиданно для себя - тихо и низко рычит, когда чувствует губы Эдварда ниже по животу, почти под бельем, что сползает вниз, и он озирается, поглядывая, не увидел бы кто, но в коридоре все так же пусто, а значит, можно не шкериться. Но черт, ащщщ, резкие болевые заставляют Стида вздрогнуть, и он возвращает напуганный взгляд на Тича, но все еще не перестает держать в руках его голову.

- Да так... просто пуля, - Стид чувствует себя обязанным оправдаться, лишь бы этот взволнованный взгляд снизу снова стал темным и возбужденным. Забота сейчас так ни к месту, ну правда, Стид так возбужден, что даже без стыда смотрит вниз, где крепкий член прямо у лица Тича, а тот наводит суеты, но при этом не переходит к главному. Ну прямо не морской волк, а шакал. И все же от этой заботы так приятно... и невыносимо тяжело. Стид едва не дрожит от желания, но находит в себе силы объясниться: - Мне повезло. Ну то есть, Хэрриотт ее вытащил, она застряла в ткани, ничего серьез... нет, не надо никого убивать! - Глаза тут же по две большие монеты. Он что, серьезно? А, нет, фух... И почему только Тич его ревнует к новому старпому? Очевидно же, что они с Боннетом - просто друзья.

А Эд целует шрам, языком выводит узоры, мучая до победного. Стид уже весь извивается в его руках, непослушное тело пытается коснуться любимых_желанных губ, лишь бы уже перестал томить и взял его, раз уж так близок к цели. Стид согласен на этот безумный, почти публичный эксперимент. Хочет Эдварда - буквально везде, даже за решеткой. Особенно за ней. Уже готов попросить, превозмогая смущение, но Тич вдруг переключает его мысль на неожиданное замечание.

- Парные шрамы! Как классно! - Восторженная реакция Стида сопровождается лихорадочным блеском в глазах. Он ведь и не подумал даже о парных шрамах, а ведь это точняк так и есть. И эта ситуация длиной в секунду-две, но Стид успевает протаратрить на эмоциях избегания нарастающей сексуальной агрессии: - Можно сделать на них татушки со знаком бесконечности, ну или наши имена подписать. Ох!.. - и содрогнуться всем телом от накрывшей волны чувственности, вцепившись в волосы Эдварда сильнее и замерев так на несколько секунд, давая ему фору задать ритм. - Боже, Эд... - тихо простонал в потолок и подотлкнулся бедрами, чтобы уже скорее вглубь, чтобы на шаг ближе к желаемой разрядке. И кое-что еще... такое странное, непривычное, будто неправильное и вместе с тем единственно верное - мысль о том, что Стид Боннет хочет, чтобы Черная Борода отсасывал ему как прекрасная дама своему рыцарю, ведь эти гребанные подвиги - все для тебя, и Стид безмерно рад, что ты жив, но это не отменяет недоверия и всего того, что заставило тебя устроить весь этот цирк с фиктивным мателотажем и якшанья с этим мерзким Иззи Хэндсом. Лучше бы задружил с Хэрриотом - Стид не против поделиться классным чуваком. Но нет, почему-то этот скользкий тип вьется вокруг капитана, как собачонка, липнет банным листом, и Стид вдруг понимает - уже не интуитивно, но будто поведенчески, когда член горит в его рту и тело отзывается на каждое движение языка, а лицо Эдварда такое красивое, бесконечно сексуальное, провоцирующее на всякие нехорошие фантазии... Тогда Боннет накручивает волосы капитана на кулак, ведомый каким-то первобытным инстинктом, и тянет вниз, заставляя задрать голову вверх, а свой член - выскочить из его рта. Он медленно подводит его к мокрым губам своего капитана, прижимается к ним стволом и ведет вверх, по носогубной складочке и щеке влажной дорожкой, туда и обратно, и снова ныряет в приоткрытый рот. - Люби его, муж. Давай... - Стид роняет вниз тяжелый выдох и отдает контроль со-капитану. Доказать, что Эдвард Тич - его (пусть даже ему самому - особенно ему).

Эд смотрит на него с осужденным мгновением, нет, они не будут татуировать собственные имена, ведь тату - это вообще навсегда, а с их тенденцией - если в тюрьму попадут, то там все, атас, не объяснить, что мастер по партакам ошибся, и что он никакой не Стид Боннет и не Капитан Томас, а Эдвард - вовсе не блекбирд, но Тичу некогда объяснять за нюансы выживания, хотя было бы так круто, если честно. Может, они придумают что-то еще. Выгравируют луну и солнце, может, целое звездное небо, чем Боннет для него стал, освещая ночь как путеводная. Сейчас все действительно не про это, но так хорошо, что в закрытых тюремных пространствах мысли о совместном будущем. Потому что Эдвард хотел бы всего этого - пышного торжества, его ямочек на улыбающихся щеках, их восторженности, что на двоих, тянет в какие-то эмпирические способы восприятия друг друга, в которых Тич ловит его своими руками без устали, затыкая все шебутные высказывания своим ртом, а сейчас, выходит, все с точностью до наоборот. И его язык огибает края головки, руки чуть сжимают у основания, а карие поглядывают прямо во вздохи, хотелось улыбаться, но чтобы не отвлечься, потому что он такой чувственный, а ведь Эд даже не начал ничего делать. Толкается в его рот, что Тич удивляется тому, как его любовь соскучилась, и это ведь нагляднее тысячи слов, что они обмусолили. Эдвард открывает рот еще шире, насаживаясь глубже на этого торопыгу, у которого весь эмоциональный фон в эту секунду существовал будто за гранью физического тела. Стид для него - сладкое угощение, и, к счастью для Эда, ему не нужно все десять вилок, чтобы съесть его. Достаточно лишь вести губами и быть чуть более интенсивным под этими меняющимися вздохами. Такой чувственный и неосторожный, и им повезло, что они в самой отдаленной части комнаты с надеждой, что эхо не раздается по коридорам, потому что такие признания явно не для ушек Элеоноры, хотя что-то подсказывало, что эта пиратская бестия не против посмотреть. И Эдвард ухмыляется собственным мыслям, скользя пальцами по его нежной мошонке и прижимая яйца чуть выше. Его не_бывшая не уходила из головы, и это не вопрос о том, что в их постели появляется кто-то третий, просто серьезно, Стид? Только не говори, что не заметил этого явного сходства. Почему-то быть его типажом возбуждало и дразнило, делало их знакомство судьбоносным и необратимым, будто иначе и быть не могло. И, к слову об образах, устоявшихся с детства, здесь все опять про взаимность, и его шутки были шутками лишь на половину. Эдвард ведет своим размашистом языком снизу, чтобы скользнуть по всем нежным местам, которые, как он надеялся, остались нетронутыми, хотя ему было бы приятно узнать, если Боннет успел подрочить на него по памяти, когда искал в панике по всему Карибскому морю. Черт. Он не управлял собственными помыслами, лишь руками, что аккуратно притягивали его бедра ближе к своему лицу, чтобы брать еще глубже, будто так мог замедлиться в собственном возбуждении. Помнил, как в то похмельное утро кончил от того, что просто отсасывал ему и просто давно ничего подобного не было, и сейчас ощущения смежные, словно не воздержание, а именно Стид творил с ним эту странную магию вуду. Ведь был единственным человеком, кто принимал его странную чувственность с того самого дня непреднамеренной исповеди в ванной. И Эдвард вспомнил, как тогда впервые прижался щекой к его ладони, и, пожалуй, это и стало первым импульсом и точкой невозврата. А сейчас эти руки наматывают его кудри, что корни волос все в напряжении, и Эд смотрит чуть удивленно и в тотальном восхищении, потому что это ахреневшее чувство. Ведь каждый, кто отпускал свои длинные, делал это ради того, чтобы за них тянули. Даже если не догадывался никогда об этом.

- Ох… - слетает с губ, пока Стид ведет своим членом по его губам и щеке, закидывая голову назад, и Эд едва расслабляет пальцы на его бедрах, один за другим, в веерном исполнении, так интересно, что последует за всем этим, что он останавливается, внимательно всматриваясь в зеленые и тяжело дыша. Выставляет свои губы и язык, чтобы провести вровень по краю, поймать, когда он заполняет его рот, такой активный и целеустремленный. Настоящий пират. Он входит медленно в приоткрытые губы и шепчет, и Эд едва соскальзывает к краю головки. - Всегда, - и натягивает свой рот о его член, прикрывая глаза, ему башню срывает от всей этой разящей мужественности в его микро-движениях, которых раньше, вроде даже не замечалось, хоть Боннет и умел удивлять своей внезапной активностью и непредсказуемыми решениями - то вопросами «а как сосать член», то тем, что валит буквально на песок и запрыгивает, и как поймать его такого великолепного и неудержимого? Убивал его медленно и нежно своим трепетом и сильными руками, и в этом они были также похоже - двое, нужных лишь друг другу, кто не определился в сочетании черного и белого в собственном характере, зато они так дружили со своим со-капитаном. Кажется, Тич уже не понимает, с какой скоростью ему приходится работать, он просто подстраивается под чужие ощущения, и если звуков больше и выше, то он ведет сильнее и глубже, дрочит рукой его член навстречу собственным губам, пока не притягивается ртом к лобку с этими светлыми кудряшками - пиздец же, он блять буквально везде такой блондинисто-чистый с любовью в глазах как у золотистого ретривера. И не то, чтобы он видит это впервые, просто каждый раз диву дается, каждый раз - снова откровение, какая нежная его кожа наощупь, как ему хотелось гладить ее чаще и больше, закутаться как в самые изысканные ткани, никогда не отпускать, вести языком и губами, насаживаться горлом до взаимного забвения. Блять. Скажи «муж» еще раз, и Эдвард снова кончит, так и не притронувшись к своему члену. И это вовсе не поспешные заявления, контракты - это лишь для общества, важно лишь личное внутреннее решение.

- Черт, ты так меня заводишь… - шепчет он прямо в головку, останавливаясь и проводя рукой чуть медленнее, выуживая нежное замешательство после того, как сам разогнался и даже не чухнул, потому что нужно было срочно принимать очередное решение. - Трахнешь меня? - смотрит, чуть выгибая брови и, не дожидаясь ответа, потихоньку сползает со своего лежбища, чтобы поровняться с ним брови к бровям, касаясь его члена и проводя снова, стирая своей рукой слюни со рта прежде, чем в краткий поцелуй на поверхностях губ. Думал ведь об этом так долго и трепетного, с того самого их первого и единственного раза, и, оказалось, попросить так просто и вовсе не сложно, и эти круглые оленьи разве могут отказать в желании простого мужского счастья? Ведь он может любить его член так по-разному, хочет показывать разные картинки, все про их гейские сказки, и, главное, про то, что они во всем равные, хоть счет был и вовсе не горизонтальным, но это легко подправить. К тому же, не был уверен, что швы не разойдутся, если будет вгонять ему, а ведь он не сдержится и сделает это так, как никогда. Потому что слишком натерпелся и почти потерял, потому что так выставил сердце нараспашку, что тут речь не о самоконтроле, но, может, сможет хоть как-то сдержаться, если они поменяются зоной ответственности. Это если про логику, но нахер логику. И Эдвард просто спускает с себя штаны, откидывая их ногами, не отрывая своего пристального от его сексуального лица. Тянет его за шею в свои губы, чтобы вздох о придыхание, сжимает его ягодицу, чтобы столкнуться бедрами, и, кажется, он уже не может заткнуть это пламя внутри, оно прорывается без приглашения в гости, и он хочет Стида ближе в себя. - Стоя или на нарах? Другое сегодня не вариант, - он чуть поморщился, касаясь пальцами своего бинта, и, может, говорил слишком прямо, руша всю романтику, да только тащился от того, что с Боннетом можно было в понимание, а, может, просто нервничал рядом с ним, потому что когда влюблен по уши, без смущения нельзя обойтись, оно сопровождает каждую реплику, даже если внешне никак не читается. А рядом со Стидом он трепетал так, что мог взлеть на крыльях биллиона бабочек. Если бы об этом знали авторы его биографий, то не изобразили его клоуном-вампиром с девятью ружьями. У него всего один ствол и два ножа, как и у всех. А когда он рядом с Боннетом, то полностью обезоружен.

Во всей Вселенной сейчас они были только они одни. Словно вся тюрьма этого острова была пустой, или крысы разбежались по дырам, чтобы не беспокоить двоих влюбленных, чтобы они, замкнутые в узком тюремном пространстве, смогли разрешить все свои проблемы и спасти брак, что так и не успел состояться. Стид мог сдать его властям и в очередной раз организовать его побег - возможно, по тому же сценарию, что и в первый раз, да только зачем? Последнее, что Боннет хотел, чтобы Эдвард думал, очнувшись на нарах - что его жених его в очередной раз бросил, а он бы именно так и подумал, Стид не такой тупой, каким порой казался, и этого допустить никак не мог. Как бы ни возмущался его суровый, но такой нежный в душе, пират, как бы ни старался переубедить в том, что рисковать собой и сдаваться было дурацкой идеей, Стид Боннет был уверен, что у него не было иного выхода. Теперь только так: на край света, в тюрьму, в могилу - всегда и всюду вместе. Сколько же раз его любимого вот так бросали, что недоверие стало единственной реакцией Черной Бороды на вынужденное одиночество? Ведь это явно началось не со Стида. Вернее, Стид стал катализатором, что запустил старые механизмы травм, свел с ума со-капитана, выпустил Кракена - и все потому, что глупый Боннет не понял этого раньше. Теперь же - никогда не допустит расставания. Будет доказывать ему снова и снова, что достоин доверия, что любовь его бескомпромиссна и чиста, как Карибское море. Если получится, то он навсегда вытравит из головы Эдварда тревожные мысли о том, что время и пространство сможет их разлучить когда-либо снова.

Потому что это мистика или рок судьбы, но они найдут друг друга и в открытом океане, и в бескрайнем небе, пересекутся двумя кораблями на млечном пути (о, Стида сожгли бы на костре за еретические мысли про летающие корабли, но если есть легенда о Летучем Голландце, то почему бы ему не плавать по небу - почему бы не поверить в сказку?), станут со-капитанами - и так по кругу философии перерождений. Стиду хочется в это верить, ведь в нем так много любви, что все семь морей в сравнении с нею покажутся лишь соленым озером. Пускай их слезы останутся каплями в этом бескрайнем, но никогда больше не скатятся по щекам. И Стид проводит большими пальцами по щекам пылающим Эдварда, чуть натягивая кожу у кончиков губ, и с томной улыбкой медленно проталкивает головку между его губ.

Называть его мужем - так трепетно-пошло, что хочется делать разные вещи, потому что можно. Им можно все.

"Всегда". Как подтверждение пока еще непрописанной истины; как разрешение заходить так далеко и глубоко, как хочется, но страшно и ново; как обещание и слово джентльмена, принявшие столь непристойную форму и провокационную манеру, что возбуждала попытки получить гарантии, толкаясь решительнее, пока так принимают.

- Ох, боже... - Томный выдох куда-то в плечо, лишь бы уйти от внимательного горящего взгляда Эдварда. У Стида голова кружится от интенсивности чувств, от любви, что заполняет каждую клеточку тела, от огня, что волнами жара обдает каждый сантиметр, пробуждая какое-то животное возбуждение, которое все сложнее сдержать, хоть голова все еще просит быть осторожнее с раненым со-капитаном. И все-таки накрывает страстью, ускоряет в движения бедер, смелеющих от каждого грубого сжатия в пальцах и широких ладонях, в этот жадный рот, что не дает пощады, будто высасывая всю душу, и Стид едва слышно постанывает в начале, но звонко мычит уже через минуту, не замечая за собой, как стягивает длинные волосы Тича на затылке, чтобы притянуть ближе и достать членом до самых гланд, пока Эд мнет ему яйца выверенной формулой гарантированных стонов. Ах, зачем так громко? А вдруг услышат, увидят, прервут. Так много страхов, перебивающихся безусловным желанием наплевать на все и вся, взяв в плен горло своего мужа, потому что может, хочет и будет, потому что имеет полное право, ведь Эдвард поставил за него подпись, а значит, сам себе подписал брачный приговор о супружеском долге. Пираты забирают все, и приписка "джентльмен" в прозвище Стида Боннета - всего лишь гарантия вежливости, где самый блядский минет в жизни Черной Бороды случится после фразы: - Позвольте изнасиловать ваш рот.

Ведь все, что будет после - нельзя показывать на экране, просьба убрать детей от ваших мониторов. Стид Боннет получает согласие прямо из его груди, что волной гулкой вибрации достает до застрявшего в горле члена, и это самое похотливое рычание, что издавал Борода за все время их эротического плавания. Этот грубый, маскулинный и грозный пират с такой пылкостью и энтузиазмом примеряет на себя роль фанатика, что Стиду впору чувствовать себя легендарнейшим из пиратов, да только он видит это лицо, на которое мог бы мастурбировать на картинках, если бы Эд не избавился от его библиотеки, и которое принадлежало мужчине, что лишил его девственности в номере трактира, возбуждал всеми своими мышцами и кожаной атрибутикой, доводил до оргазмов и любил на волнорезах, сейчас тыкал носом в его лобок и таял, как принцесса из фривольных романов, что покорилась рыцарю. Боннет просит его замереть и расслабиться, чтобы наклонить его голову чуть вперед и войти до конца, коснуться ладонью прямо под горлом и нащупать самого себя, выстанывает любимое имя и выходит, едва чувствует сокращение горла в преддверии кашля, ведь это не про жесткость, а про грани возможностей, про то, как они могут быть близки и где этот порог недоверия - кажется, его уже вовсе нет. Эд снова ускоряется, а Стид заводит свои руки себе за голову, сводя локти вместе и так пряча лицо в предплечьях, чтобы как-то заглушить удовольствие и не видеть, как выравниваются в едином ритме рот Тича и резкие бедра Боннета. Еще немного, и Стид кончит. Еще немного, пока кожа сбирается в гусиные пупырышки, раскаляя страсть до самого пика, что еще чуть-чуть, ты же чувствуешь, ты контролируешь это так хорошо и самодовольно, что все зависит только от этих финальных штрихов, от грубой ладони, что сожмет ствол по бокам сильнее, пустит волну дрожи по члену и ногам и...

- Ч-что? Нет... - бессвязно откликается Боннет, сбрасывая руки с головы и устремляя взгляд вниз. То есть, "нет" - не в смысле не трахнет, а в смысле зачем ты остановился. Боже, какая жестокость. Сорванное в хаос дыхание сейчас прорвет грудную клетку, и Стид не способен сообразить, но родные губы целуют, остужая и переключая на новый вайб потаенных фантазий. Как-то не до пересменки было, когда речь о чувственности и любви, заполнявших все нутро до благоговейного трепета и желания впускать в себя, дарить себя и получать подтверждение его желания, то сейчас этот момент - самый лучший для повтора того невероятного, что случилось в ванной, о чем Стид не осмеливался даже мечтать, ведь куда Стиду до этой харизмы и сексуальной силы Черной Бороды, до грозы морей, до того, чтобы брать его, но черт, да, так хотелось и слишком часто думалось, и в бреду приходило картинками самого страстного из медовых месяцев, где Эдвард привязан шелковыми ленточками к их двуспальной и такой рычит, постепенно сдаваясь... а на деле просто просит, и Стид такой: - Да. Черт, конечно да... - отрываясь от мокрых губ, смотрит мутными зелеными в эти магнетические. - Ты уверен, что это не опасно? - Но он должен был спросить, и положить свою руку поверх руки Эда на повязке - обязательно. Его любовь не должна истекать кровью, чувствовать боль, только если она не сладкая. Тич снимает с себя штаны и ставит выбор как монету на ребро, мол, выбирай, на нарах или стоя, так наплевать на комфорт, хочу тебя здесь и сейчас - и кто устоит? Стид не посмеет сопротивляться, ведь это желание обладать Эдом так плохо сдерживается логическими паттернами. - Стоя. - Бархатным баритоном командует Боннет, обнимая своего пирата за шею сзади и утягивая за собой в пару шагов до решеток. Разворачивает за плечо и мягко прижимает к клетке. Сам же прижимается сзади всем телом, и мокрым членом ведет между ног, размазывая его же слюни по мошонке, пока губы впиваются в холку и ползут к плечам, сцеловывая все мышечные зажимы. Берет одну руку Эдварда в свою, переплетая пальцы, и подносит к его губам, на придыхании ласково командуя: - Оближи их, дорогой. - Потому что мы будем дрочить тебе вместе и ты покажешь, как надо правильно, чтобы сделать тебе приятно; потому что я в это время беззвучно сплюну на ладонь, чтобы не перебивать эти дивные звуки, что ты умеешь издавать, и разотру между ягодиц, проникнув пальцами поочередно до трех. - Мы никуда не спешим, любовь моя, - Стид целует его шею, идеально координируя собственные руки сразу на двух направлениях, ведь это тело требует особенного подхода. Стид любит его, как королеву, и это, в общем-то, база, будь он самым безродным псом в Британской империи. Он доводит кулак до основания и подталкивает назад, прижимая Тича задом к костяшкам, чуть подгибает кисть, меняя угол, и чутко навострившиеся уши ловят жалобный стон. Стид поясняет за это, выныривая из-за плеча и упираясь лбом в решетку так, чтобы видеть лицо любимого: - Хочу узнать, что нравится моему мужу. -  Поцелуются, куда же без этого. Боннет не строит иллюзий о своем мастерстве как любовника, но он доказал, что способный ученик, и интуитивно верно выбирает тактику по карте этого горячего и необузданного тела. Как укрощать эту твою животную страсть. Подскажи. И Стид как будто бы ощущает абсолютную покорность перед любой провокацией и пошлостью, о которой хорошие мальчики фантазируют, скрываясь в сараях от строгих пуританских гувернёров: - Что за фантазии о тюрьме, мм?

Знаешь, этот Стид Боннет ведь может представить любую из сторон закона. Резко вынимает пальцы почти до подушечек и снова загоняет, меняет тембр стона на более нежный, и целует в губы, перехватывая ахуй, просто не спрашивай, блять, Боннет сам не знает откуда это вылазит, но уже меняет пальцы на член и проталкивается, здоровое бедро Эда крепко сжимая для равновесия.

Стид намного более романтичен, Эдвард же - кусочек черствой булочки, любвеобильность в нем - лишь в глазах и моментах, когда он тупил и не слышал, о чем Боннет ему говорил. Вообще мог нести что угодно, душнить, мельтешить, строить какие-то планы, рассуждать за дикие виды растений в местных джунглях - у Эдварда все в замедленной съемке, где его ресницы рассекают воздух, как лезвие японского ножа, и все такое. Пожалуй, это обман, что он не был романтичен, но с проявлением были некоторые издержки. Впрочем, он признался в любви, спас его жизнь, предложил пожениться. Да он вообще отчаянный романтик! Да, иногда говорит за секс как есть, без смазки для слов, что проникают в чужие ушки так, что Боннет прям-таки стесняется, и Эдварду хочется искренне смеется с этого. Но, может, в этом и фишка, чтобы вот до этих ямочек на щечках и всего великолепия, представленного в недоумении, застывшем на этом аристократическом лице. Одет в какие-то ошметки, что и одеждой назвать нельзя, взъерошенный без своих специальных расчесок и средств для укладки, но статус джентльмена все равно не пропьешь - он в его голубой крови. Был даже с похмелья чертовски прекрасен, как рассвет, ведьмак, а не пират.

Эдвард встает к прутьям клетки, чуть поворачивая голову назад, проводя пальцами вниз по железным прутьям. Всего одно касание взглядом по боку, хотелось видеть его лицо, пока он касается его сзади, и Тич осторожно придавил свои губы челюстями, неторопливо ожидая следующего поворота событий. Медленный выдох и томные глаза, сложно держать голову ровно, когда Боннет скользит своими губами по плечам сзади, в тех местах, что много лет не чувствовали никаких касаний, божеее… Эд сжимает губы плотнее и откидывает затылок чуть назад, медленно выдыхая через нос, и Стид берет его за руку, переплетая пальцы и подставляя к губам. Так хочет все делать вместе, и это буквально с первой встречи, как он показал гардеробную и они устроили шоу с переодеванием. Сейчас все прошлые моменты кажутся как из параллельного мира, но Эдвард до сих пор помнит его глаза, что просили его не покидать, когда Тич еще даже не понимал, что все это значит, да никто не понимал, кроме Люциуса. И, похоже, он сам тоже не имел понятия, просто придумал себе то, что захотел, и это попало в яблочко. И Тич осторожно ведет языком по переплетенным пальцам, посматривая на Стида с кошачьим прищуром. В голове лишь мысли - и что же ты задумал? Потому что он так умел изобретать что-то новенькое, что хотелось поддаваться его детской фантазии, подписываться на каждую выдумку. Чувствует, как его пальцы мягко и мокро входят между ягодиц, и слегка дергается, мыча в его руку.

- Ох, - аж проронил, и грудь стала тяжелее и выше. - Да… - чувствует, как Стид медленно двигается в нем, будто штилем разливается, зацеловывает его шею, приоткрытую сквозь длинные пряди черных кудрей, дышит. - Определенно не спешим, - и накрывает их пальцы своим ртом в финальном жесте, отпуская, чтобы Стид сжал его член, и бедра легко колыхнулись от всего этого великолепия, и Эдвард кратко хрипло выдохнул, чувствуя, как чуть напрягаются лопатки. - Ох, черт… ммм… - он жмурится от всех этих ласковых прикосновений, так долго ждал, что все мигом такое острое и проникновенное, а Боннет такой нежный и ласковый, будто медом растекается в заднице и по члену, что от этого - лишь сладко страдать. Хочет, чтобы его направляли, а Эд, наоборот, ждет, что Боннет просто будет собой. Ведь этого достаточно. И он сдавливает его руку своей ладонью в этих переплетенных пальцах, делая вид, что это что-то меняет, а на деле чувствует, как Стида самого ведет в его же фантазию, и это совершенно иные ощущения, прям как надо, и Тич трепетно сжимает его руку крепче, просто потому что так чертовски хорошо, что конечности не сдерживаются, выгибается в пояснице под его напором, съезжая свободной рукой и лбом вниз по решетке, просто продолжай и не останавливайся. То, как ты великолепно просыпаешься, такой идеальный даже в чертово похмелье, также и твои пальцы - всегда в нужном изгибе, на чистой интуиции, просто чертовски под стать. - Твоему мужу нравишься ты, - усмехается он перед столкновением с губами, это же так очевидно, глупец. И все происходящее накатывает, становится более страстным, что Эд уже не сдерживает вздохи сквозь губы, и пускай изгибать шею полу оборотом не совсем удобно, он не остановится, ведь здесь все такое вкусное, персиковые губы, сплошное целование, его руки, что повсюду и ласково ускоряются, заставляют лицо дрожать, всем своим видом прося о большем. Нет, они не спешат, и от того возбуждение накатывает в разы сильнее. - Ох черт, Стид… только не говори никому, что меня трахает бывший полицай, это плохо скажется на моей репутации, - смеется прерывисто и тяжко, проезжаясь головой по железу, и рана в боку чуть подрывает от этого напряжения, но так насрать, потому что его руки - это просто ахуенно, это не описать словами, как хорошо и долгожданно. И он сжимает руку Стида еще сильнее, чтобы чуть ускорился по его члену, потому что эта пытка всего везде и сразу становится весьма жестокой, а мысли и шутки играют роль злодея в этой ментальной пьесе, подливают масла в огонь, чтобы еще жарче и острее. - Ох… у меня рядом с тобой и не такие фантазии, - оборачивается чуть на него, улыбаясь краем рта и выдыхая медленно через рот от того, как он едва выходит своими пальцами и снова внутрь, как можно глубже, и это сбивает с лица всю спесь до сверхчувствительных нот. - Чееерт… как же ты хорош… - бормочет шепотом, облизывая свои пересохшие, и Стид в один миг делает это за него, увлекая в новый поцелуй, пока вставляет свой член, что Тич мычит долго в его губы, сжавши собственные брови, ох блять ебаныйврот, - и ногти скрипят о железо, пока он медленно поддается бедрами навстречу, и каждое движение - такой дискомфорт в боку, но он не может не вести этот легкий флирт, пока все еще не на высоких скоростях, пока они не затягивают морские узлы, а так, здороваются после разлуки - добрый вечер. Эд скользит глазами по контурам его лица, проводя его рукой по своему члену чуть более медленно, входя во вкус этой совместной игры, в которой перестало быть понятным, кто ведущий, а кто - ведомый, настолько в равных условиях, что легко запутаться, но им удается как-то лавировать. - Если я буду говорить в процессе, что люблю тебя, тебе понравится? - шепчет в его губы, едва виляя бедрами и роняя свой хриплый выдох в его лицо. - Или лучше рассказать о своих фантазиях? Потому что не думаю, что ты к ним готов… хотя… там ничего такого страшного, - улыбается краем рта и едва шипит, когда Стид снова входит, а затем еще раз, и еще, заставляет прикусывать губы и дышать так часто, что этот гуляющий воздух становится более нежным и звонким, будто обретает собственные голосовые связки. - Возьми меня за волосы, - шепчет с взбудораженным взглядом, да Боннет уже должен был просечь эту фишку, использовал регулярно и мастерски, но в эту минуту у Тича просто тотальная острая необходимость в его силе, что умела оберегать и сжимать, и это нравилось пробовать. - Сильнее, не ссы… ох черт! - и он резко отпустил ладонь Стида, вжимаясь обеими руками в прутья от новых толчков в свою задницу. - Я имел ввиду… блять как ахуенно, просто продолжай, не слушай меня, ах…

И он ведь любил. Очень сильно любил. Преодолел столько преград и опасностей, даже дважды за месяц вытащил из тюрьмы, чтобы сказать Черной Бороде, как сильно он хочет быть с ним, делить каждую минуту жизни и каждую пройденную вместе милю, быть поводом его ежедневной улыбки и сияющего взгляда. Пускай это признание затянулось в поисках подходящего момента в череде этих безумных событий, но разве поступки Стида Боннета говорили об обратном? Все поступки, кроме единственного, который на дал этой идиллии начаться раньше. А может, здесь и не было никакой идиллии, а был просто восторг и обожание, не приуроченное ни к чьим к ожиданиям - один не искал брака, другой не искал любви. Но вот они здесь, вышедшие в открытое море на торговом судне, которое прямо сейчас могли бы захватить, будь они в хорошем настроении, но у Стида не поднимется рука даже поднять саблю. У него не хватает сил даже, чтобы тронуться с места, так о каком налёте может идти речь? В окне Стид увидел только открытое море - и никакого берега, хотя, казалось, они только ступили на судно, а значит, эффект травки давно отпустил, оставив послевкусие эмоционального возбуждения и сверхчувствительность, искрящуюся порохом на кончиках пальцев. Пускай это было больно, но вполне совместимо с жизнью. Просто Стиду нужно было время на принятие чужой ошибки. Или слова, которые успокоили бы, крепкие медвежьи объятья, которые вмиг превратили бы страхи в пыль, ведь он сразу бы все почувствовал. Но его Эдвард не был словоохотлив до признаний и не умел в признание вины, а значит, Стиду - тащить этот груз за обоих. Впрочем, как и всегда - брать ответственность за чувства всех вокруг, забывая, что можно просить о помощи (слабым быть).

- Трогать гениталии - это тоже секс! И неважно кто кому трогал! - Возмущенный Стид выглядит потешно, но это не повод обесценивать переживания. В этом состоянии может случиться страшное, но допускать этого очень не хочется. И его слабость совсем не в сентиментальной нежности, она - в негативе, - обнажает всю суть его извечного оптимизма, забирая себе посильное, чтобы никто не терял свой свет. И ему так хотелось, чтобы Эдвард светился, чтобы был - его Северной звездой, которая всегда укажет путь. И так не хотелось, чтобы злодеи могли считать себя достойными достучаться до небес. Потому что Эд заслуживал самого лучшего. Потому что несмотря ни на что, Стид Боннет любил его за все его трещины; просто впервые - поддержка потребовалась ему, и он снова не сумел попросить. Правильно, уходи. Бери пример со своего жениха, который исчез аж дважды. Будто бы Стид не знает, что накосячил? Будто не пытался исправить ошибки все это время. Даже те, которые не совершал. Он запутался в правых и виноватых, в честности и лжи. Это до усрачки страшно, когда твои идеалы обесценивают неоспоримыми доводами. Голова готова лопнуть, потому что снова не понимает, которое из испытываемых чувств - его? Не внушенное, не внушаемое, а то, которое идет от сердца. Жестокая логичность Черной Бороды давит на него хуже, чем извечная критика Иззи Хэндса. Стид отворачивается. Отсюда никуда не убежать, хотя они оба попытались бы, находись они на суше. Но это желание не приравнивается желанию уйти, оборвав все связующие тросы. Выходит, что Элеонора спасла и до сих пор спасает их брак.

Да, черт возьми, Стид боялся. Боялся очередного витка этого брачного дерьма, упреков, истерик и попыток заколоть одного из супругов спицей через ухо - это вообще что за пиздец? Он боялся эмоционально привязываться, потому что это каждый раз доставляло только боль, каким бы оптимистом он ни пытался казаться. Его привлекло в Эдварде все это - ранимость, скрытая под маской жесткого пирата, загадочность и осторожные попытки сократить дистанцию. Возможно, он ошибся только в одном расчете - когда предложил Стиду слишком быструю победу - на суше. Но земля держала его прочными корнями, ведь только в море он - был по-настоящему свободен, тогда и сейчас. Все, что Боннету было нужно - твоя инициатива до лишения права принять решение. Ведь это решение - только для двоих, и если один из них повернет ручку двери, все будет кончено. Так глупо и безрассудно, может, и не слишком весомо (у него же не встал), но Стиду кажется, что если он услышит щелчок дверной ручки, его разобьет еще большими рыданиями, но не подтолкнет преградить беглецу путь. В этой игре в догонялки у них 1:1 - каждый бросил и каждый вернулся.

Но сегодня они оба - выбирают остаться.

Прикосновения искрятся, согревают, утешают. Эдвард обнимает его, и вроде бы две руки, но его так много в этой ауре безопасности, что внушают его запах, голос и тело. Так вот какие они - объятья влюбленного кракена. Черт... Стида размазывает еще больше, и нервный смешок он гасит ладонью, потому что только его не хватало до кучи к слезам, когда первое извинение обжигает стыдом его уши.

- Я не узнаю тебя, Эд. Ты обманывал меня... - Стид прикрывает глаза, чтобы остановить слезы и убедить себя не_верить ни единому слову, проживая обиду. Хочет отпустить ее, но не может, словно неуверенность в себе въелась клешнями в его организм. - И ты убивал людей! А я ведь даже не сразу придал этому значения! У меня внутри, блять, будто компас сходит с ума, указывая на угрозу, едва завидев Иззи на горизонте, и я знал, я знал, что в нем какой-то подвох! - Но Эд только сжимает крепче, и его сухие губы по коже все равно ощущаются как прикосновения лепестками лотоса. Хотя Стид никогда не видел лотосов. Наверно, их много в Китае, он когда-то читал об этом. Но что было страшнее: смерть или побег? Стид точно так же не знал, какой вариант исчезновения Эда из своей жизни был бы менее болезненным, но хорошо, что по итогу даже не тот, где он хлопает дверью, оставляя наедине с обидой. Зато сейчас - щекочет бородой, не выпуская из медвежьих объятий, и какой бы ни была его правда, все это не имело значения, ведь сейчас Боннет чувствовал спиной биение его сердца, и все доводы рассудка меркли на его фоне. - Прости меня... Не уходи. - Стид заводит руку назад, в длинные волосы зарываясь пальцами, и приближает губы Эда ближе к своей шее. Поворачивает голову и сталкивается губами на короткое мгновение поцелуя. Так и разворачивается - одним осторожным круговым движением, смыкая ладони сзади шеи любимого, и заглядывает в глаза с отражением собственной боли. Вымученно улыбается, но внутри уже разливалось тепло от услышанного: - Я знаю. Боже... Конечно, я знаю! - И снова этот нервный смех облегчения, и в этот раз их обоих прорывает одновременно. Стид тянется вперед, чуть приподнимаясь на носках, чтобы обнять его крепче и опуститься до интимного шепота без намека на пошлость: - Просто дай мне время переварить это. Я понимаю, о чем ты, но, поверь, я никогда не чувствовал такой ревности. Меня пугает... - Стид делает вдох и прижимается губами к уху со-капитана: - То, как сильно я тебя люблю.

Будто бы Эд не знал, что он накосячил. Чертову дюжину раз. И будто не пытался перетянуть одеяло событий той стороной, где между ними - только хорошие моменты. И это было настоящим трудом, такой сложной задачей, что без своей команды, они, походу, не справлялись. Здесь было бы отлично встретить Люциуса, который объяснил бы заранее, как и что устроено в этом мягком сердце самого доброго пирата всех времен и народов. И, возможно, Эд бы не ошибся с самого начала. Может, даже появление Иззи с попыткой повторной дуэли было бы лучше, чем все это - Стид бы просто проколол его разок, и все бы выпустили пар. А сейчас…

Я и сам не сразу понял, что забрал так много жизней своими руками, и я не помню большинства… Но он делает работу над ошибками, и это то, что он ни за что не озвучит. Можно списать все на самооборону и военное положение, если будет угодно - на алкоголь, но первоначальная суть была еще страшнее. Эд просто не собран, и когда он один, он просто умело притворяется. И когда он рядом со Стидом - ему это не требуется, он просто живет свою настоящую жизнь, наслаждается маленькими радостями, любит и ценит, забывает о прозвищах и прошлом. И потому так оглушительны эти удары разлуки - когда единственный спасательный круг может оказаться навсегда затопленным в на морском дне. Он показывал свое безумие не раз, но это - то, что заставит Боннета бежать от него без оглядки на маньячный след, оставляемый шпагой по песку. Нет, он ни за что не расскажет, насколько умирает без него.

У него такой дрожащий голос и такие уверенные нежные руки, пальцами зарывающиеся в волосы. Он шепчет «прости», и у Эда от этой несправедливости так сильно пережимает горло, что он лишь приказывает самому себе «не реветь, не реветь, не реветь! ты же взрослый мальчик!», стискивая зубы и не моргая, чтоб подступившие слезы высохли, так и не упав на щеки. Потому что если капли не пролились, значит, ничего не было, и никто не докажет, что это не муха в глаз попала. И вот они обнимаются влюбленными идиотами, нервно посмеиваясь, и Эд прячет свое лицо за его плечом в этой раковине из рук и спин, осторожно заводя руку, чтобы подушечками пальцев промокнуть глаза, и шалость удалась, и это очень важно, потому что, казалось, что сейчас попросту не его очередь.

- Стид… - он шепчет ему, рукой проводя по волосам. - Я ненавижу с тобой ссориться. Давай просто перестанем это делать? - и он резко насупился, потому что эмоции подбивали морским приливом. - Я буду рядом, и я… блять, прости, я так не могу! - он немного резко отстранился, шмыгнув носом, и, отвернувшись, протянул долгое «аааааа» на длительном выдохе, все, что угодно, лишь бы не стать Ниагарским водопадом. - Так много чувств, у меня сердце не выдержит… - он нервно засмеялся, обернувшись на Боннета, чтобы ладонями за обе его щеки и резко поцеловать. А потом еще раз для закрепления. И, пожалуй, третий для красоты истории. Четвертый, вероятно, перебор, но тоже зачем-то было нужно. - Нам срочно нужно выпить, - он глянул на бочку, что совсем недавно пнул ногой. - Вино, знаешь, улучшает переваривание.

В трюме быстро нашлись старые пыльные кружки и тысяча способов открыть бочонок, а Эдвард, все еще на нервах с дрожаще-слезливым тоном заладил о том, чем они могут заняться по возвращению на корабль. Потому что немного реальной жизни, той самой, где нужная сторона одеяла, им сейчас была нужна слишком сильно.

- Как только вернемся, первым делом залезем в твою ванную, раскидаем везде твои эти штучки с приятным запахом, и будем говорить категорическое «нет» всем, кто посмеет помешать! - он протянул Стиду стакан вина. - Оооо… а что, если мы повесим табличку на дверь? Или это слишком палево? Хотя, блин, все всё знают, они же уже не дети, пффф… - но после глотка вина пришло новое озарение. - Окошко для еды. Нам такое нужно.

А потом они сидели на полу, продолжали пить, не смотря за тем, куда плывут, рассуждали о корабле «побольше» и что должно было быть в каюте их мечты, Эд рассказал за самую роскошную капитанскую каюту, которую он видел на корабле английского флота, когда его в очередной раз чуть не четвертовали, Стид делал удивленно-изумленное выражение лица, они смеялись, и, вроде, Тичу казалось, что им удалось легко отделаться от неминуемого крушения их судна под названием «любовь». А потом они как-то резко перескочили на разновидности крабов и места их обитания, сельскохозяйственные фермы, обосрали политику Короля Георга, целовались, рассуждали, что бы хотели съесть на ужин, и много чего еще, но не дальнейший план действий. Казалось бы, в нем даже не было необходимости. Куба, так Куба. Рано или поздно на них снизойдет озарение свыше, как спасти свои задницы и вернуть корабли.

А потом с наступлением темноты в корабль резко прилетело пушечное ядро, и под неожиданной тряской Эд прижал Стида к полу, нависнув над ним. Кружка покатилась по полу, разливая вино по деревянным доскам.

- Ты в порядке? Кажется, наша остановка.

На палубе суматоха, моряки готовятся к нападению пиратов, и Эд одним легким движением надевает капюшон Стида обратно на его же голову - просто на всякий случай. Вдалеке виднеется целых четыре пиратских флага - о, их атаковала самая грозная команда Карибского моря - их команда. И они понимают это буквально одновременно, вытягиваясь в лицах, Стид пробует что-то крикнуть и помахать своим, но Тич вовремя дергает того за рукав, останавливая в радостях.

- Тшш!!!!11 - оттаскивая в менее проходимый участок корабля. - Ты нас только что в заложники едва ли не записал, - пояснил он мельком, а глаза забегали повсюду в сочинении лучшего выхода. В корабль прилетело новое ядро, разбивая мачту в щепки, и они пригнулись, закрываясь от летящих осколков дерева. - Блять. Они на абордаж собираются или что? Какого хуя вообще? - может, записали в мертвые, может, произошел очередной бунт и смена капитана, может… да хрен его знает, что им в голову пришло, и почему они не рыскают по всей Ямайке в поисках своих капитанов, а ходят в море хер знает где. Может, им удалось выйти на Элеонору? Тогда бы они не пытались их убить вместе с судном. - Черт. Пойдем. Спустим шлюпку.

Плыть к своему кораблю под обстрелом не такая плохая идея, как оставаться в числе пушечного мяса на палубе, но, все же, малость говеная. Им повезло дважды: во-первых, мясорубка тяжелой артиллерией прекратилась, во-вторых, у Эда появилась идея по привлечению внимания, и он отложил свою пару весел, прильнув к Стиду и взяв его за края рубашки.

- Не подумай неправильно, но нам сейчас очень пригодиться, если ты разденешься, - потому что Тич не припоминал, чтобы флирт на адреналине запрещали законодательно, а если такое и случилось - и что? Он - пират. И рубашка Боннета превратилась в импровизированный белый флаг, натянутый на одно из весел, которым Тич махал туда-сюда, прикрикивая. - Эй там! Але блять!.. - ноль реакции. - Они глухие? - крикнул еще погромче, пока не услышал с палубы отголоски знакомых голосов и суету радостных возгласов «это капитаны!» и все в таком духе. - Ну наконец-то, - присел уставши, резко выдохнув, снимая с весла ткань. - Ты вообще понимаешь, из какой жопы мы вылезли без малейшего намека на хоть какое-то оружие? Запишешь в дневник - прочитай мне эту историю! - он посмеялся, потому что, по правде, это ведь было что-то с чем-то, это было даже ебнешься. - Без рубашки тебе намного лучше, - хитро улыбнулся он, но все же протянул Стиду его одежду, хоть и не сразу отдал в шутливой манере.

Самым сложным было забраться по лестнице, но им обоим помогли. Команда, кажется, забыла, чем они занимались, потому что возвращение капитанов будто из Тартара выглядело намного более знаменательным, нежели инициатива по захвату торгового судна. Даже как-то неловко вышло. Им вроде как помогли, а они оставались пиратами до последнего. Эд вздохнул, но с этой ситуацией уже ничего нельзя было сделать, ошибки производства случаются нередко.

- Боже правый… они живы, - охнул Люциус, и Черный Пит сощурился, высматривая появившиеся фигуры на предмет достоверности:

- А вы точно не призраки наших капитанов?

Корабль дрогнул, изрыгая из себя новое пушечное ядро, и этот финальный выстрел инициировал топление торгового судна.

- Клык! - послышался сиплый голос Иззи, и Эдвард вмиг напрягся всем своим телом. Рассказывая Стиду всю правду, он совершенно не подумал о том, какой будет их новая встреча. - Я сказал прекратить огонь.

- Простите… ээээ… капитан, я отвлекся, - толстяк неловко улыбнулся, задувая фетиль от греха подальше.

- Что тут у вас… - он вышел из-за столпившихся пиратов, и его грозный вид резко проникся нежной мягкостью от увиденного. - Эд?..

И Тич лишь успел перевести свой виноватый взгляд на Боннета в поисках его глаз, но те не обратились к нему. А ведь он всего лишь хотел банального человеческого счастья. И ванну с лавандовым мылом.

— Ну ты-то хоть не плачь! — ноет Стид, и от этого слёз только еще больше, бесит, но продолжай)) Это гораздо сильнее признаний в любви, хотя с признаниями — тоже продолжай. Сейчас они уместнее, чем когда-либо. Необходимы как воздух, и Боннет вдыхает их жадными глотками вместе с терпким горьким табачным запахом своего со-капитана. Несильно сжимает волосы на его затылке, прижимаясь в объятие, но по итогу их все равно раскидывает эмоционировать во все стороны — и снова обратно, в крепкие пиратские поцелуи, от которых у Стида подкашиваются коленки и улетучиваются все негативные. — И я тоже не хочу ссориться с тобой. — Мурлычет он в ответ, подтирая нос рукавом рубашки, и кивает согласно на предложение испить вина. Пожалуй, выпить сейчас и правда было бы лучшим решением, раз кончилась трава. С другой стороны, если с одного джойнта так бросает в чувства, то всему надо знать меру — и на сегодня Боннету пора заканчивать с органикой. А вот градус вполне исправит то, что надломилось.

Они болтают обо всем на свете, распивая чужое вино из каких-то кружек, а не фужеров, как настоящие моряки и простые люди, кайфующие в обществе друг друга. Никто за все время похода в море так и не побеспокоил их в этой скромной каюте с разными ящиками товаров неизвестного содержимого — пираты настолько увлеклись друг другом и не останавливающимся ни на секунду общением, что даже не додумались заглянуть и проверить. Так плевать, они же все равно захватят эту шхуну при удобном случае, просто сегодня у них выходной от пиратства. Время только друг на друга, как тогда на острове, где они были безмятежно счастливы и нежно любили друг друга на мягком песке, на волнорезах и на закате. Тогда ни разу не поссорились, как ни разу за то время, которое проводили вместе — без лишних и мешающих, норовящих сунуть свой нос в дела капитанов. Хотя такой был всего один, пока остальные работали на качество жизни кораблей, и он залез непозволительно далеко, с чем Стид обязательно разберётся, потому что это дело джентльменской чести — и он научит ей даже прожженного пирата. А пока, они с Эдом обсуждают счастливое будущее, и Стид ложится головой на колени жениха и любуется каждой мимикой, мимической морщиной и контуром лица. Он не уверен, что вник во все идеи своего пирата, но точно знал, что даже при всей своей безалаберности, в ванну при недавнем открытом ранении Стид бы его не пустил, но согласно кивнул и нежно почесал любимке затылок, вытянув руку. И поцеловал. И где-то после очередной бесконечности разговоров, они уснули в обнимку, ни на секунду не переставая гладить тела друг друга и пытаться сгребать в охапку.

Во взрывах нет ничего романтичного, когда они доводят до разрыва сердца в самый неожиданный момент глубокого погружения в процесс сна или еще чего — это в принципе никогда не вовремя, а сейчас особенно. У них же выходной, блять! Кто посмел? Что происходит? Эти две мысли проскакивают в голове Стида в один и тот же момент, потом уже — понимание, что Эдвард лежит на нем, защищая от внешней агрессии, и сон снимает как рукой.

— Эд? Какого… — бормочет хрипло, спросонья винного, и оглядываются по сторонам. Из-за каюты торговцы кричат о пиратах, и Стид почему-то смеётся, ведь это реально смешно — ни дня покоя в море, даже ни секунды, и они на торговом судне как импостеры, и при желании при встрече с захватчиками они могут разыграть карту, что захватили этот корабль первым. О, можно здорово развлечься. Если только их не потопят раньше, а вот это уже проблема. Они поднимаются спешно и с кряхтением, как деды, придерживая раны, чуть расслабившиеся во время сна. — Пираты... — задумчиво согласился Стид, будто подозревая эту версию в каком-то несоответствии возможностям. И находит, но задаёт вопрос скорее риторически, потому что у них нет времени на демагогию, но просто для справки: — Какие еще пираты в округе Ямайки при их отбитом губере? - Типа, не могут пираты грабить корабли Ямайки, где губернатор из бывших пиратов.

Отвлечься приходится сразу, ведь на горизонте они видят своих. Вот о том и речь!!! По таймингу другое здесь просто невозможно было встретить кого-то левого. И Стид просиял, едва не спалив их с Эдом личности морякам, когда на радостях помахал команде. Упс… Вроде в суматохе никто не заметил, а идея захвата корабля изнутри как нельзя кстати. Вот только это их команды, их флотилия, а значит, все могло пойти совсем по иному плану. Более того — плана там вообще могло и не быть. Они же как дети с пушками, нельзя оставить одних на пару дней без присмотра. Хотя, один инспектор там был, но мог ли удержать целых несколько кораблей? Некогда думать. Надо раздеваться.

— Оригинальная идея, Эд. — Ухмыльнулся Стид, касаясь ладонью его плеча. — Но мог бы просто сказать, что хочешь, чтобы я разделся. — Подмигнул, что совершенно не помогало делу, а только отвлекало. Но адреналин упорно подталкивал к флирту, и кто они такие, чтобы сопротивляться этому желанию?

На свой корабль они всходят победителями и героями, выжившими после всего и сумевшими сбежать из тюрьмы, откуда вообще не было возможным сбежать. Сзади взрывается корабль, Стид бросает туда короткий взгляд с манерным «оу» — и да, конечно, как иначе? Это же их взрослые дети.

О, они с Эдом не раскроют тайны (наверное) их чудесного спасения. Скажут, что это наколка, и Стид обязательно приукрасит эффектность побега и добавит о каком-нибудь сражении по пути, представив их с Черной Бородой великими неуловимыми пиратами, пока в поле зрения не появится тот, из-за кого настроение сразу испортился. Блять. Боннет заканчивает рассказ, обрывая на половине, и губы застывают в вежливой улыбке, опускаясь вниз в ровную линию слишком медленно, словно бы он оценивал поведение и реакции этого самоуверенного мудилы, который слишком поверил в себя или, может, недостаточно поверил в Стида, что в любом случае было только его ошибкой и ничьей больше.

Эта немая сцена длится… да недолго, в целом. Стид смотрит на него без эмоции — позитивной ли, негативной, — просто как на пирата, одного из, ничем не выдающимся, но все же заслуживший каплю его аристократического внимания. Поздоровался с Эдвардом ну просто мимими, а на Стида уставился, растерявшись в подборе реакции. Правильно.

— Здравствуй, Иззи. — Снова мельком улыбка. Он нарушает молчание первым, делая шаг вперед от одной линии с Черной Бородой.

— Боннет… — придыхание с неопознанной эмоцией раздражает просто одним своим фактом.

Стид подходит ближе, решительно не останавливаясь перед преградами в виде членов команды и разбросанных тросов, перешагивая их с элегантной легкостью. Поравнивается с Хэндсом, что пытается приосаниться.

— Капитан Боннет. — Холодно и громко объявляет Стид, и с размаху кулаком бьет Иззи по морде, что тот отшатывается и едва стоит на ногах. Нет, это неудовлетворительный результат. И тогда Стид, не долго думая, добивает с левой, и бинго, опускает голову, роняя бесстрастное: — Это за то, что пытался соблазнить чужого жениха. Моего жениха.

Достаёт платок из кармана, бросает третьему капитану, чтобы он мог вытереть кровь из носа или губы, куда там попал Боннет прямо перстнем по наглой роже, кашляет в кулак и объявляет команде:

— Не беспокойте до утра. Нам надо отдохнуть после Ямайки.

Еще одна очаровательная улыбка публике, заведённый (от агрессии ли?) взгляд на Эдварда, и капитан Боннет исчезает за дверьми своей каюты.

Он глазками бегал по двум капитанам в осторожной панике, потому что атмосфера явно сейчас привалит грозовыми тучами, хотя над головами - ясное небо с тысячью звезд. Эдвард не хотел драки на корабле, как минимум из-за того, что Боннет был ранен, а Иззи все еще представлял из себя куда лучшего бойца, и с мачтой, как в прошлый раз, вряд ли повезет дважды. Ох черт. Кажется, эта та самая пассивная агрессия, о, он теперь ее с легкостью узнает, и Стид бы им гордился, вот только надо было узнать у него, а что делать с тревогой, которую вызывает это оружие медленного и ядовитого поражения. И когда Боннет бьет Иззи прямо в лицо, на палубе разом ахают буквально все, а Тич в изумлении смотрит на своего будущего мужа, частично в страхе, частично - не веря своему счастью.

- Ох, чееерт… - лишь протянул он, кажется, сам себе под нос, и так и не сдвинулся с места, хоть у Стида и был такой взгляд, словно он готов добить Хендса, и у него есть основания, но это же Стид! Ему нельзя в кровожадность, это не его стиль. Боже, но каким он сейчас был сексуальным, со взглядом акулы, спрятанным в мягких чертах лицах, которые только ласкать и целовать, но вот эти глаза способны уничтожить за долю секунды. Однако Боннет так элегантно кидает платок со своим «мой жених», что ощущение, будто Эдвард дунул снова, иначе не передать, почему так ноги подкашиваются, а грудь вздымается от переизбытка кислорода. Он был таким самоуверенным, с широко расправленной спиной, как победитель и как завоеватель, его голос звучал твердо, отдавая команде распоряжение, а Тич просто уставился и стоял как вкопанный, пока его примадонна направилась в каюту. Взгляд встретился с несколькими членами команды, что были, кажется, также шокированы, Эд кратко улыбнулся и поплелся вслед за Стидом, стараясь больше ни с кем не сталкиваться, особенно с Иззи, перед которым, самую малость, чувствовал себя немного виноватым.

- Ээээ… капитан, подождите! Но… какой у нас план? - окликнул кто-то, и Эд просто резко обернулся, ладонью пару раз шаркнув в воздухе возле своей шеи, подтверждая один простой факт: Стид нихуя не шутил.

И вот они оба внутри, у Эда сбитое дыхание, спина, прислоняющаяся к двери, словно он - охранник против вмешательства особо тупых. Они же помирились, да? Почему-то он опять боялся, что все вернулось на круги своя, и они могут снова поссориться или того хуже. Молчаливая пауза для тех, кто привык не затыкаться, была все равно, что самая мучительная пытка, и Тич все же оторвал себя от стены.

- Это был потрясающий удар, - сказал он с придыханием, воистину гордясь своим возмужавшим мальчиком, настолько, что его действительно стоило опасаться даже Черной Бороде, ведь его сердце замирало от этого напряженного взгляда и летящей колкости, так, что он поднял руки в сдающуюся позицию, пытаясь просто спасти их от второго раунда бездны, в которую он так не хотел отправляться. - Это комплимент, - пояснил он. - Я действительно восхищен, - и это абсолютная правда, и если Стид запустил внутренние судебные процессы, то одного взгляда достаточно, чтобы понять, что Тич не пытался посмеяться над ним или что еще. Да он просто был в ахуе.

Эдвард не знал, что еще ему сказать, как успокоить или что нужно сделать. Казалось, он выложил все сердце и душу наизнанку сегодня, теперь он не парень-загадка, а просто чистый лист, и он не оставил ни одного козыря в рукаве на случай эмоциональной расправы. Тяжелое дыхание Стида, его нависшая над столом спина - интуитивные сигналы о том, что ему надо побыть одному, но Эд обещал быть с ним рядом. Даже если это будет тяжело. И он ступает ближе, стараясь быть беззвучным, словно это может спугнуть капитана из его же каюты, словно он крался к раненному зверю, что мог начать обороняться резко и неожиданно и с самыми непредсказуемыми способами.

- Эй… - он осторожно положил свою ладонь на его спину, нежно проводя между лопаток ниже. - Может… чаю? - чай же умеет исцелять почти все, что угодно! Соглашайся! Тут не о чем думать вообще. Эдвард был готов метнуться пулей, чтобы все организовать, побыл бы немного в шкуре Боннета, что ж, походу в их браке смены ролей - дело обычное. И его рука осторожно отрывается от ткани белой рубашки, когда Стид поворачивает на него свой многозначительный взгляд, полный сердитости, и, чего-то еще, и это было явно неправильно, но Эд заводился от его злости, это иррациональное чувство, что било прямо поддых, заставляя протестировать глубину прогиба, с которым он мог бы скакать вокруг него по всем его хотелкам с одной целью - задобрить это нежное сердце. Он сейчас буквально был готов на все, и это не требовало озвучивания - чужие руки легли на бедра, разворачивая спиной к столу и рывком усаживая сверху, так, что сердце, кажется, булькнуло где-то внизу живота. - Ох, - он успел опереться рукой позади себя, а второй сжать край его рубашки, словно боялся упасть в этом головокружительном пируэте, и его действительно повело как от вина, и Стид называет его плохим мальчиком, и Эд уже уверен в том, что виновен по всем фронтам, несмотря на то, что доказывал обратное всю дорогу до их дома, и все происходящее принималось так близко к сердцу, так искренне, что как тут не сорваться в оправдания. - Прости, я правда не хотел всего этого, ты же… - Стид осекает его, и Эд поджимает свои губы, стараясь дышать носиком. Он слишком сексуален, это незаконно, это что блять вообще сейчас происходит? Его будут наказывать? Чееерт… - Я полагаю, - он сглатывает, медленно перевод взгляд с губ джентльмена на его зеленые глаза. - Я это заслужил, - и его колени сжимают бедра, чтобы быть ближе, тянет к себе за рубашку, чтобы рот о его рот, и этот пылкий поцелуй, насыщенный шумным кислородом и запахом своего места в жизни, срывает в новый акт любви, и Эдвард готов растечься по этому столу, по Стиду, лишь бы он не придумывал себе лишнего. Лишь бы он слушал то, что говорит его тело, летящее во встречные объятия, оно намного красноречивее любых слов, в которых он не умел выражать свои чувства должным образом. Он же понимал, что люди не могут реагировать так друг на друга, не имея под этим крепкой основы? Потому что Эдвард был явно из таких - если в груди не зарождалось чувство прекрасного, надежда быть едиными, он просто не мог в чужие касания, а он пробовал это в своей жизни неоднократно. Пожалуй, об этом Эдвард тоже не скажет ему, как о страшной тайне. В конце концов, в любом браке должны быть здоровые секреты.

У Стида Боннета еще чесались кулаки, но привычного страха в груди совсем не было. Он отметил про себя: не так страшен черт, как его малюют - не так страшна агрессия, если она оправдана защитой чести. Невозможно стать уважаемым пиратом, не запачкав руки и не стесав кулаки. Стид сейчас - проходит стадию возмужания. И что-то подсказывало ему, что с этой задачей он справлялся на отлично. На горизонте - выпускной экзамен, и он чувствует себя готовым к нему, как никогда прежде. Хотя некоторые знания придется подточить, ведь в обычном бою Стид не выстоял бы и минуты, но сегодня была не драка, сегодня был - урок хороших, сука, манер.

Кажется, Стид, ты наконец-то показал всем расстановку сил на судне.

- Это был потрясающий удар, - слышит за своей спиной и едва заметно вздрагивает. Короткая ухмылка трогает губы Боннета, но теряется в фактурной злости на полуобороте: Стид смотрит на со-капитана со стылой яростью, теплеющей в необъятной любви - такой большой, что даже вызовы грозному опытному морскому волку для него теперь лишь детский лепет.

- Ты тоже хочешь проверить? - Спрашивает он грубовато, с затаенной обидой, фантомным кулаком ударившей поддых. Конечно, они проработали это на торговом судне, решив больше не ругаться, но им обоим следовало бы понимать, что такое не отпускается ежеминутно. Сатисфакция - дело небыстрое, хоть Стид и хочется расправиться с этим поскорее. Пребывать в негативе сильно утомляет и снижает продуктивность. В конце концов, они могли захватить то судно, будь он в привычном расположении духа и готовый к авантюрам.

Что этот мужчина сотворил с его сердцем? Но важнее - что творит с его телом? Оно теперь как оголенный нерв (и лишь бы не открытая рана), чувствительный до каждого касания, чуткий до каждого неровного вздоха, отзывается на скользящие пальцы пианиста лучше, чем музыкальный инструмент. По телу мурашки, но также и адреналиновая дрожь, которая все еще стучала в висках сумасшедшей пульсацией, и он сам, казалось, все еще не верил в то, что сделал. Понравилось ли это? Определенно, да. Было ли это правильным? О, разве в этой компании оценят, если подставить вторую щеку? Стид подумал, что лучше не давать им возможности проверить. Но самое главное, пожалуй, не давать это проверить самому себе и тем более - Эдварду Тичу.

Другое, что  беспокоило Стида в данный момент - это дальнейшее взаимодействие с Иззи. Сейчас субординация между ними казалось тонким льдом, который треснул, но еще не обвалился. Он не знал, как выйти из этой ситуации, не знал, к чему приведет эта односторонняя драка - к вражде или перемирию? Но извиняться Боннет не намерен. Только не перед этой такелажной крысой, которая посмела касаться его мужа, едва прознав, что Стид мог быть мертв. О, Стид не удивился бы, если Иззи использовал именно этот аргумент, чтобы сломать его мальчика. Его чувственного, ранимого, нежного Эда, который попался в сети пауку, но чудом избежал отравления ядом.

Чаю? Что же, чай - всегда отличная идея, но прямо сейчас нужно было что-то покрепче. Стид окончательно поворачивается, в напряженном молчании оглядывает фигуру своего благоверного, скользит по мягким контурам лица, пока принимает решение, и взгляд такой, словно он мысленно - выносит вердикт. Руки ложатся на бедра Эдварда, смело прихватывают за тазобедренные косточки. Стид отходит в сторону, освобождая место у стола, по факту - рокируя их тела, как шахматные фигуры на доске, позволяя Эду выйти в дамки. Его бедра - о край стола, еще толчок вперед - и на поверхности, опустевшей без бумаги, книг и всего ненужного хлама, выложенного Стидом скорее для интерьера, теперь же видит - лучше этой жопы на дубовом столе ничего в его капитанской смотреться не будет, и он сжимает его бедра еще сильнее, не позволяя рыпаться в стороны. Эдвард держится так, словно боится упасть, словно за его спиной - открытое море, кишащее акулами, и рубашка Стида да дерево под второй ладонью - единственная опора, дающая безопасность.

Сатисфакция - важный этап принятия, и он получил ее только наполовину. В конце концов, наказание получил только один из участников, а тот, кто отказал не сразу - пытался в диалог и перестрелку лисьими глазками. Черт, Стид сейчас особенно сильно ощущал эту химию между ними. Что-то, что не говорилось напрямую, но транслировалась во изгибах. Эти дрожащие черные ресницы, которые не удалось опалить даже карибскому солнцу, так и напрашивались на продолжение конфликта, ну или - на заключительную его стадию. Ту, где плохой мальчик бывает наказан.

Эдварда хочется отчитать, как нашкодившего мальчишку, вытянуть по струнке и намуштровать, как общаться с дядями, которые хотят трогать его член, и от одной это мысли ноздри Стида снова раздуваются в тяжелом вздохе, а по телу расходится огонь, делая ему совершенно очевидным еще один нюанс..

Эдварда хочется.

Все остальное может подождать.

- Ты был очень плохим мальчиком, Эдвард, - вздыхает Стид, ведя одной из ладоней по внутренней стороне бедра в кожаных штанах. Хотелось бы, чтобы это была его кожа, но все решаемо. Взгляд - глаза в глаза, - у одного блестит озорным пугливым блеском, а у второго пылает огнем. Страсть закипает в груди Боннета так быстро и пылко, что промедление тянется вечностью, а бедра налиты свинцом. - Тебе тоже надо преподать урок хороших манер, мой милый, - иронизирует с мрачным видом, словно это не флирт, а действительно серьезное заявление. На самом же деле - заводит реакция Черной Бороды, обнажающегося в пылкую чувственность, покорную слабость, и впервые за все время Стид ощущает его тело в своих руках как свое собственное. Здесь не требуется подыгрывать, напрашиваясь на исполнение приговора. Здесь надо внимать и слушать, подставляться под прикосновения, быть громким и чувственным, извиняться каждой клеточкой тела, а не языком, умеющим убалтывать. - Помолчи. - Шипит Боннет в его губы и запускает ладонь в спутанные волосы Эда, притягивая его голову ближе. Говорит непривычно басовито вперемешку с утихающей злобой: - Не накаляй. Видишь, я не в себе?

О, еще как видит. Не только видит, но и чувствует - как напряжены плечи со-капитана под ладонями Тича, как замедлилось дыхание и потемнел взгляд, скользящий по смуглой коже любимого, как ревностно пальцы стягивают волосы в кулак и, конечно, как у Боннета крепко стоит, когда он прижимается к телу Черной Бороды потяжелевшими от желания бедрами. Осторожный, но смелый рывок - и тело Эдварда врезается в его пах. Горячие поцелуи - игра "кто кого хочет больше", в которой как всегда не окажется проигравших, - в контексте драмы и на адреналиновой тяге просто сносят голову, заставляют рычать и кусать губы мужа, нащупывая руками швы его рубашки. На мгновение мышцы Стид каменеют, пока руки разрывают одежду прямо по позвоночнику, заставляя прижаться ближе, не разорвать поцелуя. Мог бы снять через голову, но отрываться не хотелось. Не хотелось давать Черной Бороде возможности отвлечься, проявить инициативу. Они оба помогают друг другу отбросить эту тряпку в сторону, и родные руки в свободном полете цепляются за спину, пока Боннет заваливает своего мужчину на лопатки, нависая сверху. Ноги, что крепко сжимали его бедра, казалось, вот-вот сломают кости, но этого не происходило, а желание загоралось только сильнее. Стид рычал и грубо стонал в чувственный рот, прижимая голову к столу ладонями, водил руками по груди и сжимал шею в толстых венах, с восторгом наблюдая за тем, как тело Эда покорно отдается во власть его уверенных движений. Этот большой мальчик, похоже, полюбит отпускать контроль.

- Ты был очень, очень скверным мальчишкой. Так расстроил меня, но я все понимаю. - Стид отрывается от его губ, заглядывая все в такой же ошалелый взгляд снизу. Гладит по лицу обманчиво-нежно, чтобы внезапно прихватить пальцами за скулы и провести по губам размашистым движением языка. Стид шепчет: - Порчу отношения с другими капитанами из-за твоей богатой фантазии. - Как не припомнить, по какой причине Иззи оказался в его постели? Но тут не про упрек. Боннет ни на секунду не жалеет, что втащил Хэндсу - и даже Эд это поймет, ведь то, как Стид прикусывает кожу его шеи, играясь кончиком языка с соленой кожей, говорит про садо-мазохизм больше, чем про обиду. - Я так точно не доживу до Китая, ты понимаешь? - Ладонь ложится на его член, потирает через штаны. И Стид уже развязывал веревки на его штанах, выпрямившись над его расхристанным телом. Разложил на своем столе, как карту. Время начать исследование. Времени до утра полно, а они только начали. Боннет был настроен воинственно, ну а Эд, он был захвачен в плен. - Этого недостаточно. Хочу, чтобы все усекли, что ты мой. - Стид приподнял брови и сдернул с него штаны до колен. Проделал то же самое со своими и потерся об его эрекцию, снова склонившись над лицом своего капитана. И тихо, у самых губ, в секундной неуверенности, уточнил: - Это же так?

Эдвард не любил учиться, но обожал, когда Стид примерял на себя профессорское амплуа, ведь что бы он не рассказывал ему о мире чуждом и далеком, он делал это с таким кайфом, и в такие моменты Тич просто падал на дно Мариинского желоба его глаз. Тогда, еще не осознавая собственной мотивации, борясь между необходимостью убить и желанием остаться, он думал о том, что способен придумать тысячи вопросов, лишь бы видеть как можно дольше эту затейливую манерность с нотками хитрости в голосе, что элегантно преподносит ему любую информацию, ласково разжевывая будто для трехлетнего ребенка, с чуткостью и заботой, с уверенностью, все ли он хорошо запомнил и последует ли совету по назначению. Тогда он был для него очень хорошим мальчиком, Стид им гордился, и Эдвард подсел на иглу его похвалы. Расскажи что-нибудь еще. Я сделаю, не стараясь. Ты расскажешь заново. Я притворюсь, что у меня получится лишь с сотой попытки. Ты скажешь, какой я молодец. Скажи это еще раз… Ему так нравились эти догонялки потаённой игры, казалось, это было что-то из «настоящей жизни». А сейчас Боннет говорит ему противоположное, и, оказалось, это работает далеко не хуже, это работает просто ахуенно, словно каждое его гневно-страстное слово бьет маленькой невидимой плетью по суетливым мыслишкам, приструню их и наводя порядок. И Эдвард смотрел на него, не спуская глаз. Он сделает все правильно с первой попытки в этот раз, потому что, оказывается, не важно, как именно Стид назовет его - важно, с какой чувственностью.

- Помолчи, - его грозный голос обволакивает таз, как горячее какао или положенное топливо на морской поверхности. Эд тонко мычит от его пальцев, захвативших его волосы, пытаясь примкнуть ближе в поцелуй. - Не накаляй. Видишь, я не в себе? - кратко поджимает губы, поднимая понимающий взгляд на его глаза, чтобы поспешно кивнуть прежде, чем они врежутся друг в друга, и он перестанет понимать, что происходит.

Он чувствует его стояк собой, рвано выдыхая на рывке бедер, чтобы ближе и теснее, чтобы сдать себя в аренду его нарастающей мускулинности, которая непонятно где сидела все это время, и Эдвард призвал своего Кракена совершенно неосознанно, а, значит, потерял контроль над ситуацией еще очень давно. Он ласково шипит в поцелуй, не то от хватки на затылке, не то просто от мазохического удовольствия принадлежать ему и только ему, и на лице проскальзывает хищная улыбка под скрежет рвущейся ткани, и взгляд, полный магнитизма - от его лица невозможно оторваться, он бы отдал свои губы на съедение со всеми этими вилочками для дыни или как только ты захочешь.

Времени нет, но эта ночь дает им новый разворот, руки спешат сбросить ошметки ткани, Эд тянется к его рубашке, сжимая ее на спине, пока Боннет укладывает его на лопатки без применения оружия. Придыхание, он сжимает его крепче, колени, обтянутые скрипучей черной кожей, чуть выше по его бедрам. Он молчит, как ему было велено, хотя внутри его собственный голос не затыкается в бесконечном чистом тоне восторгающегося крика, приправленного этими жгучими нотками безумной страсти. Его шея выгибается под чужими пальцами, его руки стискивают крепче свою лавину, что накрывает его тело, он хочет всего его, еще ближе и теснее, со всем его вайбом безумного профессора, хочет попросить его снять с себя рубашку, но не может оторваться от его губ, касается открытой кожи пальцами, залезая под ткань. Еще. Будь со мной этим громким безумием, смотри так, словно являешься Богом, люби и наказывай, затем люби снова, до самого конца мира.

- Ах… - с губ срывается жадный вдох, когда Стид размыкает их губы.

- Ты был очень, очень скверным мальчишкой, - как эхо колокольного звона прямо в уши, и Эд смотрит снизу на его уверенную нежность ошарашено, лишь тихо шепча:

- Очень, - потому что ищет лазейку в дозволенном, всегда ищет, такова его морская натура. Ему так хочется сказать это «прости» еще раз, но он застывает в его лице, под его руками, сжимающие скулы, тянется к его языку, что так не по-джентльменски шаркает по губам, боже, как ему нравилась эта неожиданно открывающаяся темная сторона, ведь Эдвард был экспертом в вопросах тайных личностей. И он хочет каждого это демона в себе и на себе, он вгрызется в горло каждому прямо на первом свидании, они обязательно подружатся, как причина и следствие, может, даже станцуют на нервах Стида, когда он чуть поуспокоиться, а Эд надеялся, что его «не в себе» побудет здесь еще некоторое неопределенное время. - Мммм… - он хрипло мычит, выгибая бедра навстречу ласковой руке, хочет его еще, все эти блядские контрасты нежных касаний и адского взгляда. - Нахуй Китай, если ты рядом, нахуй всех, - просто если он еще не понял. И Тич тянется губами к его, а он выпрямляется, и дорога теперь только вниз - затылком ближе к столу, выгибая спину, чтоб быть под стать его рукам, срывающим штаны, и теперь его ноги связаны собственной одеждой по колени. - Ох, черт… - и в его глазах немое «я блять пиздец люблю тебя, походу». Чтобы все усекли, что ты мой… - эхом возбуждения внутри головы, легким вздрагиванием от прикосновения к вставшему члену, и губы сохнут в этих водах так быстро без его встречных поцелуев, и Эд тянется снова - неужели его джентльмен не придет на помощь? Ооо… как бы он не злился, Тич был уверен, что их любовь сожжет всех врагов, кому не посчастливилось встать между. - Я твой, - шепчет он свое «да» в его губы, накрывая ласковым поцелуем. - Я очень сильно твой, - и еще одним, задерживаясь в собственном дыхании. - Ты сумасшедший, - вплетая пальцы в его золотистые локоны, касаясь его лица своими беспокойными губами снова и снова, срываемый на чувственные просьбы, лишь бы он продолжал свою сатисфакцию, выкручивал допустимое на максимум, проверил пределы этих возможностей. - Но я хочу только тебя, - и это чистая правда, запутанная в хриплом голосе, она идет банальными фразами, но из самого сердца, а оно готово выпрыгнуть наружу, поместиться в кармашек на одеждах Стида, чтобы никогда не разлучаться больше ни по какому поводу. Эд ногами скользит выше по этой статной фигуре, едва ли не доходя до плеча, пока Боннет не перехватывает цепкой хваткой, и Эд сглатывает, облизывает губы, смотрит в его глаза пьяным взглядом на трезвую, и это мгновение легкого смущения, когда грудь легко вздымается от кислородного перенасыщения, запирая в реберную клетку размашистое «ах». - Ты трахнешь меня? - словно в этом вопросе одновременно предвкушение и страх перед его членом в новом амплуа, но на этом корабле каждый прямоходящий не боялся в эксперименты, а каждый растекающийся по столу - ждал, затаив дыхание. И когда Стид откидывает его ногу, переворачивая на живот, Эд подтягивается бедрами ему навстречу, прижимаясь к его колом стоящему члену, и везде все резко потяжелело, особенно в греховных мыслях. Стид не будет сегодня джентльменом, от этого глаза закатываются в мозговой кармашек, хорошо, что он не видит сейчас лицо Эда, ведь тот попросту в ахуе и, вероятно, сегодня будет пищать. - Ах! М-м-м… - он хрипло мычит сквозь плотно сжатые губы, когда его лучшая половина входит без должных предварительных ласк - это же наказание, а потому надо терпеть сатисфакцию с мужеством, но сквозь тянущее чувство дрожь мурашек по телу, становится слишком жарко, будто каюту никто не проветривал все эти дни, и стены впитывали раз за разом запах от их секса, и Эд сжимает края стола перед своим лицом, упираясь лбом в дерево, судорожно выдыхая, когда Боннет полностью в нем с плотно прилегающими бедрами о его задницу, черт, это же происходило буквально этим утром, а он все еще хочет его также, словно искал всю жизнь именно его. - Тебе… мммм… тебе говорил кто-нибудь, насколько ты сексуален? - шепчет он, поворачивая голову щекой о стол, улыбаясь своим ртом так, словно не провинился, а заимел уникальную победу, ограбил национальный английский банк или разгромил целый флот служивых головорезов, и все это всегда было про Стида. Он не может до конца играть в двоечника, но грубость бедер, что проталкивается внутрь, сводит брови вместе, а его - с ума до нежных постанываний и побелевших костяшек, сжимающих край стола сильнее. - Ах… ты точно наказываешь меня? В смысле… ох, это так хорошо…

Весь стол жестоко исполосованный многочисленными ножами, шершавой текстурой под пальцами и бедрами, но Стид слишком любил комфорт, чтобы продешевить с материалами - и потому древесина самая лучшая, не оставляющая заноз, будь хоть выпотрошена до смолы, а значит можно смело раздевать Эдварда догола, прерываясь только на спонтанные смазанные поцелуи и хаотичные прикосновения, словно бы Боннет не знал, за что в первую очередь хвататься. Хотелось всего и сразу - хотелось Эдварда без остатка, до каждой в суматохе пропущенной татуировки, чтобы не оставить на нем живого места, а пометить поцелуями везде, где только возможно дотянуться. О, гибкость Стид Боннета, похоже, не знала границ, но сегодня - здесь и сейчас, - ему хотелось быть беспрекословно, тиранично правым. Потому что именно таким он, морской дьявол побери, был.

Я же говорил.

Но вместо этого - я лучше повторю еще раз, раз Эдвард - столь тяжелый случай в педагогической практике. Стид воспитал с десяток пиратов, достойных моряков, но своего любимого капитана он научит гораздо большему, как тот, в свое время, сколькому научил его.

- Очень, - поддакивает его ученик, и Стид рычит прямо в губы, недовольный этим грубым нарушением его прямого приказа молчать, и все-таки по нутру разливается тепло, нежно обволакивает патокой обожания и трепета от всех последующих признаний. Ладно, поддакивай, подхалимничай, ведь Стид Боннет истинно в восторге от подтверждений чувств. Пускай изливается словами любви, пока не сможет потерять дар речи от грубых ласк Джентльмена-Пирата, ведь сегодня Черная Борода и все случайные любопытные зарубят себе на носу, что союз этих со-капитанов не разрушить ни одному морскому волку. Их любовь войдет в морские легенды - и в историю. Ведь Эд говорит: - Я очень сильно твой, - и его шепот кажется Стиду самым громким признанием, что все остальные перестают существовать в контексте времени и пространства, и вся каюте сужается только до их двоих и стола, что позволяет ненадолго заземлиться прежде чем снова взлететь на седьмое небо от счастья. Они выбирают остаться в реальности. Ведь впервые она - доказана, как аксиома, и у Стида все еще болят стесанные о скулы Иззи костяшки, делая сам факт попытки измены неоспоримым и требующим соответствующей реакции в предотвращении всех последующих.

- Извини, сегодня я буду просто пиратом, - выдыхает Стид в его губы, растирая слюну меж ягодиц Эда и немного внутри, как единственная подготовка, на которую способен в этом животном порыве. Старается быть осторожным, но не может в нежность. Только в осторожность, что калибрует обороты, памятуя о ранах - заживших и не очень. Здесь наказание - профанация, чисто символическое значение имеющая, чтобы относиться к этому не с должным благоговением. Эдвард дрожит, но не от страха, и Стид считывает это тактильно. Проходится по самым чувственным контурам, ставит в нужную позу осторожным рывком, открывая себе самые пошлые виды - и такие желанные. Trust no one. И Эдвард снова обходит собственный запрет, подталкиваясь бедрами навстречу, отчего горячий член Боннета идеально ложится между ягодиц, проскальзывает вниз, проезжаясь по чувствительной мошонке. И это идиотское кредо давно пора перебить на что-то типа Trust Bonnet, чтобы уж наверняка. Вызубрил. Наизусть. Чернилами под кожу - и навсегда. Что за вопросы? Конечно, трахнет. Как хорошо, что с утра была разминка, и теперь им не сильно заботиться о комфорте, когда хочется сорваться друг на друге за все подозрения и страхи, которым оба стали виной. Стид проводит рукой по мурашкам на ягодицах Эда, только чтобы убедиться, что ему не кажется - и у них все действительно хорошо, и Эдварду нравится быть в этой роли. Еще как нравится. Вставляет, сплюнув еще раз, и стискивает бедра крепче, чувствуя, как заныла собственная рана от резкого рывка, и прошло действие травки как анальгетика. Но Боннет ведет рукой по кудрявым спутанным волосам, пропуская проседь между пальцев, словно спрашивая, медленно раскачиваясь в нем: так хорошо? Но, видимо, не достаточно. Азарт, толкающий Эда к новой словесной провокации - это охота на лис, где Стид Боннет в роли жертвы, ведь его так бесцеремонно раскручивают на пошлость, заставляют играть по правилам джунглей. - Сексуален? - Хрипло переспрашивает, будто не верит (на самом деле, все еще трудновато). Туго сжимает волосы на затылке Эда в кулак. Грубое движение бедер на пробу, как много может говорить этот грязный рот с членом Стида в заднице. Интересный эксперимент, все меньше походящий на наказание, и в этом Эд прав, но можно было и не уточнять, что экзекутор из Стида так себе, но и цели причинять боль у него не было. Ведь им обоим было достаточно больно недавно и - еще болело, но сейчас они хотя бы знали, как с этим работать. И все-таки для непонятливых и строптивых Стид почти выходит и снова вбивает до основания, срывая этот болезненно-томный стон любимого в качестве начала получения собственной сатисфакции.

- Я не сказал, что накажу. Я сказал, что научу. - Мурлычет джентльмен и входит снова, вжимается тесно, покачивается на пятках, толстой головкой толкаясь изнутри будто бы стенка о стенку его горячих и чертовски тугих мышц даже после утреннего примирения. Блять, как много ссор, надо с ними кончать. Но в целом кончать - еще рано, они только начали, и Стид дергает его за волосы назад, насаживая телом сильнее и резче в мотив своим бедрам. - Я блять ревную тебя, если непонятно. И я так и не расслышал: ты будешь моим хорошим мальчиком? - Гладит по щеке, на секунду задерживаясь взглядом на покрасневших костяшках, гневно щурится, сползает этой же рукой на его шею, сжимая под подбородком. Так голова Черной Бороды оказывается полностью в его руках, а бедра ускоряются до мелких собачьих гонок - исключительно за его оргазмом. Тормозит. Снова заводится. Сбавляет темп, наращивает - по кругу, до изнеможения, до скулежа, до слабого хныканья снизу, что не нуждается в переводе в словесное. Боннет вытягивает его вверх по струнке, прижимаясь губами к шее и носом к загривку. Разница в росте ничуть не смущает, когда самый кровожадный пират в Карибском море вспоминает, как преклонять колени, удерживаясь кончиками пальцев об угол стола. Пускай растечется по телу своего джентльмена на последних волевых, дарующих способность стоять на ногах. Капитуляция - когда вся его неудержимая страсть растворится в чувственных стонах, дрожью в коленках выбросит на поверхность, заставив глотать ртом воздух, и тогда Стид заберет себе контроль, мягко уложив капитана обратно на спину, снимет кожаные штаны до конца, отбросит; разведет его ноги в стороны и решительно устроится между них, жадно оглядев сверху вниз, не веря собственным глазам и смелости, но, черт, все так, будто они на своих местах - извивающееся в женственной нежности тело Эдварда, летящее навстречу, и крепкие мускулистые руки Стида Боннета, ведущие в их импровизированном (пред)свадебном танце. Почти репетиция? Но он ведет так, словно всю жизнь готовился, чтобы быть с ним одним целым. Быть его мужчиной, несмотря на все преграды на пути. Шансы найти его в этом море в последний раз были равны нулю. Но и в первый раз они были равны тому же. Никто, включая них, не подумал бы, что Стид Боннет будет трахать на столе Черного Бороду. Но Стид ухмыляется, когда натягивает его на член, и не отрывает взгляда от любимых карих. Эти эмоции, весь их чертов хаотичный взрывной спектр - прямо в солнечное сплетение. - Я тебя люблю. - Прямо в объятья, и снова в волосы двумя руками сразу, носом о скулу, губами о губы и на глубину в погружении.

Каждый новый рывок, и по шершавому столу новый хриплый выдох, и если косяки завершались такой открывающей нотой, то Эдвард запомнит это как паттерн (конечно, нет, и это только юмор, но складывалось стойкое ощущение, что ничто не случайно). Пряди волос не рассыпаны, они в его кулаке, Тич облизывает губы, вжимаясь в стол и сладко шипя, не от боли, но подначивая к продолжению, потому что в этой жизни не так много плюсов: оргазмы да его джентльмен, который сегодня просто пират. Но если оргазмы от Стида Боннета, за это можно и умереть, и сказать «прости», и расплакаться в ответ на его слезы, пусть это так глупо и незачем, потому что соли не хочется, в отличие от его чутких губ, таких эмоциональных и правильных, играющих с ним в сексуальные игры, и если ты переспрашиваешь…

- Чертовски сексуален… ах, - то подтверждение незамедлительно, его рывок глубже внутрь непоколебим, и шея выгибается выше, зубы о губы, мурашки по коже, ролевые игры в учителя, оказывается, просто ахуительная идея. И если бы его эмоциональный интеллект был бы поближе к приближённым к нижним позициям матросам, он бы так не удивлялся с того самого дня игры в переодевания. Но он на роли мужлана, а потому искры из глаз - это летящая искренность, и отпущенные с поводка тонкие стоны, отдающие власть над телом полностью на милость чужой воли этого потрясающего человека, сотканного из всего, что можно любить в этой жизни. Наказание или учеба - разница не так ощутима, когда он вбивается грубо и страстно, как та самая взбучка, чего не хватало этой заднице, и Тичу даже неловко в этом признаться, если бы это был не Стид, показывающий, как чувственно и основательно он ревнует, перебиваемый стонами с поверхности стола. Они могут забыть напрочь про сон или ночь, про тугие замки и всем мире за пределами этой комнаты. Руками ревности он душит волосы в оскал на лице, он так любит ремонтировать корабли и внутренности его не раз пробитой бошки. Но даже если зрачки все в крови, победа не важнее любви. Под новые интонации его дипломатичного голоса, под новый звук скрипящих рук по деревянной плоскости. Его ладони обвивают шею так, словно он внебрачный сын змеи и кошки, и Эд смотрит завороженно, приоткрывая губы, чтобы… - Я буду таким твоим хорошим мальчиком, что ты ахуеешь, малыш, - губы, дрогнувшие в искаженной улыбке, и мелкий рывок, вытягивающий горло и брови, сглотнуть комок нервов под его пальцами выходит так медленно, что противодействие приходится на несколько тактов его любвеобильной атаки, а Эдвард не спускает завороженного глаза с его сердитой основательности, блять, этот спектакль слишком прекрасен, чтобы прерываться на реальность. И ему даже не требуется брать себя за член, чтобы… - Черт, Стид… - выгнуться поясницей сильнее, и ноги встают на носочки, он держит этот стол так, словно они расколют его надвое своим бешеным темпом, откуда такой сильный, а? Такой невыносимый в своей изысканности даже, если ступает по извилистой дорожке. Так методично трахает, что все визуально подкашивается, взъебывает искрами меж полушарий, Эд вжимается сильнее, щурясь, пища сквозь зажатые губы, дыша слишком часто и наотмашь, кончая с плечевой судорогой, хоть так сильно старался избежать этого. - Ах черт… прости, слишком быстро, да? - а его любовь тормозит и раскачивается медленно, не давая ни секунды на отдышку, и ногти царапают дерево до очередного чувствительного стона, и если учеба несла в себе руководство по множественному оргазму, если ему хотели показать, что это возможно лишь со Стидом, а ни с каким Иззи Хендсом, то он прекрасно знал это, но лукаво не признается, потому что… - Ммммм..! Блять! - он как минимум обещал быть хорошим мальчиком.

Пальцы соскальзывают с края стола, и тело вверх под его дугу и контроль, прижимаясь спиной к его широкой груди, Эд хватает его за затылок, чтобы ближе и чувственнее, его так размазывает по каждому даже самому мелкому мускулу, и бедра навстречу снова и снова, он придерживает свою нон-стопную эрекцию, все слишком острое и в щекотке по Боннету, что становится отдельным видом смертельного оружия. Нет, он передумал. Он не хочет умирать ни в вулкане, ни в русалочьем гнездилище, но, возможно, с его членом в своей заднице, возможно, от очередного оргазма, от которого сердце просто не выдержит, и пусть со стороны это будет не так пафосно и эпично, зато это про отменное эгоистичное счастье. И он стремится поцеловать его в изгибе двух тел, напряженный и обмякший в его руках одновременно, с дрожью по воздуху касаясь его губ, но не до конца, ведь Стид уводит его в новую плоскость их играющего многогранника, лопатками о стол, стягивая штаны, и Эд подтягивается, резко хватая его за шею, чтобы наконец-то слиться, пока он входит заново, целовать его род с бесконечным обожанием с прорезью стонов, он снова внутри, завладевает, оставляя на душе отпечатки своих прикосновений. Держаться за него - все равно, что за воздух, и глаза округляются, а звуки все громче, он бьет ладонью по столу, сжимает свой член сильнее, чтобы не подводил на втором чувственном повороте, потому что ему так хочется кончить вместе и в унисон, это же блять единый оргазм, получается, об этом лишь в фантазиях да сплетнях, но им получается воплощать. Как и произнесенные вслух слова, и если он любит, то…

- А я тебя еще сильнее… - ловить его губы так необходимо и нужно, обхватывать ногами его бедра, вжимать пальцы в спину, чтобы весь вес его тела сверху, чтобы он никуда отсюда, только в него - и в задницу, и прямо в сердце, другого дома здесь не будет. - Боже… давай просто выбросим их за борт и все? Иззи, Херриота, нахер их… ах!..мм… и никакой ревности, только ты и я, и никаких поводов для ссор… - и он сжимает крепче волосы на его затылке, прижимая к себе. - Мне нахрен никто не нужен, кроме тебя, даже, если мы будем плыть в гребанной лодке!.. бляяяять... детка, ты просто ахуенно выносливый, я сейчас кончу, мммм! - и этот стон на ухо, стиснутые кости, боль в боку, эта рана может разойтись вдоль и поперек - Эд не заметит. И они тормозят, потные и в полнейшем шоке, рассыпанные взгляды по лицам друг друга, Стид говорит что-то про то, что не может кончить второй раз, и Тич смотрит на него округленными. - В смысле второй!? - ну, не заметил, упс. Когда так трахают, сложно отслеживать некоторые нюансы. - Кто бы мог подумать… - смеется, проводя ладонью по его щеке. - Что ты такой извращенец, - лисий прищур, и он поднимается выше вместе с ним, соскальзывая ногами на пол, вытягиваясь с ним брови с брови, целуя страстно и мокро, липко и удушающе, заставляя пятиться, вдыхая его вкус как самый чистый морской воздух, впечатывая его в стену, нет, в дверь каюты, зацеловывая его шею. Кажется, за пределами этой комнаты какие-то шаги, но ему так безразлично, потому что… - Ты трахаешься как Бог, ты бесподобен, детка, я просто в ахуе, - и спешка прикосновений повсюду, куда он может дотянуться, и он становится на колени, ведя языком по низу его живота, легко поддевая зубами, зацеловывая следом, это звериная страсть бесконтрольных поступков в гонке за право обладания его звуками и изгибами, он соберет каждый своими губами, будет вести ртом по члену, смотреть из-под низу вызывающе с усмешкой на любые реплики. Кажется, они оба отравлены чем-то - внизу живота опять распаляет, снова это возбуждение и наливающийся кровью член просто оттого, что он подсасывает головку, не сводя своего взгляда с открытых губ. - Я обожаю твой член, - и языком из-под низу по всей длине, сжимая пальцами его упругий зад, чтобы не стеснялся проткнуть его горло навстречу при малейшем желании. - Не ограничивай себя ни в чем… - подсасывая его нежную мошонку и прижимаясь щекой к этому каменному стояку. - Можешь хоть разъебать мой рот. Хочу, чтобы ты кончил так глубоко, до куда дотянешься, - проводя ладонью несколькими движениями. - Что? Оставь свою жалость слабакам и седлай мое лицо, - едва ли не прыснул от возможного недоверия, вбирая его как можно глубже и сильнее, с томным мычанием, будто изголодался по этому ощущению меж своих щек, такой вкусный и такой его, и хотелось бы, чтобы весь морской океан это усвоил, на сколько плотно занято его сердце и ширинка, потому что, похоже, эти вещи не подходят ему, если идут порознь. Он любил его до сумасшествия и втянутых щек, до стонов сквозь его член просто потому что делает это с ним и для него, питается каждым маленьким движением на этом искреннем лице, и, походу, стоит предложить ему формат закрытой церемонии, потому что если что-то пойдет не по плану (а, точнее, наоборот, по задуманному) - Эдвард просто захочет его на лопатки незамедлительно, не взирая на внешний фон и обстоятельства. А если хочет, значит, будет. Походу, он напиздел, когда всем своим видом показывал, что свадьба для него ничего не значит.