Бля я вот просил ее не бесить меня, да? А она бесит. Я же простой парень из Владимира да с широким сердцем. Говорю «ты симпотная, перетрем?» - ну понятно же, что я с самыми чистыми намерениями. Я даже не предлагал соски пулять или что такое, ну посидели бы, выпили чаю в комнате вожатых, попялили бы финал «Последнего героя», друг друга - по обоюдному согласию. Я вообще намекал на дружескую встречу изначально, люблю я девушек интеллектуальных, а Маринка еще и чикса знойная, но слишком хитровыебанная какая-то. «Хочешь позвать меня на свидание, сделай это как-то более литературно». Я бы забил на самом деле через пять минут, потому что нахрена мне такие приколы, да вот только бабы по одной же не ходят, и там ее чистОты женской энергии все телки слышали, еще разбазарит чего, так я до конца лета останусь без секса. И даже без дружеских встреч, полагаю. Поэтому надо как-то запрезентовать себя, чтобы девчонки не считали меня каким-то быдлом деревенским. Здесь все же красотки из Питера, Москвы, есть просто ахренительная (прям модель) из Владивостока, и язычок подвешен у каждой на речи без запинок на нецензурщину. Во Владосе все проще, но и женщины (объективно) пострашнее будут. Придется соответствовать епта. Поэтому что? Поэтому в цитадель человеческих знаний - библиотеку. Не, книжки по этикету нахрен, дверь я даме открывать умею, а вот найти какой афоризм да написать письмо - достаточно литературно?

Вообще я в Артеке второй раз вожатым, все на том же месте под городом-героем Севастополь. У меня не было никакой ностальгии по детским лагерям, я был в таком лишь однажды в начальной школе и, если честно, после этого в моей жизни только череда дерьма образовалась. Да не, лагерь не при чем, да и детство как-то осталось в навсегда замершем 1990-м году. А в прошлом году я хотел отправиться в спортивную смену, где была возможность поднатаскаться для отборочных на Олимпиаду - это моя голубая мечта. Голубая - в смысле детская, литературно говорим, да, пидоры вы тут сами. В общем, я не прошел по многим показателям, но нашел способ отправиться вожатым. Ответственное лицо из меня было так се, потому что я постоянно бегал и тренировался, меня коллеги по всей территории сыскать не могли (или догнать). Под конец лета пришлось, конечно, адаптироваться под условия жизни и коллектива, склок было не мало. А потом как-то так вышло, что я проникся к местным мальчишкам, с которыми мы организовали отдельную футбольную команду и вообще зажгли. Я все же будущий физрук, поэтому надо как-то приобщаться к молодежи. В головах там, конечно, насрато, но ничо, это мы подправили. И этим летом подправим также. На Олимпиаду я так и не попал - мне еще бегать и бегать. Но вот во второй раз в Артек поехал по той же схеме просто потому-что влюбился в Крым. Здесь море, соленый воздух, люди на улицах добрые и улыбаются. Попробуй во Владосе улыбнись прохожему - пизда тебе. Ножик-то с собой у меня всегда в кармане не просто так, и лицо попроще - тоже.

И я такой чисто на свисте залетаю в так называемую либрари, а она уже открыта - красота. Я тут всего второй день, как и большинство волонтеров-организаторов, и первая смена детишек и подростков заедет завтра. Нас напрягли кучей разной херни, поэтому я максимально быстро подсуетился, чтобы быть главным за списки, делегировал всю херню пятерым ребятам, а сам - в бесконечно прекрасный крымский полуостров. А потом произошла встреча с Маринкой, как вы уже в курсе, и вот я смотрю вовсе не на море, а на бесконечные стеллажи с самыми не сексуальными вещами в этом мире. Тут даже как-то особо душновато. Я помялся, покривился, начал с буквы «А», прочитал пару полок и забил хер. Буду выдергивать по рандомной книге с рандомного шкафа - рано или поздно мне попадется цитата века или что-то в этом роде. Ненавидел читать с детства, это какая-то бесполезная трата времени. Вот была бы книга «как жить эту жизнь, чтобы стать миллиардером» - я бы прочитал. Но здесь всякие Акунины, Агаты и Астафьевы, которые писали свою очередную художественную душнину про голубые занавески, отражающие грусть главного героя. Книги я, может, особо не читал, зато преподские приколы выучил отлично. Достав очередной рандомный переплет, в прожилках между книгами я заметил русскую макушку и знакомую морду лица. Скривился. Это был Стас Бондарь. Точнее, я бы даже сказал, Стасик. Мы с ним были вожатыми прошлым летом вместе, и он из тех людей, от которых напрягаешься, когда они заходят в комнату. Потому что Бондарь - самый настоящий пидор, я даже не могу представить, как и кому он и куда, просто бррр. Надеюсь, он знает, что он педик, может, передумает, а то люди так с ним здороваться и не будут. Мужики так точно.

- Эй! - позвал его я и, заметьте, это не приветствие. Просто этот хрен очкастый ориентировался по сложным вопросикам. - Чекак? Знаешь за какие-нибудь книги типа цитаты великих людей или тип того? Где искать? - я такой весь из себя важный и авторитарный. Авторитетный? Не важно. Пусть чует, что со мной вообще-то ссориться не надо, да? Уууууу пес, стебать меня вздумал типа с юморком по-английски? Осторожнее, в Лондоне самая отпетая гопота, а гопота шуток долго не выдерживает, если только они не о твоей мамке. Но помним, что сначала цель, потом мордобой. - Бля, слыш, не выебывайся, а? Ты типа тут за библиотекаря? Ну так побиблиотекарь!

Вот мог быть нормальным парнем, а он просто чисто Вася. Даже не Вася, Василиса скорее, фу блять. Он показывает мне на какую-то верхнюю полку, и до туда надо еще добраться, поэтому я ступаю прямо на книжную полку, чтоб дотянутся повыше, а он тормозит зачем-то, обожечки, книжки, мы тут такие правильные пидорасы, а как же табуретка.

- Да не ссы, я быстро, - тянусь рукой прям на самый верх и чувствую, что его рука касается моего бока, а я же нервный и на рефлексах, дергаю рукой молниеносно, оборачиваясь. - Ты че делаешь?! - полапать меня решил? Ахуенный момент выгадал, у меня аж очко сжалось в семеро, и тут я чувствую, что меня наклоняет вниз. С ужасом смотрю наверх, а шкаф прямо спешит ебнуться, я успеваю соскочить с полки на пол, но не удержать эту лавину, и падаю прямо на очкарика. Благо успел расставить руки, чтобы удержать этот ахреневше тяжелый стеллаж, чтобы нас не расплющило, вот только книгой в лицо мне все же прилетело, и я матюкнулся от боли в носу. Впрочем, Стасику было куда хуже - он прям распластался между полом и мною. - Ты там жив? - скрипя, говорю я.

Обожаю эти дни в лагере перед заездом первой смены. Спокойно, тихо, все свои - новые или старые лица вожатых, знакомое руководство, планерки, летучки, спокойный неспешный ритм и последние пара дней спокойного пробуждения. В шесть утра вставать каждый день - это то еще испытание, но я не жалуюсь, я закаленный, но когда в лагере дети, то и режим сбивается, особенно если у вас старшая группа. Вот у меня всегда градация - от мала до велика, я называю. Мне доверяют все возраста, потому что я, как же там сказала директриса... "вызываю доверие", "ответственный мальчик", и далее по списку. Это значило еще и то, что в моей группе наибольшее количество детей с ОВЗ, в виду особенностей моего организма. Такое же количество и у еще одного вожатого, чью ответственность я бы лично поставил под вопрос, но окей, его спортивные достижения говорят сами за себя - у физруков самая прошаренная подготовка по первой помощи, а Эдуард Игоревич метил в физруки. Вернее - уверенно шел к тому, чтобы стать физруком. Да, мне просто нравится слово "физрук", не надо осуждать. Меня бы в школе называли "господин литератор", например, и это ни разу не так же весело, как... ну, вы поняли.

А с кем я говорю вообще? Сам с собой, с высшими силами, с шизой. Как бы то ни было, но мне нужен воображаемый собеседник, чтобы как-то глушить интровертную панику. Да, я интроверт, который никогда не покажет этого. Странно, но факт. Я смирился с тем, что я странный, хотя все, в основном, предпочитают называть меня иначе - классным. Говорят, что я умею создать теплую семейную атмосферу в любом коллективе, и это очень приятно. Возможно, поэтому я все-таки решил выбрать педагогику. В конце концов, если я больше никак не могу реализоваться в победах на спортивном поприще, то это намек Вселенной на то, что стоит поумерить амбиции и посмотреть в сторону деятельности, которая даст реальный отклик и признание. Потому что, если честно, сейчас я как никогда раньше чувствую себя на своем месте, но что будет дальше - загадывать не хочу. Есть план на ближайшие пару лет, а дальше посмотрим. Я, как витязь на распутье с картины Васнецова, остановился в очень интересной точке своего жизненного маршрута.

Не думаю, что хотел бы задержаться здесь, но наблюдать, как минимум, интересно. Пока я в аспирантуре, мне некуда спешить, а деньги сами себя заработать не могут, ровно как и я не могу попросить родительских денег, а значит, нужно что-то делать в перерывах между сессиями и надвигающейся защитой диссертации, которую в будущем году мне предстоит написать. Я подумал, раз уж выиграл грант на то, чтобы быть вожатым в легендарном "Артеке", зарекомендовал себя как отличный специалист, то в этом году поступлю точно так же. Это избавит меня от лишних расходов за содержание квартиры (благо, мне было где жить в родном Питере) и скуку от пребывания в городе, когда я могу весело и с пользой проводить время у моря, общаясь с людьми, которые меня ценят или чей авторитет надо было зарабатывать (это был личный вызов и да, я все еще успешно справлялся с ним), что я и делал в кратчайшие сроки. Три месяца у моря с постоянным проживанием, питанием и общением - что может быть лучше?

Я знаю, что может быть хуже. У всего есть и свои минусы, и даже с кайфом проведенное время оборачивается последствиями, что влияют на личную жизнь каждого вожатого. Например, это невозможность провести целое лето со своей половинкой. Но тут важны договоренности. Я не поступаю, как конченный эгоист, бросая Женю на произвол судьбы. У Жени тоже были свои планы - это гастроли. Так вышло, что мы заранее обсудили, что лето у нас будет расписано буквально по часам, а так как я не был фанатом частых перелетов и путешествий в принципе (меня утомляла даже долгая езда за рулем), то мы спокойно сошлись на том, что займемся своими карьерами, а с осени начнем жить вместе. Вот такие серьезные планы.

Стоило бросить вещи в вожатскую, как сразу налетели женщины: "ой, Стасик, а помоги нам с партами", "Станислав Эдуардович, сможете флажки развесить?", "нужна ваша помощь в библиотеке", и так наперебой, а я улыбаюсь, соглашаюсь, ведь мне не сложно. Почему бы хорошим людям не помочь? Сегодня я им, завтра они меня выручат, прикроют, когда надо будет сбежать в реальную жизнь, когда Жень приедет на гастроли в Севастополь. В общем, я редко когда отказываю в помощи, и это иногда мне совсем не на руку, когда этим пытаются пользоваться, но обычно я сразу различаю наглость от необходимости, ну, а девочкам так вообще нельзя отказывать, если это не противоречит какой-либо этике. Девочкам надо помогать и баловать их, какой мужчина этого не сделает? Только ущербный. Все равно детей в лагере еще нет, а времени полно. Да и вожатский состав в этом году обновился, из стареньких - только я, Олеся и Эд, в остальном молодняк, да еще и из разных регионов. Украинские и русские вперемешку, все по классике, Артек - это все-таки бренд, история и идеология. За это мне нравится этот лагерь. По воле случая я бывал в разных - что в детстве, что в студенческие годы (хотя они и продолжались), но только здесь, в международном лагере, ощущалось единство. Я был космополитом до мозга костей.

Ах да, еще я был геем.

Относительно скрытым. Об этом знала только Олеся, но в том году мы неплохо делали вид, что между нами есть химия, а потому никто не раскусил эту аферу, и я даже думал предложить ей что-то подобное в этом году, так как не знал, какие тенденции набрали популярность за год, да и педагогу как-то не комильфо подавать дурной пример. А в странах СНГ подобные отношения были практически табу. И да, Женя, или Евгений - был моим бойфрендом уже почти год. Ну ладно, месяцев девять. Но если мы продержимся до конца лета, то будет как бы год. Поэтому мне совсем не нужно было отвлекаться, но и Олесю толкать к вранью тоже. Вдруг она хотела бы замутить с кем-то в этом году? Да с тем же Эдиком. От него разило тестостероном и желанием трахаться, он не пропускал ни одной юбки, даже юбок жопастых старшеклассниц, и тут я не мог осудить. Особенно, если учесть, что я тренировал ребят плаванью, я почти всегда видел подтянутые тела старшеклассников, и это порой было тяжеловато. Но я же профессионал, да и не извращенец. Если в 2007 кто-то считал геев извращенцами, то они могли идти нахер. Это не делало меня каким-то больным ублюдком. Никому не должно было быть дела до того, с кем я сплю, если это не нарушало действующее законодательство. Но ближайшие месяца три я вообще был бы секса, так что говорить тут и не о чем.

Сегодня с утра пораньше я отправился в библиотеку, по доброте душевной позволил Александре Алексеевне отдохнуть у моря, пока я занимался одним из любимых медитативных дел на свете - расставлял книги по алфавиту, проверял формуляры и клеил на новые поступившие книги оные. В общем, я завис здесь где-то с семи утра, а сейчас без понятия, сколько было времени, мне было неинтересно даже бросать взгляд на часы. Все знали, где меня искать. И, видимо, Эд тоже.

Эйкает мне.

- Не эйкай на меня, - говорю ему серьезно, но без агрессии. В смысле, без цели спровоцировать на конфликт, просто расставляю границы с порога. Он вообще уже второй день ведет себя странно, как будто мы не знакомы и как будто плохо общались в том году. Я не видел проблемы в нашем взаимодействии, но в этом году он был таким странным, хоть мы и пересеклись совсем недавно. Поди пойми этих владимирских, они все ебанутые. Владимирский централ, ветер северный, одним словом. - Чем-то помочь? - Спрашиваю с интересом и поправил очки, как кролик из советского Винни-Пуха. Но он не понимает человеческий, так что я говорю на пассивно-агрессивном (первое мне не то, чтобы свойственно, если что), потому что охренеть как не люблю необоснованное панибратство: - Начни с классики за пятый класс, вон, "Конек – Горбунок" Ершова, - ухмыляюсь и киваю на нужную секцию, благо стою недалеко от "Е", запихиваю между плотненьких рядов Достоевского и Диккенса. - Да лан, че ты бузишь. Я шучу, - закатил глаза с улыбкой и отошел от стеллажа на шажок, посмотрел на Эда, скрестив руки. Внимательно наблюдаю за тем, что он делает. Потом понимаю цель, вскидываю брови и суетно разворачиваюсь в поисках чего-то, что поможет ему дотянуться до верхней полки. - Погоди, я принесу табуретку! - Восклицаю, но поздно. Вижу, как он уже одной ногой стоит на полке, и бросаюсь вперед, подхватывая его за бок. - Стой! - Говорю, сжимая пальцами его футболку, рычу: - Слезай, Эд, слезай, блять! - Не любил материться, но тут пришлось, потому что я услышал этот звук и все понял еще до того, как все случилось.

Шкаф накренился и пизданулся, засыпав нас книгами, и если бы не тело Эда, взявшего на себя основной удар, я бы точно пострадал. Но успел обхватить его вокруг талии, пока падали, смешно разъезжаясь по полу, и по инерции вцепился в него, крепко обнимая, а у самого сердце бешено забилось, и я зажмурился. Только его голос привел меня в чувства. Я выдохнул, наконец, и ответил:

- Ты спас мне жизнь. - Смеюсь я нервно, поглядывая на упавший рядом томик Толстого. Такой бы и убить мог. Просто потрясающе. Второй Эдуард, который спасает мне жизнь. Вот это символизм, конечно. Может, у моего ангела-хранителя это имя? Иначе не объяснить. - Ты ваще нормальный, ток честно?

Мы дружили вообще-то какое-то время, благо, побрататься не успели. Прошлым летом мы как-то быстро нашли общий язык, но теперь-то я знаю, что он просто яйца свои мерзкие подкатывал, усыплял бдительность. Тут же все черным по красному написано: товарищ, не роняй оружие, будешь подниматься - враг пристроится сзади. И, смотрите-ка, где мы сейчас находимся, сука. Мой ножик таки выпал из кармана, слышу этот металлический звук о пол. Я живот сжал внутрь себя так глубоко, что все внутренности сжались, а его руки все еще по моим бочкам, а я занят этой тяжелой хренотенью. Не дышу, не живу, просто зубы вдавливаю друг в друга, и это не из-за тяжести, это из-за его гребенного члена рядом с моими ягодицами, и у меня в затылке его голос, а я слышу АЛЕРТ! АЛЕРТ! Пытаюсь напрячься, но шкаф неподъемный, и надо беречь силы. Блять, библиотекари совсем тупые что ли? Если конструкция шаткая, почему не закрепили? Ввентили бы по четыре гвоздя шуруповертом, попросили бы меня, если гейские ручонки не знают, что такое настоящая мужская работа. Теперь что делать? Звать на помощь? Давайте, сбегайтесь вожатые во главе с моей Маринкой, посмотрите, как этот Вася трется своими яйцами у меня между булок. Сжал их в камень, просто так чувствовалось. А этот гад ржет.

Вообще я тоже был видимо не самым умным, потому что не сразу выкупил, что у него голос на чисто бабский манер. Такой, знаете, который говорит вроде бы слова обычные, а нотки такие нежно-подпевающие, так и убаюкают тебя, чтобы потом выебать под шкафом. Ну нет блять, русские не сдаются. И если он ответит «если враг не сдается, его уничтожают», то я опрокину этот шкаф и глазом не поведу (конечно, нет), но ситуация SOS, а кого звать - неясно, как и был ли кто сейчас в этом корпусе - в коридорах по пути сюда я никого не заметил.

- А нафига ты полез? - резонно спрашиваю я, потому что какого хрена. Работают лучшие профессионалы, нефиг над душой стоять, а тем более ручки свои тянуть. Хрен его знает, что ты ими делал. - Щас бы ушел с книгой… - я заметил, что говорю куда-то в нос, шмыгнул разок-другой, почувствовав во рту металлический привкус. - Блять… - шиплю и пытаюсь пронюхаться, больно, сука. Жизнь ему спас, конечно. А мог бы не спасать, а просто забрать цитатник да строчить свой подкатик на коленке, все вообще так четко было запланировано, но этому очкарику не хватило прямо децелочка извилин. Не любил быть зажатым, душащая история, душновато от нее. Пытаюсь снова пронюхаться. Блять, только хуже. - Хорош шебуршить возле моей жопы, - гневничаю, ну а хренли он там решил устроить. Мне этой гей-паники хватает по горло, меня армия к такой херне не готовила, и это упущение, между прочим. Выпустили бы методичек с вагон, их же надо с самолета сбрасывать всему населению, чтоб не тупили как я. Что мне вот делать? Не пиздить же его. Да и не хотелось на самом деле, я все же не жестокий человек. Пидор и пидор, меня блять только трогать не надо, но этот постулат - все. Может, Бог так решил намекнуть мне, что я поспешил в свое время отречься от веры? Очень хреновый способ, не по-христиански как-то. - Блять, ты можешь ничего не делать? Не дыши на меня, - в мужском мире прикосновения к другому мужику вообще-то возбраняются. Есть рукопожатие и удар, нет никаких обнимашек и иного тесного контакта такой длительности, что с девушкой за это время вы бы уже давно перешли на тет-а-тетик без трусиков. Снова напрягаюсь, пытаясь вытолкнуть шкаф из-под себя. Колыхнуло и все. Заебись. Выдыхаю через рот, что еще остается. Спасибо, что зубы целы, это ж дорого пиздец сейчас просто. Стас спрашивает, нахрена я ввязался в этот литературный квест, и я насупился. Вот еще рассказывать ему, не его дело. Надо было уточнить, что молчание в этой ситуации также высоко ценится. - Не важно. У меня есть план и я ему следую, - оценил бы он масштаб моего предприятия, ага, конечно. Сначала я бы завоевал сердце Маринки. Причем, я не то, чтобы решил как-то с ней особо мутить, но она явно предводительница этого колхоза топ-моделей, а у стадных баб есть это свойство завидовать альфа-матке, это настоящая цепная реакция женских гормонов, а у меня каждый вечер свободен на ближайшие три месяца. Ай, вам я тоже не буду рассказывать всех деталей, там слишком сложно для вашего понимания и все на чистой интуиции. Просто знаю, что надо, а, значит, буду. Пока я здесь самый привлекательный мужик традиционной ориентации, надо брать быка за рога, кобыл - на скаку. Первое впечатление всегда в сердечке, но я собирался подойти к этому вопросу методично, чтоб по красоте. Знал бы, что так все выйдет, забил бы хер и приступил бы к плану Б: круглосуточный ларек и два литра пива.

Сначала я обрадовался, что он защитил меня своим телом от тяжестей и летящих книг в твердых переплетах. Но это была случайность, вряд ли он добровольно подставился бы под падающий шкаф, чтобы спасти в целом левого поцика, с котором потусил пару месяцев в прошлом году на сменах и локальных соревнованиях. Мы не успели стать друзьями, но приятелями - вполне себе. И еще вчера я планировал, пожалуй, пообщаться с ним поближе, ведь мы тогда могли бы составить категорию "старожилов" и быть эдакими наставниками для всех прочих, но я вдруг чувствую, что здесь что-то неладно, и притом чувствую - физически.

Во-первых, я начинаю понимать, что это спасение чисто номинальное, ведь основную массу выдерживаю я. Это чувство похоже на нырок на глубину, мне знакомый, как если погружаешься все ниже с аквалангом, и грудь спирает от нехватки воздуха, и все такое плотное, давит невыносимо, но ты превозмогаешьп это, хотя знаешь, что есть глубина, на которой давление смертельное. Конечно, шкаф и тело Эда не такое же тяжелое, но тоже нихуя себе, я чувствую, как перестаю дышать, и хотелось бы, чтобы это было из-за романтичной физической близости, как в киношке, но нет, суровая реальность такова, что два молодых парня-коллеги лежат под завалами книг, накрытые сверху деревянным стеллажом, вовсе не из Икеи, а потяжелее, чисто постсоветское ДСП, и приходится терпеть, придерживать Эда за корпус, чтобы так сильно не давил на сокровенное. А то больновато - это раз; тревожно - два. Не хотелось бы обострять и без того напряженную ситуацию, а она абсолютно точно напряженная.

И из этого следует - во-вторых: Эдуард так странно ведет себя, весь на нервах, елозит, не знает, что делает или что ему делать в принципе. Возможно, я начинаю понимать, что к чему. И эта новость мне что-то совсем не нравится. Я предполагал, что рано или поздно это узнается, а девушки - такие себе хранительницы тайн. Да и я вроде не скрывался. Просто никто не спрашивал. И Эд тоже не спрашивал, хотя мог бы - это ускорило бы процесс нашего взаимодействия, помогло бы с границами и вообще. Меньше всего хотелось заморачиваться с тревогой на тему: а что он подумает? А что уже подумал? Пырнет ли он меня во тьме ночной, как Киса - Остапа Бендера за сокровища убиенной тещи? Мне бы очень не хотелось умирать от рук гомофобного персонажа. При этом, я был в растерянности, не зная, что делать. Эдик тоже был странный, но чем дольше мы так лежали, тем больше я убеждался, что эта странность имеет сомнительные корни.

- Бляха муха, мы так и будем лежать? - фыркнул я, стукаясь затылком о пол в возмущении. Переключаю ощущения на легонечко болевые. Скорее бы разъединиться, а то ужасно неловко. - Слушай, я не хочу, чтобы между нами возникло... недопонимание, - дипломатично начинаю я, избегая острых углов и конкретных фраз. У меня было несколько тем, по которым можно было бы высечь этого темпераментного, но для этого надо было чуть подлить масла в огонь подозрений: - Тебе что-то тебе рассказал про меня? - Сказал тихо и сжал пальцы на его боках сильнее, пытаясь чуть отодвинуть от себя, может, вместе со шкафом. Верил в тандемы, как никогда. То не помешало мне спросить: - Ты из-за этого ведешь себя как козел? - А че бы он мне сделал за сравнение? Нож у него улетел, в позе хрен развернется, а если и так, то попадет в еще более казусную ситуацию. Такой вот у нас смешной бутерброд получился с этой смуглой сосиской в тесте. Бля, какая мерзкая метафора. Очень извиняюсь.

Ладно, с одним вопросом мы абстрактно порешали. Открытые вопросы привели к открытым ответом, и мне ничего не прояснилось. Впрочем, я уже был во всем уверен. Потому что, когда я предложил ему поднатужиться, чтобы вытолкнуть шкаф - он не захотел; закричать с просьбой о помощи - тоже его не устроило; его не устроило даже попытаться выбраться из-под шкафа ползком, ведь это бы означало, что ему пришлось бы тереться о меня задницей, чего Эд так боялся.

- На кой тебе сборник афоризмов? - Перевел я тему, чтобы как-то сбавить градус неловкости. Однажды нас все-таки найдут. Просто обалденное начало смены, мда. Афоризмы, черт. Я-то думал он говорит на своем владимирском, а он типа пытается по-культурному. - Кого собрался впечатлить? - Спрашиваю дальше, размыкая руки с его живота и упирая их в стенки шкафа. Нет, одному - невозможно, хотя я не был хилым.

Это не устроило, то не устроило. Да че ему надо-то?

И вот, нас все же находят! Спасибо, судьба!!1 А теперь дайте скорее выползти отсюда. Боженьки, как стыдно. Небось подумают странное, а мы потом объясняй. От такой картинки не отделаешься выдуманной историей с Олеськой, тут целая кладезь подъебок. Ладно, мы справимся. Взрослые же мальчики. У Эда разбит нос, и я говорю с волнением, отряхнув, наконец, свою повседневную одежду:

- Тебя проводить до медпункта? - Сощуриваю глаза, чтобы лушче видеть его состояние и цвет лица. Слава богу, не было похоже на известные им страшные диагнозы. Я решил, что зайду за инсулином завтра, раз уж сейчас Эдвард идет передо мной и недовольно зыркает через плечо. И я уже подсознательно знаю, что сейчас лучше его не беспокоить! Потому опускаю взгляд. Не хочет, как хочет. Я просто пойду в вожатскую, просто спать и видеть сны, а большего не надо.

Хрена ли он лезет? Я сейчас вообще-то занят самую малость, говорить со сломаным носом и грузом на руках весьма тяжело. Особенно, когда стараешься жопу сжать так, чтобы членоблокировать гея за своей спиной. Мало ли что я там думаю и кто мне что сказал, ему-то какая разница? Вообще спалила его Олеся, спалила по тупому, потому что телкам нельзя доверять секреты, тем более, такие смертоопасные, ну, за которые в лагере просто кружочек соберется и отпиздит ногами. А было это так: я стоял возле курящих пацанов на шухере, потому что вожатых гоняли за это дело, мол, хотя бы не перед детьми, а то у нас имидж заведения и проспортная история, дело типичное. А тут Олеська подходит такая на важности, руки в боки, говорит, мол, идите вы отсюда, ща сюда придут, вам сделают атата. Ну мы ржем, соответственно, потому что нас пять взрослых мужиков, а тут Олеся с какой-то фигней, что она придумала у себя в своей голове. И кто-то из ребят посылает ее, мол, иди к своему голубому дружку. Я такой смотрю типа «к кому???», вообще не выкупил, о ком речь. А у нее глаза округляются в паничке, дрожащий голосок такой «Стас Эдуардович н-не гей», и тут-то я вижу, что она же пиздит! Актриса из нее так себе, слишком чистая душа, я бы даже сказал, нарочито-ханженская. Но я такой «что блять» в своей голове, потому что ну по Бондарю вообще не скажешь! Вон он, обычный мужик, пловец, весь из себя такой… ну, такой Стас, в общем. И я ей такой «да неее…», а она смотрит в ужасе и подтверждает мои слова, а я то слышу совсем иные нотки. В общем, сбежала от нас, а я прям сигаретку одолжил, хоть и бросать пытался, потому что это же был нонсенс-контент. Мы, между прочим, делили одну раздевалку, да что там, с другими мужиками тоже, а среди нас сексуальный маньяк, голодный до жоп. А еще он ведь даже не предупредил об этом, хотя мы вроде как норм общались, и это тоже такое нихуя себе. Да, я бы его осудил, а еще сказал бы, мол, давай вылечим эту твою гомосятину, ну, потому что человек то он норм, не бросать же в беде в самом деле. А так, получается, не просто пидор, так еще и крыса. А потом я начал присматриваться к нему, чтобы знать, откуда беды-то ждать. И начал соображать: а че он такой приветливый все время? Такой типа «Эдик то, Эдик сё», меня уже от своего имени из его рта поташнивало, и голос его сладенький выкупать начал. Думал сначала, что сломаться не успел, ну, бывает такое у пацанов, а тут вот оно че. Не сломанный, но хуеглотательный. Мне кажется, тут не надо разжевывать, почему наше общение все. Так и хрена ли он лезет с вопросами об очевидном? Глаза закатываются, и это больновато со сломанным носом. Рассказали ли мне что про него… получается, что так. Но не сдавать же Олеську в конце концов. Молчу как настоящий партизан.

- А я то думал, что не козел, а жизнь тебе спасаю, - отмазался я. Сам козел, пошел нахер. Я тут все силы свои мобилизовал вообще-то, чтоб нас не расплющило, а ты там елозишь. Нет, шкаф не вытолкнуть, вылезать из-под меня не надо. Криком звать на помощь - тупо, а я еще не понимаю, что люди подумают, я же вообще не знаю, что они знают про Стаса. Мы спорим, ну, как, он дает не те варианты, а я не могу придумать нормальный план, потому что меня отвлекают. - Я думаю! - пытаюсь угомонить поток его мыслей, как слышу юные и смешные голоса и шаги, что надвигаются в библиотеку. Ну, собственно, все и разрешилось. Ребята втроем помогают поднять шкаф, и я выталкиваю его руками снизу, быстро подскакивая на ноги и чуть оступаясь, ибо голову в моменте повело. Фигасе, звездочки почти как в мультиках про Микки Мауса, нехорошо. В целом, могло бы и само зажить, но щупаю пальцами, там походу перекосилось.

- Оу, чувак, тебе бы в медпункт заскочить, - говорит один из спасателей, и, да, пожалуй, надо. Вскользь благодарю за то, что выручили из казуса и, шмыгая, держа руку под кровоточащим ебалом, пытаюсь слиться из стресс-ситуации. Спасти кому-то жизнь или погеройствовать - это вам не тоже самое, что пытаться в моменте понять, кто что подумал, и я прям на тревоге. Хорошо, что с этими тремя вожатыми мы еще не знакомы, наверное, Стаса они тоже не знают, поэтому вряд ли слухи какие поползут. Но бля, лагеря - это такие крысиные общины, где из каждого пука раздувают «обосрался», просто потому что делать же нечего. А могли ведь готовиться к спортивным состязаниям, ну, или к творческой активности. Короче здесь же можно заняться вообще многими вещами. В общем, я такой текаю, а Стас идет следом, ну и какого черта? Увязался собачкой, спрашивает, нужно ли моему величеству сопровождение, и я смотрю на него недовольно, даже, пожалуй, более недовольно, чем того требовала ситуация. - Не надо, - прошу его оставить попытки этого гомосексуального контакта. Медпункт недалеко, а я явно жить буду. Возможно, уже не такой красивый, но все еще харизматичный.

В носу оказалась всего трещинка, а медсестричка, которая не думала, что ей сегодня придется что-либо делать, шутила, что это впервые драка еще до появления подрастающего поколения России. Я подрасслабился, улыбаясь, пока она запихивала ватку в мой раздувшийся нос, пояснял, мол, да это просто бытовые будни, не смущайтесь. А она такая, мол, меня сломанными носами не удивишь. А я такой, а что мне сломать, чтобы это стало медицинским удивлением? А она смеялась, сказав, что эти части тела я травмировать не захочу. Полностью с ней согласился, в некоторые места спускаться полностью не стоит. Пообещал ей зайти через две недели, провериться, все ли четко, уверил в своих ответственных намерениях с лукавым взглядом, да только потом, конечно же, забью. Зачем идти к врачу, если чувствуешь, что все дышится и на своем месте? Я не из паникеров.

С этими приключениями, вот с этими блядскими Маринками, летящими шкафами, медпунктами я не сделал ничего из запланированного на сегодня, и под ложечкой засосало. По волонтерской программе я не получал никаких плюшек от работы, тут энтузиазм чисто за еду и вид на море, ну и за юбки, что такие «ать» - мимо проходят ровным строем красивых девчонок. Поэтому проеб вообще не страшен, особенно, когда подстраховка порешила все вопросики, вот только и распределение по комнатам сделали за меня, и это самый отвратный момент. У меня был ахренительный план подтасовать списки, чтобы расселить всех правильно, хотел быть на стыке мужского и женского отделения, чтобы бегать не далеко, думал предложить делить хату с Олегом. Он веселый, от него не воняет, а еще его постоянно нет, а, значит, можно было нормально договариваться за гостей. Вот только меня ставят перед фактом, что все уже сделано, дают ключ от комнаты, я бегу глазками по перечню фамилий, и ну нет. Сука. Одна из немногих двухместных комнат (на том спасибо), и делить мне ее с голубым населением. Я пытаюсь активно оспорить, подкупить, переубедить, задавать, но кому какое дело до моего стресса? Все уже расселились, а я угрожаю третьей Чеченской войной, которая произойдет в случае, если конфликтных чувяков заселять в одном закрытом пространстве. Бондарь тоже ахуенный молодец, сам же ныл, что я как-то не так с ним разговариваю, мог бы и подсуетиться. Но да, зачем блять, мы же не думаем о том, чтобы шкаф прикрутить, сука.

Я долго туплю и думаю, с какой ноги переступать порог, сую ключ, а там уже открыто. Захожу, кровати, конечно, уже выбраны за меня, хорошо, что они хотя бы равноценные. Закрываю за собой дверь и шустренько иду к своей кровати, минуя визуальные контакты, бросаю скромную спортивную сумку со своими монатками - в любой непонятной ситуации всегда налегке. Стас на своем месте, болтает с кем-то, и я смотрю на свою тумбочку, остановившись в разборе вещей - на ней ровненько так лежала «Большая книга афоризмов». Кинул сумку под кровать - потом разберусь, и завалился в одежде на колючий плед, скинув ботинки в хаотичном порядке, выдыхая и протирая глаза. Ебанутый день. Смотрю на Стаса, думаю, и что нам с этим всем делать, жду, когда он прекратит там по телефону флиртовать или с кем он вообще говорил?

- Это ты подсуетился, чтоб мы были в одной комнате? - спрашиваю я с недоверчивым прищуром.

Мы расходимся в разные стороны на перекрестке коридоров. Эд - в медпункт; я - в столовку за чаем, а затем к рецепции за ключами. Сегодня должны были распределять по комнатам, но я в начале решил успокоиться немного после происшествия, а потом уже спокойно перенести свои вещички в комнату в корпусе своего отряда. Как всегда, все в последний момент. Могли бы заселить вчера, например, но нет. Это и справедливо, поскольку не все еще подтянулись, и сегодня планировался заезд еще новеньких, в общем, суета. Я преспокойненько попил крепкого чаю без сахара, послушал пару коротких рассказов поварихи Светки, кивнул с благодарностью за чаёк и пошел-таки за ключами. Утомился страшно. Еще как представлю, что надо заново расставлять книги и выслушивать от Александры Алексеевны, что здесь случилась катастрофа, так вообще настроение в ноль. Охрененное начало смены.

Я получил ключи и бросил взгляд на списки, чтобы узнать, кого со мной заселят, потому что комната-то двухместная, а я, как старший и опытный среди вожатых, получал комфортабельные апарты, скажем так. Ищу свою фамилию, ну благо недалеко - Б - Бондарь С.Э., Титов Э.И. Да вашу ж мать.

- Извините, а это точно не ошибка? - Переспрашиваю на ресепе. Но мне отвечают, что никакой ошибки нет. - Послушайте, а можно как-то это исправить? Не думаю, что мы с Эдуардом Игоревичем поладим.

- Станислав Эдуардович, вы с Титовым с прошлого года здесь вожатые. Не будьте детьми! Я уверена, у вас все получится, как и решить все недомолвки. В конце концов, покажете пример сплоченной команды, все будут знать, к кому обращаться в случае чего. - Анечка улыбается, вся такая правильная староста (ну она наверняка была старостой у себя в университете), и я с ней согласен, против фактов не попрешь, как и против практической пользы. Но блин, Эдик... Это мне что, надо садиться с ним за стол переговоров? Отвратительно. Как будто мне здесь и так мало социализации. Дети - это одно, но вот междусобойчики - совсем другое.

- Ладно, спасибо за совет, я понял. Хорошего дня! - Вежливо улыбнулся, забрал ключ и как можно скорее скрылся из поля зрения старосты.

Значит, заселили нас в одну комнату. Ну, приехали, че, финиш. Да здравствуют самые трудные три месяца в моей жизни в одной комнате с гомофобом. Я еще с того года знал, что он гомофоб, ну по нему же видно, даже сигналы считывать не надо - понятия, ножичек в кармане, не упускает ни одной юбки, ставит патриотические номера, употребляет слова, которые для представителей меньшинств грубые. Поэтому я никому не рассказывал. С таким связываться - себе дороже, а я не очень люблю выходить из себя и доводить какие-либо дела до конфликтов. Эдик был классным парнем, даже очень привлекательным, и мы с ним неплохо работали вместе, но на этом все. Вызывал он во мне какое-то тревожное чувство всегда. А, может, и не одно. И это значило, что надо прорабатывать, а прорабатывать без его участия невозможно, ведь мы оба должны быть заинтересованы в нейтралитете как минимум. Но я что-нибудь придумаю.

Для начала, схожу в библиотеку оценить масштаб проблемы. Хоть я и дал ценные указания девчонкам, которые стали свидетельницами завала и посочувствовали, все равно работы невпроворот. Но, что удивляет, так это то, что книги реально выставлены. Стеллаж надо бы закрутить, наверно, чтобы не повторилось фиаско. Все же, дети могут быть очень неконтролируемы, а это небезопасно. Так что, может, даже и к лучшему, что мы взяли огонь на себя и так перестраховались от будущих травм. Так сказать, обнаружили проблему. Но в библиотеку я иду с конкретной целью - миссией дипломатической важности. Раз уж мы с Эдуардом теперь соседи, а контакт надо бы наладить, то я найду ему сборник афоризмов, раз уж он решил преисполниться в своем познании и выучить пару цитат, кроме пацанских. Это я уважаю, хорошее решение, просвещение лишним не бывает.

Переселяюсь, значит, в комнату, занимаю кровать справа, потому что я всегда сплю справа, даже если это односпаленка. Такой вот пунктик. И вообще, таково правило - кто первый встал, чьи и тапки! Кто первый заселился - тот выбирает свободное место. Заталкиваю спортивную сумку под кровать, но предварительно в шкаф вешаю только два набора вещей - форму и костюм, остальное на вечер оставлю. Кладу книжку на кровать Титова, потом все-таки на тумбочку перед кроватью - хрен знает, насколько тактично сразу в постель, лол. Падаю на свою кровать и включаю мобильник, жму по кнопочкам, прочитывая смс и просматривая пропущенные. В голосовую почту пока лезть не хочу - до зарплаты точно. А вот звонки... ну, я должен позвонить Жене, он у меня так и записан, кстати: "ЖЕНА", это забавно и что-то вроде нашей общей шутки. Роуминг не даст много поболтать, траффик я пополню еще чуть позже. Он берет трубку не сразу, словно чуть играет на моих нервах, как на своей виолончели, а я здесь, между прочим, почти ревную! А как не ревновать? Вы бы, если его увидели, все бы сразу поняли. Да еще и арт-сфера, где каждый второй богемный чувак хочет получить трофей. Я хоть и чемпион, но из спортивной сферы, и мне немного не вписаться в этот элитарный движ, поэтому да, черт возьми, ревную. Я вообще очень ревнивый. И вот, мы болтаем уже минут десять, и этого чертовски мало, как дверь открывается - и в нее совершенно по-хозяйски и бесцеремонно влетает Эдик.

- Ага, Жень, слушай, тут мой сосед пришел... Да, я потом тебе расскажу. Все как обычно, да, не стоит волноваться. Созвонимся завтра после отбоя? Взаимно... мхм. - Кладу трубку и стараюсь быстро убрать с лица глупую улыбку.

Нужно переключиться и быть внимательнее к поступающий информации с левой койки, а он, как и некоторое время назад, все бузит в этой своей быдло манере. Очень невежливо. Я же никак вообще его не тронул, а шкафом придавило - так это не моя вина, и вообще, это он меня своим телом придавил, а не я его зажал. Так что, кто кого еще, да. Но это было очень... близко. Рассказывать Жене я об этом, наверно, не буду. Сложно понять правильно, особенно через расстояние...

Я вздыхаю, приподнимаюсь на кровати, пересаживаясь в позу йога, и складываю руки как послушный мальчик, между коленями, терпеливо начинаю:

- Никто никуда не суетился. Я вообще не суечусь. Эд, слушай, нам надо поговорить. О том, как мы будем уживаться, это важно. У нас у всех есть потребности, желания и настроение, которое меняется, так что давай начнем с условных сигналов, типа, кому надо погулять и на сколько, когда нельзя заходить в комнату и все такое. А еще давай не разбрасывать обувь и шмотки по комнате. Если надо бардак устроить, можно на стул все бросать. Мои условия пока такие, может, у тебя есть пожелания? Готов выслушать.

Пусть не думает, что я хоть как-то дам ему понять, что он прав в своих параноидальных измышлениях. Пошел в жопу. Я буду супер-этичен, безупречен, вежлив - в рамках обозначенных договоренностей.

Было еще кое-что, это его странное на меня влияние. С ним я чувствовал себя не на своем месте оттого, что каждый его ответ будто транслировал «расслабься и будь собой», и у меня внутри все переворачивалось, он просто борется со мной без боя, не дает мне поддерживать мою роль альфача, и со стороны это кажется бредом, да, но внутри у меня прям жар полыхает. То ли злюсь, то ли нервничаю, я не знаю, что это такое. Мне просто не по себе. Я бы хотел его ударить, так он бесит, так его существование невозможно в моем мире, а он что-то отвечает, и вроде бы уже нет никакой необходимости в этом. И я такой «о, а, о», а будем ли мы пиздиться? Была в нем какая-то внутренняя волевая сила, казалось бы, что он даже в этом плане лучше меня, а это ведь просто невозможно. Я его и так, и эдак, а он даже не выкручивается, просто показывает, что его бессмысленно провоцировать. Такой весь из себя единорог, а гейский голосок своими формулировками будто танк. Не люблю, когда меня просто как-то энергетически давят - вступи со мной в равную схватку, давай определимся. Я, в целом, спокоен. Сжал челюсти немного, правда, но это так, слушаю его предложения по совместному быту с этой питерской вежливостью.

Поднимаюсь, ставлю по стулу на территориях, один - мне, другой - ему, пинаю обувь под свою кровать, раз мы такие из культурной столицы. Шмыгаю носом, что не дает никаких запахов, будто лето теперь мимо моего волчьего нюха проскочит еще недели три.

- Смари, - встаю спиной к окну аккурат по центру периметра, начинаю шагать по прямой до конца комнаты. - Это наша условная линия спокойствия, заходишь за нее - начинается пиздец. Это не значит, что мы тут типа стенку вообразили и что типа можно шабить, дрочить и мастурбировать, что, в целом, одно и тоже. Но для таких случаев - правило «дверь-носок». Пояснялово не требуется же? - поднимаю глаза на него, поджимаю напряженные губы. Когда узнал, что он гей, почему-то стало интересно рассматривать его, типа, ну как такое происходит с людьми вообще? Как будто он инопланетянин или ниггер. Отворачиваюсь, чешу затылок - и запрыгиваю на подоконник, открывая форточку и доставая пачку синего Bond. Смотрю на него пристально, ибо на ходу тут еще одно антитабачное правило возникло, выдыхаю недовольно, закрывая картонную коробку и крутя-вертя ее в руке, словно ножик-бабочку. - Я сплю с открытым окном, - ставлю я очередное условие, потому что когда квартира прокурена, ночью все проветривается, и я привык к свежему воздуху и легкому уличному шуму даже в минус двадцать. - Все переодевания - на нейтральной территории. Не хочу, чтобы ты на меня пялился. Мне, в целом, похеру чем ты там занимаешься, но меня все это… ну, вот вся эта гейщина ебать не должна. Договор? - и я спрыгнул с подоконника, засунув в рот коричневый фильтр и надевая кеды. Хотел покинуть помещение, но взгляд брошен на книгу, в мысли о незаконченном плане. Забираю с собой всех известных пацанов подмышкой, бросаю беглый взгляд на Стаса. - Спасибо, - на этом разговор все. Пойду курить на крылечко да пялить, че там великие умы написали про красоту да любовь. В итоге больше нахожу про страхи и смысл жизни и это немного загоняет. Не люблю депрессовать, гении, походу, нихрена не были счастливыми - так и какой смысл тогда? «Я не боюсь исчезнуть. Прежде, чем я родился, меня не было миллиарды и миллиарды лет, и я нисколько от этого не страдал», - спасибо, Марк Твен, вот очень хотелось бы об этом подумать прямо сейчас. Или вот, Толстой, например, - «Ищи лучшего человека среди тех, кого осуждает мир» тоже блин ебать философ. По его логике тогда лучшие люди - пидоры, педофилы и разбойники. Нет в этом никакого смысла.

Вся эта гейщина. На этом моменте мне хочется недовольно зарычать, но я только напрягаю плечи и поджимаю губы так, что нижняя челюсть напряженно выходит чуть вперед. Но с моего языка не слетает ни единого возмущенного слова, ни тем более оправданий, потому что начать оправдываться - значит, поставить себя в проигрышную позицию, позволить себя подавить, а этого никак нельзя. Тут речь за авторитет, и так всегда было и будет, детский лагерь это или школа. С руководством - одна тактика, с детьми - другая, с коллегами - третья. Нет, ни в коем случае я не собирался играть три разных роли, притворяться кем-то, кем я не являюсь. Но субординацию можно выстраивать разными методами, а их у меня в запасе достаточно, благо не первый год на родео коммуникаций - да и литература отличный помощник в наращивании и осмыслении социального опыта. А если с Эдуардом у нас продолжится конфронтация, то пускай она будет, максимум, профессиональной. Мне не хотелось замешивать личные какие-то поводы, но прямо сейчас мне хотелось приложить его о подушку и сказать, чтобы завалил хайло, и только очерченная им невидимая граница между нашими "территориями" удерживала меня от этого. Гордый лев бережет свою саванну. Пускай шакал развлекается на своей, пусть там будет - зона отчуждения.

Я только поднимаю руки ладонями вверх и откидываюсь спиной к стене, скрещиваю руки на груди. Спасибо свое может в жопу себе засунуть, за которую так беспокоится. Да, она охуительно атлетична, но и что с того? У меня есть парень, и его задница не столько упругая, сколько аристократично-бледная с пошленькими черными родинками, и от одной только этой мысли мне становится тяжело соображать. И вовсе не из-за того, что какой-то быдловатый вожатый провоцирует на конфликт и цепляет меня по причине того... о чем я ему, кстати, не говорил. Нет, меня это не заводит, я совершенно спокоен. Прикрываем глазки и дышим носиком. Демон сейчас уйдет, и можно будет повесить на дверь носок, вот как я показываю, что правила приняты. Чисто из принципа даже как-то хочется, если у него фиксация на гейщине от одного моего присутствия. Да с какого хера вообще, чувак? Я же ничего не сделал лишнего, у меня даже не привстал, пока мы лежали под шкафом, как хлебушек и колбаска, блять. Ну вот, я матерюсь. Радуйтесь, довели.

Щелчок замка, дверь закрывается с той стороны. Вдох-выдох, спокойствие, только спокойствие. Я сейчас как кот Леопольд с этими мыслями: "Эдик, давай жить дружно!", и самому становится так некомфортно. Скорее, даже обидно. Прокручиваю в голове все произошедшее, пытаюсь вспомнить, может я его где обидел случайно или некорректно себя повел. Могу рассмотреть мысль, что он просто сказочный долбаеб, но хочется верить в лучшее. Вон, как дети его любят! А у детей чутье на хороших людей. Значит, надо попробовать еще раз. Бывают трудные подростки, но мы должны уметь работать с такими. Трудные взрослые - не исключение. Ведь первые сорок лет детства для мальчика самые сложные, не стоит этого забывать. Я и сам сейчас вел себя как ребенок. Внутри целый ураган эмоций, а внешне - собранный перфекционист, который вознамерился очистить мир от скверны, хоть и весь мир считал скверной - меня. Видимо, Эд тоже так считал. Надо бы показать ему, что все в порядке. Поэтому я поднялся с кровати, не зная, сколько времени прошло с момента, как я летал по своим мыслям и обдумывал слова, и пошел на поиски нервного. Долго-то искать и не пришлось. Как-то не сильно он и хотел отдаляться, а мог бы свалить в беседку у пруда, чтобы точно подальше от этой моей "гейщины". Я подошел к нему и присел рядом, но максимально близко к противоположным от Эдуарда перилам. Взглянул на цитатник, улыбнулся, перевел взгляд на филасафа в адиках.

- Как оно? - Кивнул на книгу, но ответ меня интересовал меньше, чем зацепка к продолжению диалога: - Давай я с тобой поделюсь одной мудростью. Только сигой поделись, плиз. - С ней всяко лучше думается и руки не в треморе. Покажите инсулинового диабетика, который не курит, и сразу вычислите гипергликемию и второй тип. Гипогликемические диабетики первого типа курили все. И я закурил. - Я не буду переодеваться втихую и ты тоже не будешь. Знаешь почему? Потому что это нет так, блять, работает. - Рыкнул я и приподнял брови, чтобы хоть в этой интонации Эд услышал (парадоксально) что-то безопасное. - Можешь не волноваться, вся эта гейщина - моя, а не твоя. Твое гетеросексуальное либидо меня не касается, если хочешь водить девчонок - води. У меня есть парень, и вообще, я не сказал тебе про свою ориентацию и не хочу знать, откуда у тебя такая информация. Каждый думает в меру своей испорченности, а в библиотеке я мог иметь в виду и то, что у меня диабет, а это часто отталкивает людей. И это единственная болезнь, которая у меня есть. Так что раздеваться я буду, но чтобы ты мог привыкнуть, я первые пару дней буду ходить в медпункт за уколами. Я не хочу с тобой ссориться, ты клевый чувак, в том году мы классно общались. Надеюсь, что в этом тоже будет все ок. Просто, пожалуйста, не добавляй мне дискомфорта, итак тяжело жить со всем этим... ну, всем. - Я сделал очень глубокую тяжку, выпустил дым колечками, чтобы как-то расслабиться. Очень некомфортно говорить с людьми об ориентации, если они настроены к этому враждебно. Я снова глянул на книгу, на помятые уголочки. Ухмыльнулся, найдя способ переключить тему: - Портишь библиотечные книги?

Я не буду делать лирических отступлений на тему смерти своих родоков. Скажу лишь, что они кинули меня на произвол судьбы самым хреновым образом, оставили в догадках, а в чем я виноват? Хотя я нихрена не чувствовал своей вины, но было ощущение, будто бы должен задаваться этим вопросом, как и тем, кто им в головы так насрал, что все получилось как получилось. Я искал ответы повсюду, но их не давали: ни в школе, ни во дворе, ни в соседских квартирах, ни в детдоме. Местами сожаления, местами грустные бровки - «нам так жаль твоих родителей, Эдик», а мне вот нихрена не было, сами виноваты. И в церкви ответов тоже не было, мол, видимо, воззвал их боженька к себе, значит, нужно так. Мне лично это не было нужно, но я твердо решил, что я вытерплю все. Так и отставил крестик в сторону, день за днем брал себя в руки, а жизнь будто ускользала и продолжает гадить мне до сих пор. Глупые философы, неужели вы дадите мне те ответы? В этих строках пустота, и я чет взгрустнул. Всегда такое накануне годовщины их смерти. Ну, как, где-то через месяц.

Я услышал шаги и медленно повернул голову на Стаса, который решил меня видимо весь день преследовать. Чувак, я не твоя пидорская добыча, поищи себе кого другого, не знаю, были ли у нас в лагере еще геи. Мычу ему недовольно в ответ, потому что какой светский вопрос, такая и реакция. Протягиваю ему открытую пачку сигарет, очень внимательно смотря на тянувшуюся к ней руку. Давай, Далай Лама, удиви меня, что же ты понял о этой жизни такого, что решил, что все беды от баб (или какая у него там ключевая идея?). Закурил с ним на пару. Вообще курение ему не шло, типа, он весь из себя такой литературный вежливый блондинчик, что его бы в балетной пачке лицезреть, а не с пальцами в сигаретной. Не в смысле что я думаю об этом как-то, просто он же гей, ему бы в искусство, а он тут время свое тратит. Держался бы ближе своих, а не доебывал уважаемых людей.

Он что рычит на меня? Я выгибаю брови в удивлении, делая тяжку куда-то вниз своих ног. Ой ну давай, примадонна, посмотрим на тебя. Только не плачь. Окей, послушаем тебя, настырный пидорский ковбой, мне не впадлу, да и это веселит на фоне цитат за упокой.

- Просто, пожалуйста, не добавляй мне дискомфорта, итак тяжело жить со всем этим... ну, всем.

- Всем пидорским? - я изгибаю брови сильнее, хмыкаю и отворачиваюсь, дымля перед собою. Тяжело - не живи. Простая игра. Вон, дохрена кто так решает и мозги не ебет ни себе, ни окружающим. Дискомфорт блять. А мой? Мне что с этим всем делать? Закрыть глаза и представить, что на Луне в одиночестве, где точно не было ни одного пидора? Смотрю на его колечки очень внимательно и не могу сдержаться. - У меня блять тысяча пошлых шуток сейчас, понимаешь это? - чуть киваю в сторону колец, ору внутрь себя.

На самом деле я вообще не ебу, как он живет. Он кажется таким несформулированным монстром, но когда я говорю с ним, то вроде нормальный человек, осознанный, прямо ходящий. Я не понимаю, что мне делать и как себя вести, я же не могу просто сделать вид, что не знаю, что он гей, что этого просто не существует. Хотя мысль вообще-то интересная, вот только пока не ясно, зачем мне это. Может, время покажет. Лучшие умы истории точно в этом не помогут, они вообще нихрена сами не знали.

- А ты записал книгу на мое имя? - спрашиваю я у Стаса, когда он драконит меня за педантичность. Тоже мне святая доблесть. - Нет? Тогда как они узнают, что это был я? - щурюсь на него чуть искоса и улыбаюсь в затяжке. Почему-то на мгновение забылось о том, что он жопошный маньяк. Просто Стас.

Спать было неловко. Переодевался я все же либо в общих душевых и раздевалках, либо под пледом, если Бондарь был в комнате. На него не смотрел принципиально, отворачивался со страхом, хоть и понимал, что ничего такого. Не будет же он задницу свою раздвигать или типа того. Мужские сиськи - это ж просто плоский камень, но под корочку то било первобытным - АЛЕРТ! Как будто из всех репродукторов сейчас объявят о надвигающейся войне в комнате 126.

В остальном, нейтралитет территорий был соблюден всеми сторонами, хоть я старался особо не тусить до отбоя, потому что ну неловко с ним сидеть в комнате, это ж надо общаться о чем-то, а у меня в мыслях только приколы в духе «вилкой раз или в жопу раз? хаха не отвечай». К тому же, столько ребят приехало, и я со всеми перетер, кто алкашку завез нелегально, кто чей сынок, кто во Владимире тусит и так далее. Связи - очень полезная история, никогда не знаешь, где выстрелит, а лагерь - это же типа секта, выходцы отсюда (те, что истинноверующие) потом вспоминают тебя добрым словом до самой старости. Маринка так и не пошла со мной на свидание, хотя я героически получил в нос, ну и хрен с ней. Замучу с ее лучшей подругой Катькой чисто из принципа.

А вот на профессиональной территории нейтралитет соблюдался с очень большой силой натяжения. Во-первых, Бондарь как-то влез в мои тренировки, когда я гонял пацанов по десятому кругу со свистком и возгласом «Кто борцы?», и они такие хором «Мы борцы», а я такой «Кто неукротим, как лесной пожар?» - «Мы неукротимы, как лесной пожар!!!» Потому что М - мотивация, и потому что я готовлю самых выносливых спортсменов, которые не бегут спринт, только марафон, только Турчага олл инклюзив. А Бондарю показалось блять, что я их слишком мучаю, благо, вторую длинную нотацию читать не стал, потому что я выгнул брови прямо перед его лицом и крикнул со всей дури «КТО КАК ТАЙФУН» - «МЫ КАК ТАЙФУН». Свистнул в свисток и демонстративно пошел на свое тренерское жопу чесать.

Во-вторых, Стасу бы не помешало поучиться заряжать командным духом, потому что со своими он сюсюкался как будто был вожатым детсада. Ой, у Алиночки месячные, конечно, иди в медпункт. Блять а если война? От немцев в окопе Алиночка защищать Родину тоже не будет, если месяки пошли? Надо уметь быть стойким, боль - она только в твоей голове. Сосредотачиваешься на цели, и коленки уже не дрожат. И я вообще удивлен, что у него норм показатели, как мне рассказывали, потому что его «детки» совсем не дисциплинированные, хрен пойми, чем они там на тренях занимались. Думаю, ему просто подфартило с талантливыми, вот он и хуи пинает. Или лижет. Фу блять.

- А вы слышали последние любовные истории? - услышал я женские хихиканья у раздевалки и притормозил шаг. Сплетни за отношеньки всегда оч интересны, вот только я не ожидал, что буду главным действующем персонажем… в любовной… гей-истории блять со СТАСИКОМ. Сука ах вы пидорасы все конченные, да чтоб я, да никогда! И слух про шкаф и несанкционированные обнимашки походу распустились по всему лагерю, пиздец!!! Теперь все встало на свои места, почему Маринка отшила меня даже после моего письма с рандомной цитатой за смерть Ленина или типа того (вообще-то ахуевшая шутка была). Пиздец. Я ахуел на столько, что просто прошел мимо затихающих юных сплетниц, поворачивая за угол коридора, где услышал этот их мерзкий пронзительный смех. Проблема в том, что я нихуя не понимал, как могу это уладить. Сплетни за спиной, женский коллектив, неконтролируемая ситуация. Отпиздить сразу всех не получится. Блять. Ебучий Бондарь.

Предлагает взять ромашки, а я смотрю на него, широко распахнув глаза, и со стороны это могло выглядеть как: "Ты совсем, что ли, какие ромашки?", а на самом деле это означало примерно: "Охренеть, ты запомнил? Ты правда слушал?", и только потом я, в общем-то, думаю о том, что ромашки Жене точно не понравятся, и что замуж бы он за меня не вышел, приди я под окна с таким веником, а вот Эдику история, похоже, понравилась. Я вообще считал эту историю безумно романтичной, а ромашки здесь отвечали за символизм, потому что это же пятидесятые, Советский Союз, ну какие розы? С гвоздиками еще вчера хоронили вождя, а все остальное было роскошью. И это помимо того, что они прекрасны сами по себе, как и все полевые цветы.

- Привет, ромашки, кидайте деньги, читайте книжки, - напеваю под нос как-то само собой, не задумываясь ни о чем. Хорошее настроение, а значит, хочется петь прямо под ассоциации. Бросаю взгляд на Эдика, а он как будто знает, что там дальше в знаменитой песне, и пускай закатывает глаза сколько хочет, я просто должен допеть куплет, особенно когда он всего-то в четыре строчки: - Дурной мальчишка ушёл, такая фишка, нелепый мальчишка... - и я тут же такой: ппххх, и взгляд опустил, потом на цветочки перевел, залипнув на многообразие выбора. Конечно, флора Крыма была богата на садовые культуры, и как тут выбрать? Тем более и с такими наценками. Сразу видно, что ориентир на богачей, потому что обычный люд не придет слушать Бетховена, а сгонять за цветами в антракте для любимой женщины это ж святое дело, типа так неожиданно. Но этот концерт антракта не подразумевал, ибо шел всего-то полтора часа, почти как фильм в кинотеатре. В итоге, мы сошлись на васильках, я все-таки убедил Эда поучаствовать в мозговом штурме и помочь мне с выбором. - Отличный выбор. - Теперь думаю, что это, наверно, его любимые, и что это так трогательно. Такой борзый и диковатый, а выбрал настоящую нежность. Я бы даже понял, назови он розы - у них шипы, прямо как у него этих колючек полно, да и как будто бы не взял ответственность и слил выбор, как типичный мужлан, но васильки... я прямо-таки задумался, а точно ли он не из тех, которые не подозревают о том, кто, может, играют за две команды? Из раздумий выводит очередной вопрос, как будто Эд только из них и состоял. Я отвечаю, чуть подумав, потому что будто не сразу вспоминаю возраст Жени, он совершенно не тянет на свои годы: - Двадцать восемь.

Он то превращался в капризного ребенка с топором, то казался мега-взрослым, решительным и с четким планом на свою/нашу жизнь, но совершенно точно никогда не казался одних со мною лет: либо младше, либо как по паспорту - старше. И он выбрал меня, двадцатипятилетнего вечного студента, потому у меня не было сомнений, что это настоящие чувства и все серьезно. Женя так много и часто говорил о планах, о карьере и о своих эмоциях, что я не переставал удивляться многогранности этого человека. Помимо того, что он был красив и его хотели едва ли не все мужики из нашего "тайного общества". Ужасно ревновал его к скрипачам, потому что, ну, кто и был пидорасами в буквальном понимании этого слова, так это скрипачи, которые играли на нервишках и тонко чувствовали душевную организацию, всегда в вечной погоне за спонсором и все такое. Не понимал я эту высоко-музыкальную тусовку и их идеалы. Сам играл на фортепиано, даже музыкалку закончил, поэтому знаю, о чем говорю. Гей-радар работал безупречно. Самые гетеро-мужики были в художке и скульптуре, потому что баб проще клеить на позировках, но в музыкалке - чисто крысиное сообщество. Голубее только балет. Так что, наверно, Эдика я бы на балет не позвал даже под автоматным дулом у затылка. Стоило прощупать почву с классической музыки, чтобы определить феномен Эдички Титова. Потому что конкретно сегодня он сломал меня своим согласием.

Ответ на свой вопрос я быстро нашел. Где-то через полчаса с начала концерта, когда меня пнула его голова, и я открыл глаза от этого "тук" в плечо. Я-то не спал, просто наслаждался музыкой, хотя под нее нельзя было зажечь, а я бы не против потанцевать. Все еще держит последняя дискотека прошедшей смены. Было весело. А тут смотрю на Эда, понимаю, что он спит. Не знаю, стоило ли его будить, потому что, когда он замолчал, я подумал о том, что, наконец, приобщился к прекрасному и перестал елозить от скуки, а оказалось, что вздремнул чутка. Тоже неплохо для первого раза. Впрочем, наверно, и последнего. Я улыбнулся, глядя на его спящий вид, и удивился, увидев вблизи его ресницы. Мальчикам всегда так везло на ресницы, а у меня были бледными, и я ощущал себя как все девчонки, которым приходилось краситься, чтобы хоть так приблизиться к таким вот ресницам. Я не красил свои, нет. Но неизменно засматривался на красивое. Вот, у Эда были очень красивые - и ресницы, и глаза в целом. Это объективная правда. Подкрученные, черные, длинные, а под ними - глубокий карий взгляд. Даже не знаю, какая у него генетика, но явно мама и папа старались. Так и не рискую будить, но и шевелиться теперь нельзя. Таково правило: если кот на тебя лег, кота будить нельзя. У него какая-то такая энергетика. То ласковый и дружелюбный, то хуйнет когтями прям в мясо. Ну что ж, кошатники идут на риск. Псов воспитывают, котов принимают. Может, встретит свою идеальную внучку Куклачева однажды.

Концерт заканчивается, и его будят аплодисменты, и тогда я разминаю плечо аплодисментами, и пока начинается суета, а малыш продирает глазки, я быстро вскакиваю с места и несу букет своей примадонне, пока толпа не оттеснила, ну и потому что это же так красиво: я в первом ряду, смотрю на свою музу и подношу ей цветы, и все знают, что у мастера есть своя муза, но вот голова какого-то парня на моем плече в идеальную картинку не входила, я как-то не сообразил до этого момента, а потому не воспринял его будто бы вымученную реакцию на презент.

- Какая... прелесть, - протянул Женя, приняв букет с легкой заминкой, и этой его тонкой сдержанной улыбкой. Конечно, ему там букет роз подарили (кстати, че за сыч это был?), какая банальщина. А тут целые, блин, прекрасные васильки, горят ярче софитов, и я весь горю, потому что ужасно волнуюсь. Каждый раз, когда приходится делать такие жесты, мне ужасно неловко, начиная с того, что кто-то не так поймет - благо, в консерватории все такие возвышенно-богемные, что, даже если и подумают, что мы геи, ничего не скажут и даже лица не скривят. Посчитают эти ухаживания актом преклонения искусству. Вот бы весь мир так, было бы в стократ проще. А я так взволнован, что даже не замечаю его "спасибо", потому что оно есть - и это главное. Не нравилось бы, он бы сказал, так? К тому же, это все чисто символически. Мне же не жалко для него роз, в самом деле. Но розы могут все подарить, а вот васильки - только настоящие романтики... типа Эдика. Но я не скажу, что это его идея, а то ведь будет потом бузить, что я его педиком выставил перед педиком.

В общем, вот мы втроем в ресторане. Все формальности типа знакомства опущены еще за дверьми черного выхода для селеб мира классики, откуда мы выходим на жаркие вечерние улицы Севастополя и идем к месту, где еще на днях забронировал столик. Обычно Женя не против компании, но чаще всего это его друзья, я ведь не особо контактный, но не против быть среди людей с правильным проводником. Хоть и социализировался, но все еще был страшным интровертом. Вампиры такое себе общество, но мы вместе, значит, должны поддерживать друг друга во всем. Я стараюсь соответствовать. Женя ведь не ошибается, он знает, что делает, у него с детства цель, не то, что у меня, расшатанного по психике и вообще. Зато как он всем рассказывает, каким я был героем, что в детстве переборол страх, став чемпионов в чуть не убившей меня стихии! Приятно же. Только жаль, что спортивной карьере конец, все же много сил туда вложил, а это всегда обидно, когда ресурсы вникуда.

Я долго смотрю в меню, думая, что выбрать и прикидывая в голове количество хлебных единиц, которые я могу себе позволить, вколов предварительно инсулин с расчетом на вечер и захватив таблеточки, понижающие сахар чисто для подстраховки. Останавливаюсь на овощном салате и куриной люлей на гриле, на юге мы или где? Женя не бузит, но его заказ так сильно отличается от нашего с Эдом.

Потому что Эдя такой:

- Барабулька и пшеничка нефильтрованная ноль-пять.

А я смотрю и кекирую внутри себя, только щеки треснуть готовы от того, как я лыбу давлю со всех сил, потому что, серьезно, братан? У моего Жени сейчас случится культурный  шок, а мне его потом откачивать и в его гостишку на плечах нести. В которой мы, кстати, хотели остановиться вместе, но я чет как-то забыл об этом в такой приятной компании. Эдуард такой дружелюбный, приятный, я не понимаю, что за перемена с ним случилась, но мне это явно по душе. Смотрю на его пиво, а сам завидую тайно. Передо мной всего лишь кола зеро и даже без виски. Женя заказывает бутылку шампанского, а я как-то так в меню смотрю, допуская залегшую между бровей морщинку, но молчу. Что ж. Такой концерт, конечно, грех не отметить, да и не виделись целый месяц. Может, хоть так чуть добрее станет. Мне уже неловко, что я пригласил Эда, вижу, что им вдвоем как-то не ок рядом, и перед Титовым неловко, что это для него, наверно, чересчур. Еще одна нольпятка, и понесет Остапа в гомофобию, чего я, не знаю этот паттерн? Отрицание проблемы резко перейдет в активную фазу осознания и гнева. Но вроде оба пока держались, и я держался. Даже разговоры как-то в нейтральных водах плавали, хотя у этих двоих - одна история ахуительнее другой, а я не понимаю че за бычка, просто нахожу под столом коленку Жени и сжимаю ее, нежно поглаживаю под столом, а он раздражается, потом вроде снова нормально, поправляет мне воротник рубашки, зализывает непослушную волнистую челку (мы на море, блять, ее не берет ни один гель) назад, даже шутит:

- Ой, мы всегда со Стасом смеемся, что с ним слишком выгодно ходить в рестораны. - Улыбается, демонстративно касается моей руки, держащей вилку, своей, и убирает, все же на людях сидим. Я улыбаюсь уголками губ, соглашаясь с ним. Да, это так. На моем фоне он всегда такой королевич, окруженный яствами, а я типа зарабатывающий деньги папочка, хотя я, честно говоря, до сих пор не знал, сколько зарабатывает Женя творчеством. Неловко было спрашивать, да и он еще всегда был такой нуждающийся, что я тем более не поднимал тему. Само собой разумеющееся, в конце концов, за мужскую функцию в нашей эдакой семье отвечал я. И номер тоже снял я, чтобы он не останавливался в общем номере в гостевом с ансамблем, как бич.

- Может, дома продолжим? Возьмем че-нить, телек включим, на балконе пить продолжим. Вид на море просто шикарный, наверно. - Предложил я, чувствуя, что социализации для меня как будто передоз. Можно было втроем душевно посидеть в номере да попиздеть за жизнь, а не вот это вот. Я хоть и питерский, но мы же не все там с серебряной ложкой в жопе и сплошь из богемного общества. Женя вообще не питерский. Но он против. Это же Крым, море, центр. Можно с его друзьями встретиться, они собирались в джаз-клуб. А Эдик возьми да предложи ночной клуб вместо этой душнины, и я почему-то с ним согласен, хотя ничего не имею против джаза. - Да, тоже вариант. Может, в клуб? Потанцуем! Вчера такая дискотека была, вообще класс. Мы с Эдом охренели, что Олежа вытворил. Колотушки были зачетные. - И я такой переключаюсь на Эдика с радостной улыбкой, потому что мы оба угараем, вспоминая, и я поддакиваю: - Да вообще, я прямо так и знал, что он на бутиратах сидел, но не признается, сукин сын.

- Колотушки? - Переспрашивает Женя и приподнимает бровь.

Я смотрю на него, мол:

- Ты сколько лет в Питере, а "Пиратскую станцию" не знаешь?

Ты кокс хуячишь, Жень, хочу сказать я. Но ладно. Встряхиваю лохмами, забили, проехали.

- Ну, конечно, папочка, как скажешь. - Тянет он мерзким голосом. Не в смысле, что у него мерзкий голос, но я эту интонацию различаю особенно отчетливо. Пассивная агрессия.

- Что, прости? - Теперь моя очередь удивляться.

- Почему ты всегда думаешь только о себе? - Он дернул кончиком носа и установил локти на столе, а подбородок положил на замок из пальцев. - Что обо мне подумают, если мы пойдем напиваться в клуб, как глупые малолетки? Ну ладно. Если ты хочешь, - он давит на последнее обращения, и я вжимаю голову в плечи, не понимая, что вообще произошло. - То пойдем. Попроси счет.

Я ничего на это не отвечаю, это выше моего достоинства - устраивать скандал сейчас. Женя провокатор, но у него и детство такое было, нелегкое, как у многих в глубинке, кто выбрал творческий путь вместо завода. Я никогда не велся на это, и он успокаивался. Но как будто сейчас ситуация выходила из-под контроля, а я все еще ничерта не понимал, но игнорировал бурю. Поднял руку, подозвал официанта, довольно напряженно попросил ее рассчитать нас, и она так быстро принесла счет, что я посмотрел на нее еще более хмуро. Так приносили счет лишь бы скорее его закрыть, пока молодежь не свалила, не оплатив, и это прямо вообще меня как серпом по яйцам. Блять. Че все такое мудацкое, блять, вокруг. Еще и щегол напротив притих, не помогает нихрена. Только берет счет и тянется в карман, и я на это смотрю, уже не фильтруя болтовню Жени, и говорю, приподняв бровь:

- Эд, прекрати.

Ни в какую.

- Положи на место. - Строго говорю Эду, а в глазах гром и молнии, хотя внешне спокоен.

Вы меня че все, выбесить сегодня решили, я не понимаю?! Что я сделал-то? Строптивые оба два, один бубнит на высокосветском за эгоизм, а второй пытается свою барабульку оплатить. Как будто я не могу барабульку другу заказать с пивком. Хотел свою нефильтражку еще до концерта. Меня аж трясет, пока я беру в руку чек и молча достаю котлету зарплаты (ну, сколько осталось после отелей и цветочков) из кармана, отслюнявливаю оттуда добрую пятерку.

- А что, то, что я соскучился по тебе, не имеет значения? Чтобы пойти в место, где нужно орать на ухо.

- Твою ж мать, - шепотом рычу, но довольно громко (внезапно для себя) рявкаю: - Женя!

В отель завалиться не хочет, в клуб не хочет, хочет в свой джаз-клуб с корешами своими пидорскими. Может, Эдик прав, и я только в кризисе каком-то, в депрессии, а на самом деле - ну его нахуй, либидо, - податься в асексуалы? Хотя они оба такие секси. Боже.

- А что ты кричишь на меня? Я ничего такого не сказал, кроме правды. Знаешь, когда будешь готов к нормальному общению, позвони мне. А в таком тоне со мной не нужно говорить.

И он уходит. Серьезно, всамделишно, уходит, театрально бросая салфетку на стул. Я, конечно, за ним не встаю и тем более не побегу. Но провожаю взглядом вслед, потому что... что это вообще?

Я не буду тебя спасать
Догонять, вспоминать, целовать...

- Значит, твоя часть останется на чаевые. - Говорю я, разворачиваясь к Эду, и захлопываю книжечку счета, просто чтоб не выебывался тоже. Если сказал, что оплачу счет, значит оплачу.

Это пиздец какой-то, товарищи, прям который вывезти просто нереально. Не, дело не в моих коммуникациях и способах решать вопросики, дело в Стасе - в его присутствии на поле пассивно-агрессивной брани. Типа я ж уже почти перешел к Шагу 2. Ой бля, я не сказал???

Шаг 2. Вписаться в доверие.

Так вот, нельзя было просто так в открытую драться или морду бить, а вот этому Женьку очень хотелось начесать, ебать он высокомерное хуйло на тонких вибрациях, я прям из еды да питья старался не вылезать просто чтоб не отсвечивать лишний раз, потому что у меня жопа горела паровозом, стучали колеса, а кондуктор куда-то съебался, и на тормоза давить приходилось самостоятельно. Я то ладно, хрена-с-два я этого пидора еще увижу, мне за Бондаря обидно, он же как терпила последний. Причем, я то в целом ничо не имел против концепции каблуков, иногда с телочками играть в это просто жизненно необходимо, но он и не каблук, он… да блять слова такого еще не придумали походу, короче, не нравилось мне все это. Будто он выплыл из того озера и решил мутить с одним из тех, кто его туда запихал. Школа, не школа, а принципы то не меняются, и это бесит. А он весь такой (Женя этот) хихи, хаха, ми всигдя со Стясомь чмоки хуеки, ручки свои распускает, и я кратко улыбаюсь с масляными губами, но мне нихуя не прикольно. Тут не в гомосятине дело, а в том, что у Бондаря морщин на лбу так заметно прибавиться. Потом он чет долго распинался за свой концерт и какие-то локальные темы настолько, что я просто выпал из реальности, че-то за скрипачей и Штрауса в его депрессивных этюдах и вальсах, в итоге решил вставить свои пять копеек, чтобы шуткануть типа изысканно.

- Странно, что у него такая грустная музыка, - и Женя прям взгляд на меня перевел, бровью поведя, мол, ебать присутствие заметил. - Чего ему грустить? У страусов же огромные яйца, - и поржал над самосейкой, дожевывая кусок рыбы. Навалили, кстати, вообще архренительую порцию, не то, что там тирамису всякие - вот пища богов на славу Сваргу. Слышу, как Стас прям давит в горле смешок, прижимая кулак ко рту, улыбаюсь ехидно, да только упырь его этот струнный корчит все свои щи недовольные.

- Мм… - протянул так многозначительно, выуживая бокал шампанского. - Стас, а ты с каких пор общаешься с быдло?

Что блять. Я моментально проглотил свою рыбу, кости не кости - перевариться.

- Так-то не быдло, а дворовая интеллигенция, - возразил я, несколько напирая. И это блять было ахуенно вежливо, между прочим. Окажись мы где за гаражами - пизда ему, но здесь Стасян и его эта кола без сахара, ему сейчас водки вмандюрить, по глазам вижу, очень надо. Творческие вообще страх потеряли, что кому можно и нельзя говорить, словно не научились правилам жизни. Выебывайся сколько хочешь, вот только в пределах своей компании, а к уважаемым людям пидорский язык свой тянуть не надо.

- Мм, - опять это блядское «мм». - Окей, как скажешь.

Уууу сука. Поэтому вы должны понимать, почему я ахуенно не в восторге от идеи Стаса устроить квартирник, у меня прям брови вверх поползли, потому что это вот вообще не всралось все. Он же обещал мне без каких-то гомотройничков, и вот те раз, все я знаю, так и завлекают на грешный путь-дорожку, и пизда моей жопе. У меня все внутри кричит очевидное НЕТ, НАХУЙ ИДИТЕ БЛЯТЬ. Но орать я, конечно, не буду, но и девственность спасать как-то надо, не для них мой колос в поле колосился.

- Го в Butterfly? Это высший клубешник Севаса, - только нейтральные территории, пацаны, без обид. Всегда нужен план-банан по отскоку, и я уже на низком старте на самом деле, чтобы слиться со своей же инициативы, но тут как бы ни вперед, ни назад, пушо нездоровые у Бондаря отношения явно. От сморщенных этих губок ехидных до попыток зализать челку - как Стас держится, чтобы ему не въебать, я искренне не понимал, но почему-то чувствовал, что надо спасать пацана. Бондарь прям изо всех сил старается быть на позитиве, и раз он мне улыбается, то и я ему, весело вспоминаем дискач и Олега, который отмочил на танцполе. Вообще Олежа козел еще тот - я, значит, пытался найти любовь своей жизни, а он все женское внимание на себя перетянул. Рил проклятая смена какая-то выходит. Очень рад, что с понедельника будет обновление.

- Дааа… Че ток не отмочишь на бутерах, - ржу я, и Стас подхватывает. - Да не-не, на самом деле эт тока слухи, я бы особо не верил, - не любил наркоманов принципиально, крысы они все да животные, а потому знал, как выглядят. Олежа просто такой чисто с широким сердцем и, как оказалось, со способностью к шпагату без разрыва мужских причиндалов.

И вот вспыхивает, подгорает и начинается. Я смотрю с прищуром, а Женек-то прям извивается, будто змея защекастая, прям на говно изводится, а я давлю внутреннее рычание свое, потому что блять это вообще не мое дело, но как бы и мое с учетом флэшбеком от 1990-го года, мы же кореша, но вот Стас то не знал, а потому я в очень сложной ситуации максимально стараюсь отпустить и забыть агрессию, лишь посылаю ментальное «ты чмо» в голову Жене, надеюсь, сигнал доходит. Я всего лишь пытаюсь оплатить блядский счет, а Стас устраивает из этого то ли драму, то ли комедию, это мы через пару лет узнаем, если что от воспоминания останется.

- Да брось ты, - я достаю свой старенький кошелек да отсчитываю сумму за свою часть. Если он подумал, что я тут за всех заплатить собирался, то ХА и еще раз ХА. А если нет, то его недовольство мне непонятно, а то иш какой папочка тут нарисовался. Не надо унижать меня своими жестами этими, я могу позволить себе делать свой выбор, чего даже Стас походу не мог для себя, так что все норм. Если он за выходца из детдома хочет платить, то достоин не менее, чем трех плевков в рожу - оставь жалость для Женька, ему пригодиться. - Блять, Стас, - ругаюсь я. - Я могу за себя заплатить, окей? - кидаю баблишко в счет, а его - на белую скатерть, и облокачиваюсь на спинку стула в закрытую позу, смотрю на Женю злобно, а тот делает вид, типа не пялился до этого на меня в ответ.

В конце концов, я так и не понял, из-за чего они посрались, но я очень счастлив, что этот петушара ушел, я ему даже ручкой вслед помахал, а потом с довольной любой уставился на Стаса. Я вообще-то победил. Я то здесь, а пидора тут нет. Теперь можно и в клуб телок пострелять, шоты погонять, ну, или в обратном порядке. Вот только Стас все не угоманивается в своей этой напряженности, и я улыбку чутка сбавляю.

- Как скажешь, папочка, - ору внутрь себя, закусывая рыбкой, коих еще треть осталась. - Барабулю будешь? - а то не поел ведь ни черта, странный у него рацион, типа зожник-суицидник, и пододвигаю к нему тарелочку прямо на середину стола, а, следом и стакан с оставшимся певком. Уже не такое холодное, но я же палил, как он смотрел на него весь вечер. - Ни в чем себе не отказывай. И, знаешь, - я потянулся к счету. - Дохрена чаевых выходит, - выуживаю оттуда сотку да в карман прячу. Просто как минимум за неудобства, братан.

Мы все же поперлись в клубешник, и я старался из-за всех сил не поднимать тему его хахаля, но я был в шоке. Мы продолжили рассказывать друг другу байки (ну, как мы, Стас куксился, а я пытался приподнять ему настроение всякой херней своей, вроде как получалось). Подошли к клубу, и я попросил его притормозить, достал сижку да закурил. Смотрю на него да думаю, что нет, нихрена я свой язык за зубами сдержать не смогу.

- А ты в нем чет особое нашел, да? - спросил я и сделал томную затяжку. - Ну, типа, не знаю, хуй золотой? Или жопа? Или как это у вас там? - ну мне чисто понимать, типа была ведь наверняка причина, почему он с этим обмудком за ручку ходит. Или, опять же, как у них там происходило - без понятия. - А ты вообще… ну… ты или тебя?

Блять. Я вообще-то хотел сказать, что Женя его недостоин, но начало вышло ебаное какое-то. ПОЙМИ МЕНЯ. Коммуникации с геями для меня - это какой-то бизнес в области серой зоны. Я блин честно не знаю, нафига я задаю вопросы, ответы на которые ну прям хз как прокомментировать. В плане, ну вот терь знаю, что жопа Стасяна видимо не подвергается насилию, но стало еще более непонятно, а как это все так получилось, типа он доминацию над мужиками любит или че? Делаю такую спортивную тягу, что пол сигареты докуриваю до пепелка и кидаю в урну. Смотрю на него круглыми, типа, ну а че сказать на этот шок-контент. Вообще думал, он там ну нахер пошлет или тип того, ооооойййй… дышу короче вечерним воздухом свободы и драматизации. Так Бондарь и не услышал все то, что я про этих двоих думал. Вот, нам же не зря говорят за то, что гомосексуальные отношения - нездоровые, вот, я убедился собственными глазами, херня это все вымышленная. Не могу представить их вместе в постели, типа… фу бля!!! Морщусь от своих мыслей, махаю ручками, фу-фу-фу, зову его за собой, мол, пошли уже, сколько тебя ждать то можно.

Вообще мы на пафосе, конечно, залетели, не на стиле, но ля два чисто дворянина таких в духе «поставьте нам Верку Сердючку да налейте напиток покрепче». Тут двухэтажное здание все такое в розовых отблесках и разноцветных точках на потолке, тыц-тыц кругом, телочки знойные, парни моднявые, все как положено. Пытаемся внутрь просочиться, а охранник меня за локоть приостанавливает аля «молодой человек», и я брови так выгибаю, мол, те паспорт показать или хули? А они досмотр с пристрастием, ножик нащупали, а я в протесты! Блять это ж финский ножик деда моего, а они такие поясняют, что в клуб с оружием нельзя, а я им - это не оружие, это вечная память! Блин, да он даже не заточен, я им в зубах ковыряюсь да мало ли на природе помидор порезать надо, это ж чисто имидж, ну и что, что боевой, бицухи у меня тоже вон какие боевые, и че теперь, на массовые мероприятия меня не пускать? Отдал им в итоге, расстроившись и показав двумя пальцами на свои глаза, затем на охранника, мол, попробуйте только проебать или спиздить, за ножик и двор стреляю в упор.

Мчу вслед за Стасяном, надо оккупировать бар, а то тут стервятников до жопы, сейчас будем ждать заказа целый час, как фраеры лохопедские. Он смотрит меню, и я пизжу из его рук этот глянцевый листочек, качая головой. Чуть заваливаюсь на барную стойку, чтобы докричаться до бармена, пальцами показываю 2, а потом 4, ибо в моменте передумал, пусть сразу по паре несут, че тянуть то.

- Б-52, - высший коктейль столетия. Даю ему наличку сразу за все четыре, разворачиваюсь к Стасяну и ору ему в лицо. - Я угощаю, типа квиты, окей? - пусть вообще понимает, что не сможет сделать из меня свою эту сучку крашеную, а то офигел в край своими жестами. Я ахуенно самостоятельный кент, в работу умею, в траты тоже, мне тут подачки всякие его эти не сдались, пусть вон копит дальше на тирамису своему Женечку, у него губа не дура. Разворачиваюсь спиной к бару, чтоб танцпол оглядеть, ну там, кто одинок, кто «чисто с подругой» потанцевать пришел. Палю охранников, что мой ножик из чехла достают и разглядывают, и прям по струнке напрягаюсь, ща как подлечу бля. Вот норм мужики могли б спросить - это финка что ли?! А я бы им такой «ПРИКИНЬТЕ», а они бы такие «какой долбаеб в 2007-м ходит с финкой?», а я бы такой поведал, что ножецкий 1942-го года выпуска, они б аж приспустили, далее уважуха и обмен автографами и братскими историями. А эти два крысы два на два, наблюдаю за ними пристально, но вроде положили на место, уууу сука. - Блять бесит, тебя вот они такие не проверили, мол, костюмчик поприличнее, - ору ему, а тут и шоты подъехали, пылающие как моя жопа. Тушим, чокаемся, выпиваем, ну или в другом порядке, опционально все. Я вытираю губы тыльной стороной ладони, а он мне такой в духе «добро пожаловать в клуб», и я смотрю с прищуром, мол, ахуел что ли. Это вообще другое. Подтягиваюсь к его уху, - Слуш, а че твоему петушаре надо ваще? В плане, ну вы же типа оба геи, должны быть счастливы, все такое, не? - логично же. Стасик гей, Женек гей, че еще надо? У них выбор что ли там огромный? Питерский ассортимент членососов? По мне так вариантов ахренеть как мало, особенно с учетом, что Бондарь в моей жизни вообще первый живой гей, которого я знал. - Да бля… он же как черт с тобой ся ведет, я ему едва не въебал! Когда? Да блять всегда! Он бля вообще не по понятиям… - и тут Бондарь спрашивает, а что такое вообще эти ваши «понятия», в чем заключаются то, а я хитро хмыкаю, потому что попадает в точку, но я все же скажу ему по-секрету. - Никто не знает, но, говорят, на зоне знают. Бахнем?

Должен ли я сказать_признать, что чувствовал себя ужасно неловко? Но, самое главное, я не мог понять, почему и за что именно я испытывал стыд, который, в общем-то, мне обычно несвойственен, но это же было чересчур и слишком... просто слишком - даже для экспрессивного Жени. Я просто сидел, тупил в тарелку и не понимал, что это блять было и почему именно сейчас, когда у меня все налаживалось во взаимодействии с социумом и даже в жизни. За эту смену я очень многое успел понять и прочувствовать, и это были совершенно разные эмоции, но Женя о них даже не спросил. Типа: "как дела на работе, любимый?", "как прошло закрытие первой смены?", в конце концов, "кто такой этот ваш Олежа и почему вы его стебёте?". Не понял, что это было. Доеб не факту, я так считаю. А в голове тем временем мысли крысиные забегали, припомнили мне всякое, где уже прилетало на ровном месте, где то не так и это не так, а я вроде ничего такой. Вроде как, некогда было старое бередить, я особо не оглядывался назад, но, черт, я чувствовал себя очень злым сейчас, давно таким не был, словно во мне на максимум выкрутили колесико на приборной панели, что отвечало за ярость.

В сравнении с Женей мой товарищ-вожатый (ненавижу сравнивать, но почему-то делаю это волей-неволей) был таким простым и понятным, что мне не приходилось искать в его поведении второе дно, не приходилось сомневаться в истинности демонстрируемых им эмоций, да мне даже намеков не приходилось высекать, словно Эдик изначально разговаривал на языке фактов. В нем по-прежнему оставалось миллиард загадок, витал вот этот ореол таинственности, что притягивал мое внимание, но речь о том, что рядом с ним было просто. Хотели - общались, не хотели - игнорировали друг друга и знали тому причины. А здесь, простите, хуй проссышь, что за драму выдумал Евгений и в чем я снова оказался виноват. Сейчас эта расстановка сил вдруг показалась мне такой явственной, контрастной.

Может, дело и правда в том, что Эдик был четким парнем, живущим по каким-то там понятиям, в которых ногу сломишь, но они все-таки интуитивно понятные, а Женя из этого возвышенно-псевдоинтеллектуального мира, где все в полутонах и полуфразах, в контекстах и пассивной агрессии, и в компании между ними я подсознательно тянулся к Эду? Несмотря на влечение, которое испытывал к Жене. Сука, да чего ж так сложно! Дружба или отношения? А могли ли быть отношения из дружбы или отношения, построенные на дружбе? Я правда не знал. Ни первого, ни второго, если честно. Что друзей у меня было мало, что отношений - еще меньше. Это был не повод для загонов, я особо не страдал от отсутствия важных людей в жизни - хватало целей, на них всегда было легко переключаться. Спорт так вообще глушил напрочь все потребности, кроме быстрее-сильнее-выше, и в этом, наверно, меня мог понять только Эд, как ни парадоксально.

Но и он сейчас почему-то тоже бесил, хотя Эдуарду втащить мне не хотелось. Я был на взводе, очень сильно напряжен внутри, как давно не был. Отчасти был напуган - больше самим собой. Ведь мне хотелось ударить Женю, и впервые это желание было таким сильным, словно, знаете, продолжи он газовать, я бы и впрямь сорвался, а он почувствовал момент - ровно то самое напряжение струны, которая вот-вот лопнет, - и ослабил прессинг, сбежал с корабля за секунды до разрушения. Я никогда не чувствовал берегов, поэтому старался не срываться. Во всем был очень страстен и с головой отдавался любимому делу, даже в сексе, хоть и не был жесток, но в основном подавлял, был сверху, задавал ритм всей мелодии, и вот эта игра на струнных моей души нахуй не всралась - профдеформации надо оставлять на сцене или за кулисами, но не тащить в личную жизнь. Какого хрена вообще? Не такой уж и длинный смычок, чтобы выебываться. У Эдика и того больше, а вел себя приличнее, потому что ему ничего не надо было доказывать.

Почему я опять их сравниваю?! Это не просто два разных человека, это - два разных мира, которые совершенно случайно пересеклись из-за меня, и в которые я лично совсем не вписывался. Ну куда мне? Максимум, подыграть на фортепиано, да и не такой уж я исполнитель, чтоб исполнять, сцена вообще не мое (только актовый зал, только хардкор), и уж тем более - не влезть в адики и не открыть пивас зажигалкой. О скамейку или перила могу, а зажигалкой - высший пилотаж. Очень странно: мои навыки параллельно подходили каждому из этих парней, но нам все равно было не по пути. Думал ли я сейчас, что мы с Женей никогда не помиримся? Возможно, да. То были эмоции и злость, а она, как известно, проходит к утру, и на свежую голову я бы обо всем подумал, но не сейчас. Сейчас оставался один человек, который оказался настоящим другом, блин, и все еще тусил со мной после всего, и даже на мое рычание по поводу счета не отреагировал неадекватно, хотя мог бы - транслировать эту гомофобную хуиту, мол, педики за меня еще не платили и не заплатят.

Эдик просто - переигрывает и уничтожает:

- Как скажешь, папочка.

Я округляю глаза и замираю в статике, не веря своим ушам. Мне же это не послышалось, да? Все мысли напрочь из башки вылетают, сужая вектор фокуса только на это иронизирующее лицо, не омраченное гейским подтекстом. Неожиданно и...

- Барабулю будешь?

Еще лучше. Но, вообще-то, да - буду. И пиво тоже буду, а он отдает его совершенно спокойно, и я такой, беру кружку, приподнимаю над столом и бросаю на него взгляд из-за кружки, говорю:

- А подхватить не боишься? - И хихикаю, имею в виду "пидорасню", конечно же, а не что-то еще. Я так-то не заразный, да и не водилось за мной подстрекательства, я за осознанный выбор, так что пускай не очкует, я успокаиваю: - Не ссы. Гетеросексуалов я еще не сгеивал.

Нет здесь никакого ключевого слова "еще". Это не оговорочка по Фрейду. Просто констатация факта. Я же не могу видеть будущее, вдруг все-таки чей-то гетероскутер сломается о меня, кто знает? Это была бы конечно победа для самооценки, но я не ставил таких масштабных целей. На красавчиков-гетеросексуалов засматривался только со стороны и осторожно, а так даже рисковать боялся.

Бля, не пиво, а сказка просто. Ммм. Кажись, у меня даже глаза к векам подкатились, так кайфанул от пшеничного. Лагер отстой, если только у него нет "ь" на конце, а в качестве пива - отстой, то ли дело нефильтрованное. И барабуля так душевно зашла, по качеству и вкусу, по курортному критерию, Севик - просто двенадцать барабуль из десяти. Но пора и честь знать. Без Жени я бы сюда не поперся, не дорос еще, видимо. Вот клуб - да, и пускай думает, что у меня детство в заднице играет или я еще не дозрел до мужика-эстета, но если кто-то не умеет ловить кайф от топтания, то зачем вообще причислять себя к миру музыки? Все это когда-то родилось_вышло из классики. Дальше-то хуже музло будет - это ясно. И в клубах сейчас явно не включают ни Lumen, ни Linkin Park, но так это место не подразумевает глубоких смыслов. Иногда хочется просто перестать думать - и больше чувствовать. Не знаю, приключения коллекционировать, например.

Мы быстро доедаем, все-таки решаем вопрос с чаевыми, и уходим на поиски веселья. В рестике-то сидеть зачем, тем более, что у меня аппетит пропал после всего. Нажраться - другое дело, но мне и это нельзя. Наверное... В принципе, пару шотиков мне сегодня было можно пропустить без риска для самочувствия. Желаний было так много, словно я вырвался из каких-то удушающих обстоятельств, и это странное чувство, я ведь редко вписывался в жанр развлечений "слабо", а это вроде было не оно, но почему-то так же увлекало. Еще я тайно хотел нарваться на драку сегодня. Я не был драчуном, но кулаки особенно чесались после выходки Жени, да и я теперь как бы был в непонятном статусе - свободен или на паузе? - и гипотетически мог делать, что хотел, но я знал, что это все иллюзия. Единственный критик, который не дал бы натворить херни, был я сам. Титов выглядел, как чертила на левом плече, что провоцировал на всякое, но я сопротивлялся, как мог. Мне его еще тащить в лагерь, когда накидается, или отстаивать честь понравившейся ему дамочки чисто за компанию, по-пацански, если вдруг он подкатит яйца к несвободной. В общем, много ответственного было возложено самим же собой, но я в порядке, я привык. Только одна мысль все еще держала:

- Что вообще люди делают, пока отношения на перерыве - трахаются с кем-то, пока можно? - Я спрашиваю у Эда, но сам себя за это уже ненавижу, когда переношу эту схему на Женю. Интересно, он так же воспринимает это или у него все же есть нравственные принципы не совершить этой дурацкой ошибки? У меня они были. Пожалуй, что да. Может, мне и хотелось перестать быть таким "хорошим", сделать что-то безумное, ну например: напиться, затащить понравившегося парня в кабинку туалета и отсосать ему, забыв его имя. Но даже в стельку пьяным я бы этого не осмелился сделать. Хотел бы я отсосать Эду? Определенно, да. И хотел бы, что он сделал тоже самое - этот красивый рот, обхватывающий губами фильтр Bond, шлифованные скулы, которые стоило бы оттянуть изнутри головкой или, может, подцепив пальцами, как рыбу крючком. Бляяять. Нет, свобода совести - это проверка силы воли. Я, может, и хотел бы подраться, но точно не с Эдиком.

- А ты вообще… ну… ты или тебя?

Словно масла в огонь подливает, словно чувствует. Вообще, чего ему неймется? Так зациклился на мне и на Жене, хотя должен был облевать стену ресторана снаружи по окончанию ужина с самым голубым из голубых, самым пассивным из пассивов, ан нет. Интересуется, представляет. Я ж знаю, что представляет. У мужиком это так работает. Сначала визуал, потом вопрос. Какого хрена, Эдя?

Я даже как-то опешил. Смотрю на него, как рыба рот открываю-закрываю, не зная, как ответить, чтобы и честно, и корректно, и на деле выходит просто рациональное:

- Я.

Выпускаю дым в сторону нервной струйкой, выкидываю в мусорку, попадая трехочковым, и слава богу, он эту тему не педолирует дальше, потому что неловко и я не готов представлять секс. Типа, с какой целью интересуешься, друже? Тебя бы трахнул. Но ты ж этого знать не хочешь. Поэтому лучше пойдем в клуб, пока не поздно, там хоть не слышно, или можно сделать вид, что не расслышал.

Тормозим на входе и я такой смотрю на него из коридора, по стенам которого бегает цветомузыка, а Эда шныряют по карманчикам, потому что выглядит не ок. Вот в ресторане ему не слова ни сказали, не говоря уже о консерватории. А какой-то залупинский клуб (не в плане качества, а в плане удаленности от столичных баров) решает проверить. Даже не знаю, что они хотели или не хотели найти. Будто здесь не подмешают в напиток экстази прям под барной стойкой, если не заплатишь за это. И я сначала не понимаю, взгляд немного в расфокусе, чего они изымают, а это... нож? Серьезно? Боже мой. Я отворачиваюсь, подавляя смех. Неисправимый, точно неисправимый. В итоге мы решаем не терять время - сразу пробираемся до бара, пока красавчика не захотела выцепить каждая шалава, а в приморских городах их на любой вкус и в любом месте найдешь, а тем более в развлекательном. Меня они словно чуяли - особо не рисковали и не пытали удачу. Кстати, отличная шутка, можно рассказать Эду:

- Вообще я же антисекс для проституток. Знаешь, как различить эксортницу от тусовщицы? Просто тусуй рядом со мной. Если подошла к нам - значит, нормальная. Если только к тебе, значит, догадайся. Профессиональный взгляд, что ли? - Хмыкаю с пошленькой ухмылочкой. Ну, как есть, чего уж греха таить. Даже ради эксперимента можно было попробовать, но есть дела поважнее. Например, всадить шот, и я уже было полез в барную карту под ламинированной пленкой, а Эдик уже заказ мутит. Оплачивает. Я смотрю, конечно, словно в шоке, и мне вот по барабану на его оправдания, если честно, но я слишком устал и слишком хочу выпить, чтобы продолжать спорить за чек. Да, он не мой бойфренд, но и дело не в этом. Я ему позже все объясню. Он по понятиям должен понять. Б-52, горячее, как он. Очень жестоко со стороны Вселенной посылать мне такого кореша, конечно. Жмурюсь и морщусь, не крепкий совсем до алкоголя.

- А че не глюкозу в воде сразу заказал? Недостаточно сладко, хахаха, - говорю я весело и сразу после первого шота. Не успел предложить выпить на брудершафт, но посмотрел очень выразительно. Мол, ты хоть понимаешь, что бухаешь с голубым? Еще и сказавшим, что он топ, а не пассив. Типа, все в порядке, братишка? Хахаха, сука. Сам угараю от своих мыслей и его медленной осознанности в моменте. Не высекаю момент, когда он в моем личном пространстве, и это что-то совсем против правил, я вздрагиваю, теперь уже не от алкоголя, и меня словно жаром от открытого огня обдает, но я остаюсь недвижим, словно забыл, как двигаться. Просто его запах неожиданно прямо в ноздри и тело такое пылающее, а губы так близко к уху, что вот-вот коснутся, ибо я чувствую его дыхание на них, а так же слова, что спускаются в воронку ушной раковины, а там все про секс. Кино в деталях, но интервьюер - не Бондарчук.

Я смаргиваю наваждение, и реагирую заторможенно на его возмущение, переспрашивая за петушару, ой, то есть Женю:

- Когда? - Всегда. И втащить он ему, видите ли, хотел. Что ж, получается, здесь мы тоже сошлись. Так много, блин, общего. А вообще, промаргиваюсь еще раз потяжелевшими веками и спрашиваю: - А тебе-то че? - и здесь не про бычку или "не лезь в свое дело", здесь интерес рациональный. На самом деле же, ему-то что? Плюнул, растер и забыл. Но нет, впрягается, да еще не из гомофобных каких-то штук, а чисто из-за меня. Так мило. Взгляд на него поднимаю, засматриваюсь, не зная, что ответить. - Не понимаю, что это за такие "понятия", - делаю вид, что нет. На самом деле, общаясь с Эдом все больше, понимаю, что если его "понятия" - это просто быть честным, искренним и ровным парнем, то я тоже по ним живу. Вот и пьем за это, ведь между первой и второй - перерывчик небольшой, и мы снова, как говорится, вздрогнули. Вот теперь начинаю чувствовать, что накрывает. - Мне пока хватит сладкого, - поясняю, махая рукой в отрицалово над рюмкой, чтобы понял, к чему я. Но и в том самом смысле тоже. Хочу побыть обыкновенным мужиком, без привязки к ориентации и примитивным желаниям. Просто ни о чем не думать и тусить. Оглядываюсь по сторонам, но чет не привлекательно все. Смотрю снова на Эдика и понимаю - вот тут привлекательно, да. Надо снова наклоняться к уху и что-то говорить, так дальше нельзя. Я снова совершил эту ошибку - и пошел в тусовочное заведение. Не любил же это все бездушное. Поэтому скривил моську и такой: - Может свалим, а? Чет тухло.

Уже приготовился к тому, что Эд откажется и назовет эгоистом, а нет, внезапно. Тоже не хочет быть здесь. И что это было? Закрыл должок - и поскакали дальше, барный тур по Севику? Но нет, нахер бары, не хочу. Разворачиваюсь будто немного на панике (так и есть, блять) и иду к выходу, надеясь, что не нужно объяснять дважды. Выходим из клуба, по пути, конечно, нож забираем, и снова оказываемся на ночной улице в центре. Суета какая-то вокруг, не нраица. Засовываю руки в карманы, неловко поджимаю плечи, и чувствую, что пьяненький, ведь улыбочка добрая сама по себе вверх ползет, взгляд скользит по фигуре атлета, и я говорю:

- Пойдем на пляж? Люблю ночное море... Тут вроде бухта недалеко.

Пожалуйста, скажи да. Почувствуй, что мне нужна компания и я сойду с ума, если останусь один этой ночью. Брошенный и униженный, еще и пьяный, в шаге от грусти вселенской. Мэ.

Только мы, значит, бахнули по второй, как Стасян, грит, мол, а давай свалим. Мне, в общем и целом, принципиально не было - я этот клубешник изначально выбрал чисто ради нейтральной территории, чтоб к пилорасам всяким не идти на их квартиры, брр. Так бы слился с толпой, потом дал бы деру чисто ин инглиш в случае казуса какого. А так тремся мы с Бондарем, ни потанцевать, ни пообщаться нормально, так что место все. Так что просто пожимаю плечами, мол, пофиг мне, да направляемся к выходу, где я демонстративно протягиваю охране руку, мол, ножичек верните. Прячу в карман дедовскую реликвию, даже как-то поуспокоился, что все на мази. Смотрю на Бондаря при свете ночных фонарей, а он прям чет растекается.

- Ууууу… ля, да кто-то наклюкался, - подтрунькиваю над ним, потому что Стас прям чуть как будто уже на волнах, какое ему море. Я и сам то разгорячился, но чтоб меня унесло с 0,4 пшенички и двух шотов - пффф, я вообще-то пить умею. - Да, пошли, тут вообще не далеко.

Вот так мой план, походу, внезапно реализовался. Рестик, барабулька, выход к ночному пляжу, вот только вместо Катьки - Стасян, и вместо завершающего плана по купанию голышом у нас будет какое винцо и допрос с пристрастием. Не-не, раздеваться я перед ним не намерен, а если у него привстанет? Он же мне детскую травму моментально нанесет, это пиздец какой-то будет. Так что ограничимся дистанцией на вытянутую руку, как два взрослых человека. Он вроде бы не клеился (или я просто тупой?), так что можно с ним и за жизнь побазарить. Вообще, конечно, он уже все видел, потому что прошлым летом я как-то не церемонился, да вот только урок я ахуеть как зафиксировал. Терь в мужском толчке хуй не достану, если не убежден, что на территории нет гомосеков.

- Бляяя… - я останавливаюсь у железного столба, на котором табличка «РАКИ от 50р за килограмм». - Стас! Нам срочно нужно раков! - палю, что он идет следом, да двигаюсь по направлению к стрелке. Вообще забыл со своей барабулей о ползучих гадах, которые в Севастополе также обязательно надо есть. А еще обожал этот украинский курорт за то, что цены дублировали на российскую валюту да принимали любой наличкой, типа людишки здесь приветливые да не парятся, по какому курсу ваще обменивать, какие бумажки в свои копилки совать, все вперемешку. Вышли мы, значит, в закуточек к такому типичному деду, покуривающему беломор канал, что сразу встал со своей табуретки и такой «оооооооо добро пожаловать», а я ему «дед, нам бы раков ведерко», а он такой «да берите два», а я такой «не, два не сожрем», а он такой «да два по цене одного берите», а я такой «ну, тогда, дай нам еще винца». Стоит у него там на прилавке, значит,  прям феерия разливухи, а он все комментирует, какое вино домашнее у него вай на вес золота, из дачного винограда, сам делает, слаще меда, и я такой ему, значит… - Оу, так, моему корешу надо чет не сахарное.

- Получается, что пиво?

Смотрю на Бондаря, и он кивает.

- Получается, что так.

Дед кайф вообще, забрали у него два ведра живых раков, мне винца, Стасяну - две поллитрушечки в стекле крымского местного, другого не давали. Разделили ответственность на раков поровну, пояснил ему, что устроим завтра с вожатыми кострище да приготовим гадов на открытом костре, по кайфу будет. 150 рублей за два ведра! Ахуеть так-то! Во Владимире все это в два или в три раза больше, ленивые там до раколовли, да и водятся только мелкие, не выращивают, ничо вообще не мутят, а это ж такие бабки можно на производстве мутить, это ж чистый белок, всем подходит: бандосам, спортикам, диабетикам. Ой не туда смотрят вообще, все клепают свои матрасы, и на этом все.

Мы вышли к бухте, впереди - Памятник затопленным кораблям, что посреди воды, сзади - ведра с раками, поставленные на потрескавшийся асфальт. Я взял пиво Бондаря и свой нож, коим смачно так отбил пробку (намного удобнее, чем жигой), протянул ему, а сам открутил крышечку своего домашнего. Мы чокнулись, и я сделал глоток красного.

- Оооох бляяя, - протянул я с ахуевшим выражением лица. - Пиздец чистый сахар, - и выпил снова уже более довольный. Вообще был сладкоежкой с детства, может, потому что шило в жопе или потому что нормального шоколада после восьми лет вообще особо не встречал в своей жизни, кроме как на Новый год и День рождения, когда приют делал какие-то годные подарки. В столовке - лишь необходимый минимум, чаще всего соевый, типа чтобы сахарники не откинулись, если кто что спиздит. У нас же, в детдоме, как заведено - все в одной куче, индивидуальные проблемы мало кого волнуют, если только беспризорник не на грани откидона. Поэтому я немного шарил за диабет да и за тыщу других патологий, хоть у самого и было бычье здоровье. Смотрел в лунные волны как-то отрешенно-загадочно, море всегда успокаивало и приводило душу в порядок, дымил свою сигарету с легкой пьяной полуулыбкой (но не такой бухой, как у Бондаря). И тут чет вспомнилось… Севастополь, Севастополь, гордость русских моряков, и промычал песенку примерно по нотам, а Бондарь зовет дальше, и я такой… - Так и тут можем упасть, нафига куда-то переть, - люди ему, видимо мешают. Бля такой душный ворчила, пиздец. - Че за интровертная паника? - стебу его и пью еще, после чего закручиваю пробку и поднимаю одно из ведер. - Ну, нам переть некоторое время… - минут десять, но мне чет так влома, но похуй, погнали.

В целом, вышли к одному из городских пляжей, что галькой усыпан. Возле нашего лагеря так-то попиздаче будет - там линия песочка, но кому нужен комфорт в черте города? Да-да, пошли мы нахер со своими приколами. Мы уселись на камушек напротив ласковых волн. Тихое, спокойное, раки, опять же, под боком.

- На небе только и разговоров, что о море и о закате. Там говорят о том, как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах. И еле видимый свет, словно от свечи, горит где-то в глубине… - и делаю такую глубокую затяжку с красивыми клубами дыма контрастом в ночи, ну просто ебать философ, поместите меня в книгу афоризмов, а Бондарь выкупает, откуда это и, походу, с каким-то осуждением, и решаю шуткануть. - Бля ну хотел за Пушкина сойти, че, - ржу и пью вино. Так хорошо идет, прям концентрированный морсик. А Стас заваливается прямо на камень, и я сначала резко встрепенулся, мол, бля, уже настолько бухой? А потом выкупаю эту пантомиму. - А ты сдох как Пушкин или от рака? - выкидываю бычок в сторону, пальцами пнув под зад фильтру, а он мне опять за свою классику, и я блять знаю откуда это. Вообще обидно, что всякие литературоведы считали меня тупым, у меня просто иная область знаний. Я бы вот посмотрел, как Бондарь к слесарным работам подошел бы или, ну, если б чет у него сломалось. Я и в электрику мог так, чтобы током не шибануло, вообще любил во всяких механизмах копаться, но чаще всего - по приколу. Смотрю на него внимательно, а все гоняю за сегодняшний день, да не понимаю - лошок он или просто не фартит. Поворачиваюсь в сидячей к этому развалившимуся по горизонтали, подтягиваю одно из ведер между своих ног да крышку открываю. А раки там копошатся в клоаке пиздеца, а я уже как будто запах их чую в момент готовки. - О, смотри… - показываю Бондрю на тварей. Мелкий рак пытается выбраться за край ведра, а его клешней держит рак побольше и пытается проползти прямо по его спине, но так, чтобы победа малышу не досталась. - Чисто вы с Женьком, - щелкаю осторожно пальцем по этому рачковому задире, и тот ахуел от внешнего воздействия, что аж отпустил бедолагу, рвущемуся к свободе. Мелкий перевернулся за край прямо на гальку, и я закрыл ведро крышкой, лыбился, потому что обожал трюки с тупыми животными. Откинувшийся рак пополз в сторону деревьев, и я перевел взгляд снова на волны. Рвущихся к свободе западло жрать, достойному бойцу - достойная награда.

- А ты не думал, ну… с бабой замутить попробовать? В плане, мне каж, у тя просто бабы нормальной не было, вот ты и бесишься, - озвучил я одну из своих гениальных идей. Вот тоже блин, Стас такой намекает постоянно, что я не образованный, а сам то? а на себя то посмотри? Лежишь тут и тупишь бесконечно, а все ведь просто. Позвал бы Олеську на свидание, не просто так же трутся все время вместе. Типа, говорят же, что самые крепкие отношения вытекают из дружбы. Лови бабу на скаку, Стасян! Хотя я тоже так се эксперт, у меня не было отношений дольше одного месяца, потому считал, что как-то не для меня эта история, ну, может, пока. Время такое еще, непонятно, что кого ждет в будущем, а хотелось бы чего-то светлого, ну, чтоб там страна с колен, а мы в финансовую независимость. - Да бля… Стас, этот твой петушара тя недостоин. Тут вообще не про гомосятину базар, я хз, как объяснить… текать тебе надо, вон, бери пример с рака. Он тупой пиздец, но даже он понимает за нездоровое. Ты ж диабетик, должен быть повернут типа там на лечении своем, это тоже самое. Типа прикинь… ты такой старый дед, ну, такой, который уже в жопу не долбится просто потому что это ахуеть мерзко, а рядом с тобой все еще петух этот ссаный такой… - я кашлянул и поменял голос на издевательскую пародию. - Стаааас, я жи просил вешать мои стринги не слева направо, а справа налево, - ржу чет да винишко глотаю, что оно аж мимо губ по подбородку, так что вытираюсь пиджаком поскорее, пока мысль не ускользнула. - М! И вот ты такой уже думаешь на тему «вилку в глаз или в жопу раз», и выбираешь первое. Далее либо смерть, либо тюрьма лет в шестьдесят, ахуенно не прикольно!

Вселенская грусть отменяется! Тараканы, расходимся! Все по дальним темным углам, быстро! Эдик согласился. Я просиял, услышав его согласие. Честно говоря, до последнего не верил, что он поддержит эту идею. Думал, будь я на его месте, то не стал бы продолжать тусич с геем после знакомства с его истеричным парнем, которому он весь вечер хотел втащить. Это так странно, совсем не вяжется в моей голове с тем образом, который еще неделю назад примерил на себя Эд, всячески избегая меня и демонстрируя брезгливость от одной мысли, чтобы дружить. А сейчас ведет себя так, будто мы с первого класса вместе (не в смысле встречаемся, а в смысле дружим), очуметь как волнуется за мою личную жизнь и здоровую нервную систему. Но как бы то ни было, мне даже нравится. Несмотря на то, что общий язык с детьми и подростками я находил очень быстро, со взрослыми ситуация складывалась иначе. Так и выходило, наверно, что из всех вожатых в этом году я только с Эдиком да Олесей дружу - и даже не из-за того, что они из состава прошлого года, а то, что девятнадцатилетки, которых понабрали в этом году, все на своей волне и в междусобойных интригах. Я для них - темная лошадка, да еще и если учесть, что они знают о моей ориентации. Хватает профессионализма, чтобы не раскручивать эту тему, но я-то чувствую все.

И если бы не выдрессированная годами апатичность к проявлениям гомофобии в разных формах, то я бы уехал обратно в Питер после первой же смены. Но нет, это не мне учиться работать в команде, это им - брать с меня пример. И с Эдика тоже. Может, они на него и равняются, кстати, потому что вот он-то как раз, несмотря на крайнюю среди всех коллег гомофобию, ведет себя как лидер, адаптирующийся к условиям, вместо того, чтобы конфликтовать в открытую. Так что, пока все играют в толерантную тактичность, избегая личных тем, но угарая на нейтралках у костра, всех все устраивало. Но я вообще не понимал, почему сейчас Эдик оставался здесь, рядом со мной, готовый веселить и поддерживать. Не мог понять, что за перемена произошла с ним за неделю, словно тот поход и правда нас сблизил, ведь это цель всех походов.

С Эдом легко и весело, не без бесилова, конечно, но это даже как-то душевно. Ведь не бывает дружбы между двумя одинаковыми людьми, всегда должно что-то рознить. А нас рознило буквально все, кроме (я еще не понял, но возможно это оно) одного взгляда на мир, и я не об отношениях или понятиях, а то, что в важных вещах у нас словно было то самое единство мнений, о котором многие мечтают. То, в чем обвинял меня Женя или за что осуждал, было приятно Эду, да и в конце концов, когда вы на юге, какое нахрен тирамису, которое есть в любом ресторане и кафе? Поди найди барабулю в Питере или раков во Владимире. А тут на каждом шагу, да еще и воздух свежий. Жизнь состоит из микро-событий, и именно такие запоминаются на всю жизнь, именно эти моменты однажды накладываются запахами на песни, отбрасывая в ностальгию. Мы идем к бухте затопленных кораблей, а не в джаз-клуб, и я этому безумно (и бездумно) рад.

- Стас! Нам срочно нужно раков!

А? Что? Каким раком? Я внимательно смотрю на него, пытаясь поймать волну шальных мыслей, и на расстоянии вытянутой руки весь его корпус, подвижный и атлетичный, и красивое лицо воодушевлено новой идеей, и уже через секунду я палю его затылок, обтянутую пиджаком спину и думаю, что, пожалуй, нам срочно нужно раком. Но он, к моему огорчению, хочет пару кило раков. За чистым белком можно и за бесплатно обратиться, но нет, раки-то всяко вкуснее. Но это не точно. Я знаю, что не точно. Однако Эдуард никогда не узнает. Раки так раки. Пиво так пиво - киваю, соглашаюсь. Надо же, даже не пришлось ничего объяснять ему про вино: Эдик сразу забраковал предложение деда, заботясь о моем сахаре. Что интересно, я даже не принял участие в диалоге, просто наблюдал за переговорами как за киношкой, уж очень Эдик был артистичный и характерный, а дед так вообще словно с балабановских кинолент. Одним словом, колорит.

Мы снова пошли в путь, теперь уже не просто вдвоем, а с огромной компанией в лице двух кило живых раков, болтали обо всем и ни о чем, что в моменте я даже вспомню, о чем тёрли, просто мысль лилась как реченька Волга-матушка, и было так славно. Ночной Севастополь кишел людьми, как это ведро - раками, и мне в какой-то момент снова стало некомфортно. Я хотел к морю не ради одной эстетики, но ради уединения и возможности без страха быть рассекреченным пообщаться на разные темы. Чем ближе к морю, тем свободнее дышать. Концепция идея напомнила мне о том Эдике из лагеря "Огонёк", походу это ностальгия вела меня туда, где можно было бы проиграть сцену, что тронула за душу в далеком 1990, и хотя в точности повторять ее мне не хотелось, но мне подумалось, что если то была ночь, когда я нашел лучшего друга (и быстро потерял, но только физически), то вдруг эта магия повторила бы трюк с Эдиком Титовым, и мы бы подружились на долгие годы? Ладно, хотя бы на это лето. Так нелогично хотелось доверять ему. И все же в глубине души червь сомнения кусал меня, но я, пьяненький и внезапно счастливый, совершенно не обращаю на это внимания. Когда он открывает пиво ножом, прям как казак своей шашкой хуйяяяк - и она отлетает, у меня аж глаза на лоб лезут. Я ржу, как конь, и принимаю бутылку из его рук.

- Ну вообще! Ты кто, нахрен, ниндзя? - Весело спрашиваю чисто риторически, подношу бутылку к носу и нюхаю пенное. Я хоть и чуть-чуть пьяненький, но не слишком, могу себе позволить еще пива выпить, но чтоб быть бодрым и не пьянеть, это надо к морю. Соленый воздух не прошибает. - Не, пошли дальше, прям к морю хочу. Помочим ноги, - поясняю, настаивая на своем. Мы чокаемся на дорожку, а я произношу тост: - Не пьянки ради, здоровья для! - Тык стеклом о пластик. Будем, так сказать. И сразу такая волшебная свежесть по горлу вниз, охлаждает мое закипевшее тело, я с аппетитом глотаю еще. Идти минут десять, а я бутылочку употребляю еще до спуска к воде, чтоб успеть выбросить в мусорку до того как они закончатся по пути. В море-то я не выброшу, это ж некультурно. Неву так засрали, а портить мировой океан так вообще кощунство и преступление.

В общем, доходим до бережочка, садимся подле него как два бездомных кота, но в пиджачках, и рядом раки, а народу никого, ночь черна, море бескрайнее. Тревожность постепенно отступала, и я позволил себе расслабиться, потому что мы были супер-далеко от возможных раздражителей. Море у лагеря - не то. Слишком много посторонних глаз и ушей, а здесь мы ноунеймы, которые забрели на пляжик побухать да попиздеть за жизнь, и никому до нас нет дела. Затопленные корабли уже никогда никому не расскажут услышанных тайн и признаний. Но наверняка слышали самый знаменитый диалог о море столько раз, что хотели бы затонуть глубже, чтобы перестать это слушать. А мне оч весело.

- Ты серьезно цитируешь "Достучаться до небес"? - Спрашиваю я, наклонив голову к плечу с веселым прищуром. Я что, по его мнению, наивная глупая лали, которая поведется на цитаты великих людей? Хотя это вообще из фильмов, ну что за хитрец. Как он ловко это придумал. Нашелся тут Пушкин, конечно. Вот если бы он стих зачитал - это дааа, это было бы сильно, но и залетело бы не так, как эта юмореска. И я заваливаюсь на бок медленно, прям на галечку, и Эдик сначала не выкупает, а потом как выкупает. А я смотрю на него лежа с этой душевной пьяненькой улыбкой и говорю: - А ты случайно не Дантес? Тогда почему я тобой сражен? - Хех, вот это было четко. Что может быть лучше, чем флирт с корешем, особенно когда кореш не против? Вообще странный такой, но милый. Я не должен так думать, ведь недавно вроде поссорился со своим бойфрендом, но алкоголя во мне достаточно, чтобы не испытывать вину за то, что я не хочу сейчас думать о примирении. Вообще-то, я даже думаю, что он первым должен выйти на связь, потому что я ни в чем не виноват, и вот тому свидетель - сидит рядом на бережку, пьет дедов компот и радуется ракам. А мог бы раком. Да блять. Спасибо, что не вслух.

Обращает мое внимание на гадов, и я даже поднимаюсь в исходное, заглядываю в ведро с бухеньким любопытством. Совсем немного голову ведет, что даже вставать не хотелось, но надо. Знаю, что мог бы размориться, а ведь еще вторая ноль-пятка не открыта. Но далее происходит диалог, достойный Оскара. Нет. Достойный всех десяти статуэток, и самая главная награда: "дэбил года", и она уходит Эдуарду Титову. Потому что нахер надо было напоминать? А тут еще и на наглядном примере, что я чутка призадумался, особенно когда рачок все-таки вылез и пополз к среде обитания, такой, не созданный для вот этой искусственно созданной социальной группы, в которой оказался в заложниках. Свободный радикал, борец, воитель. И если в фантазии Эда этим раком был я, что можно было еще хоть как-то понять, то вот дальнейшие его рассуждения меня снова напрягли до сведенных скул. Нормально же общались! Чего он начал-то опять. Эту свою шарманку за гейство.

- А ты не думал, ну… с бабой замутить попробовать? В плане, мне каж, у тя просто бабы нормальной не было, вот ты и бесишься.

- О ГОСПОДИ БЛЯТЬ ТЫ СЕРЬЕЗНО? - Страдальчески и с возмущением восклицаю я, разводя руки в стороны и тут же хлопая ими по своим коленям. Смотрю на него очень эмоционально, и не могу контролировать силу своего (нет, даже не гнева) негодования, а у Эда язык без костей, ведь продолжает пороть весь этот бред, еще и в пародисты записался, и у меня кулаки сами собой как-то побелели от того, как я их крепко сжал. И этот человек за понятия мне говорит? Сам не видит берегов и будто нарывается. Я же терпеливый, но не терпила. Хотя хуй знает, я сейчас уже не уверен. Если весь мир сегодня решил ополчиться против меня и задавить, пользуясь моим благородством, то не пойти ли им всем одной дорожкой? Это обидно, между прочим. И не зря же я гей, а это должно говорить о тонкой душевной организации. Пиздец. Стринги слева направо, и я не знаю даже, что из контекста меня вымораживает больше всего: насмешка надо мной, над Женей, или то, что он лезет не в свое дело с такой бестактностью? Я настолько смущен, насколько же и зол (снова, блять, а я ведь только забыл о том, что произошло в ресторане), и только непонимание мотивации Эда в отношении к нашему общению удерживает меня от непоправимого. Я полупьяно подаюсь вперед и упираюсь ладонью в гальку, напрягая плечо под пиджаком: - Слыш, дружище, ты за языком последи.

Че слышал, блин. Сам ты петушара... не за гомосятину он, как же. Только почему-то мы снова на этой теме топчемся, и не зря я хотел к морю, чтобы вот это вот случайно никто не услышал и не увидел, как я выбрасываю один труп в бескрайнее черное море. За что? За дело. Что-то не вижу на его глазу пиратскую повязку. Не похоже, чтоб он выбрал вилку. Может, моя тревога не такая уж необоснованная? Че ты скрываешь, Эдик? Латентное пидорство? Ни черта это не весело. Я даже и не думаю с него взгляда свести, раз такой смелый, то пусть топит до конца, а я продавлю в ответ:

- Я же просил тебя не доставлять мне дискомфорта на эту тему, или я на турецком выражаюсь? Во-первых, это нихера не смешно, во-вторых, давай я буду доебывать тебя на тему детдома? - Конечно, ему пофиг, он готов, он смотрит в лицо проблеме и не считает ее проблемой, высмеивает или, может, бравирует. Конечно, он может рассказать все, что угодно, за всю детдомовскую тематику пояснить и то, что без родителей нет контроля. Мне вот не интересно это, потому что суть в другом. Я холодно смотрю на него, пристально, в самые зрачки, резко разливающиеся до краев. Три секунды смотрю, четыре, десять. - Все? Высер окончен? - Строго приподнимаю брови, немножко с угрозой. Поднимаюсь с места, стряхиваю со штанов прилипшую гальку, отшатываюсь от Эдика на дистанцию от греха подальше. - Так тебя это трогает, я посмотрю. Неделю назад за человека не считал, а сейчас сочувствуешь моему сердечному выбору? Че те надо, блять? Я не подопытная крыса, знаешь, это ебаное чувство. Смотри, вот, - взмахиваю рукой, рассекая ею воздух будто саблей, и в пару шагов сокращаю расстояние, нависая над ним, чуть подогнув колени: - Это у нас Эдик почему такой злой? У него мужика нормального не было. Злость-то она, знаешь, с недоёба. Может, тебя просто трахнуть надо как следует?

Я, честно говоря, был не столько смущен фактом влюбленности в меня молодым человеком из ксюшиного отряда, сколько серьезно озадачен. Будто я не рассматривал никогда вероятность подобной ситуации. Не исключено, что за два лета вожатской практики у нас в сменах были и юные представители сексуальных меньшинств, по крайней мере, целующихся девчонок я заставал не один раз, но вот с парнями дело всегда обстояло сложно даже в обычной жизни. Не все были такие, как Евгений - открытые, но исключительно для своих тематических кругов. Ну, хотя бы потому, что это опасно и вообще неприемлемо для большей части населения нашей необъятной, но 15-16 лет как раз тот возраст, когда осознаешь природу полового влечения и уже почти наверняка попробовал с девочкой хотя бы раз. Все сложнее с восемнадцатилетними девственниками, но благо, с такими я не работал, хотя у самого был шанс залететь в эту категорию чисто по морально-волевым установкам. Что-то шло не так, периодически я сбивался с жизненных маршрутов, но ориентиры оставались все те же.

И вот, молодой человек пятнадцати лет, который прислал мне целое, нахрен, письмо, ожидал от меня какой-то реакции. Типа, если я пойму, что это он (о, моя Татьяна, решившая признаться Онегину в чувствах после пары встреч!), а цель писем, пускай даже анонимных, всегда заключалась в том, чтобы быть рассекреченным, то предприму какие-то шаги навстречу - с этим ясно; но если я не пойму, тогда через пару дней он станет помещать бассейн под предлогом новых тренировок еще активнее и чаще, и у парня действительно был запал на водный спорт, но теперь я видел иную подоплеку, что тоже имела место быть. И вот, передо мной стояла практически неразрешимая задача, и я бился над ней, как Карпов над партией с Корчным в семьдесят восьмом, и все думал над правильным победным ходом, поскольку ошибиться здесь было нельзя. Обычно в любви признавались в последний вечер смены - мол, сгорел сарай, гори и хата, но, видимо, мужчины от природы дебилы победители, которые лбом пробивают стены. Это как будто тупиковая ситуация, я совершенно не знаю, как из нее выйти. Просить кого-то из коллег не вариант: слишком много пиздаболов этим летом среди вожатых, если припомнить ситуацию с библиотэкой и какие-то новые слухи про обжимашки в туалете с малолетками, вероятно, распущенные самими малолетками, но как знать, я своих крысят держу близко - ситуацию на пульсе держу. Как выйти из ситуации в соло - тоже не имею ни малейшего понятия. Мне приходилось отшивать парней раньше, но никогда они не были подростками с хрупкой психикой, которые даже рукопожатие могли романтизировать. Самая сложная педагогическая задача в моей жизни, и в свои двадцать пять я не имею достаточно опыта, чтобы выходить из таких случаев красиво. Подумать, чего бы хотел услышать я, будучи на месте Саши Сергеева? Я хуй знает вообще, наверно, я бы не стал писать писем в принципе, я бы просто уехал домой с теплыми фантазиями о не случившимся будущем, а через пару месяцев это стало бы неактуальным. Был еще вариант позвонить Жене - и это был бы отличный повод для начала разговора, но я будто не хотел этого делать, все время откладывая решительный шаг, а он и сам не звонил, и выглядело все это крайне душно и напрягающе, но мы были упертые, а значит, должна была пройти точно еще неделя, как минимум, прежде чем мы бы перегорели с конфликта и были готовы к первому шагу. Так что, нет, вариант с советом недобывшего тоже отметался.

Получается, оставался только Эдик. Это была безумная идея, о которой я, вероятно, пожалею, но попытка - не пытка. В конце концов, если он был не против взять на себя ответственность за исход мероприятия, то я не собирался возражать. Просто меня удивил его энтузиазм. Возможно, тот урок самопознания пошел ему на пользу. Если теперь ему было за что себя осуждать или принимать (тебе с этим жить, как говорится), то и геи больше не казались ему отродьями преисподней. В сущности, между нами не произошло ничего криминального и серьезного, и можно было делегировать на двоих участие в сомнительной затее с переговорами. Аргументы Эда совпадали с моими, и хотя его "как мужчина с мужчиной" чуть не заработало мне инфаркт, я все-таки решился ему довериться. Выбора-то особо не было. Да и так-то Титов адекватный парень, просто чуть-чуть отбитый, но это не его вина, просто в среде такой вырос, где по-другому никак - только звериные порядки и кнут, но ведь он умел в пряник. Я знаю, что умел. В нем было много эмпатии и сострадания, и он хорошо понимал человеческую натуру, повидав достаточно дерьма в своей жизни. Мог ли кто другой затащить супер сложную ситуацию? Если не тот, кто вырос в сложной ситуации. И что-то еще мне подсказывало, что эта щедрость не спроста. Я же видел, что Эд ничего не делает без выгоды, ну почти ничего, значит, и здесь у него был какой-то интерес. Что ж, мне оставалось только верить в то, что интерес этот включал в себя хотя бы компромисс - и никакой милиции.

Знаете выражение: "доверяй, но проверяй"? Вот походу я им руководствовался, когда не выдержал и десяти минут в комнате в тупом ожидании, вышел из вожатской, чтобы проследить, что все ок. Нет, ну доверял, конечно, просто... издалека было бы удобно наблюдать, как продвигаются дела, прочитать по языку тела, что никто не в тревоге и не на бычке. Думал, вот сейчас подойду к окну, а там как раз блики дневного солнца, мои светлые волосы не буду отсвечивать, даже не поймет никто, что наблюдаю за территорией. По расчетам вообще Санек должен тусоваться в этой стороне корпусов, типа как когда в школе специально шляешься в чужую рекреацию, где будут уроки понравившегося тебе старшеклассника. Ну, это база... Я правда не ожидал, что мне повезет настолько, что я услышу голоса, едва высунув голову в окно. Прислушиваюсь, а звук-то снизу. То есть прям выцепил у порога буквально? Ничего себе. И я, значит, уши грею, локотки на подоконнике устроив, а акустика - ну просто песня, вплоть до интонаций все слышно.

Эдик, конечно, стелет неплохо. Я бы сказал, даже очень хорошо. Мою мимику можно было бы снимать на камеру, потому что это кино вызывает слишком много эмоций и фиксирует множество разных штук, которые Эд либо не выкупает, либо надумал себе за последние пять дней, и вот, я словно оттаиваю (к нему и к миру), позволяя чувствам наполнить меня. Я проникаюсь им и Сашей тоже, ведь оба молодцы, ведут очень конструктивный диалог. Некоторые выражения Эдика сразу попадают прямо в сердечко, а некоторые - про пердеж, - ну пиздеж полнейший! Пхх, благо я знаю, что это неправда, у меня весьма спокойный метаболизм, так что тут психологическое запугивание, но как же безупречно оно работает! Схема на века.

Но, вот они расходятся, и я на суете убегаю обратно в комнату, типа, никуда не уходил, все такой же задумчивый, как Мыслитель Огюста Родена, а там уж и Эдик входит в комнату как победитель, и я на него перевожу сияющие глаза, полные надежды и ожидания самого невероятного пересказа на свете.

- Ну что, как? - И голос не дрожит, не выдает фальши. Забираю из его рук возвращенное письмо, и как-то смотрю на бумажульку так с нежностью, правда приятно же. Бумагу я не сжигаю, а вполне серьезно и методично складываю письмо пополам, параллельно слушая рассказ Эдика с видом: "вау, да что ты говоришь!", и убираю его в ящик, к блокноту, копиям мед.карт дельфинят, герметичным упаковкам шприцев для инсулина. Кто знает, кем там вырастет Саша Сергеев после такой мотивирующей речи Эдика, а я ему это передам, может, через десяток лет, а он ностальгически всплакнет, потому что первая любовь не забывается, и я уйду в закат как глубокий старец, узревший вечное, словно был на этой планете бесконечным множеством.

Но да ладно, вернемся к Эдуарду Игоревичу, что ожидал от меня реакции. Вот, кто герой здесь и сейчас, и я осмысляю сказанное им ранее Саше, и думаю, вот если я сейчас предложу ему отсосать, он разрешит снять с него эти пионерские шортики? А, ой, его глаза выше. Надеюсь, не заметил. Я ведь сегодня такой рассеянный, может образ и на руку. А сам же внутри просто взбудоражен на максималках, не понимаю, что мне о нем теперь думать. И о нас - потому что это опять какой-то новый левел, и я не понял, как он перепрыгнул опять сразу несколько ступенек в нашей игре в лесенку в небо, блять голубое. Лучше б дальше мудаком был, вот честно.

- Спасибо. - Для начала неплохо, попробуем еще шажок, пододвигаюсь ближе к краю кровати и к Эду соответственно: - А что ты ему сказал? Ну, это мне паттерн на будущее, вдруг че.

Вот и посмотрим, что из этого не ссыкотно рассказать, а остальное, недосказанное, возьмем на заметку и серьезно рассмотрим позже. А то Титов болтает много, а вот о главном умалчивает, я это давно заметил. Но этот разговор меня натолкнул на несколько интересных мыслей, и ближайшую неделю я расспрошу по каждому вопросу издалека и так, чтобы не допер, что это стратегия. Вон, смотрит смело, улыбается радостно, и я сам плыву в ответ, будто от сердца и впрямь отлегает, ведь у нас походу снова все хорошо, а Эд на самом деле не подвел, как и обещал. Я не прерываю зрительный контакт, ибо это святотатство.

- Хуль ты лыбишься? Типа в укротители геев подался?)) - кекаю пиздец, и кажись это мой черед его застебать. - Смари, а то Санёк в тебя влюбится, тогда точно не отпиздишься. О, или прикинь, ты такой подходишь к нему и говоришь: "ну што, сынок? Стасян понравился тебе? Я огорчу тебя, он понравился и мне, ты знаешь почему он работает здесь, ведь на такое место просто так не присесть? Выговор тебе неофициальный: оставь его в покое, ведь ты пацан нормальный", - да, я переделываю Фактор-2 прямо на ходу голосом директора из песни, но если тебе, красавица, чего не нравится, то ты уж не обессудь, просто хочу тебе понравиться. Качаю в такт ритму, который из головы и через годы не вылетит, и кидаю в Титова подушку, чтоб не триггерился. С улыбкой зову за собой, поднимаясь с кровати: - Пойдем, построение и костер скоро.

На самом деле еще уйма, и то, что минус одна тревожная задача растворилась как по волшебству благодаря Эдику, меня очень простимулировало к социальной активности. Теперь, проходя мимо Сергеева, я делал вид, что не в курсе его письма. А потом началась самая активная неделя. Ну, знаете, когда за неделю все притерлись друг к другу, задружились, конфликты перешли в фазу перемирия и сотрудничества, в том числе и у нас с Эдом, и мне бы забеспокоиться, ведь все по одному сценарию у нас снова и снова: только начинаешь хрустальные надежды на доверительную дружбу строить, а потом всплывает говно какое-то - и снова хартбрейк.

Имел неосторожность запутаться в одеждах, переодеваясь после отбоя, по-дурацки отшатнуться и снести стул со шмотками Эдика на его половине комнаты. Поднял все, чтоб сложить новой кучей, надеясь, что не заметит изменений. Пока он душ принимал, закинул все как было максимально похоже, только штаны остались, и я их поднимаю с пола, чтоб на спинку повесить опять-таки достоверно, как вдруг слышу звук - тонкий такой, шелестящий по паркету. Опускаю взгляд, и вижу, как на полу блестит украшение, блестит, надеваю очечи (на ночь снял так-то), гляжу снова - и вижу свой крестик. Как есть, мой. Цепочка та же самая, размер, и я беру его в руку, поворачиваю, чтоб увидеть небольшую ямку в металле, а она на месте, сука, и это точно мой крест, который мы тогда НЕ НАШЛИ в гребанном походе практически месяц назад. Чегоооо, нахуй.

Я как знал, как знал, что дело говной пахнет. Вся эта дружба с непонятной мотивацией и секретиками. У меня аж кулаки побелели, как сильно я сжал ладони вместе с цепочкой, и крестик болтался под кулаком, как будто я был священником, но я гораздо хуже. У меня аж ноздри от злости раздулись. Я не знаю, сколько так втыкал в пространство, погруженный в мыслительный процесс. Из транса меня вывел хлопок двери, и я повернулся корпусом к вошедшему, а там весь такой довольный Титов, как ни в чем не бывало. Я крест поднимаю, словно сейчас из него демонов начну изгонять молитвами и распятиями, и лазеры из моих глаз преломляет только оптика, спасая Эдуарда от испепеления на месте. У него аж лицо на ноль, я впервые его таким вижу. Ну, с момента лесной подставы.

- Какого... - чеканю медленно по словам всего одно слово, но зато сколько в нем смысла.

Даже не знаю, какой бы меня устроил ответ, и был ли нормальным тот, который начал озвучивать Титов, но случилось то, что случилось - оно назревало неделями, конфликтами и обидами, непониманиями и жестокими экспериментами, которые калили меня как золото (как самый легкоплавильный металл), - я просто по инерции, ведомый исключительно телом, заношу свободную правую в воздух и прописываю Эдику не в полную силу, но достаточно для того, чтобы в ужасе отшатнуться от этого. Это происходит словно в тумане, и я вдруг выплываю из него - резко, как будто в фильме, и на меня обрушивается реальность и стыд такой нечеловеческой силы, что вперемешку с ещё бурлящей агрессией они похожи на адреналиновый испуг. Бля, я че натворил… а он чего не нападает? Пропал дар речи. И, кажется, слух тоже, потому что мне правда очень жаль, и внутри снова ядерная война, а он что-то говорит - и это будто похожа на мои бредни.

— Что?.. — Переспрашиваю, ведь я никак не мог слышать то, что услышал.

Он мне спасибо, а я ему, значит, такое великодушное «ой, да без проблем», как будто для меня это вообще рядовой случай, но как бы нихуя себе я побывал на родео только что впервые. Подростки - те еще звери, причем чем лучше их семья и жизнь в целом, тем они хуже да злее, кто бы что не говорил за неблагополучных. Те хотя бы ценят человеческий фактор, а вот золотая молодежь так называемая - шлак полнейший, да че я рассказываю, Стас сам все знает наверняка, кто топчик, а кто тухлый помидорчик.

- Схема такая. Типа надо запугать, но ты такой типа встаешь на его сторону, мол, мы в одной команде, но в такую, что если он с тобой не в одной команде, то ему как бы и пизда, то есть тут такой, знаешь, ну, типа ультиматум, который под компромисс замаскирован, - ох как я обожал делиться своими коварными планами и реализациями, ну прямо злодей из Джеймс Бонда, как хорошо, что он спросил, у меня аж второе дыхание на потрындеть открылось. - Тут че важно, понять-принять, на истинный путь направить. Ты не ссы, я там не гасил никого, ну, просто дал понять, что ты так се варик и отправил дружить с Митей, ну, тем петухом, что меня пидорасом называл. Двух зайцев одним выстрелом, пусть позанимают свободное время друг друга. А, еще сказал ему, что ты не прочел письмо, типа я нашел, так что подумай на тему «сжечь», пушо чего не написано, того не существует, - улыбаюсь так самозабвенно, что скоро нимб отращу, настолько я кайфовал от всего этого. Пипец обожал быть полезным и молодцом, когда такой хоба помог своим чем-то уникальным, и все такое в аплодисменты «Эдик, Эдик, ты самый лучший!» Восторг же! А Стася как сбил мою улыбочку, что я аж опешил и потерялся на мгновенье. Укротитель геев? Да щас! Я чувствую, как у меня лицо вспыхнуло, сбил такой потрясающий настрой своими приколами, и я сначала как не понял, че он за симпатию то начал - какую еще симпатию?! Не было такого, с чего взял?! А потом выкупил, что это песня и так с сердца отлегло, что не успел вставить свои пять копеек, а то была бы непоправимая ситуация. Сука, Бондарь умеет держать мое очко в напряжении, и сердечко так гулко тук-тук, а он кидает подушку прямо в мое смущение очень вовремя да поднимается с кровати, а я сижу и туплю некоторое время.

Шаг 4. Вывезти.

Это казалось непосильной задачей, потому что у меня кукуха куда-то отлетала, и я, кажется, начал понимать, что за сигналы мне тело посылает, да только не мог понять, естественное ли это или я просто накрутил. Ну типа, со скуки и от нефиг делать, а потому пасовал при всяческих коммуникациях, мы словно местами махнулись, и теперь Бондарь - такой открытый и доверительный, а я иной раз не слышу, что именно он мне говорит и стою дебилом, переспрашиваю по пять раз одно и то же. Хотел, чтобы смотреть на него стало возможным, но не в таком же формате! Потому что ищу его взгляд при каждом удобном случае, и теперь я полностью утонул в другой крайности, гоняя, что не мог я стать геем всего за месяц пребывания в летнем лагере. А еще я чувствовал, что веду себя деструктивно, когда такой вижу его в компании с кем-то еще из мужиков и нахожу тысячу причин, почему нам срочно нужно свалить и болтать лишь друг с другом, я ревновал его на максималках, черт, это просто ненормально, и я до последнего пытался верить в то, что это про дружбу и платоническое, потому что, если честно, я долбанный собственник, и если ты со мной дружишь, то будь добр удалить номера телефонов всех остальных. Я, что, так многого прошу??? Я понимал, что это неправильно, но продолжал так делать, старался не палиться в своих истинных намерениях, просто хотелось объединить наши секции, чтоб дети занимались легкой атлетикой по дну бассейна. Я перестал бегать за телками, потому что вдруг Бондарю что-то еще понадобится, какое-то чудесное спасение, где я пригожусь так кстати. Пить с ним пиво за вожатским корпусом стало более увлекательным занятием, нежели бегать за юбками, которые я, в общем-то, изучил и понял, что вожатская смена на баб просто нищая, одна Олеська норм, но это как в друга совать, не представляю вообще чекак и зачем. И вот это воздержание, слишком долгое для моего повышенного тестостерона, дало о себе знать, когда я такой лежал на своем законном, а у Бондаря закатилось что-то под его кровать, и я такой смотрю на его эту изогнутую поясницу и накидываю поскорее плед на свои ноги, пока никто ничего не заметил. В тот момент понял, что это все, финиш, чунга-чанга, у меня хер встал ни с чего просто, потому что его задница в изгибе так на женскую похожа (да, именно из-за этого, не может у меня на парня встать, даже не переспрашивайте). А он такой зовет на ужин, а я отмазываюсь, что вздремнуть хочу, не идти же мне с ним с треугольными штанами, не дай бог, он увидит, я не могу даже представить, что он подумает и что произойдет. Природа - очень злая сука, в противном случае мастурбация спасала бы от недотраха, а не служила пластырем для пулевого ранения, но я научился с этим работать, раз теперь я внезапно в статусе того самого парня, которому телки не дают. И вот тут гадай - это все влияние Стасика или присутствие Олега, на которого вешаются буквально все, как на богатыря русского. Глупые девки у нас какие-то, выбирают тупого, а не обаятельного, чисто на мясо кидаются, а предъявляют еще нам.

В общем, все нормуль на самом деле, прошла всего треть лета, а, значит, можно наслаждаться воздухом, видами и чувством свободы, остановившейся в вечном беспечном моменте необъятной и непостижимой жизни. Я был уверен, что проблем больше не подвалит, потому что слухи за гейство как-то исчерпали себя, да и мои пиздюли, видно, эффективное, так что больше никаких драм, и понимание этого сделало сегодняшний душ просто лучшим в мире - казалось, такой кайфовой воды тут раньше не было, потому что ее евреи спиздили, но теперь и этой проблемы больше не было. Вот только капец я ошибся, конечно, потому что по возвращению в комнату на дружелюбных щах я чуть в Бондаря не врезался, который на меня так злобно повернулся, и я уж было подумал, да что снова произошло то, а???

- Все в порядке? - спрашиваю с недоверием и думаю, как бы его обойти, а он медленно поднимает руку, словно в фильме Терминатор-2, вот только там не большой палец к верху, а его золотой крестик, что был все это время спрятан в кармане моих спортивок, и уголки моих губ резко опускаются вниз. - Бляяяять, - я это в слух протянул? Сука, знал же, что надо иначе решить все это, выкинул бы этот дурацкий крестик нахрен в окно или подложил бы куда на видное, чтобы Бондарь типа сам нашел, и вот он сейчас дышит тяжело и глаза-убийцы просто выжгут мне сердце прямо сейчас, и я представляю, что он подумал, я понимаю, как сильно спалился, но у меня язык закатился буквально за гланды, не поворачиваясь на толковое объяснение. Я как тот муж, которого жена запалила с любовницей, а он был настолько тупой, что эту шмару привел в их личную спальню, а не поехал к ней, и вот он не придумал никакой отмазки на случай ЧП - все это чисто на моем лице написано, я это чувствую и не могу взять себя в руки, потому что он слишком близко, напирает будто всей своей энергетикой, и меня взяли с поличным, разве что… - Стас, это вот вообще не то, что ты сейчас подумал, - и я тяну чуть ладошки выше, чтоб остановить этот танк в случае чего, только что-то не спешу подобрать нужных слов, будто словарный запас удалили с моего жесткого диска. Я нашел его только что! Бред. О, знаешь, я забыл, что он у меня! Ну пиздец. Фига, ты нашел крестик! А где был??? Под дурочка тоже скосить уже не получится, и пока я думаю, Стас принимает свое моментальное решение, бьет меня прямо в лицо (спасибо, что не в только заживший нос), попадая куда-то в область щеки, но не сильно, больше ради обиды, и я пропускаю первый удар, то чуть отшатнувшись назад, то за один шаг сокращая расстояние между нами. Потому что мои глаза - два огроменных блюдца и это вовсе не из-за какой-то реликвии памяти, а просто ему не надо смотреть вниз моих штанов. Или, может, надо? Он не в скулу мне попал, он своим гневным жаром на кнопку мне надавил какую-то, что мне теперь не отступить, потому что по лицу написано все также, как и по члену, что произошло в этот краткий миг включения в действительность.

- Трахни меня, - и я сам не верю тому, что это произносит мой рот с бегающими глазками по его взгляду убийцы, и просить об этом мужика да еще сейчас будет только самый отчаянный псих. Впрочем, я ведь уже давно сам на себе поставил крест.

- Что?

- Что?! - он переспрашивает, и я в панике переспрашиваю тоже, чтобы откатить назад, а сам смотрю то ниже его пояса, то на губы, то на желтую крапинку, вплетенную в зеленые разводы этих магнетических глаз, и стараюсь не дышать от слова совсем, чтобы не коснуться, и в то же время слишком хочется столкнуться с ним в новом ударе, чтобы жар не только в лице, но растекся по всему телу, и вот это - точно чунга-чанга. Потому что если он не хочет трахаться с вором, то, может, захочет из ностальгических побуждений? - 1990 год. Лагерь Огонек. Письма. Я не понимаю, что со мной происходит, но я не против… ну… попробовать эту твою гомосятину.

Вдох. Выдох. Я смотрю на него растерянно с полуоткрытыми губами, и меня тянет навстречу, но я как вкопанный, словно мне здесь не место во всей этой ситуации, но уже никуда не деться, а он тупит и не верит, пытается сопоставить все точки над «Ё». И я могу подсказать, что это просто «ёбнешься», чувак, я и сам в шоке, и я беру его ладонь и кладу прямо на свой пах, где сквозь ткань член такой твердый, что это прямо наглядная демонстрация происходящего, чтоб без лишних слов, которые не сформулировать. Так и удерживаю его ладонь возле, и даже сквозь ткань эта статика ощущается так остро на почве того, что к моему члену ни один мужик не прикасался даже в мыслях, и вот я здесь, и мне пиздец страшно от самого себя, на что я готов забраться, чтобы что? Чтобы снова почувствовать эти его странные губы, которые я не должен был тогда пробовать? Чтобы доказать себе, что я не пидорас? Блять… единственное, в чем я был уверен, так это в том, что даже если что-то и произойдет прямо сейчас, то Стас не распиздит это каждому первому встречному. А потому делай свой прыжок, я не знаю, как еще могу намекнуть тебе, что готов испытать себя чертями с этими вилами точеными.

Мне уже давно так хочется его коснуться, неважно где - плечи, пальцы, случайно коснувшиеся друг друга при передаче сигареты, или эти кудрявые волосы, которые будоражили воображение слишком сильно, когда я, бывало, просыпался первее и смотрел, как солнечные лучи играют на этих волнах. Боже, он был так красив и горяч, что я даже думать забыл о том, что приехал сюда несвободным, что где-то в реальности за пределами лагеря у меня была личная жизнь и даже, вроде как, парень. Все мои мысли, свободные от работы, занимал Эдик, и я не знаю как так выходит все время, что мы пересекаемся во всех траекториях направлений отрядов и вожатских отлучку, я вижу его везде, мы проводим слишком много времени вместе, и когда на море дежурим, проверяя, чтоб никто не утонул, мне так страшно стоять рядом и смотреть на его атлетическое тело, что я практически не вылезаю из моря, даже когда устают и промерзают ноги. Что угодно, но не залипать на эту поджарую смуглость, бесподобный рельеф и рост, идеально сочетающийся с фигурой. Все такое… такое скульптурное, притягательное, сексуальное. С каждым днём становилось труднее в его присутствии не палиться в симпатии, и это блять так тупо, что идея с записочкой даже перестала казаться мне идиотской. Он бы такой читал при мне послание, якобы рофлил над малолеткой, но я бы видел, как ему приятно. Но нет, этого не случится. Я держу себя в руках, я не перехожу границы, лишь щупаю зону его возможностей наводящими открытыми вопросами - и получаю достаточно большую информацию.

Но она - ничто, в сравнение с тем, что я обнаружил у него в штанах. Хотелось бы обнаружить другое, но нет - это был мой крестик, который я так долго искал, без которого не верил удачу, важность которого обозначил Эду еще в момент озвучивания ТЗ, а он, сука, все это время держал его при себе, не понятно зачем. Не похож ведь на чувака, который коллекционирует чужие кресты, это ж странная хуйня, да и тогда бы спрятал глубже. А тут носил с собой в любимых штанцах, и я это вообще никак не могу объяснить и интерпретировать, а потом взрываюсь - слишком спонтанно_стихийно, неправильно, о чем пожалею, но я не знаю, кой черт меня дергает, толкает навстречу, ведь это не тот контакт, который я хотел инициировать, не хотел бить, но - хотел ощущать. Вот такой урок: надо быть осторожнее со своими желаниями, они имеют свойство сбываться. И у меня руки дрожат, но крестик я максимально бережно убираю в карман светло-серых спортивных штанов, и так и оставляю руку там, потому что вот конкретно сейчас она мне понадобится, чтобы буквально - взять себя в руки.

Переспросить еще раз:

- Что ты сказал?

Эдик в ответ - парцелляцию слов, врывающихся в мое сознание ледяной волной, которая заполняет глотку и легкие, снова смыкает связки до невозможности издать хоть какой-то звук. Эта новость способна потопить всю мою выдержку. Эдик Титов - Эдуард Игоревич - Эдик из детского лагеря - мальчик, спасший мне жизнь, предложивший дружбу и оставшийся единственным теплым воспоминанием о детстве - это один и тот же человек.

Ебнешься. Одним словом - ебнешься. Я смотрю на него и не верю своим ушам, а у самого все внутри как на американских горках, и мне следовало бы ударить его еще раз, чтобы протрезвел, потому что он походу въебал ноль-пятку где-то между ужином и походом в душ, который явно его не привел в порядок. Сердце пропускает удар. Еще один. Его глаза вспыхивают решимостью и безумием, я не вывожу - смотрю на его покрасневшую скулу и роняю судорожный виноватый выдох, и эти секунды растерянности стоят мне потери внимательности, ведь он снова в моем пространстве, врывается бесцеремонно, пересекая эту незримую черту комнаты, обозначенную им же месяц назад. Мы что, с ума сошли? Я блять в цирке выступаю или че? Это неправда. Нет, это правда. А какую правду я пытаюсь установить?

Он навязывает мне правила, пробивая лбом последний барьер между нами - щенки с любовными письмами никогда не дойдут до этого уровня, решимость просто высшего пилотажа, - кладет мою руку на свой член, выбивая из меня рваный вдох, и это вызывает тут же - мгновенно, еще до полного понимая происходящего, - встречную реакцию. Меня возбуждает нестандартная ситуация, шок и стресс, еще не прошедшая ярость, которую просто надо было преобразовать в секусальную агрессию, но я же не знал, что можно, а теперь не только можно, теперь еще и - пожалуйста.

Я не соблазняю; он - предлагает себя. Взрывает систему в моей голове, рушит все спокойствие - я же только что его ударил, а он возбужден и даже не рыпается, если только раскручивает на эмоции сильнее.

Я опускаю уголки губ, сдерживая очень странную эмоцию, а кисть, что под неестественным углом выгнулась и сжимала в ладони его член, только усилила хватку, как только я почувствовал счастье и облегчение при мысли о встрече с лучшим другом, сопоставила факты и следствия; ослабла, когда я проиграл наши дебильнейшие взаимодействия в начале смены; провела чувственно пальцами вдоль ствола, что выпирал контурами из-под черных шорт, когда вспомнил поцелуй в лесу и осознал, что он уже знал, кто я такой, и все это время типа присматривался, изучал, вместо того, чтобы поговорить и замутить эпичный реюньон. Я нервно сглатываю и напрягаю нижнюю челюсть, концентрируя в ней основной запас пытающихся выплеснуться наружу эмоций, и говорю:

- Почему ты не сказал раньше? - Проседает голос в возбужденном хрипении. О том, что мы знакомы и о том, что я могут тебя трахнуть. Обо всем. Почему мы обсуждали что угодно, но не это, а я ведь всегда ощущал подвох, ровно как и ощущал, что знаю Титова всю жизнь.

Я сжал ладонь крепче, чтобы Эд вытянулся по струнке. Поднял глаза вслед за взмывшим ввысь телом. Все таким же послушным и ведомым за мной, уфф... Что этот демон со мной делал? Всего месяц, а я в полнейшем раздрае. Бросаю взгляд на его губы и тихо говорю, опуская его обратно на пятки: - Это невозможно. - Но смотрю в его глаза и понимаю, что это правда. Никто не знал о моем 1990м, тем более о нашем. И он был похож, да, тот мальчик тоже был каким-то татарским богатырем на вид, сходство налицо. Блять, я так долго мечтал об этой встрече. Судьба совсем ахуела, потому что я вот - ахуел так, что даже не обращал внимания на собственный стояк. Смотрю в его глаза - и будто уже знаю, что делать дальше. Нас срывает с цепей эта минута молчания. Выкручиваю руку из захвата, резко прихватывая Эда за ягодицы, жму к себе, накрывая губы требовательным, хозяйским поцелуем. Гиперфиксация последней недели, сравнение с первыми ощущениями. Черт, все такие же нежные губы. И теперь точно - влажный горячий язык, отвечающий с таким страстным напором, что у меня сейчас пар из ушей пойдет, как закипаю от одного только физического ощущения его... жалкого сопротивления, противоположного языку тела. Еще начни бить в грудь кулачками, но прижимайся бедрами со стонами "нахал" и "подлец", и я ведь тогда вообще не остановлюсь, а так хоть еще держу себя в штанах. Подгибаю колени, проезжаясь чуть вниз, а затем вверх для наглядной демонстрации того, что я о нем думаю.

- Во второй раз не кинешь меня со стояком, - шиплю ему в лицо, прижимая к вставшему члену сквозь ткани наших штанов и шорт. Больше не убежит, как тогда, из леса, совершенно по-крысиному и бесчеловечно. Зайти ко льву в клетку и раздраконить еще опаснее, чем удирать от него в открытом пространстве. Но: - Я не слышу. - Не слышу, чтобы он соглашался. Перевожу руки на резинку его шорт спереди и оттягиваю одной рукой, вторую запускаю под них, а там нет трусов, действительно, нахуя в одной комнате с геем трусы, все правильно, и в широкую ладонь беру член, и приоткрываю губы в взволнованном дыхании, чувствуя, что он мокрый. У меня по рукам мурашки до самого седьмого позвонка. - Я же убью тебя, если мы трахнемся. - Так сильно накипело, такие яркие эмоции. Я не привык. Мне страшно - а когда страшно, я злюсь. Беру за волосы, снова притягивая в поцелуй, и в нем уже больше чувственности, а не жадности, и какого-то отчаяния вперемешку с нервом, потому что дрочу ему под шортами очень грубо и размашисто, толкаясь языком в рот, чтобы не мог убежать. Не будет убегать, но я напомню себе: сколько можно его терять? Я отвлекаюсь только чтобы наши слюни сплюнуть на ладонь и снова под шорты, снова на вираж, помогая ему попробовать, как там... ах, да. Эту мою гомосятину. Надеюсь, он читает этот сарказм между строк в жестоких ограничениях наших истинных желаний. Ведь я безумно хочу его, и это (аморально) взаимно.

Мне кажется, я ему сейчас руку сломаю, либо глаза об него прямо свихну, потому что невозможно разом смотреть на все его лицо, и при этом пытаться предугадать, будет ли следующая атака и куда прилетит. Будет тебе, Бондарь, соображай резче, мои яйца буквально в твоих руках, и походу я даю тебе талон на безосуждающее посещение этого Диснейленда без лишних разговоров и последствий. Я уже хотел было пощелкать пальцами перед его пристальным взглядом, как он сжимает мой член крепче, и мое дыхание снова к черту, я лишь успеваю сжать губы в единую тонкую линию, потому что его рука легла так идеально, что мне противно, но возбуждающе, и это что-то, чего я еще не пробовал, что-то интересное, чему я дам случиться, правда пока не уверен, в какой именно момент захочу крикнуть стоп-слово. Ослабление, и меня расслабляет, пока он не проделывает тоже самое еще раз, и я жмурюсь с любопытством:

- Ты типа проводишь осмотр? - потому что задолбал молчать и елозить по моей эрекции, это вообще-то сложно стоять перед тобой со стояком да распахнутым сердцем, рискуя всем, что у меня есть и во что верил, просто потому что моему телу что-то показалось, и я не уверен, что именно. Поэтому я здесь, поэтому пришел к тебе, возьми эту ответственность и уже дай понять до конца: нужно мне это или нет. Потому что тот поцелуй в лесу ситуацию нихрена не прояснил.

- Почему ты не сказал раньше? - его голос - это просто чистое сексуальное напряжение, что льется по моим ушам звериным оскалом, и, кажется, внутри все замирает.

- А, о… - блять, я прямо в рот ему смотрю, потому что чувствую весь этот накал животной страсти, взявшейся не пойми откуда, давящий меня будто веревками за шею, и мне ведь с этим как-то придется работать, а у меня ни схем, ни представления, лишь сердце в пятки, но глаза в блеске (или в бурлеске, раз я теперь в голубой зоне риска). - Раньше - не хотел, - вот так просто и лаконично, потому что, блин, я сейчас ничего не объясню, да и когда это «я не хочу» перестало считаться за понятный аргумент? Ну вот не надо было мне, и что ты мне сделаешь? Трахнешь меня? Вроде как бы об этом и просил… и он сжимает так крепко, что я пальцы затягиваю туже на его запястье, а сам вытягиваюсь куда-то на сантиметр выше с распаянной грудью, и сейчас то самое время для того, чтобы губы о губы без тайных тропинок, ведущих из этого леса, но мы пропали в этом диалоговом вальсе ни о чем, что я чувствую, как часики бегут да смеются над нами и моими попытками выйти из зоны комфорта. - Поверь, мой ахуй больше твоего ахуя, - в особенности оттого, что лечу сам в его губы навстречу, не понимая за этот синхрон, что разъебывает нас обоих на взаимность, и если со Стасом еще было понятно, то что со мной не так? - сплошная загадка. Его губы спешат в новое знакомство, будто знали друг друга слишком давно. Он одним рваным движением выкручивает свою руку и прижимает меня к себе так сильно, что я охаю прямо в поцелуй, растерянный оттого, как он сжимает мою задницу, что все так быстро, хоть сам и изнылся про себя, что ничего кроме неловкости не происходило. Я собственным членом чувствую его каменное возбуждение, и оно трется об меня параллельно влажному языку. Я жмурю глаза, чтобы не смотреть прямо в свои страхи, а просто бесконечно падать в эти ахренеть какие сильные руки, что сжимали мое тело. Блять, просто… сделай это еще крепче, пока мой язык шаркает о твой, а губы все пытаются в сравнение с женскими, и это действительно про другое, хотя казалось бы - две мягкие полоски одних и тех же человеческих тканей, но внизу так горячо взводит до пьедестала ощущений за какие-то секунды, как никогда. Буйство эксперимента или недотрах? Или я просто конченное животное, которому все равно, с кем иметь секс, и меня может возбудить даже мужчина? Или дело в Стасе, к которому я прижимаюсь навстречу с приподнятыми ладонями, что боятся коснуться его напряженных плеч, будто разучились трогать в принципе, сдаются, но готовы в любой момент отстраниться, сказать стоп, отшутиться, что это была всего лишь наколка. Но мои бедра елозят навстречу, мое сбивчивое дыхание с привкусом мятной пасты летит прямо в его рот, не взирая на томное шипение в ответ, что взводит меня своей агрессивностью и бесприкословностью. Будто этот нежный парень, слабый до задир и питерских пидорасов с завышенными ожиданиями, может ставить мне условия, и я улыбаюсь краем рта, поднимая на него свои карие с прищуром.

- Во второй? - я знал это блять, я знал, что он меня хотел. Его никто не тянул за язык, но я победил, хоть и не выставил условия гонки. Однако наши трения сквозь домашние спортивки - это не повод для вечера откровений, и я ни за что не признаюсь, что это взаимная история, потому что я все еще не гей. Может, я в поисках, но давайте без ярлыков. И он говорит что-то непонятное, отчего я смотрю на него с недоумением, чувствую лишь, как он лезет под одежду, и вот снова этот трепет в груди вперемешку с растерянностью и паникой, и его широкая рука на моем члене, и я нахожу наконец-то место своим ладоням на его плечах с резким вздохом и опущенным взглядом, потому что… - Черт… - слетает совсем шепотом, а он проводит своими пальцами, такими выверенными движениями, наверняка же делал это с парнями тысячу раз, и это так неловко на фоне моего незнания, с чего начать, куда и как, и вроде тела такие в духе таблицы умножения для дошкольников, похожие как две капли воды, исключая нюансы типа плюс пары сантиметров к его росту и плюс десять к ширине, и я все еще без понятия, что у него в штанах, меня стопорит внутренний мыслительный процесс и комок нервов в горле. И у меня все внутри переворачивается от его голоса, что заставляет чувствовать себя неловко также, как и быть самым рисковым парнем на районе, что пытается залезть головой в пасть ко льву. Я касаюсь его губ своими совсем невесомо, будто одним миллиметром алых вздохов прокатываясь по его жару и агрессии, что сжимают меня тисками, как никто и никогда, и я будто всю жизнь ждал чего-то подобного. Разводит меня на хищную улыбку с блядским прищуром, потому что нифига, Стас, в этом событии участвуют двое, поэтому за смерть мы еще поборемся. - Это если у тебя самого сердце не остановится, - шепчу в его губы, и он берет меня за волосы, и в этот момент меня дергает к нему в подконтрольное, словно он держит в своих руках не тело, но мой собственный выбор и волю, как будто я могу отпустить поводки и просто бесконечно довериться. И я понимаю это чувство, как никто, испытывал нечто подобное еще юношей в детдоме, когда все смеялись над очень большой и высокой девочкой, что мы прозвали Брюнхильдой, с которой было западло общаться, не говоря уже о свидании, но меня магнетически тянуло к ней, невзирая на то, что я дышал ей куда-то в область ключиц, а если выкрутить шутку - то в область пупка. Мне кажется, я теперь знаю, что произошло бы, если я наплевал бы тогда на мнение большинства и просто взял ее за руку - она заломила бы мне ее за спину, и я бы кончил от этого. Как сейчас я держусь от всего, что Стас со мной делал, и если это только начало, я не представляю, чем это все должно закончиться. И с нашими встречными губами, с его рывками по моему члену, мои руки наконец-то находят точку инициации, ведут по его белой футболке типа поло, чтоб под край всех нижних тканей, касаясь пальцами его головки и чуть вздрагивая, потому что он наращивает свой темп неистово, что я не поспеваю за этой бурей, не могу в собственное совпадение. Цепляюсь за его бок, обхватываю его член и пытаюсь в аналогичные траектории, ему же нравится также, как он показывает? Смотрю как он сплевывает, брови выгибаю, да вот только фокусируюсь скорее на том, что я нащупал неплохих таких размеров член, и это блять проблема.

- Может… все же я тебя? - да, я зассал. Я еще не видел, но я блять чувствую, что его член больше моего, и я как-то сомневаюсь, как это и куда должно поместиться, меня школа жизни к такому не готовила, и я бегаю глазками по его этому безмолвному лицу, а пальчиками - по каменному стояку, мол, мне же не показалось? О да, большой. Такой, типа, все телки мечтают именно о Стасике. - Ты мне покажешь, я буду нежен, - а на лице прям нервный приступ прописан. - Ты же… ну… не всегда «сверху»? - блять ну я попытался, потому что вообще-то нихрена себе, и его рука влажная по моему стояку - тоже. Я не из тех парней, что стонут, это по-гейски как-то, но дыхание сбилось будто от марафона, выдавая с потрохами все мои мысли о том, что я не хочу, чтобы он останавливался. И я чувствую, что мне вот буквально нужна минутка взять себя в руки, поэтому я отстраняюсь от его члена да стягиваю с себя футболку, выбрасывая куда-то в область кровати, смотрю на него как восьмиклассница, собственно, ощущаю себя ею на все сто процентов, и это тоже некое «вау», пожалуй, мне даже нравится, не взирая на повышенный уровень тревожности. И я осторожно спускаю линию его штанов ниже, чтобы увидеть собственными глазами. - Блять, - да, мне не показалось. - У тебя… весьма большой хрен, знаешь ли, - смотрю на него так, словно на предателя, который меня не предупредил об этом, но облизываю руку да прикасаюсь снова, сжимаю чуть крепче и увереннее, а сам в голове представляю, на сколько это «входит и выходит» и будет ли так уж замечательно. Можно предположить, что я спортик, и жопа спортивная - растянется, но у спортиков тоже есть чувства! И сейчас эти чувства разрываются между тем, чтобы продолжить и пойти ва-банк, и тем, что это же пиздец, Стас, я ведь анал даже ни с кем не делал, ну, просто как-то не было опыта, я без понятия, на сколько легко там пролезет невпихуемый хуй. И эти глаза его ведьмовские с ума сводят, подначивают на безумие, у меня ноги подкашиваются под его рукой, я не могу всему этому сопротивляться, просто, не знаю, скажи «все будет пучком» или тип того, правда я, конечно, ни черта тебе не поверю.

Дерзит и ухмыляется в моих руках и поцелуях, будто чувствует, что мне это нравится. Мой внутренний воспитатель просто верещит от восторга, это ж клинический случай, что перевоспитывать целую жизнь - хотя я, конечно, не буду менять костяк его личности, просто поработаю над зажимами и дефектами мировосприятия, как Мэри, мать ее, Поппинс, и Эд, кажется, из тех, кому понравилось бы быть выпоротым. Уффф, черт, эта смуглая жопа под моими ладонями или ремнем выписывала бы такие восьмерки под ударами, что я бы, наверно, кончил только от того, как живот Эда вслед за ней ездил бы по моему члену. Но почему я думаю, что ему бы понравилось? То, как он ведется на мои уверенные движения и как отвечает телом правдивее, чем языком, будоражит меня до предела, до вибрации в грудной клетке от тихого рычания с досады, ведь он уходит от поцелуев, но жадно льнет к рукам, отчего желание разгорается только сильнее, и в моих штанах уже пожар и... Ох, бля, он подхватывает инициативу, а я чуть не вздрагиваю от прикосновения, и чувствительная головка прыгает к его руке навстречу, призывно толкается в ладонь, что еще не сжимает, но исследует тактильно, и эта нежность скорее выбивает из колеи, чем обуздывает стихию. Я понимаю, что дико хочу его. Давно так не заводился, что кажется, я бы не смог остановиться даже после первого неуместного вопроса. Я мог бы не заметить, или сделать вид, что не заметил, но это повторяется, более настойчиво и шутливо, и дело в общем-то не в том, что я был уебком ограниченным, не способным к компромиссам, но торг и уступки - это что-то за рамками погони в стиле «поймай меня, если сможешь», но недотягивающая до «поймаешь - долби так, чтобы дрожали ноги». Цель не оправдывает средства. Мое настоящее желание не подразумевает переговоров. Нет ответственности за роли, есть ответственность за мотив. Я же не маньяк, убийство здесь - всего лишь метафора. Я толкаюсь в его руку, прикусывая свою нижнюю, и не отвожу взгляда с охуевающих карих - и, как ни парадоксально, его вопиющая для суицидника ссыкливость открывает мне иной сценарий.

Тот, который открылся в лесу и в ночном клубе. Тот, который взъебал бы его бисексуальную (ну все, сучка, это задокументированный исторический факт) менталку ещё сильнее, чем тюремно-детдомовская тема бросаться во все неизвестное и ставить ва-банк при уверенном фулл хаусе на руках. Я же на собственном опыте показал, что бездумное потворствование абьюзерам может закончится плохо без спасателя. А я на его роль вообще не гожусь. Защитник, агрессор, но камон, комфортный чувак? Я же дистанцию со всеми держу при вежливой и тёплой улыбке, я охраняю своё маленькое племя из несовершеннолетних личинусов, делегируя их по возможностям и потребностям, а ты, дорогуша, затащил в одиночку едва не случившуюся психологическую травму практически классового врага, ну в смысле, желающего раньше времени в каминг-аут пятнадцатилетнего гея. Ты даришь духовный оберег пацану, которого знал дней десять. Влюбиться за пару дней? Я тупил целый год и ещё месяц сверху.

Я хочу его выебать, но это не должно его уничтожить. Может, это месяц недотраха, а может, двадцать пять лет в отрицании и месяц вне зоны комфорта.

Его вопрос все проясняет относительно стратегии в этой схватке - от и до, - и мне становится видно направление. Ничему на свете меня не сбить с курса, даже его сладкому голосу, даже если он будет умолять. Я вынимаю руку из его шорт, а он даже не замечает, пока так хорошо справляется с исследованием моих габаритов. Расправляю плечи, разрывая дистанцию на миллиметры, но он и это считывает по возбуждённому лицу, снимая повестку дня за доминацию - и свою футболку. Нахуй ее.

Пересменки ролей - не для разовых акций, и я в отказе совсем не из-за того, что не умею подставляться. Это не игра в одни ворота, здесь категорично - никаких но, только стопроцентная уверенность, что ты хочешь меня до дрожи в коленках. Подчиниться, покориться, сдаться, скулить и кончать от собственной беззащитности и мысли, что теперь я тебя буду защищать до последнего вздоха (я и так это делаю, как видишь, доказываю с регулярностью раз в пятнадцать лет). Но пока я чувствую в голосе Эда страх и сомнения, пока он все еще в эксперименте над собственной совестью, мне хочется дать ему почву для принятия капитуляции собственной гомофобии. Все ещё неинтересны фрейдистские оговорки. Я вижу его сейчас - и хочу так, как никогда никого не хотел. До самозабвенного восхищения его слабостью за уверенной линией защиты. Блять, он бы был отличным регбистом, если бы во Владимире было больше спортивных полей, чем гречишных. И шумно выдыхаю нечто похожее на стон с прикрытыми ресницами, когда он убеждается в догадках о размерах, потому что смотреть на него сейчас - отречься от идеалов, сдержаться в желании наброситься со своим более-чем-месячным недотрахом. Не помню, че там за очередной фарс был, но секса меня за что-то лишили. Лучшая защита - это нападение, и я прячу уязвимость беспрецедентной очарованности Эдом под смешные вещи:

— Спасибо, бро, — чуть веду бёдрами, прокручивая членом в его пальцах, а сам кладу руки на его шею и устраиваю над кадыком большие пальцы. — Твой тоже хорош, дашь попробовать? — У меня есть конфетка, если тебе нужно, чтобы дядя увёл тебя с ним на кроватку.  Знаешь, тысяча методов, благослови бог Макаренко, на котором выросло не одно поколение педагогов. —Кто же зачислит в пятый класс, минуя первый, малыш? — Дерзость в ответ на дерзость, в этой игре главное правило - не уступать, а если захочет что-то сказать, так пальцы быстро перекроют эту возможность или почувствуют, как ты сглатываешь на нервном возбуждении. Бросаю взгляд вниз, а там из-под шорт стоямба, словно и не убирал рук. Она была там ещё до того, как я притронулся. — Хотя это далеко не малыш… черт. Ахх… — Титов вообще просто ахуевший. Доводит, не доводя, одним взглядом безумным прямо в мои торфяники, увязает в них так надёжно, что я прямо чувствую, как обволакиваю его своей энергетикой. Тащу на дно с этого гетеросексуального полюшка, где все цветочки уже сорваны богатырями-Олегами. Разжимаю губы от сдержанного стона, смотрю на его, понимаю, что пиздец хочу поцеловать, но он все как-то мимо. Значит, надо занять рот иным способом.

Сценарий заключается в том, что я отсосу Эдику Титову, и хуй мне за щеку, а не в добрый путь. Толкаю его назад, не разжимая рук, вижу куда веду, а он и доверяется слепо, как будто вообще не здесь, а в редруме. Да что ж такое, блять, как тебя обуздать?

Роняю его задницей на кровать, одну руку убираю от шеи, чтобы очки снять да на тумбочку бросить, а он все держит за член, но взглянуть боится. Смертник-террорист. Эдуард попал на воспитание удовольствием, а не наказаниями. На самом деле, ладно, мне немножко похуй, кроме фиксации на том, как отсосать ему с первой подъёбки за гейство. И потому что тянет, охренительно тянет, но я бы для начала посмотрел, как он кончает от минета от парня, чтобы было о чем фантазировать на перспективу. Отпускаю его, разрешая вдохи, и опускаюсь на колени, снимаю с него шорты, заставляя подпрыгнуть (как мило, и ты ещё хочешь быть сверху…), выбрасываю на свою кровать, что за спиной, и снимаю с себя футболку с широкими рукавами, ну типа казаться меньше своего роста. А так мы где-то одной комплекции с богатырем, просто мое либидо не видно из космоса. Кладу руку на мошонку, уверенно провожу по ней и вверх по паховой складочке, внимательно наблюдая за напрягавшимися мышцами. Думаю, мои комментарии излишни, так что я просто с полным ртом слюней опускаюсь на его член, прихватывая рукой за основание, а второй за согнутую коленку.

Я ему сотни вопросов, а он мне - крокодилий взгляд, и я ведь не вывожу этот маньяческий настрой, будто он сейчас опрокинет меня на операционный стол и начнет сердце вырезать, а я всеми своими мыслями «делай, что хочешь, только член не отпускай». Ведет своими бедрами навстречу руке, и мы еще ничего такого, а у меня уже стойкое ощущение, что он ебет меня с двух сторон, и все это попросту не сочетается с его нежной кожей, самый дикий контраст, вычерченный стержнем его характера, что он прячет за добренькой улыбкой вежливого терпилы. Сейчас мне кажется ахуенным везением то, что мы так и не подрались, потому что он бы задавил меня, а я бы разрывался между собственной гордостью и желанием быть добитым. Это не про мазохизм, я ненавидел извращенцев, это другое, вы не понимаете, это то, что походу выкупает только Бондарь, иначе не смотрел бы прямо в душу, что я рядом с ним чувствую себя голым даже, если бы накинул на себя двенадцать пуховиков. С его губ - вот тот самый тонкий манерный стон, и я фиксируюсь, будто под цепями, потому что ахренеть как сексуально у него выходит абсолютно все, я не успеваю записывать да и не был из тех, кто носил тетради. Он шутит мне прямо в лицо и сжимает основание шеи, выбивая последний выдох из приоткрытых губ, и я лишь веду головой чуть выше, миллиметр за миллиметром по оккупации его большим пальцем вверх по гортани. Видно же, как хочет отыграться на мне, и мне сложно признаться, как сильно это взвинчивает.

- Ты серьезно согласен? - спрашиваю с придыханием, ведь до конца не верю, что все так просто, а он мне витиеватые интеллектуальные фразочки, которые я и в обычном состоянии не выкупил бы, что уж говорить о здесь и сейчас, когда вся кровь прилила к низу, обрывая малейшие способности к рефлексии. Бросает меня из крайности в крайность, от готовности обмякнуть в его непоколебимой уверенности, до этого блядского «малыш», от которого оскал и непринятие. И в то же время я каждым сантиметром трогаю то, что он чувствует ко мне своим телом, и это на взаимности, здесь жарко и мы выпили весь воздух, размениваясь на тупые диалоги даже не в рифмах, просто раздевайся и полетели, без заминок и этих уменьшительно ласкательных форм. Адресуй их своим питерским или кому строчишь смски в ночи, вряд ли же тыкаешь в змейку, мой морально-аффективный. И я сжимаю его член сильнее, ускоряя свой кулак, и это странная месть для того, кто бесит меня до дрожи и безумных поступков, но мне хотелось звуков, иных от сомнительных комплиментов моему члену. Врет же, нахал, и не краснеет. - Давай без этой херни, а то где малыш, там пупсик, и приплыли, - шиплю ему недовольно, чуть напирая на его руку, смотрю на его губы, что откусить хочется, и он очень вовремя придумал свои подконтрольные, хоть это глупая игра, и я веду рукой выше по его мускулистому боку, задирая футболку, но останавливаясь аккурат под грудью, потому что дальше непонятно как и надо ли, ведь сам без понятия, понравилось ли это мне самому. Он держит меня за горло, и я позволяю, будто мы в открытой с обеих сторон клетке, из которой я что-то вообще не спешу давать деру, внимательно наблюдая за тем, к кому меня подселили таким коварным способом, подтасовывая списки вожатых. Очень злая штука, и я не знаю, чем за нее расплачиваться и почему именно мне, но моя шея напирает на его палец до разумных пределов, а его взгляд социопатический не сулит ничего хорошего. Ведет меня в сторону и назад, и я на полу пальцах, раз не я педагог в этой ситуации, падаю на скрипучий матрас, чуть подпрыгивая на нем по всем законам физики, провожая его руку, что оставляет очки в стороне, и я ахренительно надеюсь, что у него где-то минус пятьдесят и он не видит моих округлых, которые пытаются сориентироваться, сейчас будут ебать или не сейчас? а когда и что делать? Поэтому моя рука на контроле его члена с нервными движениями и таким же сердцебиением, но соскальзывает, когда он тянется к моим шортам, и я приподнимаю бедра, рухнув снова на пятую точку, которой, к слову, весьма комфортно здесь и уютно, когда она закрыта чем-то мягким и безобидным, а не этой лавиной чистого секса, который, походу, у меня характера не хватит обработать, и вместе с тем так хотелось, чтобы все это принадлежало лишь мне.

Он на колене передо мною, и я резко сжимаю руки в кулаки, чтобы в опору в кровать, у меня все тело будто натянутый нерв, и я не могу отвести взгляда с его лица, которое уверено в своей траектории, дышит мне прямо между ног, что мне хочется их сжать прямо вместе с его головой, чтобы он не рыпался и просто дал мне еще время на осмысление того, во что я вписался, и так на каждом витке новых действий, его очередных приколов, его этих блядских микро-стонов от моих прикосновений, и ведь парни вообще в такое не должны и не могут, откуда эти мелодии, что у меня в ушах застревают, что аж мочки наливаются красным, я ведь чую этот жар, он сжирает мою голову и не позволяет думать. Так что сколько времени не давай - все впустую.

- Подожди… - с опаской прошу я на эти прикосновения, от которых все сжимается, но все мимо ушей и как об стенку горох, и его влажный рот прямо на моем члене, что я невольно приподнимаюсь на кулаках просто в ахере, потому что далеко не каждая девчонка на первом свидании готова открыть свой ротик, а для Стаса это как будто его среда обитания, и от этого срывает крышу, что просто… - Ох… - и он чуть глубже своим ртом, и я опускаюсь бедрами, украдкой облизываю пересохшие губы, и непонятно, когда я стал такой чувственной особой и как ему удается все это выуживать, что мне стыдно и слишком хорошо, хоть я не могу до конца расслабиться. Стопорю себя на каждой попытке открыть рот и начать пиздеть, потому что неловкость зашкаливает, а это типичная реакция на стресс. Какое у тебя, говоришь, зрение? А ты со всеми парнями начинаешь с языка? Так вы, это, ну, расстались со своим питерским петушарой, не помню, как его там? Закусываю нижнюю, лишь бы ничего лишнего в воздух не прозвучало, а все клетки реагируют на его влажный и горячий язык, господи, как давно у меня не было ничего подобного, и это ведь так вредно для молодого мужского организма, что вот, посмотрите на меня, к чему я пришел.

Я запрокидываю голову назад, прикрывая глаза, просто чтобы не смотреть на это пошлое великолепие, к которому не могу относиться однозначно, вот только от этого фокус на тактилке еще ярче. Он заводит меня слишком сильно, так не должно было быть, мне нравилось все, что он выплясывал своим языком по моей поверхности, словно пытался впечатлить с самого первого столкновения двух нагормоненных тел. Мой затылок чешет стену, взбивая непослушные волосы, кажется, я сантиметр за сантиметром чуть ниже по кровати, и Стас держит меня за бедра так, что я закидываю одну ногу на его плечо, в какой-то момент притягивая к себе ближе за спину. Блять. Мне ни одна телка так не отсасывала, что я то распахиваю глаза, то пытаюсь зажмуриться как можно сильнее, и со всех сил стараюсь не кончить, потому что язык не поворачивается ни в вопрос, ни в констатацию факта. А потому остается ладонью цепляться за то, что рядом - по простыни, по его плечу, пальцами заходя к линии волос и за затылок, я вижу, как он дрочит сам себе, прекрасно справляясь с мультизадачностью, позволяя мне не делать ничего, кроме как пытаться не лезть в гонки по моему первому гомосексуальному опыту и тому, что я из-за него вот-вот.

- Стас… - я зову его сквозь рваное дыхание, все еще елозя по его волосам, невозможно остановиться, как гладить кролика, когда у тебя приступ паники, только здесь совершенно про другое. - Я сейчас кончу, подожди, - а он мстительно подгазовывает в своем темпе, и я же как бы все понимаю, но мне неловко, тяну руку к основанию своего члена, чтобы остановиться да вытащить, а он накрывает ее своею ладонью, и я томно мычу, сгибая спину полу раковиной. - Блять, я же тебе в рот сейчас… прямо… черт! - я лишь успеваю схватить его волосы на затылке, чтобы хоть как-то остановить, а сам поддаюсь бедрами навстречу двумя завершающими движениями, выгибаясь в каком-то новом для себя искреннем возгласе и заполняя его рот. - Ах… прости, - мне правда неловко, и я не понимал, за что именно. Медленно выхожу из его рта, загипнотизированный тем, как головка соскакивает с его липких губ, черт, это все не может быть правдой, это невозможные ощущения и просто неприемлемая ситуация, и я спешу вытереть его губы своим большим пальцем, растерянно смотрю в его зеленые, и единственное, что мне приходит в голову, так это… - Мне… что-нибудь сделать для тебя? - и я прямо хуй знает, смогу ли я ему также отсосать да еще на полнейшем шоке.

Я ведомый какой-то первобытной энергией, что распаляет мое естество и толкает навстречу демону, выворачивающему все мои эмоции и чувства наизнанку, чтобы изучить как под микроскопом, и если раньше я не понимал для чего, то сейчас как будто понимаю, сливаясь с его контурами в единое целое, ведь когда внезапная дрожь, пробивающая его тело, откликается во мне внутри звериным утробным рычанием, провоцирует по-кошачьи пластично выгнуть поясницу, чтобы устроиться удобнее между его ног, я ощущаю себя на своем месте, а Эдика - в моей власти, словно только я могу показать что-то недоступное его понимаю, словно я понимаю его лучше, чем он себя, и это так странно, ведь он вверяет мне себя так доверчиво и отчаянно, что мой страх сломать его (физически_ментально, не суть важно) сражается со страхом добить, и только в балансе этих желаний я нахожу правильный путь. Словно лечу в воду с огромной высоты - и разбиваюсь о его коленные чашечки, ныряю в промежность лицом, желая его всего и сразу, в отрицании и принятии, со всеми за и против, в сопротивлении и парадоксальному возбуждению, которое колом застревает в моем горле. Я глотаю его член без намека на пощаду. Мне почти двадцать шесть, и если за эти годы ни одна девушка не сосала ему так, словно его член - с его запахом, терпко-соленым вкусом, каплями на языке оседающим, текстурой и, конечно, мягкой растительностью, - самый редкий деликатес, то я покажу Эдику, как хочу его попробовать.

Честно, я не хочу ждать и тем более - давай Эду время на размышления. Пускай подумает об этом завтра, а сегодня позволит себе сойти с ума, потому что я уже - и тяну за собой, ведь вместе веселее шагать, как в песенке, и мы на шажочек-другой ближе к цели, хоть она не была намечена на маршрутной карте. Просто с ним все понятно было с первой гомофобной шутки, с того поцелуя в лесу, а я все придумывал оправдания и принижал свои достоинства (быть объектом желаний такого классного парня), чтобы не верить в интерпретацию сигналов, что считывал мой мозг по знакомым лекалам. Ведь тянуло к нему, а не к условному Олегу; ведь у Эдика сбоила программа каждый раз в моем присутствии - изо дня в день, я ведь видел его каждое утро и каждую ночь минимум, и почему-то упорно не хотел признавать очевидное. Ну, мы же оба не первый год в сексе, чтобы не понимать язык тела. И сейчас язык тела Титова - говорил о том, чтобы я совершенно точно не останавливался.

Случайное "ох", сорвавшееся на старте, и скользящее по кровати тело, что вот-вот съедет на пол, но я, конечно, не позволю (если только он не хочет усесться сверху, а он не хочет), просто подхвачу его за спину, двигая на себя, чуть отползу назад на коленях, чтобы Эдик - на спине, с закинутыми на мои плечи ногами, а я в поддержке руки на его пояснице держу - так даже удобнее отсасывать, когда у него немного вариков по отклонению от курса и максимум, куда он может сдвинуться - это глубже в мой рот. Я ловлю его губами ловчее и крепче, подсасывая вакуумом так, что щеки, кажется, втянутся в череп, это такой беспощадный бескомпромиссный режим, при котором все, что он может - это размахивать руками и сильнее цепляться ногами, но не отстраняться, потому что примагничен головкой к моему нёбу, и он после душа - такой вкусный и горячий, скользкий и едва не скрипящий от чистоты, с нотками ароматизатора от шампуня, что так сносит голову животным желанием.

Он весь - симфония, - чистыми звуками в мои чувствительные уши. Когда выпускаю, то причмокиваю, чтобы поиграть с ним, быстро отбивая по контуру кончиком языка, и снова глотаю. Свои ноги чуть шире развожу, открывая пространство для руки, которую перевожу с его пояса на свой член, потому что невозможно держаться, когда все так горит и наливается свинцовой тяжестью. Мой горловой стон в его член от прикосновения к своему набухшему. Его пальцы в моих волосах - как дополнительная точка опоры, и я хочу, чтобы он тянул сильнее и жестче, сопротивлялся удовольствию, пытался остановить, скулил, не воспринимал всерьез мое желание.

И Эдик тянет свою руку, но я перехватываю ее за запястье, немного не рассчитав силу, и завожу в свои волосы, ртом насаживаясь все глубже, сжимая губы вокруг твердеющего ствола. Да, детка, кончай в рот, я хочу тебя, хочу выпить до последней капли твоих сомнений, захлебнуться в горьковато-горячей сперме, потому что я ужасно порочен, хоть и стараюсь искупать это добрыми делами. Я представляю его уже которую ночь подряд, и я хочу быть морем, что целует его плечи и грудь, я бы хотел быть его волнами, чтобы иметь возможность касаться, и я без понятия - это идея-фикс или что-то про влюбленность? - как быть, поэтому просто занимаю свой рот чем-то более полезным, чем разговоры. А Эд хватает меня за волосы и двумя рывками вгоняет в горло, кончая с возгласом, который рождает в моей фантазии сверхновую. Пиздец, блять, этот твой голос. Ммммм! Охуенный. Сладковатый, терпкий, вяжущий - оставляет за собой тонкую белую ниточку, выходя изо рта, смотрит поплывшими карими. Понравилось? Что за тупой вопрос, но мне скорее для документального подтверждения.

- Мне… что-нибудь сделать для тебя?

И я сглатываю, раскрывая рот в удивлении. Он сейчас спросил что?... Я выпускаю его тело из уверенной хватки, веду ладонями по внутренней стороне бедер и ляжек, разводя их в стороны, роняю взгляд между ног, а брови сами жалобно складываются домиком, как я схожу с ума от желания. Нет, нет, рано. Но так близко и так горячо. Моральные убеждения против желания получить все и сразу. Что, если помучить себя еще чуть дольше? Идеально.

- Да. - Откликаюсь, вскидывая на него взгляд из-под ресниц. - Переворачивайся.

Помогаю ему встать в нужную позу, но будто делаю всю работу сам, как режиссер ставит сцену, и он послушен, как пластилин, а у самого ноги дрожат, когда он спиной ко мне, локтями в кровати, ногами в пол - такой уязвимый, пугливый, с потеющей спиной и микро-дрожащими ногами. Птичка, что рвется на волю, но боится открытых пространств. Я заключаю его ягодицы в решетку своих пальцев смачным шлепком. Сжимаю, разводя в стороны. Моей сосредоточенности позавидовали бы хирурги. И я провожу головкой между упругих ягодиц, шумно вдыхаю через сомкнутые зубы, когда обвожу проход скользящим влажным движением, и свожу ягодицы, сжимая ими член по бокам, меняя угол упора. Провожу между них, тяжело дыша. Эдик - мое испытание на прочность, и я не смею зажмуриваться перед этим испытанием, ведь чем больше я вижу - как головка ныряет между булок и показывается в районе копчика, как слюна падает на нее, размазывается по смуглой коже, - тем отчаяннее подступающий оргазм и грубее стоны. Ускоряюсь в решительные финальные толчки - и рассыпаюсь жемчугом по его спине. Откидываю голову к потолку, закрывая глаза, и доканчиваю с пульсацией члена, на бессознательных рефлексах шлепаю его по жопе напоследок, подталкиваю вперед, разрешая свалиться в горизонталь ловить дзен. Бляяять...

Реальность возвращается с очертаниями комнаты и в усталости сброшенной со своего члена рукой. Промаргиваюсь, фокусируя свой минус на его близлежащем в агонии инсайтов теле. Не помню, когда последний раз кончал от петтинга, но это было незабываемо. Настолько незабываемо, что я начисто забываю про комплименты, все еще охуевший от этого интенсива. Весь филологический специалитет в моем тупняке сейчас сосет, и я гениален в генерации фидбека:

- Тебе, это... кажись, снова в душ надо.

Он настолько моралист, что даже раздевается правильно, будто каждое движение так отточено, и сколько репетиций ушло на то, чтобы футболка слетала так по-киношному. Будто вертел на хую весь мир физики, всем своим голым торсом заявляя пространству, кто здесь главный объект для всеобщих глаз, и я искренне не понимаю, где его толпа фанаток? Будь я бабой, то бегал бы вовсе не за Олегом, а за плавностью этих линий, что в даже самом маленьком наклоне все еще будто в морской стихии или в самом порнушном танце, и я бывал в стриптизах, но там не исполняют так чувственно и за чистый энтузиазм к моему телу. В его глазах я вижу какой-то темный восторг, он елозит по мне своими бедрами, хватает за волосы крепко и грубо, и я жмурюсь, но вот уже в его губах, подхваченный с разных сторон, и мои руки сжимают крепче его задницу, пододвигая в такт этой гонки по моему паху. Он каменный и тяжелый, от него пахнет сексуальностью, и я стану грязным животным, наркоманским, закончу свою жизнь в этой гомосексуальной яме, но прокачусь на нем как на американских горках до тотального экстаза, что он вызывает. Я сошел с ума, я знаю, я умею смотреть в реальность и достаточно прямо. Проиграл, значит, проиграл, вляпался по уши, значит, Бондарь опять смотрит слишком пристально. Он будто учит жить меня заново, всем своим телом рассказывает, что то, что было «до» - херня полнейшая, переписывай, Вася. И мне приходится подстраиваться под все его молниеносные команды, с дрожью в дыхании, ведомый его языком, пытающийся понять этот стиль и принять на себя, потому что просто ахуенный стиль, если честно, на грани мужского и женского, золотая середина, идеальные вычисления Леонардо да Винчи, утраченные человечеством, запечатанные в памяти поколений, как запретные. А потому я обязательно пробую. Если нельзя, значит, принципиально выпью всю его отзывчивость, что пронзает стрелами, и мне так плохо и так не хватает воздуха, давай прям здесь и сейчас, нахуй футболку, нахуй эти неудобные шорты, просто сделай что-нибудь в своем репертуаре, исполни, не важно, какие комментарии лезут из моего горла, это ведь все от нервов, потому что с тобой рядом нельзя быть ни спокойным, ни строгим, ни надевать свою привычную маску всемогущего. Он на моих ногах, такой открытый и раздвинутый, я бы трахнул его с удовольствием и напором, но он все еще доминирует, выуживает соглашающиеся вздохи, срывающиеся на томную хрипотцу, и я подстраиваюсь и в этом. Меня сегодня уже отпиздили, почему-то кажется, вряд ли будет больнее. Жар на щеке, как след, но каждое его прикосновение - маскирует все предыдущее, каждое касание - дикая яркость, как смотреть на солнце широко открытыми, и я ныряю во все это, губами шаркая по гладкой груди, губами обхватывая сосок, зажимая зубами совсем осторожно, и языком поверх плашмя, на случай, если перегнул. У него мурашки по белоснежной, в тех местах, что не тронуты загаром, и я давлю на них белоснежным пальцем, чтобы разгонять своим красным отпечатком. Я ведь тоже люблю метить свою территорию. Мои губы сбиваются с позиции, я упираюсь лбом в его предплечье, когда его рука сжимает мой член, в мыслях только это «наконец-то», и миг спокойствия снова разгоняется в желание скорейшего темпа. На памяти его пошлый красный рот, что проглатывает, все эти его выходки, которые «слишком», но так гармоничны, из них невозможно просто так выбраться, если удалось угодить. И я все глубже в его объятия, падаю следом в горизонталь, подхватывая губами его подбородок, ближе и больше, пока он ведет по своим запланированным траекториям, я не могу отлипнуть.

- Я ни черта не уверен… - шепчу ему в ответ и ловлю его губы с пылким трепетом, просто продолжай свои действия, здесь речь не об обратной связи, я хочу проникнуть в твой этот радужный мир, и если гомоэротика - это про Бондаря, то радуга - это слишком вычурно. Здесь слишком глубокие оттенки темного, как тень, что заполняет сердце своей томностью и делает все таким уютным и нервозным, что хочется пробовать еще и еще. Он избавляется от лишнего бежевого, здесь все это так не кстати, я помогаю ногами, так спешу, словно мало времени, и его действительно не вот чтобы уж в запасе, но, давайте по правде, абсолютно насрать, какое сегодня расписание, я уже позволил все вычеркнуть, на сегодня лишь одна запланированная встреча - я, ты, твой член, помозгуем? Смотрю на его выглядывающий член, что он сжимает сквозь трусы, только не говори, что стесняешься ходить передо мной голым, рано или поздно придется избавиться от всего лишнего. А он ошеломляет меня комплиментами, к которым я не знаю, как относиться, потому что… от него слышать это так странно, и я быстро перевожу глаза с его члена на лицо, застывая в попытках сообразить ответку. Типа… ты тоже? Да я, если честно, не думал об этом. Типа как кто я должен рассудить? Как баба? Да хрен его знает, что у них там в голове. Как парень? Да я вообще без понятия, дай мне шкалу критериев, и я, может, поберу правильное. Безусловно, он не тянет на Брежневу, но если Верочка сейчас бы постучалась, то хуй знает, обратил бы я свое внимание. Такой ответ устроит? Озвучу, когда смелости поприбавиться, потому что сейчас мой язык чисто на дыхании и гулко гуляющей груди вверх-вниз. Кровь ведь отлила от верхней моторики, здесь речевой инвалид, который не может в диалектику.

Если он маньяк, который дождался меня в подворотне, то я просто утекаю ниже, под его пальцы, что шарятся у меня между бедер, и я раздвигаю ноги, просто блять, что происходит и почему это так естественно ведется в разные стороны, под его прикосновения к тем местам, до которых не додумываются дотрагиваться, и каждое касание - маленький импульс. Щекотно и приятно, и меня едва выгибает, я полностью на контроле, чтобы это все не так очевидно, а потому пойми мое молчание, может, я объясню как-нибудь потом. Через год, например, просто продолжай это исследование, я учусь за твой счет понимать себя, ведь это главная загадка в моей жизни.

- Давай подождем до вечера.

- Ты блять серьезно?! - о, рак речи получил свой рецидив, и я смотрю на него с большой дозой возмущения. Я тут и во взрослые поцелуи, как просил, и унижаюсь по всякому, ловля с этого какой-то извращенный кайф, и он решает меня опрокинуть, экспериментатор хуев. Попробовать он хочет. Я тебе не мороженка, меня надо как бы сразу, раз я уж настроился, я же не железный, и я потом ведь могу просто передумать, и вот ищи меня по всему лагерю, а я уже снова не гей. Ты, что, думаешь, это все так работает серьезно на договоренностях? Я не всегда умею в обещания, а потому не даю никогда ничего из того, что в зоне абстрактного мышления. Приподнимаюсь на локтях, чтобы понять, что он там делает под кроватью, может, все же решил позвонить другу за помощью, а он кидает между моих ног тюбик и… - Какого хре… - и мои губы снова в него, и я мычу возмущенно, а он с напором придавливает меня к кровати, мол, терпи казак. Задабривает меня поцелуями повсюду, слишком ахуенно, чтобы возвращаться к претензиям, хорошо, окей, пробуем твою гомосятину в твоем непонятном стиле, я дышу носиком на нервах, и ведь эта пробка намного меньше его члена, но это же что-то про БДСМ, не? Слышу эти хлюпающие звуки от нажатия на тюбик, пиздец, товарищи, это куда пошлее, чем расправляться с презиком в эти неловкие моменты промедления, но он своими губами не дает отвлечься, и я лечу навстречу, зацеловываю без пощады, потому что надо свою нервозность компенсировать хоть чем-то - и хочется, и колется. И он размазывает влажную смазку повсюду, до чего только дотягивается. - Блять, просто ахуенно, - шепчу, поддаваясь бедрами навстречу его руке на моем члене, и он ныряет между ягодиц, добавляя дрожи, это так непривычно и смущенно, и я не пойму, это страх или реакция неожиданных эрогенных, просто сделай уже все это побыстрее, пожалуйста, я ведь такой послушный и все такое, раздвигаю ноги одним скомканным движением, что кончик носка касается пола. Кажется, мое дыхание все, прямо в его губы в панике, один нервный протяжный выдох сменяется другим, я просто палюсь, как мне ахренительно страшно, с волнением, с вот этим вот всем, на сколько я не уверен и насколько я хочу, чтобы все, что я представляю, уже наконец-то блять случилось, и меня отпустило. Кажется, я слышу собственное сердце в своих же ушах, и медлительность Стаса нихрена не помогает. Я чувствую, как он толкается, и мои бедра дергается, а я сжимаю его плечи своими руками сильнее, чувствую свой член в касании с его, так горячо, но вся фиксация на постороннем в моей заднице, и я лишь смотрю широко раскрытыми и мечущимися, как моя душа суетится в пятках, а он шепчет да успокаивает, и мне хочется возмущаться, но челюсти сжаты так плотно, что ноют, отдают импульсами в свежие ссадины. Он движется медленно, и я не понимаю, что должен испытывать, и что-то вроде есть, а вроде и ничего не происходит, а, может, все заполонила паника, что не дает почувствовать тело. Его улыбка напротив, его глаза слишком близко с этой крапинкой в фокусе, я дышу слишком гулко, будто надо мной проводят операцию без анестезии, и это не больно, но все же остро, это щекоткой и чем-то, что не поддается объяснению. Я просто ведусь на его уговоры. Он хочет меня также, как я взволнован, эта взаимность на безумии, я рыпаюсь навстречу, потому что я настолько в доверии, что каждый его комментарий - это прямой приказ к действию, и он опрокидывает меня в горизонталь, указывая на необходимое место, и я блять его совсем не понимаю в эти моменты. Пудрит мне мозги, изводит мой мозг, я ведь любил в простоту и конкретику, а он со мной - чистым общением между строк. Он раздвигает пальцы во мне, и я стараюсь не дергаться, потому что хрен его знает, чувствую холодное соприкосновение и вздрагиваю, ойкая слишком открыто, опуская взгляд вниз в разрез наших тел, будто что-то возможно увидеть, и снова на него, мол, читай по лицу, что мне требуется пояснительная бригада. Он проталкивает металлическую пробку, она кажется гигантской по сравнению с его пальцами, я хмурюсь, поджимая губы, все дыхание спрятано, чуть мычу, будто уже готов в отрицание и во все это «нет, нет, нет, вытаскивай блять срочно», но он сука такой методичный, клацает пальцами чуть вглубь надавливая, и я резко выдыхаю, сука. Он заставляет меня быть слишком откровенным при том, что я еще сдерживаюсь.

- Походи так до дискотеки, прислушайся, и главное - не дрочи.

- Ты блять издеваешься?! - сказать, что я ахуел, это прям ничего не сказать. - Ты мне целый день с этим в жопе предлагаешь ходить?! - да я блять с кровати не встану, и, вроде бы, ничего особого, но я как двигаться то буду?! У меня лицо полыхает, по мне же все написано, что пятая точка оприходована инородным, я общаться не могу с ним, который в курсе всех подробностей, а с другими что?! Я не настолько конченный, можно как-то сменить пакет обучения на упрощенный? Базовый, кажется, я просто не вывожу. - То есть ты меня сейчас вот так оставишь?.. - смотрю на свой член и на него, на свой член и на него. Потому что ты крыса самая настоящая, Бондарь. Я ждал блять тебя неделю. Ну, отрицал немножко, но ждал как девица с платочком у окошко, гоняя где когда во сколько и как это будет. И я зачем-то чуть сжал анус, почувствовав стенками эту металлическую пробку, и мои глаза на мгновенье дернулись еще шире, очень надеюсь, что он нихрена не понял, но вообще-то нихуя себе приколы. Хочет меня на новый уровень в скрытую публичность, а я еще тет-а-тет не изучил, как это все происходит, это слишком быстро, у Стаса конченный темп. Мог меня уже пытаться в потрахивание, но медлил, зато с широкими жестами - эт выходи в люди, девица, тебе уже двенадцать, самое время найти себе самотык под размеры. Ты в каком веке живешь?! В какой системе ценностей и время ощущений?! И он дергает меня за задницу ниже, что у меня колени дергаются чуть к верху, и его лицо возле моего члена в этом порнушном ракурсе, а я весь красный и возмущенный, надо было контракт наших встреч разрабатывать, мы же умели в планирование и зонирование ответственности, а он захватывает мой член своим ртом, и я просто ладонями лицо закрываю, проскальзывая ниже с мычанием, потому что что ты блять творишь и почему настолько ахуительно.

- Бляяяяять… - то ли мычу, то ли шиплю, то ли с басовой хрипотцой, все смешалось, а он сразу резко и глубже, что я на локтях, жмурюсь и выдыхаю сквозь раздутые щеки. - Блять, Стас, не спеши так… ах… - мне прямо плохо до напряженных мышц пресса, и он глядит украдкой так по-блядски, ни сколько не слушает, своевольный и слишком характерный, сука, все по-своему делает, я руку ему на затылок, а он глубже, давит пальцем на пробку, чтобы до дрожащей груди, и его голова вверх-вниз, моя рука сжимает его волосы, но нисколько не регулирует, потому что пиздец он великолепен, до звездочек из глаз, кажется, у меня сотрясение. Как минимум потрясение до глубины души, потому что ему хватает секунд тридцати на это все, чтобы я кончил прямо в его рот, потому что раз было в первый раз, то уж прости, тут не удержаться, и я прижимаю его голову, чтобы задержаться подольше, выдыхаю протяжно, запрокидывая голову назад, чтобы его губы медленно и нежно соскальзывали с головки выше, отпуская мой бедный настрадавшийся член в его этой гомоэротике. - Ахуеть… со мной, знаешь, такое… ну, чтобы быстро… в общем, я типа не из таких, - оправдываюсь максимально типично, топ-десять отмазок на тему быстрого выстрела, надеюсь, актуально также, как для женщин. Мы же пиздим друг другу о физиологии все равно всем одинаково. Мои ноги рухнули прямо по бокам, я снова выдохнул, потому что нихуя себе, и, в общем-то, теперь я готов на челлендж, раз кончил, похуй на пробку, делов то, ну, похожу часов… а сколько там до дискотеки? Да похер, затычка как затычка, не дрочить - да с легкостью. Вот теперь игра стала честной. А Бондарь пододвигается ближе со своим стояком, выглядывающим из-под границы трусов, коленями по бокам моей груди, и я на локтях подползаю чуть выше, как будто из-под него, смотрю в его лицо неуверенно, а он подточить просит, и я, в целом, ну, ладно, боже. Спускаю его трусы ниже, и член отпружинившее, что я по нему глазами вверх-вниз, ловлю рукою и смотрю на него с ожиданием какого-то напутственного слова, но, собственно, сжимаю крепче в кулак и провожу по нему. Смотрю то на член, то в его лицо с полу открытыми губами, что наслаждается от этих движений, веду большим пальцем по головке чуть надавливая. - Ты там говори, если чо, - пиздец ты романтичный, Эдик, ну а че? все по факту. Веду еще, насаживаю его на свою руку, чтоб по всей длине от края до края, волнообразно, в его духе, навстречу его покачивающимся бедрам, и он стонет, а я такой - просто вау, произнеси еще что-то, я не знаю, в какое именно место мне залипать, все такое вкусное, и я все хочу прикоснуться губами, но что-то сдерживает, то ли боль в челюсти, то ли осознание собственной безграмотности на фронте однополого секса, да и он не просил, вдруг, не нравится такое - я же нихуя вообще не шарю, а потому просто проделываю все тоже самое чуть быстрее, глубже, с резкостью, чтобы у него дыхание сбилось как от бега, и я вижу, как ему нравится то, что я делаю, как его лицо чуть сжимается, я не могу перестать смотреть в его зеленые, что то пристально смотрят, то пытаются спрятаться от меня в полнейшую тьму и фокусировку на ощущения. Еще пара рваных, и ему, оказывается, также не требовалось много времени, он врезается в мой кулак навстречу до самого конца, обрызгивая спермой, и я морщусь, по инерции дергая головой в сторону, чтобы в глаз не попало, фух. Он дышит надо мною прерывисто и расслабленно, и я приоткрываю один глаз, подглядывая.

- И тебе, значит, такое нравится, да? - спрашиваю с легкой дрожью, а потом широко улыбаюсь, потому что весело чет пиздец. Касаюсь пальцами своей щеки, подцепляя липкие капли, смотрю с секунду, ну пиздец же, приплыли, а потом перевожу на него свои глаза, мол, слезешь уже или что? - До дискотеки, значит, да? - уточняю ТЗ. - Да как нехуй, - хлопаю его легко по ляжкам, мол, вставай уже, у нас дел выше крыши, между прочим.

Да он же демон - самый настоящий! Глаза чернее ночи в этом возбужденном, и его состояние передается мне прям в мозг, рождая порнушное. С моим членом в нем было бы удобнее представлять, а заодно и исполнять, но куда сложнее на уровне петтинга, хотя, казалось бы - бери и дери, пока готовое_горячее, раздвигающее ноги и взлетающее навстречу, чтобы еще ближе и скорее бы глубже. Я чувствую как напряжены его мышцы, и мне несложно представить как это было бы - быть в нем, таком тугом и охуенно горячем, и я готов подождать еще вечер, чтобы никуда, блять, не спешить. Очень люблю комфорт also, так что вся спонтанно-грязная тематика - на новом уровне доверия и опыта, мы все еще на азах гомосексуальных гонок, и когда тебе понравится, когда войдешь во вкус - тогда и пиздец твоей жопе, но пока рано знать об этом. Я же не хочу спугнуть, ну или заинтриговать еще больше. А то ведь большие ожидания нужно оправдывать, а я ведь хрен знает, какие у Эдика аппетиты. Судя по всему, зверские. Допустим, он давно не трахался, но я-то знаю, что его не трахали двадцать пять лет, примерно половина из которых не в счет, и мне страшно представить, что будет, когда мы останемся наедине после смены. Ведь живого места ни на ком из нас не останется, потому что сдерживаться не будет смысла. Титов вызывает во мне очень противоречивые, но сильные чувства, из которых похоть - далеко не на последнем месте, и она разгорается все сильнее, чем дольше я трахаю его анальной пробкой и своим ртом, выкручивая на какие-то новые обороты чувственности и стонов, это дико заводит, это ужасно злит, потому что я не хочу брать тебя сейчас, но при этом хочу натянуть на себя, как костюм, и я отчего-то уверен в том, что тебе понравится, когда я буду тебя драть, то есть брать, то есть, блять. Подкашливаю, наглотавшись его спермы, и он так быстро и втихую, что я в молчаливом ахуе насажен по самое основание, его рука в моих волосах - голову удерживает на месте, заставляя чувствовать каждую фрикцию члена, что наполняет мой рот и собой, и вязкой текстурой, и вроде как в первый раз никто не был против, но в этот раз Эдик мог бы хоть намекнуть, что уже почти. Я же рассчитывал хотя бы на минуту. Но сколько прошло? Вау, это новый рекорд. Мое чсв готово пробить потолок, когда я слезаю с его члена с пошлой довольной улыбкой, демонстративно сглатываю его сперму и встряхиваю гривой как победитель, пока слушаю оправдания. Со всеми бывает, ну. Я вот тоже уверен, что кончу быстро - ему меня прям совсем немного дожать, потому что все это слишком, а я не железный, да и пробка только одна и та - на худшие времена, когда бы совсем тоскливо в четырех стенах и без партнера, ведь я совсем не ожидал найти кого-то в Артеке и уж тем более, по счастливому случаю в библиотеке, в одной комнате. Подползаю к нему на коленях, останавливаюсь на середине туловища, а он синхронно назад юлит - и подтягивается на локоточках, как будто от маньяка утекает, так мило. Прошу додрочить, ну не совать же хер ему в рот, это как-то невежливо, минеты - всегда дело добровольное, можно сказать, инициативное. На любителя, короче. Вчерашнего гомофоба заставлять в такое действо - вы за кого меня держите? Но я так хочу его руки, этот помутненный страстью, но все еще любопытный взгляд, охи-вздохи на тему "что же я делаю" - это все такое горячее, и я, кажется, понимаю, почему все так хотят себе хоть раз - девственника. Это ж чистый восторг. То, как он смотрит, как касается, как реагирует на опытные касания, слова и поцелуи... А я же тот романтик, который готов был бы и жениться, если бы это было условием секса с Эдиком, но вначале секс, а потом свадьба, ну типа тест-драйв, мало ли что, все же оба с характерами. Но мы живем в России, и я не знаю, в данном случае это хорошо или плохо, но сам факт обладания его невинностью, сопровождаемую самым необузданным сексуальным темпераментом, меня с ума сводит. Неужели он весь - создан под меня? Это самое сильное влечение в моей жизни, хотя в Титове нет ничего феминного. Кроме того, как он разводит ноги и смотрит на меня, пока дрочит. Я то закрываю глаза, уходя в ощущения, то распахиваю, чтобы от жадности запомнить все, раззадорить себя этим видом сверху, где рука Эдика - вокруг моего члена волнами, взгляд туманный, а губы мокрые и красные, словно искусанные, все эмоции на лице и дыхание рваное. Я думаю, что было бы ахуенно водить членом по его лицу, но говорю себе: позже, позже... Того, что он делает - уже ахуенно много, и я стонаю от каждого нажима и поворота по часовой, от ускоренного темпа и трения, что сводит с ума, пробивает в мелкую дрожь, ох блять, срочно, срочно опора! Падаю вперед, упираясь рукой в стену за изголовьем кровати, и толкаюсь в его руку, жмурясь от оргазма, накатывающего резко и мощной потоковой волной, но распахиваю глаза, расплескивая капли по его лицу и шее, чтобы это видеть, а там картина: он мне додрачивает, а белые капли падают на его щеку и чуть-чуть волос, я пачкаю его, как свою собственность, расписываюсь собой по ахуительному телу, и открываю рот, словно беззучно выстанываю удовольствие. Пара секунд на то, чтобы прийти в себя.

- И тебе, значит, такое нравится, да? - Спрашивает Эдик, и я почему-то краснею, давлю улыбку так сильно, что она врезается прямо в ямочки на щеках. Я скромно пожимаю плечами в ответ, выражая свое (не)скромное согласие. Вообще-то, да, нравится. Интересный способ пометить территорию. И он тогда парирует мое харизматическое молчание, пушо я без понятия, что ему ответить, никогда не был в ситуации секса по дружбе и растления гетеросексуалов: - До дискотеки, значит, да? Да как нехуй. - Он хлопает меня по ляжкам, выводя из транса, и я такой, моргаю, словно возвращаюсь в реальность_беру себя в руки, демонстрируя ироничную невозмутимость, киваю и прячу член в трусы, укладывая привычно, подтягиваю шорты, но застегнуть их поверх ещё не упавшего члена тяжко, получается только после того, как втягиваю живот.

- Ага, - наконец, ловлю для себя возможность ему ответить. - Мы же не хотим, чтобы твоя попа болела, правильно? А то я в нежное не очень умею, - качаю ладонью влево-вправо, типа, среднячок у меня с ванильным сексом. Конечно, не до побоев, но ритм отбиваю ча-ча-ча, а не вальс, если образно. - Курить не советую. И кофе тоже. - Похлопываю его по животу ободряюще. Все инструкции получены, можно и к делам возвращаться. Уф, как хорошо-то. Всю неделю на механике недостаточно, когда в двух метрах от тебя пахнущее тестостероном шикарное тело атлета.

Выдыхаю, перекидываю ногу через него назад, слезая, и подпрыгиваю, ещё раз поправляя шорты, такие неудобные, пиздец. Надо чутка охладить траханье прежде чем идти на улицу, к детям, а то как-то неудобно. На штаны тоже не заменить, слишком жарко снаружи. Не так жарко, как в этой комнате, конечно, но неприятно, если нет цели свариться заживо. Улыбаюсь Эдику, вытягиваю из-под его ног свою футболку (наверно свою, не знаю), надеваю ее, а сам не перестаю залипать на него, даже эта мелкая моторика не отвлекает, я все время возвращаюсь взглядом к его лицу и таю, как мороженка. Сейчас - так ещё добрее, потому что кончил и заткнул Эдика пробкой, жизнь налажена, никаких сожалений и страданий за плечами, лишь чистый кайф и удовольствие быть в этой точке жизненного пути. Надо же, я такой живой с ним, как ни с кем не был. Все другие кажутся теперь иллюзорными, как мираж в пустыне, вроде был счастлив, а на самом деле - просто заставлял себя в это верить, потому что по-другому быть не могло, нас всех учили быть счастливыми и в шалаше, и в горе, и в бедности, а в радости как-то не научили. А оно вон как могло быть - да ещё и без ярлыков.

- До ужина? - Подмигиваю, набрасывая на шею сверху толстовку, завязываю рукава в узел на груди, весь такой стильный вожатый. Не удивлен, почему меня эти тины хейтят. Взял куру с полки как регби-мяч. Смотрю на Эда чуть дольше положенного перед выходом, прячу улыбку под нос и выхожу из комнаты, закидываю жвачку в рот и иду к своим для построения и репетиции.

Снова настроен воинственно по отношению мести коалиции дэбилов, потому что опыт заряжен успехом, а они так себе, я видел их уровень. Олег хоть КВНщик, а эти максимум выпускной в школе ставили. Вообще хз, почему мне так важны эти активности, но они во мне что-то новое открывают каждый раз. Пишу сценарии, роли раздаю, не мешаю хореографам из отрядных ребят, потому что вот уж что, а это точно не моя специфика. Здорово отвлекает от забот всяких и мыслей крысиных по типу: как там Эдик с пробкой по стадиону круги нарезает. Боже. Мне СтасЭдуардыч, а я не сразу реагирую, и мне Сашка такая:

- Влюбились, что ли, СтасЭдуардыч? - И все хихикают, но по-доброму, и я такой отмахиваюсь, мол, вам знать необязательно, может да, может нет, и вообще:

-  Ну-ка еще раз стих зачитали быстро - и с выражением! - Расставляю всех в рядочек, оттачиваю интонацию ребятам. Без понятия, почему решил "Ромео и Джульетту" поставить, но пацаны у меня неплохо тащат Меркуцио и Тибальта, прям даже неловко, между ними явная химия, стоит шпагами схлестнуться. Ладно, надеюсь не заметят. Я-то сам только сейчас осознал. - Ладно, все строимся на ужин! Фьить! - Свищу всем, и они все по местам стайкой выстраиваются. Дружной стайкой с гимном, который орем на весь лагерь, идем в столовку, и я такой счастливый, такой на угаре полнейшем, потому что день какой-то просто АХУЕТЬ. Заходим в столовую, рассаживаемся, я глазами ищу своих.

От они, сидят, воробушки))) Оставляю Петрову за старшую, чтобы не пялила за наш стол, потому что у нее Олег все еще краш, а ответственность ее бодрила.

- Приятного аппетита всем. - Я поднос с едой и кофейком ставлю на свободное место рядом с Олесей, напротив - Олег и Эдик, ну песня. Смотрю на моего, а он прям красный, как вареный рак, и я просто на морально-волевых отворачиваюсь к центру стола, затягиваюсь запахом кофейка с наигранно-блаженной улыбкой. Ну да, шакал немного, и чё. - Как у вас дела с отчетниками?

Он такой нежный после того, как кончил, прямо надевает на себя совершенно иную личину, и я залипаю с чертятами в глазах, скольжу взглядом по его фигуре, медленно выдыхая. Пытаюсь стереть его сперму с лица, а она прям повсюду, сука, даже волосы испачкал - ну кто так делает? Типа спросил бы, можно ли. Я же в первый раз типа почти спросил, чекак, приемлемо ли в ротик твой спустить. В общем, я в целом не против, что естественно, то не без оргазма. Он мне про боль в жопе, и я замираю, вытаращившись на него. Так вот зачем это штука, ебать технологии дошли, это прям мое уважение.

- Курить не советую. И кофе тоже, - щурюсь на его эти подъебы, типа ахаха, какой ты остроумный.

- Я какаю по утрам, не ссы, - и он вообще-то должен быть в курсе за месяц нашего сожительства, типа все, что касается каканья - строго по расписанию, это очень важно. Прочистил тело - гуляй смело.

Стою голый перед ним полу боком с этой пробкой в жопе, вытираю полотенцем лицо, а он смотрит на меня, одеваясь, и я ему такой «че пялишься?», а он молчит с ухмылкой, завязывая толстовку на плечах, пижон. Уходит демонстративно по-королевски, разве что гривой напоследок не взмахивая, и я выдахю в духе «божеееее». Кажется, я знатно влип в какую-то авантюру. Осматриваю себя со спины, вроде, все не так уж и страшно, никакого дискомфорта не испытываю. Торчит и торчит, из-под штанов видно не будет. И тут до меня доходит. А какого хуя у него пробка с собой в лагере?! Он на что, собственно, надеялся тут?! Хотел было предъявить, только Стас уже давно покинул комнату, а я так и остался на переодевания с совершенно спутанными мыслями, педофил он или Женька тайно водить сюда хотел.

Приступил я, значит, к этому дню подготовки своей задницы, пиздец просто. Я когда думаю об этом, мне и смешно, и плакать хочется, а еще мы ж типа в детском лагере, и я понимаю, какой аморальный ублюдок с пробкой в жопе, такой, делаю вид, что все в порядке. Ссадину залепил пластырем, чтоб комаров не привлекать и местных акул, что глазели да пальцем тыкали. Я сначала решил, что это из-за морды моей нахальной да довольной, что в облаках витала, а потом услышал, что подростки глупые обсуждали, кто мне лицо решил подправить, ну, из тех, что в столовке не было. Маленькие крысиные сплетники. Дунул в свисток что есть мочи, чтоб не расслаблялись на разговоры, да в этот миг почувствовал, что как-то подкатывает внизу, блять. Первые пару часов вообще ничего, ну, есть инородный предмет и есть, как свечку в жопу запихнуть, ну, знаете, кто чем в детстве не болел. Может, этот оргазм после полдника еще держал, не давал заводиться даже от лишних мыслей, которые, кстати, весьма отпустило в работу. Типа когда ты подрочил, то все сразу такое реалистичное становится, энтузиазм на труд появляется и на всякую бытовую душнину, тело в тонусе и на солнечной стороне улицы. Вот только вечер надвигался с некой томностью, а все из-за Мити, который ногу подвернул, смачно шлепнувшись на ровном месте, а потому что нехер спиной бежать, долбаеб малолетний. В общем, скрючился он колбаской, ой и ай, сломал ногу, а я же всерьез, пришлось бежать быстрее, и бляяять… кажется, я сейчас сам запутаюсь в своих ногах, взмок моментально, потому что все трется и сжимается внутри, и мыслями подначивает, что я так ненавидел Белова за то, что он ебнулся и добавил хлопот. Пришлось же садиться на корточки, чтобы осмотреть его опухшую ногу, и каждое такое движение - импульс по всему телу, аж глаза хотели выкатиться, но мне нужно было держать лицо лица, с этим учащенным сердцебиением, как хорошо, что это маскировалось под злобу и старческое ворчание. Повел его в медпункт, опять же, помогая опереться на себя, шаг, еще шаг, а я понимаю, что у меня вот-вот член встанет рядом с пятнадцатилетний МОЕГО ПОЛА, и это же пиздец, и в итоге я кинул его в медпункте, мол, в туалет надо, да заперся в кабинке, прислоняясь к стенке и шумно выдыхая. Матюкал Бондаря всеми возможными способами в своих мыслях, думал передернуть, чтобы отпустило, потому что невозможно работать в таких условиях, а еще меня искренне удивляло все происходящее. Стою как идиот в туалете, смотрю на свой стояк, провожу рукой да шиплю, убирая все в трусы-штаны, сейчас прям некогда. Нет, дело не в том, что он просил не дрочить и все такое, хотя я тек как сука последняя. Дело в том, что это стремно бросать ребенка в медпункте, поэтому я открыл каждую кабинку в мужском сортире, чтобы убедиться, что я тут сам с собой на тет-а-тетике, да сунул член прямо под холодную воду в раковину, гулко выдыхая от перепада температуры и резко стряхивая, не застудить бы ничего ненароком. Впрочем, сработало безотказно, и я вернулся в медпункт акурат как перевязка была закончена.

- Эдуард, хорошо себя чувствуете? - спросила моя любимая медсестричка, и я как-то активно закивал, мол, да, все хорошо. А почему должно быть не хорошо? Вам что-то показалось? Все в абсолютном порядке, у меня вовсе нет в жопе анальной пробки, которую мне всунул другой мужик. - А то у вас словно первые признаки лихорадки, голова не горячая?

- Все пучком, перегрелся чутка, - улыбаюсь слишком широко для ситуации, а медсестричка переводит внимание на Митю, зачитывая ему рекомендацию, словно американский коп права. - Ну все, Белов, терь никакого тебе дискача, - подтрунькиваю я, и так ему и надо. - От занятий освобожден, наслаждайся свежим воздухом.

И я кинулся в комнату за толстовкой, потому что это отличное прикрытие для бедер, в случае повторения ситуации. Черт. Как бы так идти помедленнее, но чтобы побыстрее? У меня там на стадионе наверняка черти что творится. В общем, обвязал дополнительную униформу вокруг бедер, и на меня косятся, как на долбаеба, мол, зачем ему свитер в двадцати пяти градусную жару (это еще слава богу, что небольшое похолодание), а я старался не замечать. Даже не знаю, какая версия хуже: то, что я сел в краску, обделался, или что у меня секс-игрушка в заднем проходе, вызывающая непреднамеренную эрекцию при детях. Блять это очень жестокий перфоманс надо мной, я, честно, не понимаю, почему я все еще терплю это. Нет, после ужина точно достану эту хрень, если Бондарь хочет меня воистину, то легкое малодушие не помешает нам.

В столовке мы объединились в предсказуемую группу: я, Бондарь, Олег и Леся. Садиться - очень тяжело, сидеть на месте - просто невозможно, и я кое-как закинул ногу на ногу, да уткнулся носом в свою сосиску с помидорами (я не про член, а про то, что на тарелке), да кусок в горло не лез, зато пил как не в себя, губы сушило, дыхание все не выравнивалось, а Олег еще рядом уселся, и мне вот бок о бок с этим качком вообще не по кайфу, у него ж физика за гранью личного типа такой весельчак, не соизмеряющий силу приколов. Смотрю на Бондаря, ковыряя вилкой в тарелке, очень гневно, а он такой манерный пидрила переводит разговор на отчетники, в рот я имел эти отчетники вместе со Стасом)))) Ни слова ему не сказал, вообще веду себя тихой мышью. Чувствую его ногу под столом и пинаю, взглядом показывая, мол, сейчас вообще не до твоих приколов, а Олеся такая смотрит в мое лицо чуть вспотевшее и пытается выкупить:

- Эд, ты не заболел? - своим этим чрезмерно заботливым и вечно обеспокоенным, и я головой качаю в разные стороны.

- Бро, а на кой те толстовка в двадцать пять градусов? - спрашивает Олег, и я становлюсь на тысячу процентов еще более ворчливый.

- Че вы все докопались? Надо, - буркнул ему, а он как толкнул меня легко плечом, и у меня внутри все свело, кажется, даже по лицу написано, и я стараюсь не палиться со всей силы.

- Ты че, все еще дуешься за утро? - улыбается Олег, и я смотрю на него недовольно.

- Какое утро? Не помню никакого утра, - и в итоге зажевываю сосиску наконец, типа, отъебитесь, пока я ем, я глух и нем, и все такое, занят офигеть важным делом. Смотрю на Бондаря, а он же все выкупает, чувствую, что у меня лицо красным становится, и встаю резко из-за стола, пожалуй, даже чересчур. - Ща приду, - налил себе еще компота, принес сразу два стеклянных стаканчика, господи, какой холодный. Обхожу стул, как враг народа, и такой - ать! - элегантно вообще. Смотрю на Олесю, и на заднем плане наблюдаю ебучего Илью, что палит прямо в меня и показывает кулак о щеку, мол, что я членосос, у меня аж вена на лбу вздувается, и Олеся так грамотно закрывает мне весь видок.

- Не обращай внимания на него. Знаешь, если игнорировать, он быстрее отстанет, - ох, Олеся, ты сама то веришь в эти пуританские советы? Не работало так в красной зоне, где драки, агрессия и ненависть просто потому что яйцами не сошлись. - Просто, я слышала… - она перешла на шепот. - Что он вообще не из благополучной семьи, у них там такое происходит…

- Я тоже, считай, не из благополучной семьи, - как-то резковато прозвучало, и Леся прям в лице переменилась, сразу начала свое это «Извини, я не то имела ввиду». Блять, Олеся, я сам не то имел ввиду, правда, но я сейчас вообще не могу тебе логически что-либо сказать, понимаешь, у меня пробка в жопе, которую Бондарь мне запихнул собственноручно, пока мой член надрачивал, и я с ума схожу от этого факта и воспоминаний о том, что он своим языком выплясывал, заставив меня кончить прямо в его роскошный рот меньше, чем за минуту.

- Ха! Технически, ты не можешь быть из не благополучной семьи, - Олег попытался в юмор, типа все вот эти его попытки быть КВНщиком, и ему бы завязывать, но я решил подключиться и стукнул его легко под бок с широкой улыбкой. Так и попиздились с ним шутливо за столом, и я поспешил слить эту детскую херню в никуда, потому что я ж извелся весь, ерзая на  стуле, поймал взгляд Бондаря, который будто за каждым микро движением моим палит, так пропустил кулачок в плечо от Олега. - Ай блять, хорош! Че меня сегодня все отпиздить хотят?!

- Эдуард! - Олеся вылупилась на меня своими огромными. - Тут дети, потише хотя бы!

- Хорошо, мамуль, - подмигиваю ей и выпиваю второй стакан холодного компота. - Жарко сегодня, - встаю из-за стола с подносом, а ребята смотрят как-то кривовато, потому что нихрена не жарко, отличная погода, и перегрелся я вовсе не из-за солнца. Известно об этом, правда, лишь Стасу, обожающему изводить меня и играть в гляделки при этом. Чувак, мы уже давно не в школе, тут же можно просто и прямо.

В общем, я снова в туалете и снова проверяю, что я здесь абсолютно один. Заперся в кабинке, выдыхая и пытаясь достать пробку из себя, опираясь рукой на стенку. Блять. Двигаю ею, и чувствую, как член реагирует осторожно, невыносимо просто, и тут слышу, как сюда заходят какие-то шумные чуваки, что моментально застегиваю шорты, выпрямляя толстовку на бедрах, да нажимаю слив туалета, мол, ничего необычного в лагере Артек, штатная обстановка, да поспешил удалиться. Че так заволновался - без понятия, но здесь кабинки с прорезью, и если какой-нибудь бухой пидорас (а их все прибавлялось) решит пошутить и выглянуть, то это же будет пиздец. Потому что в мужских толчках какой только грязи не происходило, тут какать надо вообще ахренеть осторожно, а то собьют весь настрой. Собственно, это одна из причин, почему все мои интимные ритуалы строго с раннего утра.

До актового зала я добираюсь буквально на бровях и, кажется, вписываюсь в атмосферу с горящим лицом, словно бухал со всеми заводилами. Стас тусит в стороне да поглядывает за кулисы, как там его юные падаваны, и я не понимал всего вот этого его творческого «ох» и «ах», может, еще пара дней с пробкой в жопе, и начну говорить на этом языке театра и драмы, но не сегодня. Сегодня мне глубоко наплевать на все активности, которые происходили, потому что у меня буквально горели трубы. Толстовку снять пришлось, и я просто держу ее перед собой, так и хожу дебилом, посматривая, не посматривают ли на меня, тихо подхожу к Стасу шажок за шажком, типа по-шпионски и вообще не палясь. Дети, педагоги и вожатые рассаживаются, через десять минут все должно начаться, и весь этот капустник где-то минут на сорок, потом дискотека, но я не выдержу и пяти минут, у меня уже челка мокрая от пота и губы потрескались, я себя живым трупом чувствую, только не окаменевшим, а плавящимся как лава, и здесь есть лишь один доктор, кто сможет мне помочь с этими недугами, единственный, кто не додумался спросить «Эдик, ты не заболел?», потому что ему-то диагноз слишком очевиден. Я осторожно наклоняюсь головой к его плечу и говорю тихо-тихо:

- Пойдем покумекаем? - а он так увлечен своими бегающими туда-сюда разодетыми невесть во что, и где они весь этот хлам с перьями понаходили? И я дергаю его за плечо, чтобы привлечь его внимание более отчетливо, чтобы не съебался в это все свое актерское или чем он там занимался, смотрю на него на максимально серьезных щах, как никогда. - Стас, - медленно и доходчиво. - Мне. Очень. Надо. Поговорить с тобой, - и дышу ему в лицо гулко, провожая его взгляд до моих рук, что сжимали толстовку возле вставшего члена. Пойми меня и забери свою дьявольскую игрушку. И просто делай потом, что хочешь, можешь даже свалить на своего Шекспира надрачивать, мне все равно, я просто больше не могу.  Вижу краем глаза, что к нам этот долбанный шутник-КВНщик идет здороваться, и снова резко смотрю на Бондаря. - Сейчас.

Мне нечего сказать, если честно. Я просто по фану заскочил на огонек, ну, сами понимаете, не мог пропустить эту встречу, не отметить в своем воображаемом дневнике наблюдений, что происходит с особью, проявляющей гомосексуальные повадки, это ж просто рак в естественной среде обитания - такой же красный, чуть в раскоряку (это только я замечаю, ведь на деле это незначительная перемена в походке, но только знающий на личном опыте поймет), не ходит, а будто слегка пятится, и смотрит черными глазками опасно, дико, жгуче, будто вот-вот пробка в нем трансформируется в хвост с жалом. Это сексуально. Не мог представить насколько, ведь подобная практика - не редкий случай в моей биографии, но никогда он еще не играл настолько новыми, яркими красками, будто я был псом с монохромным зрением, а сейчас буйство красок вернулось в жизнь во всем великолепии. Ведь я и представить не мог, даже зная, что пробка находится у меня в сумке все это время, что когда-либо не то, чтобы осмелюсь вставить ее в Эдуарда, сколько допустить подобную мысль вообще - где Эдик, а где гейство и где анальные игрушки? Это ж только по накурке в голову придет, да и то не факт. А сейчас я смотрю на него, еле нахожу в себе силы отвести взгляд, когда он пинает меня под столом, и я от неожиданности делаю тихое "ай" и пускаю по лбу волну удивленных морщинок, но тут же сливаю вопрос, прозвучавший со стороны, мотнув головой, мол, ничё. И, вот в чем прикол - мне верят! Я настолько хороший парень, что мне сука верят и доверяют, словно я запрограммирован нести только свет и порядок, порядочность и честность. Это даже как-то обидно. Вот, Эдику почему-то часто не верят, хотя я-то знаю, что он парень увлеченный - главное правильно увлечь, и вот он уже метнулся кабанчиком в голубые дали, главное не конфетка, главное фантик, ну прямо как с детьми, только у него еще и топор в руке, и он по пути столько дров наломает, что как бы нужно направлять и корректировать движение, чтоб не убил никого да и сам не убился. Короче, во всем Артеке, пожалуй, с абстрактным мышлением абсолютное нихуя, все вывозят на чистом наглядно-образном, типа: ведет себя как долбаеб - значит, долбаеб, серьезный - значит, умный, задира - значит, злой, и только Олег оставался Олегом, как единственная константа нашей грешной жизни, наше дерево бонсай, дай Бог ему здоровья. Неудивительно, что когда Эдик покидает это застолье, я все еще сверлю его походку взглядом и даже не стесняюсь смотреть вслед этой уходящей жопе - прямо на нее смотрю, зная, что за этим столом всем наплевать на контексты. Мы вне их. Мы вне этого порочного круга с пубертатными играми, у нас своя цель. Всякие Ильи, Катьки и Маринки могли пойти лесом, потому что при всех различиях нашего квартета, что-то оставалось вечным - принятие своих каких-то ритмов в системе взаимодействия с друг другом, и я бы даже подумал, что мы-то и являем пример слаженной команды, да вспомнить хотя бы утреннюю потасовку. Никто не залезает на чужую территорию, не надоедает друг другу и в целом ведет себя этично либо сглаживает углы. Замечательно, что в этой странной семье никто не задает провокационных вопросов. Потому что если бы кто-то с фиксацией Ильи на конфликтах спросил меня: "Стас, ты о ком сейчас с такой тупорылой улыбкой думаешь?", я бы не нашелся с ответом и сдал бы себя с потрохами. Потому что я думал только о том, что спустя столько часов Эдик все еще держится в рамках нашей игры, и я свожу ноги под столом коленями друг к другу, лишь бы эти узкие гребанные шорты скрыли то, что невозможно скрыть чисто физиологически, и поджимаю бедра, чтобы ну даже случайно проходя мимо, никто не бросил взгляд под стол. Черт, я возбудился просто от того, что посидел напротив Титова, послушал его внезапно манерно-нервную речь и уловил истерические интонации, которые многие списали бы на плохое настроение, но я-то знаю, черт, я знаю, что он выглядит агрессивно, будучи возбужденным, и это частое среди мужиков, и бляяяять, ну как теперь это развидеть, если при этом я хочу скорее его увидеть? Вдыхаю и выдыхаю через нос так громко, что кажись готов втянуть ноздрями всех комаров в округе, но это просто для релаксации.

- Ты че? - Спрашивает Олег, и он такой заботливый, что аж до зубного скрежета, такой способный в эмпатию, но совершенно не умеющий ее интерпретировать. Типа, вот сейчас можно было не замечать, ведь я совершенно в порядке, у меня просто морда лица такая, словно я сейчас способен устроить Колумбайн в артековской столовке.

- Да норм, волнуюсь перед отчетником. - Говорю правду, то есть одну из ее сторон. Я правда об этом гоняю, потому что еще никогда не ставил Шекспира здесь, хоть и выборочно, это же так рисково, ответственно. У меня вообще вся средневековая тематика сегодня, рыцари/прекрасные дамы, дуэли и короли ночной Вероны, вот это вот все. Там прям целая постановка, мэш-ап из поэм, и я охренеть как переживаю, потому что мои мысли совсем не здесь, они в Эдике, буквально!!! И я хочу читать поэмы в его член, но вместо этого - ставлю на сцене.

- не боись, справятся твои мушкетеры. - Добродушно подбадривает Олег и рисует вокруг головы якобы шляпу с перьями, и я держусь еле-еле, чтоб не закатить глаза.

- Они не мушкете... да, спасибо тебе большое, братиш. - Улыбаюсь и встаю из-за стола. - Ребят, вам тоже удачи сегодня. Надеюсь проржаться от души, - щелкнул пальцами в стиле "дружище Иисус" в адрес Олега и чмокнул Олесю в щеку, дополняя ответ: - И поглядеть на пионерию. - Поспешил покинуть их, убирая за собой поднос, и ретировался из столовки, дружно организовав свою группу (сегодня - труппу), и отправился со стаей в наше крыло.

Там и устроили контрольную репетицию, а Эдика все не было - ни в корпусе, ни в актовом зале, куда мы пришли. А вот его группа была. Потом я увидел, что этот электровеник носится среди рядов, а потом сталкивается со мной взглядами - и все, и я, конечно, забываю про Гамлетов и Тибальтов, просто на шажок отшатываюсь от этой чувственной лавины, что прет прямо на меня, по-дурацки прижимает кофту к паху. И я буквально вижу все это кино в деталях - от его демонического взгляда до дыхания, которое готово разорвать грудную клетку, позы шахматной фигуры коня и влажными волосами, хотя он явно не из душа. Мое тело словно наливается свинцом, я останавливаюсь лицом к лицу с лавиной, и позволяю ей накрыть меня, делая понятным каждый. его. гребанный. вдох.

- Ты такой мокрый, - мерзко подкалываю я, задерживая взгляд на его лбу с испариной и прилипшими кудрями. Боже, я не ожидал, что все будет так плохо. Я вижу, что плохо. Прям очень-очень плохо, и я ж ну, частично пошутил про дедлайн с дискотекой, это условный тайминг теста на волю и выдержку, и Титов демонстрирует супер стронг выносливость. Он влезает в мое личное пространство и понижает голос, и это все, финиш. Я готов за ним на край света. Куда угодно, блять. Он весь день ходит с пробкой. А я весь день только об этом и думаю. - Чего, прям щас? - Шиплю ему в ответ, а у самого зрачки разлились в два нефтяных пятна.

- СтасЭдуардыч! - Ноет Кристина из-за кулис, поправляя платье то ли Джульетты, то ли Офелии, я почти не реагирую на символику и картинку, у меня другое перед глазами, и детям нельзя такое смотреть даже в присутствии взрослых.

- Стас, - медленно чеканит Эдик, игнорируя посторонние шумы. Я снова оборачиваюсь на него, причем резче, чем ожидал. - Мне. Очень. Надо. Поговорить с тобой.

Смотрю на своего мужчину - и на детей, снова на своего мужчину - и снова на детей. Как сложно, зачем ты меня так испытываешь и ставишь в это ужасное положение? Я же не могу, я не... ты знаешь я не... Шикаю на Соколову и верчу указательным пальцем в воздухе, призывая готовиться к выступлению.

- Нас вызывают, Кристин. Бери Валю и сценарий, не тормози. Порвите их всех! - Говорю негромко, но так, чтобы она услышала, потому что вроде как программа уже начинается, ведущие берут слово.

Я оборачиваюсь к Эду и читаю по губам его: "сейчас", и это что-то, что не нуждается в повторении и описании. Я киваю ему на выход незаметно для всех, или скорее бросаю туда взгляд, задавая направление, и сам выхожу, чуть погодя и с другого ряда, чтоб не палиться. Сердце стучит, как бешеное, и я прикидываю варианты, что нам делать прям_сейчас, если так сильно горит, потому что, честно говоря, я не выдержу пробежку до корпуса, это слишком далеко, почти к морю, а не воротам главного корпуса, и моя сила воли утекает по следу Эдика, выводит путеводной нитью в коридор, минуя рекреацию, и я в последний момент перехватываю его ладонь, убеждаясь, что никого нет в округе, и разворачиваю в другую сторону, веду за собой, сжимая его руку так крепко, словно хочу передать всю силу своего сексуального напряжения, и даже ментального - блять, он заводит меня по всем фронтам. Самый ближайший маршрут я прокладываю к месту встречи, которое изменить было нельзя, копошусь в кармане шорт, пока свободной рукой удерживаю Эда за грудь, не давая сократить дистанцию, и открываю библиотеку наощупь, сталкиваясь взглядом с его карими. Клянусь, мы отражаемся в зрачках друг друга, и я больше ничего не вижу. Только темный коридор стеллажей, куда мы заваливаемся, не глядя, и я захлопываю за ним дверь, прижимая его своим телом без всякого промедления, впиваюсь губами в его шею, выглядывая из-за нее так, чтобы видеть, как мои пальцы прокручивают ключ с этой стороны замка, и я оставляю его прям в скважине, потому что нахер нужны эти лишние предметы - руки сразу на его бедра, оглаживают по косточкам и жадно хватают за ягодицы, прижимая к своему каменному и вместе с тем, вжимая нас обоих в дверь. Блин, на секунду забыл, что столкновение его с дверью может дать такой эффект, от которого у меня башню сносит, и вот я уже жадными поцелуями поднимаюсь по шее выше, ловлю его губы и затыкаю, что бы там ни изрекал его рот. Библиотека освещена только уличными фонарями, и хрен его знает, что было бы более романтичнее для первого раза - надеюсь, этот пассаж ему охуенно понравится, потому что мне вот очень доставляет. Рычу в поцелуй, терзаю зубами его потрескавшиеся губы, о мой хороший, мой горячий, так долго терпел и ждал, поизвивайся немножко, дай мне почувствовать эти эмоции, которые наполняют мои вены чистейшим сахаром.

- Понравилось? - Спрашиваю для справки, для будущих выводов моего пробкового эксперимента, и в этом вопросе скрыт такой сильнейший кайф, что я даже не знаю, может ли Эдик себе это представить, но мой член, трущийся о него, говорит за меня лучше, чем я сам, как обычно: - Ты конченный, Титов. Я хочу тебя. - Говорю сквозь жаркие томные вздохи, запускаю руку в его волосы и тяну за собой, ориентируясь в этой библиотеке даже в полутьме, но это всего-то пара шагов до нужной вертикали, устойчивой и такой, за которую можно зацепиться при желаниями всеми конечностями. Он ведь так любит залазить на стеллажи, ха, божечки. Прижимаю, не рассчитывая страсть, что аж пара книжек заваливаются стопочкой вбок на полке. Отталкиваю его руки от своих шорт, цепляюсь за его, чтоб в одном сильном рывке расстегнуть пуговицу вместе с ширинкой и прихватить за скулы аккурат между большим и указательным пальцами, и заглянуть в глаза, чтоб прочитать то, что нужно для прыжка в бездну. Как же он хорош... Мммхм. Рациональность - все, до свидания. Чистое животное желание обладать и метить территорию, владеть и показывать, кто здесь решает за жизнь, воспитание и за секс. Разворачиваю его лицом к стеллажу, не церемонясь, и прижимаю грудью. К тому самому, короч, который сейчас привернут гвоздями, ведь я строг к технике безопасности и всяким там регламентам - это мой маленький пунктик. Он отклячивает зад прямо в мои ладони, что цепляют края шорт и тянут вниз, оголяя. Сразу роняю их в пол, чуть хлопаю Эда по внутренней стороне бедра, чтобы вышагнул из них, чуть не запутавшись в кедах. И чтоб не подглядывал - разворачиваю голову обратно к стеллажу, едва ли не заставив нырнуть вглубь полки. Бесцеремонно рукой между ягодиц - нащупал пробку, прихватил за хвостик, и провернул на пробу, чтобы эти звуки, которых никто не слышал, сразу в мои уши и эхо пустой либрари. - Прости, не услышал, что ты хочешь?)) - Шепчу ему на ухо и опаляю горячим дыханием шею, дергая рукой туда-сюда вместе с пробкой, лишая последних сил сопротивляться, пока расстегиваю свои шорты. Сломайся, малыш, давай, будь моим. Всего два слова. Всего два его слова - и я мучительно плавно вынимаю из него пробку, выворачивая всю душу и, очень надеюсь, что и голос. И просто толкаюсь навстречу, прижимаясь всем телом и, конечно же, членом, он супер мокрый, но я все-таки добавляю немного слюней, смазывая головку, а сам вздрагиваю от своего же прикосновения, ведь все так сильно чувствительно и возбуждено, и контролировать себя теперь уже не кажется необходимым, ведь это безусловное согласие_желание, это - экстаз, никогда прежде неиспытываемый, и пожар такой силы, что плавит кости, я проталкиваюсь в него, не щадя паузами и мелкими шажочками - словно погружаюсь в воду, но только на его глубину. Хотя мне не кажется, что это пока что возможно, ведь он поражает меня каждым своим решением, всем своим естеством. И я проталкиваю последние сантиметры жестче, врезая обоих в стеллаж, напрочь забывая о том, где мы есть и где должны быть. Знаю, что должны быть друг с другом. Остальное неважно. - Не мог терпеть до комнаты... боже, ты просто... - упираюсь лбом в его загривок и вгоняю еще раз.

Ебали мы вашего Шекспира, короче.

Не тормози, я уже не буду хуже, чем сейчас. Один кивок и придыхание, его намек на траекторию, а я чуть оступаюсь в задыхающемся отупении, веду глазами, он в обход, и я по короткому, вон отсюда, от чужих взглядов, прямиком в обоюдные провокации в этом длинном бесконечном коридоре, где он сжимает мою руку так крепко и неожиданно, я оборачиваюсь по сторонам в поисках, но все как в тумане, и я не вижу никого даже, если бы что-то случилось. Он тащит меня куда-то, меня тащит по его ладони, я просто стараюсь ходить так, чтобы не было еще сложнее, но он в темпе и не позволяет, и у меня на лице все написано, не смотри, это пиздец как-то, а не перфоманс. Что будет, если не слушать свои отрицания, что будет, если просто попробовать. Ведь сложность лишь в том, что нельзя получить ответов на собственные возгласы, если не прямо в противоположный омут. И я готов подлететь, а его рука - вытянутое расстояние, что удерживает меня в шаге, я так окутан всеми его тенями, сглатывая влагу дальше по горлу, открывай эту чертову дверь.

Он вдавливает меня в дверь, я уже ни черта не понимаю. Я в его взгляде тону, словно у меня Селигер в глазах двоится, и я тянусь к его губам, тяну за шорты за края, а он ускользает и мажет по моей шее, что мне так отвратительно хорошо, и я вытягиваюсь выше, я так ненавижу его за все то, как он рисует реакции по моему телу, что еще не было таким отзывчивым и доверительным не перед кем. Я словно залился литрами сладких коктейлей, и меня нужно срочно уводить из этого бара, а он зажимает меня, и моя рука в его волосах, чтобы прижимать ближе его губы по всем своим поверхностям. Я ненавижу его за то, что он со мной делает. И даже если его отпиздить, он все равно не поймет, за что. Он гребаное животное, что следует инстинктам, и я его стою, лечу прямо в пару. Я чувствую, как у него стоит, как он жмет мое тело, такой сильный, что я отключаю все свои таланты, открывая тьму. Толчок в дверь, и я тонко шиплю от этого непреднамеренного удара о задницу, что все глубже и плотнее. Мне плохо, мою голову ведет, я будто кот, что пытается обмазаться об него, эту нежную кожу, что так не подходит мужчине, но под стать моим ощущениям, о все его углы и плечи, надавливая на собственный висок, зарываясь волосами в его ключицы навстречу, дыша слишком прытко, я не могу думать об осуждении, оставь его на утро, если это уместно. Я просто хочу, чтобы это столкновение по встречкам уже случилось, я больше не могу терпеть звездопад в моей голове.

- Су… - и его губы врезаются в мой рот, затыкают, словно еще одна пробка, и я не выдержу атаки сразу ото всюду, я мычу ему навстречу, просто не могу себя сдерживать, впиваюсь рукой в его бок, сжимая кожу, чтобы хоть какая-то точка опоры в этом полете, где я запутался в собственных крыльях. Он вливает в меня серотонин и обязательно доведет до передозировки своим вопросом, и я не могу быть собою, лишь чем-то новым и аморфным, что живет вне собственных установленных правил. Я сглатываю с жалобным выдохом, бегая взглядом. - Ты конченный… - с полу стоном, а он говорит, что конченный - это чисто я, и как он меня хочет, что я еле сдерживаюсь, чтобы закатить глаза. Эти обоюдные тяги за волосы друг друга, борьба, в которой я не могу признаться, что полностью сдался, но ноги перебираются по его маршрутам, и каждое его резкое - мое вдохновенное, каждое его невозможное - для меня просто что-то новое. Мои бедра снова о вертикаль, сука, хватит! Я словно злюсь еще сильнее оттого, как он мучает меня, не понимая, как каждый импульс стреляет до невозможности, дает команды прямо в мозг, минуя логические доводы, и с губ вздох, еще один вздох, мычание, непринятие, сжатые челюсти до боли в ссадине. Мне казалось, я падаю, но шкаф такой крепкий, и я не хочу задаваться лишними вопросами, если упадем, то мы это уже проходили, только не останавливайся, двигайся дальше по телу, вытащи уже эту блядскую пробку, делай всё.

Рывок, действие, новый такт. Я слышу, как пуговица кружится по поверхности пола, отлетев от моих шорт. Он хватает мое лицо, и я перехватываю руку, сжимая за запястье, скулю от этой попытки заземления, пытаюсь отвернуться, чтобы не смотрел и чтобы не попал по ранам, ведь его пальцы умеют находить щели в моей ткани мироздания, копаться в них с хирургическим черным юмором, и меня взводит до мазохических наклонностей, в которых мне не больно физически, но вся душа изводится и бесконечно страдает_стекает в его пальцы. Дверь ведь закрыта? Забирай все. Я просто стою, ни шага вперед, а назад я смотреть не хочу. Он несет меня по своим рукам, я горю, словно моя жизнь летит прям в него, а я все еще просто стою, глотая собственные слюни, пытаясь выпутаться из его зеленых, ведь не умею дышать под толщей воды. Веди меня по пути дьявола, прожуй и выплюнь самым праведным.

Мои ладони врезаются в дерево, он дышит в мою шею, я скулой о полку, слышу, как падают книги, обрываются все мои стоп-сигналы, моя задница в его руках, он избавляет от линии одежды, чтобы границы все дальше, пока не выйдут из поля зрения, и я прижимаюсь лбом в этом томном молчании, кусаю губы в своей бесконечной фиксации на «наконец-то». Шлепок, и я вздрагиваю, выпутываясь из остатков одежды, снимая с себя футболку и бросая также на пол, потому что жарко, а не потому что здесь акт эротических танцев, пытаюсь посмотреть в этого демона, потому что к таким спиной не поворачиваются, с такими ухо востро и в уточнение всего, что он собирается да_и_не делать со мною, а он прижимает мою голову, что у меня подбородок заходит за полку, что дышать через рот сложнее, и я сглатываю, чуть вытягивая шею, врезаюсь пальцами в деревянный полки, становлюсь гнущейся линией без костей и воли на отстранение, когда он шарит своими пальцами, крутит этот жестокий металл в моей заднице, изводит, доводит, выводит, бесит, заставляет хотеть его слишком ярко до искренних звуков, что я не позволял произносить себе никогда в чужом присутствии. Он ломает меня, и мне слишком нравится.

- Блять, Стас… - я вжимаюсь губами в дерево, еще немного, и я просто начну его кусать, он доводит меня до тремора. Он издевается, а я поддаюсь. - Вытащи ее, - скулю прямо в шкаф, а он двигает ее внутри, крутит, заставляя стукнуться лбом, и если дальше так продолжится, на моем лице не останется живого места также, как и от задницы. Слишком жарко повсюду, он создает новые эрогенные, будто открывает сверхновые, у меня зажим в плече от его поцелуев, так сводит сгустком нервов, остро и откровенно, я веду лбом в разные стороны по полке, замирая, чувствуя, как он медленно достает, и ногти царапают по дереву. - Ах… черт, черт, черт… - тараторю будто на каждый миллиметр и выгибаю шею назад. - Блять… - и он всем своим телом ко мне, вытягивает солдатиком, я пальцами цепляюсь за его бедра, чуть ерзая по его горячему члену меж своих ягодиц, я, правда, совершенно не знаю, что делаю, словно мне наркоты подмешали, но я бы заметил, но здесь если по венам, то только Бондарь, самое коварное проникновение, лучше бы сразу в жопу, а он начал душу вылизывать, трахая своим голосом. Он надавливает так быстро и без предупреждения, что все мое тело сжимается, и я резко открываю глаза, спеша попросить его. - Стас, только осторожнее… - и он медленно входит, и я резко беру себя за собственные ягодицы, чтобы раздвинуть в стороны, мне кажется, так будет легче, и он дальше, вырывает из меня возгласы. - Блять, не так быстро… ммхм! - мои губы устали от истязаний собственными зубами, все происходящее - слишком вредно для психики, я не справляюсь, я не летаю, но падаю, чуть подскакивая выше на кончиках кед выше, и его член все равно догоняет, врезается глубоко и грубо, чтобы у меня глаза как пули навылет. Мои пальцы соскальзывают с ягодиц, опираясь на шкаф, пальцы ног в напряжении, я не могу выше, но готов взобраться по этой лестнице выше до самого неба.

Почтим святое, и я вжимаюсь в полки, что мышцы на спине сводят, это страшно, это неловко, это так мокро и горячо. Он заполняет полностью, он толкается снова, у меня сгибаются колени. Микро-движение, и я словно опускаюсь на него, и мое сердце свистит как чайник, хочу его рьяно, как не писалось в стихах, и уйдя от сцены, он ничего не потерял, ведь исполняет по моему телу намного роскошнее, здесь не будет пошлых аплодисментов, но Станиславский поверит во все эти заявления, что хочешь и что не можешь. Это блять чертовски взаимно, меня никогда так не взъебывало, словно собственное тело пытается отчаянно расплющиться о встречные пальцы, такие строгие и горячие, давящие с нужных ракурсов, и сейчас каждая точка на моем теле - то самое, касайся, касайся еще, мои зрачки хотят вылететь навстречу, чтобы врезаться плотно и целовать более тактильно, я поехал кукухой, мне хочется ближе, на сколько возможно - залезть прямо под кожу. И, казалось, нет ничего проще, чем открыть рот и сказать прямо так, прямо в лоб, но со рта только томные вздохи, с дрожью по груди, что вздымается выше, ею можно резать воздух, измельчая на тысячу осколков. Сердце стук, еще стук, оно сейчас лопнет как кинескоп. Он чуть выходит и врезается снова, чтобы до необратимого стона. Если внутри все эти искры - как звезды, я бы повесил замок на ночное небо, чтобы навсегда в этой библиотеке, внутри моего тела, как бы я не спешил избавиться от подобной гонки. Ему не нужен повод для слов и чтобы сжать меня сильнее, у него индивидуальная программа, особое видение и ни малейших причин, почему должен оглядываться, и я мог бы просить хоть тысячу раз, чтобы не так остро и не так ярко, но он делает то, что умеет, и это не его проблемы, что я не могу с этим справиться, задыхаясь в собственных чувствах. У меня тело существует отдельно, каждая мышца очнулась, дрожит живот от каждой новой встречной волны его бедер, еще раз, еще два, еще три, его дыхание в спину до мурашек и колкостей, с моего члена сочиться прямо на пол, и у меня даже нет мотивации, чтобы обратить на это внимание. Он кормит моих внутренних демонов по странному расписанию, сводя с ума запрещенными пытками. Он входит так туго и на полную катушку, и я дергаюсь навстречу по инерции, шиплю вперед себя, он делает искусство, чтобы я чуть ли не кричал, затыкает мой рот ладонью, и я ловлю языком эти пальцы, что толкаются прямо внутрь, я мычу в несогласии, но меня отключает. Закинутая голова чуть дальше, он ломает мою шею, а я все облизываю, сжимая губами, двигаясь бедрами навстречу его члену - кто заткнет тебя? Мы на разных стилях и системах ценностей, я про деркзое, мелкое, рваное, чтобы быстро, чтобы у него сбивалось дыхание. Здесь в приоритетах снести твою голову, здесь и сейчас, не перебивай. Сжимаю челюсти сильнее, чтобы шипел, чтобы больно, чтобы попытался вырвать пальцы, и он хватает за затылок, вжимая в полки и входя на полную, и мои руки с трепетом пытаются схватить его за бедра, чтобы какая-то точка фиктивного контроля, но они застряли в воздухе, пока он меня долбит до всевозможных возгласов.

- Блять, ааа…. - что происходит. - Я не понимаю… - кажется, я просто перешел на бессвязный бред, когда слова запутались с мыслями, и неясно, что озвучено, а что на задворках личного. - Я блять готов кончить только от этого…

Будь, пожалуйста, послабее, - как спица прямо в костный мозг, чтобы я стал послушной марионеткой в его хитрых пальцах. Боже. Он так сексуально говорит каждое слово, будто изобрел все буквы, живя уже тысячи лет на этой земле, словно они все принадлежали лишь ему, как первозданному создателю звуков. Мне дурно и плохо, мне страшно, что это происходит снова, ведь я про разовые акции и случайные встречи, и чаще всего больше одного раза просто не было, дольше одного месяца - тоже. И это ведь с начала знакомства. А он мне пророчит будто что-то иное, и я не могу просто разом подписаться, не могу быть слабее, все тело протестует и не хочет поддаваться, это не мыслемо и неприемлемо, это не то, что мне подходило, я не видел никакого возможного сценария или игры, которая бы забавляла меня достаточно долго. Пускай ты и трахаешься как бог, и я это усвоил.

Я вжимаю живот внутрь, как только он касается члена и шепчет мне прямо на ухо свои пошлые до невозможности, отрицая все точки невозврата, у меня глаза топорщатся в стену, которая такая холодная и молчаливая, мол, а что ты смотришь на меня? думаешь, скажу чего? нет уж, сам давай разбирайся. А меня ебет прямо в перепонки все то, на что он такой смелый и раскованный. Потому что я хочу. Все это. Снова. И я зажимаю губы собственными зубами, лишь бы ничего такого не молвить, пока его распирает на красноречивость, будто пользуется моей сонливой уязвимостью и невозможностью отказать. И здесь не про проблемы со словом «нет», просто конкретно ему это невозможно озвучить, а если даже сделать - это все будет ложью, он почует, он все равно возьмет все, что захочет. И от этого у меня шарики за ролики закатывались, боже, да бери. Бери блять. Блять. Я потерял себя в тебе, походу. И я не ебу, что с этим делать.

Он гладит через трусы так томно, прижимаясь всем телом, и я стараюсь не мычать и не отвечать взаимностью, но ведь не скинул с края, а, значит, уже согласился, чтобы себе не думал. А я не думал, что окажусь по эту сторону, ведь обычно я тот, кто прижимается сзади, а впереди - роскошная девушка, даже если считала о себе противоположное, и я не могу не сравнивать, и это так странно примерять на себя эти новые роли, что Стас во мне подначивал. Так смущенно, что я терялся в ответках - лишь протяжные выдохи, что палят общее напряжение, лишь сжатые ягодицы возле его вставшего члена, и мысли все о немых командах - «сожми меня крепче» - и он делает, а я веду головой прямо к его губам, что шаркают где-то сзади медленно, томно и нежно, будто обманывая перед тем, что начнется. Потому что я не верил в его ласковость и не ждал соответствующего, он дурачил меня, получается, не только своими изящными речевыми оборотами, а я как дурак ожидал новую наколку. Это ненормально. Да что толку себе напоминать об этом. И Бондарь может клясться в нежности сколько угодно, я все равно не поверю, но сейчас словно ожидаю любого решения, будто проглотив язык все это время, пока он шаркает где-то по мебели, пока эта звенящая пауза, ведь я все понимаю, он же уже показал весь свой ассортимент секс-девайсов, и сейчас будет что-то из двух знакомых предметов. Я стягиваю с себя футболку вслед за его действиями, кажусь себя замкнутым в этом бесконечном ночном пространстве, и будто надо бы что-то делать, но просто растекаюсь под его руками, что мажут повсюду, разливают влагу меж ягодиц, и я чуть навстречу, словно мы делали это уже тысячу раз вместо одного единственного, мол, давай, я уже не первый раз на этом родео. Второй, вообще-то. И он мажет членом между, а я подтягиваюсь чуть выше, выгибая шею под его губами, так чувственно и остро, возможно, из-за того что это второй (технически - третий) секс за сегодняшний день, и я изначально не готовился к такому марафону. Думал ведь, что позабавимся, и обоих отпустит. А стало только хуже. Стало до невозможности сложно, и я чувствую дрожь внизу живота от каждого его горячего прикосновения, веду рукой к своему члену, чтобы сжать, второй - к собственным губам, чтобы закрыться и не пиздеть, хоть и не было о чем - мировоззрение на эту тему еще не сформулировано, а то, что на инстинктах - я не могу себе позволить. Пусть читает мысли, если пидоры и в это могут.

Он входит так плавно и медленно, так сладко и чувственно, что я поддаюсь чуть навстречу, зажимая рот собственной ладонью еще сильнее. Блять. Я слышу его голос возле уха, его чертовски драматичный язык, что рисует влажные узоры по краю, здесь слишком жарко, ненавижу быть у стенки. Сантиметр. Еще. Он полностью внутри, и я дышу так, что разрывает ноздри, не хочу давать ему слишком много чести своими возгласами, ведь так и тянет, а он так смел на блядские комментарии, что мне ведет голову, и такое не показывали в порнухе, в прочем, я никогда не смотрел гей-порно, может, там было принято именно так. И он двигается осторожно и медленно, срывая мычание с моих губ прямо в ладонь, и я не отвечаю на его вопросы, потому что просто чувствую, как ему блять ахуенно в моей заднице, и это пиздец как взаимно, но не вынуждай меня озвучивать. Он чистая волна, зеленый Селигер, необъятный и широкий, который нельзя пройти в одного и за один раз, нависающий, поворачивающий мою голову, что рука отстраняется, открывая полу открытые губы, с которых вздохи прямо в его лицо от каждого чуть более «глубже», что он делает своими плавными бедрами, и я веду пальцами по собственной головке, от этого так остро и невозможно, хочу еще больше, смотрю прямо в его вопросы, что на безумных нотах спрашивают о том, в чем я без понятия.

- Я… - кажется, грудь прям трясется, и он снова делает эти мягкие движения один за одним, что меня мажет по этой странной чувственности, блять, почему ты не был таким в той библиотеке. И не то, чтобы я жаловался, просто если говорить за потерю девственности, то я представлял что-то вроде того, что происходило именно сейчас. - Не могу сейчас что-либо решать, - и касаюсь губами его, чтобы закрыть глаза и просто чувствовать его всем своим телом, чтобы он не вынуждал сложное, ведь прошло так мало времени, и если это блядское предложение за «встречаться», то я еще не продумал отступные. - Мне похрен, где ты проснешься… - шиплю в его губы от нового проникновения. - Просто… блять… - веду носом по его подбородку, готов волосами зарыться во все, что его касается, словно я в Короле льве и показываю акт своей нежности, на которую он так умеет разводить. - Трахай меня, - смотрю в его глаза без тени сомнений, и это то решение, что актуально на ближайшее время, а все остальное потом. Давай действовать по факту. Мои бедра насаживаются крепче, ты же чувствуешь, как тебе хорошо? Думай об этом, а не о лишнем. Потому что я не готов быть твоим парнем, но если озвучу - не уверен, что ты продолжишь, видно по зеленым, какой романтик с садистическим чувством такта. А я не могу позволить, чтобы ты просто так соскочил прямо сейчас, когда я стекаю по твоему члену и толкаюсь в собственный кулак, повторяя изгибы твоих волнообразных линий. Правда, я озвучу все после. Все признания и все выводы, что об этом думаю. Но прямо сейчас - я в таком дурмане, что без понятия, что происходит. Я в том состоянии, когда молишься, чтобы в комнату вдруг не зашла мама, и, о как мне повезло с этим! Но ощущения стойкие и держат, и я снова медленно придавливаюсь задницей ближе к его лобку, чувствую его яйца своими, просто пиздец, а не начало выходных, но я бы не хотел выходить из нашей комнаты еще какое-то время. По крайней мере, когда моя задница точно не онемеет на сто процентов, что будет невозможно. Все претензии до этого - так, нытье да лирика, чтобы не расслаблялся. - Ты тоже… ощущаешь это так, когда трахают тебя? - спрашиваю совсем шепотом, чуть двигаясь бедрами по его члену. Потому что если только я такой безумец, то хотелось бы знать. Может, так не со всеми работало в принципе, и я - дивергент. Факты надо устанавливать, но мне хотелось знать совершенно за другое. Хотелось понимать, что если завтра или в любой другой раз мне придется прижимать его лицо к подушке, ему будет также ахуенно в заднице, как я ощущал его член между своих ягодиц. Потому что если иначе - я не понимал, зачем вообще быть геем.

Не знаю, какого ответа я ожидал - и ожидал ли вообще, будто все заранее было понятно (с ним), а все это формальное лишь для успокоения совести и соблюдения приличий, уверенности в завтрашнем дне, ведь про «здесь и сейчас» - это вообще не ко мне, я не смогу дать ему поспешности и спонтанности, в которых  Эдик плавал как рыба в воде, и я ведь так не мог - даже сейчас, когда спонтаннее некуда, когда притяжение сильнее законов логики и просто хочется больше и ближе, откусить больше, чем можешь съесть. Эдуард будит во мне просто зверский аппетит…выбирая притом самые жестокие провокации.

Я ведь знаю, что этот поцелуй - не обещание, а побег от реальности. Что Эд сейчас как никогда - недостижимая мечта, ускользающая от меня, не поддающаяся воспитанию, но точно поддающаяся дрессировке, и это взъебывает, на самом деле, потому что хочется конкретики, а если ты не можешь дать ее - я навяжу, но зачем заставлять меня быть тираном? Так сложно тормозить, когда почувствовал вкус победы хоть раз. И когда ты согласился на все — то согласишься и на это, и на последующее. Я чувствую свою власть над ним, и это необъяснимая херня. Словно я его создатель, а он - мое творение. И ведь это на самом деле так, если девственность - не пиздеж, а с таким танцами в библиотеке могут и появиться некоторые вопросики. Но у меня даже не возникает мысли сомневаться в нем. Когда Эдик целует первым - это про схемы, и сегодня я соглашусь быть ее частью.

На самом деле, прямо сейчас я не хочу знать ответ. А вот целовать Эда - даже очень. Крышеснос, сука. Его волосы снова щекочут мой нос, пока губы обхватывает мой подбородок, шепчут грязные, бедра устраивают американские горки, и я совершенно точно сошёл с ума, ведь на эти жесты у меня ответ из самого бесцеремонного траха, где его лицо - страдающее средневековье, где сжигают на костре за красоту. Я перевожу руку с его челюсти на волосы, стягиваю их на затылке, упираясь предплечьем в его спину, чтобы остановить хаотичное, подстроить нужный ритм, и толкаюсь в эту горячую хлюпающую задницу, пытаясь сбить, а Эдик никак не сбивается. Нет, это очень хорошо, даже ахуенно… очень славно, что он так хочет мой член, но проще говоря - я хочу его жопу, поэтому заткнись и лежи бревном, Эдик, пока я не наиграюсь и не дам тебе довести меня своими финальными скачками, рассщедрившись уступить инициативу. Всему своё время, а сейчас - время скулить и быть моей сучкой, если боишься признаться в этом вслух. Я возьму его согласие, рано или поздно, я постараюсь убедить Эда, что нам будет хорошо вместе. Черт, я уже перешёл на «мы», и я, похоже, снова останусь в дураках… Но остановиться не кажется возможным.

И когда я смиряюсь с тем, что влюбиться в него было плохой идеей, но свершившейся, то возникает новая проблема. Его болтливость способна творить страшные вещи. Блять, ну как это возможно? Шутка должна оставаться шуткой, а не раскручиваться через паузу. Просто, ну… Не хочется думать о том, как меня ебут, пока я имею Эдика. Это не то, чтобы странно, но не добавляет секса. Я-то пыжусь, чтобы Эд по мне растекался, а он думает, чтобы вогнать мне, пиздец недоработка. Мы опять на вопросе своевременности. Приятно, что он меня хочет во всех отношениях, но бляяяя.

— Нет. Но я ощущаю, что чувствуют, когда трахают меня. — Отвечаю прохладно, но страстно заваливаю его вперёд, лицом в подушку, и сам заваливаюсь сверху, ни сантиметра из него не вынимая. Прижимаюсь губами к его уху, но не целую, и рука ещё держит Эда за волосы, теперь крепко вжимая в подушку, я говорю: — Важнее доставить удовольствие, чем получить его. Я кончаю, когда чувствую, что делаю все правильно. — Признаюсь ему на придыхании, а б ёдрами толкаюсь активнее, вбивая член в его зад вместе со словами, что прямо в подкорку. Запомни это, заруби на носу, выведи очередной схемой, мой гениальный: — …и когда я буду тебе нужен, я не откажу. Когда захочешь меня так, как я тебя хочу. Тогда все остальное не будет иметь значения.

Если бы я ощущал то же самое, то роли бы сейчас распределились иначе, и я бы тёк в одеяло, пока ты трахал бы меня сзади, и просил бы больше, и скулил бы, подставляя задницу под член. И, может, когда-то это и будет возможным, но я не помню, чтобы мой отклик был сколько-нибудь похож на тот, который исходит от Титова. Такого я явно не получал. Пожалуйста, услышь и доверься. Прошу, не подведи мое доверие.

В какой-то момент этот полусонный перепихончик перестает быть таким нежным и медленным, и это тоже законы вселенной, о которых я запамятовал. А его слова не отвечают на мои внутренние вопросы, которые я не могу задать напрямую. Хотелось бы, чтобы он понял так, без слов, чтобы произошла некая магия, как та, что про совместимость наших половых признаков. Стас, я ведь конченный? Как иначе объяснить, что эти сильные руки подминают под себя, а у меня глаза от этой рокировки едва ли не закатываются в темень, будто он не просто берет какой-то контроль над моим телом, но дарит очень странные извращенные объятия, и каждое движение, что вжимает мою голову в подушку, каждый его наплыв над спиной, чтобы крепче и будто внутрь матраса, все это выверено-грубое дербанит мою ментолку самой настоящей нежностью, укрощает непонятный кинестетический голод, о котором я даже не догадывался, пока не вляпался в этого гея, точнее, пока его член не упал прямиком в мою задницу. И у меня рука зажата под моим телом всем его весом, что просто сжимает мой член, и пока он вытанцовывает свою театральную пластику, здесь даже не требуется дополнительных активных фрикций. Я бы сказал, что я конченный. И Бондарь озвучивал это, но было ли всерьез? Насколько хреновы ваши прогнозы, доктор? Не то, чтобы я считал Стаса за идеального профессора по данному вопросу, но других специалистов я не встречал в принципе, а потому работаем с тем, что имеем. И, кажется, он принимает мои допросы слишком на личный счет, звучит так, как говорят многие девушки, когда наедине друг с другом и на них не смотрят другие парни. Откуда я знаю? Потому что не стесняюсь подслушивать разговоры на кухне, пока вы думаете, что в безопасности. Мои уши работают в обе стороны - в громкий смех вечеринки и в интимное, что остается за кадром. И каждая вторая считала себя фригидной по разным суеверным причинам, но все сто процентов придумывали себе эстетическое оправдание и высшие цели. Все для милого, а мне приятно от этого. Нихуя так не работает в диалоге тел, лапшу мне не вешайте. У меня был всегда один вывод - у тебя просто не было нормального члена. Пойдем, перетрем? И все, что озвучивает Стас, звучит как цель для моей эстафеты, и однажды он будет стонать подо мною так, что речь не пойдет за то, какой он правильный и как четко все делает. Будет стекать от моих бедер от всей своей аморальности, извиваться и просить большего, говорить, что у него еще не было такого ебыря, а я буду строить саму невинность с дьявольским оскалом - серьезно? вау! это, знаешь, мой первый опыт… И, кажется, я стал планировать слишком на будущее. Да, признаюсь, меня всегда заводили опасные игры. Всегда считал, что на первом месте - скрытая публичность, но, похоже, теперь в лидеры выбился член Стаса.

- А если я уже хочу тебя так же сильно? - спрашиваю хрипло, вжимаясь рукой в простынь, и взгляд искоса падает в его зеленые, и больше я ни черта не вижу, а он ими будто смеется, мол, ничего ты не знаешь, Эдуард Титов. Строит из себя преисполненного сексуального гуру, вгоняя член глубже, а я такой, а что я? А я вообще не спорю. Пока что ты лучший из тех, кто трахал мою задницу, и этому невозможно что-либо противопоставить. - Ты слишком самоуверенный, - пытаюсь хоть как-то в членораздельную речь между вздохами-стонами, и концентрация все, на самом деле, но я упорный. - А выглядишь совершенно иначе… - и я выдыхаю резко, он словно дразнит меня сильнее, чтобы я не пиздел, и, кажется, я уловил это настроения, стреляя усмешками в края его лица, может, я так себе придумал, и сам факт попыток говорить заводит меня сильнее, а не то, что он как-либо меняет свои траектории - это не важно, если работает. - Опасный ты блять человек… и очень… коварный… - в общем и целом, я высказался. И далее лишь попытки не ездить больной скулой о накрахмаленные ткани слишком сильно, хотя вряд ли Стас пожалеет для меня еще динозавриков, он вообще не редкость чуткий, хоть и дышит огнем, миллиметр за миллиметром присваивая очередную территорию, будь это понимание о взаимоуважении или мое тело под его пальцами, что отдается слишком быстро и с белым флагом, приготовивши его слишком заранее. Мой член едва трется о придавленный кулак под все эти мокрые звуки, они так драконят уши своей открытостью, и если с девушками это не вызывало вопросов, то сейчас я просто млел, мол, это моя задница так делает? Пиздец какой-то. И стуки телесного о кожное изводили не меньше, чем его член, что проезжается по какой-то секретной точке, и каждый раз на возвращении - новый трепет и поджатые губы, от его поцелуев и скольжения все на тонких вибрациях, его соприкосновения не хаотичные, но каждое новое никогда не ждешь, каждый его поцелуй - очередной сюрприз, и таких эмоций я не получал ни на один праздник. Я чуть сжал мышцы задницы, когда он во мне в самый притык, услышав мгновенную реакцию, что аж до хитрой улыбки. - Нравится? - и сделал так снова, чтобы больше его бесподобного голоса, который заводит своей мужской манерностью, этим невозможным сочетанием сексуальности и того, что для меня так неприемлемо. Жаль, я не могу в это до бесконечности, и он едва ускоряется, что чувствую себя вжатым еще сильнее. Блять я изобрету тысячу провокаций, если это работает таким образом, что он просто срывается в неожиданные эмоциональные решения, они так пугают и завораживают, хочется попробовать еще. Напишу диссертацию, стану новым Энштейном в мире относительного секса, что будут зачитывать под альтернативную музыку нашего поколения проклятых бесчисленными переворотами сознания. Он сжимает мои волосы так, что все тело по струнке, и свободная рука тянется к его гуляющему туда-сюда бедру, касается выпуклых спортивных костяшек, а он берет меня под тело, дергая на себя, чтобы колени в согнутом, делает так легко, словно это его тысячный подобный жест, и я стремлюсь приподняться, а он опускает мою голову вновь на подушку, чтобы скалился, но не рыпался. Чувствую, как он медленно выходит и проникает снова на полную, дергаюсь, и меня срывает от последующей ритмики, что хорошо, что он удерживает мое тело бляяяять. У меня спина гуляет мышцами, не зная, в какой дуге удобнее, и я в итоге отклячиваюсь максимально откровенно, надрачивая свой собственные член рвано и быстро, потому что мне уже пальцы ног сгибает в этом напряжении и том, как метко он бьет прямо по цели, будто подыскивал все это время, искал варианты в демонстрации поз, мол, такой в нашей жизни существует ассортимент, и если ты хотел почувствовать этот огромный хер в своей заднице, то не пропусти всевозможные вариации этого траха. Я бы хотел, чтобы Бондарь был бабой. Или, с таким подходом, даже, чтобы ею был я, тут не суть важно, потому что после такого секса обычно предлагают брачные обязательства, наплевав на старомодные принципы бежать в загс в ситуации залета. Здесь я попал ничем не лучше, сливаясь стонами с его, что голоса так запутались, как и наши ощущения. Хочешь сказать, ты не испытывал такого, будучи под кем-то? Похоже, у тебя отвратительный вкус на мужиков, раз так. Впрочем, я сам наблюдал, как тебе непросто по жизни, но хотелось показать отдельный мир удовольствий, в котором далеко не все зависит от его «правильных» действий, где что-то происходит с ним просто потому что извращенному мне так захотелось.

Закусываю зубами край подушки, потому что в комнате шум уже можно трогать наощупь, а я не мог позволить себе выдать свой грязный секрет наружу, а потому пусть срабатывают подручные. И я ведь только из душа, пока он вытрахивает из меня душу, и именно из-за таких каламбуров я не пробую писать стихи. Я веду бедрами чуть по окружности, не замечая, в какой момент перешел на эти ответные движения навстречу, что звон от ударов стал еще более отчетливым. - Ох блять черт! - и подушка слетает с языка, потому что нон-стоп и прямо в бесконтрольное. - Мне… ах… мне предупреждать тебя?.. бляяяять, - я скулю прямо в белую наволочку, зарываясь лицом и двигая рукой по члену еще и еще, путаясь в собственных словах, как ногами в шортах в той библиотеке. - Потому что я так и не понял, но я уже почти… ммм… - пытаюсь найти его своими глазами. - Стас… только не кончай внутрь.

В душу, блять, трахаемся, ведь так не занимаются любовью. Или только так и - да?.. Потому что мне не было так хорошо на ментальном уровне еще никогда. Было по-всякому и было охуенно, но такого поединка - ни разу. И я думаю, что уже не такая плохая идея махнуться ролями, потому что если Эдуард так активен сейчас, то как он ебет? Твою маааать. Ну нет. Только не эти крысиные мысли. Не сейчас. Он еще не на том уровне прожарки, а я - не на том уровне доверия. Ведь мы так различны в вопросах этики, что мне априори будет сложнее расслабиться и довериться, а нахер оно надо, если одному потом будет тошно, а второму весело. За свои решения я несу ответственность. Но если я раздвину перед ним булки, я знаю, что пропаду в щенячьей влюбленности.

- Неа, не хочешь. - Выдыхаю Титову на ухо, словно принимаю за него решение в вопросе рокировок. Самоуверен? О, да. В таких вещах "слишком" не бывает. - Я знаю. - И то, что коварный и опасный тоже знаю, и что выгляжу иначе. Это маскировка. Как у хамелеона. Ну, просто чтобы не доебывали ненужные и отсеивались бесполезные. У меня довольно строгий отбор, и я все еще без понятия, как Эдуарду удалось обойти все ловушки и проехать все ограничительные и предупреждающие знаки. Просто по встречной в лобовую - как неизбежность. - Заткнись уже, бесишь. - Шиплю и за волосы дергаю, чтобы приподнять и снова ударить лицом о подушку, несильно, но решительно, и в голосе не то, чтобы агрессия, но восхищение на грани с ебанныйвроткиса.

Похоже, он никогда не будет шелковым - и оттого так хочется в эти попытки приручить и переучить (к своему члену), это словно навязчивая идея, что переводит желание в безумный ритм, где я вбиваю в него член, а Эдуард все никак не угомонится. Это бесит и заводит одновременно, и я не понимаю, что блять с ним не так, почему надо протестовать, когда я вижу, как ему хорошо, я так выкладываюсь, лишь бы он выдохся поскорее и распластался морской звездой подо мной, способный только на тихий скулеж и разомлевшее ленивое полуобъятье. Откуда в нем столько сил и энергии после всего? Неужели это я его так завожу? Ррррр, господи, это же форменное безумие. Я ощущаю тоже самое. Словно поддаться - это задача из невозможных, и мы готовы задушить друг друга в чувствах и хватках, но не сдаться. И, честно, ровно так же как я хочу его подчинить, я не хочу, чтобы он сдавался. И эта двойственность меня сводит с ума, раскрывает какие-то новые границы сексуальных игр, ведь все, кто были до Эдуарда - это про полярность и классические вариации "жертва-охотник", то здесь... все и сразу. Все, черт возьми, и сразу. Я хочу его брать и хочу его активность, он не просит его бить, но нарывается на жесткость, он не хочет в отношения, но торчит на моем контроле.

Он взъебывает мой мозг.

Там взрыв и рождение сверхновой, инсайт за инсайтом и якорь за якорем, как теперь вообще дрочить без мыслей о нем и его сладких противоречиях? Мы будем спать не в одной комнате, но в одной кровати, потому что, знаешь, это работает не так, как в твоих привычных схемах. Это работает так: твое тело - мое, я с ним буду вести переговоры, а ты уж передай мозгу, чтоб не мешал процессу, потому что сердце походу совсем не против. Оно стучит так сильно, что я будто чувствую его в фамтомной пульсации, вибрирующей в мышцах, что стягивают своей эластичностью мой член, заставляя глаза подкатываться к закрытым векам, а рваному дыханию покидать мое тело исключительно через рот тихими, но гулкими стонами. Как же тесно, как горячо и ахуенно, как... оххх, блять, конечно нравится.

- Бля, да... - потеряв дар речи, отвечаю на вопрос с запозданием на микро-вдохи. Сделай так еще. И Эдуард сжимает ствол своими мышцами, и я просто в голос ахаю, и трахаю. Еще чуточку сильнее, хотя и не думал, что могу так, а он своей непокорностью и отзывчивостью такие мощные штуки вытворяет, что я словно новый мир удовольствий для себя открываю, хотя вроде более опытный - и подкидываю фантазий Эдуарду, да только он снова и снова изощряется, удивляя меня. И ведь поражает в самое сердце. Это так хорошо, что даже плохо - ноги сводит в этой позе и бедра устают взлетать, это та тренировка, к которой я не был готов, и я просто сползаю назад, натягивая его волосы за собой - и так привожу в новую позу, подхватив рукой под узкие бедра, рывком на себя, лицом по подушке, веду ладонью по сексуальному прогибу поясницы и не сдерживаюсь от возбужденного шипения, замечая вслух, что он пиздец шумный. Как-то так и нахожу, как у этого рупора удовольствий можно было убавить громкость. И его бедра снова в круговые навстречу, и я уже в таком кайфе, если честно, то просто перестаю в соперничество, просто принимаю его желание как прописную истину, позволяю себе довериться и слиться в едином такте, в единой атмосфере смелости и вседозволенности, раздвинутых границ, как его ягодиц под моими ладонями, чтобы мне лучше было смотреть между них и возбуждаться от того, как член движется в нем, входит, исчезает в резком движении навстречу. В уголке глаза - рука Титова, что дрочит себе, и это окончательно меня добивает. Прихватываю бедра и резко под углом вгоняю, чтобы снова до стонов и изгибов, и - блять, бинго!! - нахожу эту кнопку (сорри за каламбур) выключения Эдуарда Игоревича, который сдается под беспощадным натиском стимуляции простаты, превращаясь в послушного котика, что мяукает и подставляется, но ни в коем случае не царапается. О, такой хороший, ты уже почти? Или еще выдержишь пару контрольных? Вот так, да, просто дай Стасу позаботиться о твоих оргазмах. - Держись, я тоже... почти... - задыхаясь, предупреждаю и прошу, придерживаю за поясницу, чтобы не уходил из этого угла, который мы так ловко обнаружили в этой позе. - Кончу тебе на спинку. - Мурлычу, легонько царапая его по спине вниз до ягодиц и натягиваю в последних толчках, растягивая первую гласную, пока он дрожит на мне, напрягая руку в финале мастурбации, и вынимаю, проезжаясь между ягодиц Эдуарда до копчика, выстреливая по траектории вверх по телу. Мы падаем на кровать, и я держусь на локтях по бокам Титова, поглаживая его спину своей головкой, стекая последними каплями. - Это великолепно нахуй... - фыркаю туда же в спину и устало роняю себя на бочок с краю от тела.

Я, конечно, не такую половую жизнь ожидал заиметь в детском лагере, сама формулировка блять сбивает с толку. На дворе 2007-й, и эстрада уже пропела свои хиты за гомосексуальную любовь, но то ради попадания на верхушки чартов, и о чем они сочиняли свои метафоры - вообще никому непонятно, пожалуй, кроме Стаса. Я вообще до последнего думал, что группа Тату просто написали кучу слов под прикольную мелодию, а потом мне как пояснили... В общем, Стас здесь как единственный мире экземпляр в своем роде, говорящий потусторонними терминами, я не понимал, что у него в голове, какие черти гнездятся и насколько он с ними в ладах. Он держится таким линейно-уверенным, что это сбивает с толку, будто его неправильная жизнь - то, что должно быть истиной. И я ведь чувствую это на себе, все не сочетание моей головы и ощущений под его телом, но не могу перенять его взгляды. А мне ведь еще говорить с ним по душам, чего я так не люблю делать в принципе, когда вот вы на поле боя, только оружие в виде чувств, и вот вы должны прийти к какому-то компромиссу, чтобы все остались в ладах с собой. А я ведь уже успел рассориться с собственной башкой под его плавным котованием и звонким ритмом бедра о бедра. Он просит не кончать в ту же секунду, когда я сообщаю, что уже ведь не могу терпеть, ну, другими словами, но он же понял, что я имею ввиду, и я едва замедляюсь движением по собственному члену, но это нихрена не помогает, потому что весь основной восторг тела сконцентрирован сзади, и я гулко мычу в подушку, пока он продолжает, так остро, что хочется соскочить, но я одним усилием воли заставляю удержаться в единой позиции, и он шепчет эти свои пидорские выражения, от которых я снова чувствую себя его телкой, блять, мне нельзя кончать под это, ведь это настоящая дрессировка, и я привыкну, и потом точно никаких шансов на то, что я стану адекватной социальной единицей в этом обществе. Все по пизде идет, Стас, все из-за тебя, все из-за моих ощущений, что ты воспитал за одни сутки, и я же не смогу не приставать к тебе на протяжении всего лета. Обходить стороной? Только ради конспирации. Пизда тебе каждый вечер, что мы сталкиваемся в комнате, и условия моей эстафеты определенно в силе. Я думаю об этом, сжимаю член крепче, и кончаю со стоном в свой кулак, стараясь не испачкать простыни, в которые мне еще нырять глубоким сном, и он выскакивает из меня, ляпает спину, дышит так эротично и тяжело, что у меня до звона в ушах и полного забвения. У меня колени дрожат, и по всему телу такая приятная волна слабости, то самое идеальное послевкусие секса, когда уже больше точно ничего не надо, и ноги разъезжаются назад, чтобы рухнуть в немое горизонтальное. Вспоминаю, как дышать, а он все касается и мажет меня собою.

- Это пиздец, Стас, - говорю я, и в этой фразе абсолютно все, что я думал об этой ситуации, но он может понимать, как хочет. Потому что любые диалоги на сегодня все. Я смотрю на него вдоволь затраханными глазами, что, кажется, даже моргать ленятся, приподнимаю расслабленные брови и выдыхаю, пряча лицо в подушку и рычу прямо в нее. - Блять! - поворачиваюсь снова в его это наглое лицо, такое удовлетворенное, что у меня прямо бунт в груди раскаляется на максималках, ну какого черта ты так на меня смотришь?! Отвернись ради приличия. - Подай мне… что-нибудь, не знаю, футболку какую, - и ловлю ткань с его рук, которой кое-как вытираю спину и бросаю ее на пол. - Ты завтра в город? - чуть поджимаю губы и переворачиваюсь на бок лицом к нему. - Супер. Вместе поедем, значит, - утверждаю я без подробностей, просто почему-то чувствую, что нам надо бы проветрить голову на свежем воздухе. Что делать - вообще без понятия, но как бы я все еще провожу исследования. И нет, это не свидание. Вообще все в город поедут, не надо мне тут розовые сопли на кулак наматывать. - Снов, - натягиваю на нас обоих одеяло и прикрываю глаза, спускаясь чуть ниже на уровень его ключиц, чтобы не пересекаться с его мешающим дыханием. Приподнимаю один глаз, внимательно смотря напоследок. - И не домогайся меня больше, - по крайней мере, сегодня. Потому что, без шуток, я пиздец как вымотался.

Спать с ним на односпальной - это тот еще квест, потому что все затекает, а перевернуться адекватно невозможно, а я не прогоняю его, а юркаю, чтобы поуютнее обоим, и это странная херня, словно пустил к себе в постель кошку, и теперь она тут главная, а я, так, просто предмет интерьера, который сам подвинется, если что-то не устраивает. А я вообще сплю достаточно беспокойно, я же во снах каждую ночь мир спасаю по разному поводу, пацаны там вообще без меня не справятся, без шуток. Каждая картинка - целая сюжетка, и Бекмамбетов мог бы побазарить со мной вообще-то, я бы ему столько «Дозоров» накатал бы, еще и лучше, ебнешься просто. В общем, я проснулся, а у меня руки-ноги прямо на Стасе, сгребающие его в охапку, а тот дрыхнет, и я сначала подумал, что он, наверное, задохнулся и умер, что решил поднести палец к его ноздрям, мол, дышит-не-дышит, а тот как глаза откроет, и я аж дернулся.

- Блять, хули так пугать! - спешу подняться типа я вообще ничего не делал и уже вставал. Прикрываю рукой свой член и задницу, чтобы тут не свистеть перед ним всяким, а он палит своими сонными, и я чувствую, как у меня голова огнем вспыхивает, ищу хоть что-то чистое и, желательно, гражданское, надо еще в душ успеть и все такое. Вообще который час? За окном так ярко, что, кажется я проспал собственный режим, оно и не мудрено после вчерашнего. Натягиваю трусы побыстрее, я так ненавидел совместное утро после секса, потому что, ну… а о чем говорить? Типа ты почему все еще тут лежишь? Мы же вчера уже все сделали, давай, беги на волю, как тот конь из мультика, я тебя отпускаю. Выглядываю в окно из-под шторки, а там вожатые уже со всякими рюкзаками собираются коллективно на маршрутку, но стоят в компашка и тупят в ожидании опоздавших. - Ты собираешься или так и будешь валяться? - спрашиваю его и снова к шкафчику перебирать шмотки, которых у меня, впрочем, не так то уж и много, но хотелось как минимум не вонять и сойти за городского озорного гуляку. - Ты в чем пойдешь? - черные узкие джинсы, ага, ну супер просто, ну конечно, как иначе то могло быть? - Ты еще и эмарь что ли? - спрашиваю я и щурюсь. - Да ладно, расслабься, после вчерашнего, очевидно, мне уже на многое похуй, - напяливаю свои широкие джинсовые шорты под стать солнцепеку, под который мы выберемся, на душ вообще нету времени, так, подмыться да зубы успеть почистить, потому что не хочу проебывать драгоценное время выходных. Пока то се, в итоге только к вечеру доберемся, не вариант. Потому что блять будильник надо проверять, чтобы не просыпаться в час дня. Не любил такое. - Я одолжу у тебя футболку, - не спрашиваю, но предупреждаю, идя к его шкафчику, в котором так все идеально разложено по полочкам, а еще у него блять столько одежды, что жесть просто. Даже рыться как-то не очень. Поэтому беру первую попавшуюся ярко-оранжевого цвета, в которой Бондаря за все лето ни разу не видел, значит, ему и не будет так жалко. Показываю ему, мол, взял, напяливаю сверху. Подхожу к своей тумбочке, чтобы выудить всякие ключи-кошельки и все самое важное, а он тянет меня за руку, и я едва не падаю, прислоняясь ближе. Смотрю на него с недоумением, взгляд мажет по губам в опаске, и он кратко целует меня, и я такой в полнейшем ахуе без малейшей схемы, как мне на это реагировать, просто в бесконечной гонке взглядов по его лицу, и спешу отстраниться поскорее, чувствуя, как по спине волна мурашек от всего этого. Я вообще думал у нас тут, это, дружеская встреча намечается сегодня, а он пытается меня поймать, и если это намек на утренний секс, то нет, чувак, тут явно напрашивается тайм-аут. - Я чистить зубы, а ты одевайся, если хотим без палева поехать со всеми, - отмазываюсь, чтобы поскорее убежать из комнаты, а внутри все такое «блятьблятьблять», сердце стучит активнее, и я широким и грубым шагом направляюсь прямо к душевым со всем своим ванным наборчиком, едва ли сланцы по пути не теряя. Ебучий Бондарь! Ну вот почему с тобой нельзя, как с нормальным адекватным человеком?!

На то, чтобы подать ему футболку, уходит целая вечность и последние силы прежде, чем отрубиться в глубокий сон в самых горячих объятьях, в которых мне доводилось когда-либо засыпать. До сих пор не получается выровнять дыхание, которое потерялось где-то среди холмов его лопаток. Протягиваю ему футболку слегка дрожащей рукой, ведь попробуй поотжимайся от матраса в процессе секса, чтобы не раздавить партнера своим крупным спортивным телом, и укладываю голову на свое плечо, вытягивая руку вверх (это плохая идея, я о ней пожалею уже через полчаса, но это будет того стоить), чтобы второй сгрести Эдуарда в объятье, а он утыкается носом мне куда-то в ключицы, и я буквально заставляю себя дышать ровно и мерно, хотя он наверняка слышит своими острыми ушками, как взволнованно стучит мое беспокойное сердце. И я заснул вторым, будто это было таким естественным - сохранить его покой, не спугнуть лишним движением, раз уж этот кот добровольно свернулся клубочком на нашем скромном односпальном, и каково было мое удивление, когда в беспокойном сне (не из-за тревоги, но гиперволнения, когда впервые ночуешь в одной постели с человеком, который нравится - и просыпаешься от каждого шороха, проверяя, все ли в порядке) где-то с наступлением рассвета я решил перевернуться набок, чтобы спасти от паралича затекшую руку и вросшее в матрас бедро, а Эдуард перехватил меня в полете, завалив на спину, и так крепко обвил меня руками-ногами, что у меня вообще не было шансов улизнуть, и я, сквозь сон улыбаясь как дурачок, снова заснул теперь уже крепким сном, обнимая ладонями его руку, что оплетала мой торс, и мне, кажется, даже ничего особенного не снилось, кроме этой самой картины, где мы дрыхнем, как два осьминога, переплетенных в одну большую тентаклю, и впереди только маяк и бухта затопленных (и почему-то пиратских) кораблей.

Мы проспали все на свете.

Ну, о том, что-таки "всё" - мы узнали позже, чем разлепили глаза. Проснулся я не от будильника, а от того, что чьи-то пальцы лезут мне в нос, и это вроде та же тентакля, но на такое мы во сне не договаривались, и я резко открываю глаза, потому что нос - это вообще-то мой инструмент, который я развивал годами с момента почти_утопления. Я вообще малейшие движения под носом улавливаю, и мне потому нравится отсасывать Эдуарду, что в его паху такой феромонный коктейль, от которого башню сносит, и серьезно, лучше бы он мне член под нос ткнул, чем палец, как инородное, и я спросонья ничерта не понял, а потом понял, но Титов уже подорвался с места и засуетился, а я еще пытался в понимание какой сейчас год и где число, ведь солнце стояло уже в зените, слепило прямо через кружевные занавески начала нулевых, и я посмотрел на часы.

- Бляяять. - Протянул я разочарованно. - Мы проспали подъем. И ваще все, что только можно. - Цокаю и обрушиваюсь обратно на подушку, драматично закрывая глаза ладонью, мол, какой позор. - Ты слышал хоть стук в дверь? - Спрашиваю чисто потестить реальность, может, это я с ума сошел и потерял связь с действительностью, но нет, Эдуард тоже не в курсах, и мы, кажется, немножко облажались, но какой вожатый после дискача не просыпал подъем? Я полагаю, что все в порядке, раз в корпусе так тихо. Единственный шум, который стоит в этом крыле - это суета Титова, и я все-таки поднимаюсь в сидячее, касаясь босыми ногами паркета, тру глазки и уставляюсь на него флегматично: - Собираюсь, собираюсь... - торопит, ишь. Не завел будильник, а теперь я должен спешить. Между прочим, мои волосы сами себя не уложат! На это время нужно, а потом еще посушить их - это ж целый квест. Спешка. Не любил спешку. Всегда радовался, что родился не в Москве. Потянулся, эдакая мини-зарядочка. - В черных джинсах, конечно. И в футболке. Сам ты эмо! Я гот. Шутка. - С утра я, конечно, так себе шутник, но я и не нес это в качестве развлекательного контента, просто мысли, пытающиеся в ту же скорость, что и ноги Эдуарда. Ай, брат, заебал. Ловлю его за руку и тяну к себе, увлекая в поцелуй, да снова заваливаюсь на кровать случайно, теперь уже вместе с ним, и вот теперь точно шучу, когда он отсраняется: - Ты теперь и мои футболки пиздишь. Что дальше? - Я не смею предположить, что дальше, я же не хочу, чтобы Эдуард словил паническую здесь, пускай сам додумает, у него фантазия богатая, особенно во сне походу, ведь отпиздил меня знатно под покровом ночи, и только к солнышку успокоился. Отпускаю в душ, а сам спокойно разминаю затекшие мышцы и натягиваю в свободном полете чистые трусы, джинсы и футболку, а сверху повязываю артековскую кофту, как и всегда. Причесываюсь, ну там немножко геля для укладки, дезиком в подмышки, тудым-сюдым, пока Эдуарда нет. Укладываюсь ровно в срок, когда дверь открывается, и мы по-быстрому рокируемся с ним, я всего лишь с зубной щеткой и пастой да маленьким полотенчиком для лица, больше мне ниче не надо. Хотя я все равно в ванне по-бырому раздеваюсь по одной детали гардероба и над раковиной споласкиваю самые стратегические. Ну типа, всегда идеальный, хотя пошел чисто бивни почистить.

В итоге стоим с Эдуардом на остановке с тяжелыми лицами, типа серьезные, особо не контачим, чтобы не вызвать подозрений, и тут уж вычисляется, кто наши отряды сопроводил в шесть утра до бусика.

- Как похмелье? - С ноткой сарказма спрашивает Олеся на остановке, сжимая рюкзачок на спине за тонкие лямки спереди, и смотрит с полу осуждающим видом, мол, от вас меньше всего ожидала подставы, но так и быть, спасла ваши русские жопы. Из беларусского в ее акценте только протяжные гласные, поэтому люди обычно не сразу в узнавание.

- А? - Переспрашиваю заторможенно, и прям чувствую, как Эдуард, что обходит меня спереди с круглыми глазами, так и транслирует мне в мозг, что я дэбил. И я сразу такой, со страдающей моськой: - Ааа... Да пипец, не спрашивай. Больше никакого домашнего южного вина. - Цокаю языком, что больше ни за что и никогда. И для достоверности решаю перебросить стрелку, потому что не умею в ложь, это ж прям вообще не мое, киваю головой в сторону чертилы кудрявого: - Эт все Титов у деда какого-то настрелял бадяги.

Я вскидываю брови в ответ на возмущение, мол: а что Титов? Ну, а что. Ничего.

- Любишь кататься... - я игриво подкидываю бровки вверх-вниз с очень жирным намеком, и тут же в пояснение побледневшему: - Как говорится, люби и саночки возить.

Теперь до конца поездки до города будет меня ненавидеть. Пускай. Я довольно улыбаюсь, усаживаясь в первый ряд к окошку, а рядом падает Ксюха, и мы с ней даже перебрасываемся парой заумных, пока трясемся под шлягеры по Радио Дача, и мы с Титовым забываем друг о друге, никаких переглядок, хотя ему-то проще палить мою спину. Я не проверяю. Ну, попросил не палить - я и не палю. Зачем доставлять дискомфорт и неприятности человеку? Я же не деспот какой. Пускай поживет в своем сахарном мире, я-то в своем низкоуглеводном не жру че попало, вот и он однажды поймет прелесть моногамных. Впрочем, ради барабули мы сделаем исключение, ну просто потому что это на юге - пища богов, и мы молодые боги, кто бы что ни говорил.

Я топчусь на месте, слушая коллег по поводу их маршрута, и вдруг понимаю, что мы вообще-то даже не обсудили с Титовым, хотим ли мы провести выходные вместе или у него другие планы, а если да, то где и куда - тоже забыли. А спрашивать сейчас мне неловко. Я просто чуть отворачиваюсь, якобы заглядываясь на российский флаг на флагштоке, что по всей границе проезжей части с некоторой очередностью стоят, и просто надеюсь на знак судьбы. И он реально снисходит в лице самого Эдуарда Игоревича! И я просиял, обернувшись к нему. Скользнул по лицу взглядом и задержался на глазах, что смотрели будто бы с нетерпеливым ожиданием.

- Не, я как-то подустал от тематики. - Улыбнулся ему вежливо и пожал плечами: - У нас в семье нечасто вспоминают войну. Ленинград же. - Я прям вижу, какой у Титова затуп, и вздыхаю с надеждой, выпаливая: - Но я хотел поехать смотреть дельфинов на бывшей военной базе. - Вижу огонек интереса в глазах Эдуарда, куда больший, чем во время речи про военный музей. И я правда не хочу доставлять ему неприятности и тем более навязываться, поэтому обозначаю следующее: - Ласпинская бухта. Буду там, а ты, если что, пригоняй. Буду рад. - Поджимаю губы, сдержанно улыбаясь ему, а сам внутри ору на себя, мол, надо было как-то решительнее, но где я, где решительность? Сука. Ладно. Так и разворачиваюсь, чтоб побрести в сторону дороги, и выставляю руку ловить такси.

Не понимаю, почему захотелось сбежать.

Не понимаю этого и когда занимаю верхнюю пустую трибуну над дельфинами, и открываю нулевую колу, да пакетик с кетчуповыми чипсеками, чисто побаловать себя.

Только чувство такое, что я так и просижу здесь один, ну и пошло оно в жопу все. Буду один до старости и сдохну от старости, потому что детей никогда не будет, стакан воды не поднесут, а может умру от диабета раньше, или еще что приключиться. Влюбился в бисексуала, что стайку телочек повел в военный музей. Отлично.

Опустим подробности сборов, тут и все так понятно, разве что старался быть быстрее Стаса, что двигался черепахой, будто понял жизнь и не спешит. Вообще он как-то действовал в духе РПЦ - мыслит тысячилетями вперед, а потому - че ему всякие человеческие приколы, витает где-то в облаках, когда его Олеся чуть осуждающе допрашивает на остановке, и я глаза на него вытаращил, мол, братан, не тупи.

- Нормальное южное вино было, не пизди, - фыркаю я, сощуриваясь. - С пивом мешать не надо было просто.

На том и закончили баталии, а он все стебет меня так тонко, чтобы понятно было лишь нам обоим, но до меня же доходит, а прямо я ответить особо не могу - люди тут кругом, мало ли че у кого какие извилины. Скользкий ты тип, Бондарь, и очень коварный. Без согласования понимает, что нам вместе не сидеть, хотя его эта отчуждённость - это как бы тоже палево, я то знаю, что самые закоренелые преступники ведут себя слишком тихо, на чем их и ловят, а мы ебать как согрешили, так еще и не один раз. В общем, я сел в маршрутку сзади рядом с Олегом и какими-то девчонками. Удивительно, что не заметил в нашей плотной компашки Ильи, но это только к лучшему - нефиг мне настроение портить в мой выходной. И только моя дискомфортная задница нашла свое заземление, как Ксюша решила со мной поиграть в коммуникации и такая «Эдик, как ты себя чувствуешь?», и ручку мне на плечо, а я поглядываю на эту ладонь и на нее, на ладонь и на нее. А что, собственно, происходит?

- Ээээ… нормально, - отвечаю я, изогнув бровь, типа а что должно было быть? Так не подходят к человеку, у которого похмелье, так еще и выдуманное. - Выпил лишнего вчера, все норм, - решил на всякий поддержать легенду, а в ответ получал браваду на тему «КАК?! У тебя же сотрясение было! А ты ПИЛ?! Нельзя же так с собой!», и я такой… - Что?! Какое нахрен сотрясение?! - и бабы все смотрят на меня, а я на них смотрю, а Олег в наушниках и своей атмосфере пишет чет в блокнот и нихрена не помогает, а я пялюсь в спину Бондаря, что впереди сидит непреклонной скалой, мол, я тут вообще дзен-буддист, не трогайте меня. Так и узнал, что меня записали в лиги героев после стычкой с этим обмудком и придумали несуществующие ранения, а и сразу нахохлился, мол, да вообще-то все так. Но, девчонки, с головой все в порядке. Знаете, не такой уж у него сильный удар, как показаться могло. Это я почему так отлетел? Потому что боец и знаю, что самое важное - это уметь правильно падать! И если бы не дети, глаза которых я пожалел, ведь каким ориентиром мы должны быть для будущих лидеров России, то от Ильи живого места бы не осталось, потому что здесь вопрос даже не за собственную честь, но за честь кореша, а с корешами так вообще нельзя. В общем, пожалуй, примерно на эти темы мы пиздели всю дорогу, и я прям обмазывался этим вниманием, о да, глупые мышки, считайте меня великолепным и беспокойтесь за тем, что скрывается за моим пластырем с динозавриками. Кстати, телочки внезапно запищали от этой милоты, так что Стас, получается, вообще офигенно помог моему продвижению по сексуально-гормональной лестнице. Единственное, Олеся прикладывала лицо к руке как не в себя, и я зыркал на нее недоверчиво, мол, не порть мне всю малину! Иди вон, подсядь к Бондарю, развлеки его своими нотациями. Они вообще должны быть вместе в идеальной вселенной - два душнилы.

По выходу в городе девчонки предложили присоединиться к ним на экскурсию в военный музей, где во всех красках описывают битву под Севастополем, и у меня, если честно, это было пятном в образовании, а потому - конечно, пошли! Отличная идея. Потом как наберусь метафор да включу Сталина на стадионе, сказка будет. Потому что мелких надо заряжать правильно мотивированными тезисами, за духовные скрепы. Надо записать последнее, ахуительно звучит. Вот только вижу, что Стас как-то откололся от импровизированной группы, и хоть мы ни о чем не договаривались, я же должен был с ним как-то поговорить вообще. Ну, о нас. Не в смысле о «мы», а в смысле вообще о произошедшем. Я же типа уже переспал с мыслями, он наверняка тоже, надо понять, что кого. А потому предлагаю ему присоединиться, вот только он сливается, как дурак последний. Смотрю на него, вылупившись, мол, не тупи, погнали, а он как тогда на остановке с Олесей - вообще не выкупает. И предлагает тематику с дельфинами, которая капец как подкупает, между прочим, я аж головой покивал, неплохо-неплохо. Вот только формат досуга сегодня, по большей части, меня мало волновал в принципе, главное - цель. Ласпинская бухта, бляяяя… до нее переть как бы. И телки сразу сливаются, услышав про нее, как будто их приглашал кто, пффф. И все такие «ой, ну у нас уже билеты» и бла-бла, и я такой машу Стасу рукой, возвращаясь к кучке инфантилен, руки в боки, да вот думаю, че терь как слиться. Ксюха все как-то липнет, и она не особо мой типаж, ну типа твердая шесть с половиной, а, может, я просто потратился, и мне уже не нужно, в общем, я как бы головой хочу с ней продолжить того самого, а интуитивно меня ведет обернуться на уходящего мужика, который драл мой зад. Мда, треш полнейший, конечно. И Олеся такая подходит, мол, так ты поедешь к дельфинам? А я такой плечами пожимаю, мол, вообще не знаю, подумаешь, ни разу дельфинов в жизни не видел, совершенно не думаю об этом. И, в общем, высказала свое желание отправиться туда, и я так ей обрадовался, что, пожалуй, переборщил с улыбкой в ответной реакцией! Погнали, ты ж мое идеальное прикрытие!

Ехать с Олесей было, если честно, неловко, потому что мы как-то молчали всю дорогу, она иногда спрашивала о чем, ну, на что можно ответить только однозначно, и разговор не клеился. Наверное, ей некомфортно было со мной, я постоянно на нее бычил, а она сама под это подставлялась - чисто исторически так вышло. У меня так-то не было к Олесе никаких претензий, нормальная баба, в целом, но чувствую, что ей со мной ну вообще некомфортно, и от этого как-то жался в очередной маршрутке, типа, ну че ты, расслабься, я же не бью женщин и детей и вообще красавчик. Но ее зона комфорта, в любом случае, так-то не моя вообще ответственность. Кхм, в общем, прибыли мы на место, а там огромная такая парковая территория, так что певать к побережью пришлось еще, а я все смотрел по сторонам и высматривал, за каким кустиком прячется мой пидорас и орал с этого неистово. И тут Олеся такая «а как вы вообще со Стасом, нормально все?», и я как вылупился на нее, в плане, что ей вообще известно?!

- Что ты имеешь ввиду? - я прям занервничал в моменте, просчитывая все возможные варианты, где мог спалиться или, может, слухи какие опять пошли.

- Ну… ты же вроде в курсе? - она смотрит на меня непонимающе, а я еще больше, и тут до меня доходит, что это же она мне его ориентацию и спалила в итоге. - Такие люди как ты и как он просто не уживаются обычно, а вы вроде как подружились, - господи, как же я ментально выдохнул, вы не представляете.

- Да все норм, меня больше бесят такие крысы как Илья, вот кто настоящий пидорас, - хмыкнул я и закурил сигу по дороге, а там и русая башка на трибунах возле водички виднелась, отплескивала солнышком, и я показал сигаретой Олесе, мол, смотри кто там сидит.

Мы зашли из-за спины и присели рядом по бокам от Стаса, и я ему такой с улыбочкой:

- Один тут отдыхаешь? - хехе. Сидит тут как бедный родственник в своей обители одиночества и шума морского прибоя. - Ну и че тут? Выглядит как пиздец полнейший, - осматриваю территорию, а здесь посреди леса тупа какой-то бетон и бассейн посреди моря рядом с берегом. Делаю затяжку, а потом вижу, как дельфин такой херак из-под воды наружу финт свой делает, что я чуть сигарету из рук не выронил. - Нифига! - у меня аж широко открытые и детское такое удивление, будто видишь чудо впервые, и я, если честно, никогда не видел дельфинов собственными глазами, так, на календариках за 2002-й разве что. - Очуметь! Пойдемте поближе! - и я уже подскакиваю с места, направляясь в сторону бассейна, потому что кто мне запретит. Я и потрогаю этого ласкового, раз тут вообще не возбраняется, да блин! Я готов нырнуть в этот бассейн, если честно, господи, какие они прекрасные. Подбегаю к смотрителю местному, что рыбу кидает прям в продолговатые пасти под морские аплодисменты и ликование. - Нырять можно? - а он мне озвучивает стоимость и я такой… - Сколько?! Ахренеть у вас бизнес, конечно… Не-не, я так, посмотреть вообще пришел, - и такой разочарованно бочком к Стасу подкатываю тихонечко, снижая тон голоса. - Это обдиралово пиздец какое, но я те клянусь, когда-нибудь я заработаю столько бабла, что куплю себе такой же бассейн с дельфинами.

Эти мысли крысиные доведут меня до неврологички, блин. Вроде ничего не случилось, просто неопределенность, а я сижу и пырю в пустую заводь как одинокий странник, и даже дельфины не приплывают меня поддержать, как в диснеевском мультике. Я что, шутка? Я что, не принцесса? Я еще какая принцесса! Так что давайте, скользкие, приплывайте! Поддержите свою русалочку. Вот так вот, значит. Предатели... Ладно, в целом, тут и так гипнотично красиво, я просто подожду еще часулю, потому как верю, что Эдуард правильно воспринял инструкцию. Я же достаточно четко дал ему понять, что жду его здесь? Прикинул в уме, сколько ему на музей понадобится времени, заложил это время в ожидание, так что сидел и сычевал. А потом вдруг услышал шаги и голоса, и обернулся радостный, потому как это действительно голос Титова! Но, к моему разочарованию, не один... блять. Ну что, нужно было конкретнее, что ли, сказать, мол "жду ТОЛЬКО тебя"? Господи, какой сложный. И как мы поговорим при Олесе? Конечно, в проекте это было бы возможным, ведь она в курсе о моей ориентации, но вряд ли Эдуард был готов посвящать ее в нашу тайну. Тайная связь... божечки, как интригующе звучит.

- О, привет! Сейчас будет три. - Говорю я в тему приветствия, заметненько приободрившись. Сгруппировался, чтобы ребятам удобнее присесть было, хотя тут как бы все свободно вокруг. Они падают по бокам от меня, и я в тисках, но что ж, главное, что под боком тот, кого я ждал. И сразу на душе полегчало. Я даже выдохнул с облегчением, ведь больше не нужно было накручивать, что патриотические скрепы вернули бы его ориентацию на место. Хотя он еще мог заявить, что замутил с Олесей, но наверно не приехал бы ради этого на отшиб Севаса, собственно, этой мыслью и успокаиваюсь. Да и вообще, капец, как я ревную! Просто аж зубы сводит. Я же свиданку пытался намутить, а не вот это... мини-корпоратив на троих. - Да только вас и ждали, погоди, ща все будет. - Хочется, чтобы дельфины, конечно, меня в этот раз не подставили. Я их ждал час, никто даже плавничок не выставил. И стоило Эдуарду прийти, как тут же - бултых! Чуть ли не бэкфлип дельфин сделал, и я у меня глаза на лоб. Ну точно предатели! - Осторожно, там скользко. - Говорю ему вслед, наблюдая за этими сверкающими пятками, но кажись бесполезно. Малыш уже в восторге спешит поиграть с дельфинами. А я почему-то смотрю на это с глупенькой улыбкой, как на восьмое чудо света. Дельфины прекрасны, но... не так прекрасны, как ты.

Перевожу взгляд на Олесю, и прям буквально - вижу в ней себя. Ну, то есть, вот этот нежный меланхоличный взгляд в спину Эдика с привкусом односторонней влюбленности, полуопущенные плечи в каком-то жесте смирения с положением. Я не то, чтобы спец по считыванию сигналов языка тела, но этот вдруг определяю безошибочно, будто чувствую исходящий от нее пессимизм, и так хорошо ее в этом понимаю... Это почти смешно: не буду же я, в самом деле, бороться с подругой за одного парня? Это неправильно как-то, я никогда еще не был в такой ситуации. А вдруг она нравится Эдику? В ней, объективно, нет ничего отталкивающего, она очень по-славянски красива и по-белорусски притягательна, у нее отличная физическая форма и фигура и даже не мерзкий голос, и, может, не будь я геем, я бы даже посмотрел на нее с иного ракурса, ведь у нас было неплохое взаимопонимание. То есть, я бы понял, если бы Эдуарду нравилась Олеся, но и не понял бы тоже. Я объективно пизже и горячее. И что-то от этой мысли выпрямляюсь, как самовлюбленный павлин, потому что прошлой ночью это я трахал Титова, а не он - Олесю, а значит, девочка, даже не надейся. Присмотрись к Олегу, я хз.

А мой тем временем летит назад по трибуне, наигрался с дельфинами, разбился о волнорезы конского ценника на простые детские радости. Откуда ж во Владимире дельфины? Я все понимаю. Я-то их видел в Турции, когда с родителями в отпуск летал в детстве, но это совсем другое, не то, что Ласпинская бухта, это одновременно одно и тоже, и вместе с тем концептуально разное. Я улыбаюсь, когда встречаю его на своем же месте, вскидываю на него ресницы, щурясь от палящего солнца, и провожаю вдохновленным взглядом его действия, а он бочком ко мне приваливается - и у меня дыхание перехватывает, я сглатываю комочек волнения незаметно, ставлю локоть на свое колено и подпираю подбородок ладонью, слушая Эдуарда. А Титов размечтался о дельфинах. Ну что за очарование.

- Да за ними ж уход нужен невероятный, -  замечаю просто по факту, чтоб особо не распылялся в плане заработка для объективно бесполезной цели, ведь: - Подумай, можт лучше стать попечителем какого-нибудь дельфина и навещать его в дельфинарии, чем заводить собственный бассик? Ну, что? Ну, я как минимум, шарю, сколько стоит содержать бассейн, а тут еще и дельфины. Это ж ебнесся столько работать.

Конечно же, я душнила, кто-то из присуствующих сомневался? Какие пошлые вопросы, не задавайте их мне больше. А Эдуард меня нанять на работу хочет, находчивый малый, но можно же просто признать, что я прав, да и дело с концами. Такой упертый, уф. Еще Олеся рядом, даже за жопу не схватить... Подстава подставная.

- Вообще не планировал. Но если хочешь нанять меня чистильщиком бассейнов, это будет стоить дорого... - я откидываюсь на локти на лавочку позади, вытягивая ноги чуть вперед, чтобы лучше видеть обоих коллег, но голова повернута, конечно, к Эдуарду, и я ему выпаливаю с самой широкой из моих улыбок: - Но пока ты не миллионер, могу принять натурой. - И такой ладошкой качнул, указав на член. Олеся засмеялась, а лицо Эдуарда в этот момент я запечатлею в памяти как шедевр постимпрессионизма. Мой хороший, ну че ж ты так реагируешь)) Даже я смутился от того, что сказал, а ведь я целенаправленно ляпнул, типа, это был обдуманный рофл. - Ладно-ладно, кончаю со своими приколами. У меня просто другие планы на жизнь. Сейчас закончу филфак, пойду в школу работать, потом, может, книгу напишу, как всегда хочет. Есть, чем поделиться с будущими читателями. Вот... что еще? Тренерский разряд есть, могу в любой бассий пойти, да даже сборную готовить. Олимпиада прошла мимо меня, но не мимо других. Но я чувствую, что устал от плаванья. Я с двенадцати лет в этом, и как-то... выгорел, что ли. Устроюсь в лицей, выпускать будущих Пушкиных. - Не знаю, почему разговорился, но Эдуард так внимательно слушал, что речь сама лилась из меня, и мне было так приятно... типа, ему правда интересно? Никому не интересно, а ему интересно. И, засмущавшись своих же мыслей, я вдруг перевел тему: - Хотя идея терапевтическая. Ну, с дельфинами. - Пожал плечами и перевел взгляд на Олесю, мол, я о тебе тоже помню. Сейчас им обоим устрою ликбез. - Раньше здесь была военная база, а сейчас санаторий, поэтому здесь остались боевые дельфины. Здесь лечили больных детей звукотерапией и дельфинотерапией. Сейчас тоже этим занимаются, хотя и не так активно. Вот после чернобыльской катастрофы здесь был аншлаг, да вообще со всего СНГ всех онкологических возили. Люди плавали с дельфинами и слушали звуки. И эти дельфины приучены к рукам, но при этом не выступают в цирке. Прикиньте, какие умные существа! Поэтому, я вот лично считаю, что их нельзя держать в бассейне, это настоящее преступление. Оп! - Вскинул руку, указывая на бултыхающуюся парочку дельфинов. - Опять прыгнули. Смотри: их не держишь, а они возвращаются.

Мне нравится наблюдать его метаморфозы: как меняется его дыхание, блеск в глазах, какой энергетикой фонит, боже, я никого еще так не чувствовал, и у меня внутри все переворачивается, а внизу крепчает, словно Эдуард весь - афродизиак, возбуждающий каждую клетку моего тела и мозга. Въехал в него так прочно, что за какие-то жалкие пару дней стал зависимостью. Моментальное привыкание, а ведь я не пробовал из запрещенного в своей жизни ничего крепче травки. Вызывает желание неистово трахать, словно я не умею держать член в штанах, что согласен на самые заведомо проигрышные условия. Секс по дружбе, блять, ничего тупее в своей жизни я не слышал. У меня друзей-то нет, а тут какая-то многозадачность. Ладно, похуй, затащим. Научишь? Так начинай прямо сейчас, чего ждать. Я буду примерным учеником, пока твои материалы будут привлекательны для изучения. Раздень меня так, как будто от этого зависит наше дальнейшее существование на этой планете. Зацелуй мои губы, чтобы развеять сомнения, что об этой тактильной совместимости не только у меня фантазии, и что это вообще не фантазии - я просто хочу быть еще ближе_глубже, и я ведь чувствую, что ты боишься себя, но хочешь этого не меньше. Это что-то, в чем я уверен гораздо больше, чем в наших чувствах. И на "здесь и сейчас" этого вполне достаточно.

И его срывает, стоит только начать - расстегнуть пуговицу и сорваться, словно больше невозможно так медленно утолять тактильный голод. Я подаюсь всем телом навстречу, к каждому уверенному и спешному касанию рук, пока Эд лезет под футболку и задирает до самых плеч. Напарываюсь ключицами на губы Эдуарда, охуевая от контраста, что оставляет маленькие пожары на теле после каждого поцелуя. Зажигает меня так, словно керосином залили маленький огонек - и вот я чувствую, как меня буквально охватывает первобытный жар, как тесно становится в штанах, что никак не поддаются, и да, черт возьми, жопа в них смотрится великолепно, но снимать их - мучение, но тут приходится выбирать приоритет.

- Хз, может, чем тяжелее дается, тем желаннее результат? - Смеюсь ему в губы, так и быть, забираясь большими пальцами под пояс черных джинсов, и тяну их вниз, стискивая с бедер. Они действительно плохо поддаются из-за мешающего стояка, что упирается прямо в плотную ткань, а вот голая задница Эдуарда ситуацию только сильнее накаляет. Получается, что мои штаны не только его отдаляют от процесса, но и меня - от него же, ведь я уже хочу скорее юркнуть в душевую вслед за ним. Это плохая идея - делать это в штанах, тогда снять их будет еще более невозможно. Так что я не очень грациозно выбираюсь из них (благо, этой пластики хитиновых членистоногих за дверью не видно), оставляя лежать прямо на полу за ванной комнатой, вместе с брошенными там же кроссовками, и захожу в кабинку, закрываю плотно тяжелые стеклянные дверцы и спешно разворачиваюсь к Эдуарду, чтобы скорее поймать и зажать в этой тесной коробке, насладиться реакцией в очередной ловушке, ведь она вся, реакция его - такая вкусная и безумная. Но у меня чуть смыта фокусировка, поэтому в плен попадаю я. Ооокей, Эдик захотел поиграть. Мне даже как-то трепетно с этого, я правда в восторге от его инициативности в скорейшем уходе от своих гетеро-нормативов. Вскидываю брови, провожая самым пошлым взглядом от разыгравшейся фантазии, что пока еще остается ею, но ему пиздец, как ни крути и не отсрочивай дэдлайн: - Ты хочешь меня помыть? - Серьезно? Я же не маленький мальчик, я сам могу, ох... ладно. Такое мытье, может, приемлемо - такое, где рука на члене с пузырящейся пеной и по шее и груди скользит нежными влажными тропинками. Я не понимаю, это акт заботы или соблазнения? Оба варианта заверните, я не хочу их делить на составляющие. Просто Эдуард касается меня так, словно этой же пеной готов стекать по коже, и я не смею тормозить его, напротив, мне очень интересно, что будет дальше и какие мысли придут в его голову. Разворачиваюсь спиной, моей самой чувствительной, и каждый массирующий шаг его пальцев на сгибе заставляет тихонько мычать, ведь я так много времени провожу в воде, как он - на стадионе, и это все про уставшие, забитые мышцы, и по ним тепло прокатывается больше не из-за капель (что даже куда-то в сторону, на стенку), а из-за движений и хватов, боже, детка, ты придумал просто охуенную идею. Я касаюсь лбом запотевшего от пара и нашего дыхания стекла, подушечками пальцев чуть касаюсь его же, раскрывая лопатки для этого короткого массажа, тело отзывается и даже поясница в легкий предательский прогиб, будто диктует другие правила, не слушая голову. Типа, трогай нас еще, трогай везде - меня покажи! А Эдуард заходит ладонью на член - и меня в космос выбрасывает, я кусаю нижнюю губу, давя в себе рвущийся наружу стон, ведь еще так рано в капитуляцию, а меня пиздец как давно не трогали. Вот так - может, и никогда. Двигаю бедрами чуть навстречу руке, поддавая ритма, но тут-то и вскрывается подстава. Это как маятник, где вперед - к удовольствию, но есть и назад, а сзади - ловушка, в которую я едва не попадаю, отпустив контроль всего-то на пару минут. Выходит, только соблазнение? Блять. Гррр!

- Убери руку. - Чуть рыкнув, серьезно сказал из-за плеча. А он издевается - и типа с члена убирает. Я втягиваю воздух носом и учительским тоном повторяю для особо одаренных: - Не эту. - Ну и хуй с тобой, упертый мальчишка. Я разворачиваюсь к нему лицом, и на лице - вот вообще ничего хорошего, только темное желание, взвинченное непослушанием. - Если я говорю убери, значит, убираешь. Если я говорю - подними, ты поднимаешь. - Мне достаточно кивка для понимания, что мы пришли к пониманию. Потому что теперь проверка связи: - Поднимай руки. - И это для открытия пространства, чтобы врезаться грудью в его грудь без всяких условных преград, в один шаг вдавить в стенку душевой, резко придавить ладонью запястья, настойчиво протянув их вверх по стене над головой - и там оставить, позволив разве что переплести пальцы. Пена, что льется прямо с меня потоками на его член, смягчает движения навстречу. Такие горячие, мокрые, скользкие. Я на морально-волевых сдерживаю желание очень грубого урока. Но без теории же блять оно никак, мы ж педагоги. Давай в самые эффективные методы. Я с ним себя такой лавиной чувствую, это пиздец какой-то. А он чувствует это? Потому что если нет, то я не знаю, почему он так добровольно идет в эти горы. Целую его и отстраняюсь, набрав дыхания для недолгого монолога: - Не хочешь сосать - не ебешь, все же просто. Друзей же за шлюх не считают, лап. На твоих условиях мы не сможем дружить, прости меня, - целую его шею и нашептываю вводные, вот так беспощадно, да, с трением членов друг о дружку и рукой, массирующей тонкую мошонку до этих тоненьких вздохов: - Нам нужен компромисс.

Рычит на меня, стоило рукой проскользнуть мимо ягодиц, ох, Бондарь, ну и ебучая же у тебя политика двойных стандартов! Меня, значит, можно ебать в жопу, а себя - прям ни в какую, отказывает раз за разом, лишь манит красивой оберткой этих сжатых мускул, и я знаю за эту систему динамо, я блять изобрел эту хуйню, ну, чтоб другие пользовались, не я. Хочется поиздеваться над ним еще немного, а то вон, какой напряженный, и я убираю руку с его члена, улыбаясь краешком рта, пока он не разворачивается лицом к лицу, и, блять, те моменты, когда чувствуешь, что шутка зашла слишком далеко, и вот тебя сейчас поставят в угол, а прежде - надают по жопе. Вот только с нереальным сексуальным подтекстом рвущегося ко мне навстречу поезда с глазами рептилии, и я сглатываю капли воды, что стекают по лицу, уже как-то не до смеха, но знаю, что он не ударит первым да еще и в таком тесном пространстве. Разъевывать душ не надо, кабинка ни в чем не виновата. А вот Стас очень виноват. Всей своей этой безумной энергетикой, что мне мозг ебет день ото дня, мешая спать, жрать и думать о работе. Претензий так-то не мало накопилось, знаешь ли, и хотелось бы заиметь хоть что-то, чтобы порешать внутренние диссонансы. Но я лицом к лицу с этим конфликтом, и мне тяжко, что грудь вздымается в утяжелившемся дыхании, не хочу сейчас никаких разборок, да и начинал не про это, но его агрессия - слишком сладкий голос, как не крути, ее нельзя на все сто воспринимать как константу этических гонок, но как сексуальный возглас, от которого у меня член едва вздрагивает, и хорошо, что у нас игра глаза-в-глаза, а то зафокусируется на ненужном, а я ведь еще сам не до конца понял, что именно меня в нем так взъебывает. Всю жизнь боялся быть подконтрольным, а сейчас - так доверительно киваю на его требования, поднимая руки выше, пока он прижимает меня к стене душа и тянет запястья руками совсем над головой, и я чуть выгибаюсь в пояснице, впечатываясь ягодицами в стенку, оглядывая его безупречное тело амфибии. Чертов инопланетянин, разговаривает со мной на неведомом языке, возмущаясь, почему я изначально его не понимаю. Но я не перестану тыкать в тебя палкой, так реагируешь, так тебе башню сносит, на это можно бесконечно любоваться, и я обязательно буду. Если ваши модные иммерсивные театры не похожи на то, как напрягается тело Бондаря, что сжимает меня всем своим весом, даже не зовите на это представление. Впрочем, я уже говорил, что хуй я отдамся какому-то другому актеру. Он целует, как заклинатель змей, заставляет поддаться бедрами к нему навстречу, в этом тихом мычании и чувственности, чтобы касаться сильнее. Бери уже меня, у меня внутри все переворачивается от его силы, которая умеет тупо гасить, давить как пресс, и я походу всю жизнь ждал, чтобы быть расплющенным под кем-то. Даже не буду вопить о пощаде, но, может, попрошу еще большего, если ты вывезешь.

- Ты… ох… - он касается яиц, и его руки такие обманчиво-нежные внизу вместе с тем сжимают слишком крепко запястья. - Пиздец сложный, Бондарь, - шиплю, прикусывая губы, пока он ведет поцелуями по шее, такими мягкими, что под ними можно расплавиться. - Я всего лишь хотел тебя помыть, а ты напридумывал всякого, - усмехаюсь прямо рядом с его ухом, короткий рывок - и сцепляю краешек зубами. - Мне кажется… даже я так за жопу не боялся, как ты сейчас, а ведь я с благородными намерениями, - слушай этот голос и понимай мою издевку, потому что это она. Можешь настаивать на своей правде, но настоящий лжец борется до последнего, и здесь твое слово против моего, а в конечной истине - я же не сделал ничего такого. - Если так хочется свести счеты, а то вдруг я блять тебе чего-то не додаю, то, так и быть, можешь намылить мне задницу, - как тебе такое, Илон Маск, а? Тут звонили из будущего и просили вернуть мем в родной таймлайн, но мне похуй, я тоже своего рода пророк. И вижу, что будет дальше. Вот только этот непробиваемый танк все касается моего члена, но ничего с этим не делает, изводит, держит крепко, и я мог бы легко выпутаться, но так нравится эта игра в мучительное ожидание, что аж до горячего дыхания сквозь ноздри и капли. Молвит свои очередные приказы, и кто из нас служил в армии? Блять. Выходит, что меня и научили повиноваться. - Ох… вот так вот сразу, да? - я аж взволновался. - В плане… а как же… ну… - блять просто рак речи начался, когда вся кровь к низу прибила, а передо мной сексуальная машина. - Может, ты взял с собой ту штуку? - выгибаю брови, мол, пойми меня, и он бьет меня моим же оружием, играя в гляделки-не-понималки. - Да не пробку блять, смазку, - мне же неловко называть эти гей-штуки своими именами, чел, чего ты заставляешь и пялишься так. А он добавляет жара и гона, прям по газам огрызается, мол, я те че ее с собой ношу в ванну каждый раз бля да? И я глаза закатываю, че такой душный? - Заебал, брат, да? Похуй… давай так, - посмотрим, что из этого выйдет, я готов к этой инквизиции, вон, смотри, какой разгоряченный, жду не могу. Гель для душа тоже неплохая идея, да, я не подумал об этом. Сразу виден человек с отсутствием опыта. Чтобы я делал без такого ценного педагога, Стасик, в тебе мое спасение. Хотя подождите… без тебя этой всей херни вообще бы не было!

Пошли отмазки, типа, это не то, что ты подумал, а я подумал все верно, ты мне мозги не делай. Говори, мне конечно же очень интересно, иначе я бы не вылизывал твою шею. Такая ахуенная шея, такой крышесносный запах! Божеее. Мне нравится иметь его. Я не могу насытиться им, а он он не перестает провоцировать, чтобы я чувствовал себя чуть меньшим агрессором. Я не знаю, что должно произойти, чтобы я расслабился до полного отключения инстинкта самосохранения, но знаю, что это (в теории) возможно. Но каждый наш арт ведёт совсем не к этому, и вроде никто из нас не против, расстановка очевидна и приемлема. Я просто захожу дальше, ребром ладони ведя по нежному шовчику и ныряя глубже, до мокрых поглаживаний между ягодиц, моя детка особо чувствительна, когда на взводе.

- Не выебывайся, Титов, - знаю, что это невозможно, знаю, что не хочу, чтобы он прекращал. Это тоже все часть непонятной игры, которая разыгрывается между нами совершенно естественно, и оттого так выводит на чистые эмоции, от которых приятное терпкое послевкусие, никакой неопределенности и незаконченности. Все понятно, все четко, будто мы оба видим маршрут, я просто возвращаю его рычанием в закушенную мочку уха, чтобы ему не удалось отвернуться в смущении: - Тебе же нравится мой член. — Улыбаюсь, выпуская из прикуса и проводя носом по его щеке. Поспорить можно, но не с правдой.

Эту правду Эдуард — полюбит.

- Может, ты взял с собой ту штуку?

Я вопросительно выгибаю бровь, и теперь моя очередь шутить, притворяясь недогадливым:

— Пробку? — а на деле-то, получается, хитровыебанный, и Эдуард это понимает. Все ещё неясно, почему мы в каких-то топорных обсуждениях, вместо того, чтобы уже любить друг друга долго и страстно, но то ли эта душевая слишком тесная и подходила только для петтинга, то ли сбитый настрой от попытки перевернуть игру, но я уже предвижу, что секса в душе не будет, но это распаляет ещё больше на предмет - буквально - влажных фантазий. Эдуард мне про смазку, а я ему борзое: — В ванну-то? Каждый раз с собой беру. С лавандовой пеной, да… — и по лицу его провожу ладошкой, спускаясь на шейку, чуть сжимаю ее, когда он рычит своё возмущение. Тише, тише. Я же найду решение, если это важно. А комфорт - это да, очень важно. — Есть гель для душа. — Успокаиваю его с мягкой улыбкой, а то ведь и так в замкнутом, так ещё и градус повышается вовсе не из-за температуры воды. Отстраняюсь на шаг, ища тот самый пузырёк, который в начале расходовали на мою спину, и нахожу приоткрытым, сжимаю в ладони, а потом снова оборачиваюсь на Эдуарда и тяну к нему вторую руку, уверенно беря за кисть, и прижимаю к себе, чтоб каплями душа на спины, но на не лица, и целую его осторожно, мягко, заботливо, будто медленными шажочками по губам с лёгкими касаниями по ним кончика языка. Не нравится этот порыв борзости в словесных поединках, я не хочу пиздеть лишнего. Жаль, что он ещё не готов занять свой рот чем-то полезным в моменте, хотя замечаю, что поцелуи его отвлекают и даже вовлекают. С каждым разом он все более открыт к ним. Я обнимаю Эда, скрашивая свои руки за его талией, и медленно за собой веду, упираюсь лопатками в запотевшее стекло. Давай попробуем делегировать, ок. Заводишься, когда тебя разрабатывают, давишь энергетикой, когда на адреналине - ты базовый курс выживания для бойскаута, но между нами давно уже какая-то Дикая Охота. Я проталкиваюсь в него пальцами правой руки, но левой ногой веду по его бедру, сгибая другую в колене, чтобы ниже и удобнее, чтобы передать немного власти. Встречная игра всегда приятнее односторонней, но я мало кому доверяю, как жаль, что Эдуард не видит моего доверия к нему. — Кажется, мы уже чистые? — Ухмыляюсь ему, игриво вскидывая ресницы, когда рука уже подустает, а мыльный запах въелся в кожу. Это намёк, да. Слава богу, Эдуард понимает намёки.

Выключенный душ, раздвинутые дверцы, мокрые следы двух пар ног и спешное обтирание полотенцами, чтобы не слишком намочить кровать, и я повязываю полотенце на бёдрах, шлепая в комнату, бросаю ему через плечо, игриво подёргивая им:

— Догоняй!

И я такой уже лежу на кровати, узел полотенца ослаблен до невозможного, и из-под него слишком заметно выпирает, что только слепой не заметит, а вот Эдуард цепляется зорким взглядом сразу, и я кайфую с реакции. Свет из окна заливает кровать, делая все ещё более радостным и жарким. Мы такие свежие после душа, чуть смывшие с себя спесь, и я тоже неловкий в этих объятьях, веду ладонями по его плечам и лопаткам, а через полотенца мы касаемся друг друга стояками, словно задерживаясь на этом дольше, распаляя интерес и желание. Делаем пикантнее этот петтинг. Я все же подцепляю пальцами его полотенце, развожу в стороны, заставляя елозить, и спускаюсь ниже бёдрами, оставляя своё все ещё на себе.

— Ты не волнуйся за смазку. Я взял ее. Она уже под подушкой, — целую его грудь, но вообще не останавливаюсь в поползновениях, оставляя его вероятно в полнейшем недоумении. — Скажи, если понадобится, но я хочу попробовать по-старинке. — Сжимаю эту спортивную жопу в своих ладонях, подталкивая Титова вперёд, чтобы тоже полз на коленях навстречу. — Я хочу попробовать тебя всего, Эдуард. — Хриплым возбужденным шёпотом в его живот шепчу, лажусь на лопатки и опускаю его сверху, размашисто языком облизывая член по всей длине и заходя ниже, буквально подныривая лицом, но он и сам уже чувствует, как шевелить своим туловищем. — Если будешь мне дрочить при этом, я не расстроюсь. — Фыркнул ему в мошонку и полез языком по скрипящему чистому проходу. Блять, ну приехали, че. Гетеросексуалу в сомнениях - я ещё задницу не лизал. Но толкаюсь глубоко, набираю слюней больше и размазываю обильно, и это только первый круг ада, дальше - горячее. Две минуты - рекорд задержки дыхания, и я хочу проверить, сумею ли повторить его сейчас.

Не стоит отпускать мои руки, знаешь же, что я не сдержусь. Ухмылка вскользь, и бедра сразу навстречу, чтобы к противоположной стенке этой кабинке под шатающиеся дверцы, ох, мы такие хулиганы, и здесь явно что-то не выдержит. Либо физическая материя, либо мои нервы, потому что давай уже, я ведь танцую перед тобой и так, и эдак, места себе не нахожу, и все разговорчики - это так, для отвода зрения и внимания, ты не ведись, делай свое дело, ты же позиционируешь себя как эдакий профик, и я делаю вид, что внимаю всецело и доверяюсь твоим рукам, что тянутся за баночкой геля, похуй, что там будет внутри, лишь бы твой член и хотя бы немного скользко, а то заебало так кривовато ходить по лагерю и поддакивать, мол, сотрясение, слава богу, что не дцп, но походу для следующей смены и эта легенда станет нормальной. Дышит мне прямо в лицо, а я прижимаюсь, ведет своими руками и пытается в равные игры, входит пальцами, чтобы я смыкал губами и не пиздел слишком часто, поверь, я сам уже заебался, но так сложно отключить эту тревожку, ведь ты талантливо взъебываешь, удаляешь почву из-под моих ног, просто ctrl+x. Как тут не поддаваться на встречу? Мы оба мокрые, местами в мыле, местами, да, слишком чистые, но я не против продолжения, как в рекламе Mr. Proper, какие мелодии мне еще тебе напеть, чтобы ты сжег нахуй все, чтобы поле было чистым. Я, может, и пизжу, что не для тебя мой колос колосился, но по факту ты видишь сам, трогаешь, там, внутри, по всем этим нашумевшим точкам, что мычанием со рта прямо в твое лицо, и уже не так стеснительно, хоть волнение и комком в горле, ты настоящий аферист, без предупреждения выстрелом в голову, можешь дерзить, сколько угодно, но я знаю, чем все закончится. И тут выигрыш не в одного, повысим ставки?

Догоняй, и передает мне эстафету кота, что спешит выключить воду и следом за юркой мышкой с ухмылкой хищника. Детские игры под стать детским мультикам, я не против в такие повороты, особенно, если в них эта голая спортивная задница, скрывающаяся за полотенце. Игры в недотрогу? Приправим ответкой, и я занавешиваю себя таким же чистым и приятно пахнущим, раз у нас все зацензуерно, хотя казалось бы. И стыдно, и смущенно, и откровенно, и хочется как в шутках про эксгибиционистов - хобана! И все преломляется под его взглядом, таким важным и сердитом, даже когда он возбужден не на шутку, когда я скольжу взглядом по его стояку сквозь белоснежно-махровое, под этими лучами закатного солнца, он дышит носом, но я ощущаю, что это лишь половина силы, что он показывает на деле. Я нависаю сверху, полотенце к полотенцу, бугры к буграм, руки по бокам его лица, впираясь в подушки и уютный матрас, такой мягкий, который так ждала моя спина и задница после всех пируэтов, но все это меркнет и тускнеет по сравнению с тем, как мы соприкасаемся внутренним жаром, и эта цензура… чувак, а как же свобода слова? Или геи топят за другие ценности? Я сверху, но мне так тяжело, будто он придавливает. Это необъяснимо, будто я пьяный от его размашистых ресниц, и он все еще парень, и это все еще не естественно, но кто здесь запретит мне отведать, когда передо мною целые охотничьи угодья с не устоявшимися ролями, кто есть кто в этих догонялках. И если ты думаешь, что ты - тот маньяк, что преследует, то обрати внимание на бегущего и куда он заманивает.

- Я вообще не волнуюсь, - шепчу ему прямо в губы в сантиметре от неизбежного, и блять я ахуеть как лгу, потому что он же умеет переворачивать небо с землей вверх ногами, что я как в тисках и в невесомости одновременно. Бесит меня до одури всем тем, что себе позволяет, и всем тем, что я разрешаю, на что зову и подписываю, будто теперь не он растлитель натуралов, а я - бешеная сука, не знающая границ. Хочется его всего и, желательно, внутривенно, чтобы отпечаталось основательно и отпустило наконец, но я чувствую, что этого не произойдет и сегодня. Будто вся его бушующая страсть, эта агрессия летящего навстречу поезда, сорвавшего с рельс, это все недостаточно. Бармен, повторить, срочно. Дайте сразу два. Я сегодня здесь до утра, и, пожалуй, как минимум до конца недели.

Он тянет выше, сжимает задницу, по моим плечам капли от мокрых волос, щекочут и раздражают, но не меньше, чем его присутствие в моей личной зоне комфорта. Я поддаюсь его настоятельным движениям, его поцелуям по груди, таким странным, что хочется еще и побольше, чтобы просто понять, что происходит и почему так ахуенно. Еще выше, проскользнуть ногами в мелких шажках коленями по периметру его атлетического тела, он хочет меня всего, я не против, это блять взаимно, мы для этого здесь и собрались вообще-то. Но быть сверху, чтобы накрывать его лицо, это отдельный вид искусства, и таких уроков не дают в детдомах, типа зачем вам, бичам, говорить о высоком и быть в таких позициях, когда…

- Черт, - да, я изъясняюсь криво, особенно, если это про чувства, но реакция не врет. Лови на лету этого полотенца, что в сторону, и ты сам инициатор всего, я лишь подливаю масла в огонь в этой странной игре. Придумали правила для комнаты, общения, жизни, но не установили того, что между, и даже в этих терминах про привелегии есть куча мелкого шрифта. Его язык такой шершавый и влажный, будто мне кошка облизывает, и я чуть поддаюсь бедрами навстречу его рту, так нетерпеливо и трепетно, просто продолжай свои девиации, я не расскажу никому, какой ты чертов извращенец и любишь сосать мужикам и делаешь это так гениально, потому что… просто потому что не хочу быть скомпроментирован сам и потому что не позволял себе такого даже в отношении к женщинам, даже тем, что делали это по сто седьмому кругу, упиваясь в славе о том, сколько хуев они повидали. Мне похуй, сколько хуев было у Стаса, если это привело к этой точке. Мне лишь хотелось, чтобы к моему он относился с такой нежностью и уважением, что на максималках, как ни к кому. Даже если это неправда, я же все равно не узнаю. - Без проблем, - зачем-то комментирую я, чисто по-дружески, знаешь, и ненавижу себя за лишние слова, когда самое время заткнуться, чтобы весь фокус на тактильных ощущениях, когда его язык такой юркий везде по причинным местам, будто знает их от и до, и видимо это то самое преимущество однополого секса - все понятно, не то, что с бабами, где хрен пойми разберешь, какая точка отвечает за удовольствие, а какая - просто по фану здесь эволюцией прописана, чтоб тебе квест казался чуточку интереснее. - Бляяять, - а вот это не зря. Потому что пока я тянусь рукой чуть назад, чтобы сжать его член, он блять просто чтоооо. Я глаза закатываю от этих проникновений, он просто мне в руки на серебряном блюде подает эту доминирующую позицию, но сжимает мои ягодицы так, словно нихуя, знай свое место и признавай, кто это с тобой делает. Так неудобно, и я фиксируюсь в каком-то изгибе, в этом странном положении, когда могу дрочить ему только издевательски-медленно, сбиваясь с ритма под его умелым ртом, и ведь ему в кунилингусе не было бы равных, существуй какой международный конкурс на эту тему. С другой стороны, будь Бондарь проституткой, у меня бы денег не хватило выкупить все его внимание, так что, можно сказать, я ахуенный счастливчик. - Твою мать, Стас… - сжимаю его крепче, когда его язык так глубоко, и это так грязно и интимно, а я могу лишь думать о том, что как было бы пиздато, если бы у людей они были еще длиннее. Превращал меня в грязное ранимое животное, что распаляется на неестественные звуки для этой дикой природы, которые в тонкость, в мычание, в рваные вздохи до невозможности этого союза. Он такой горячий повсюду, такой невозможный, что до сих пор непонятно, как земля его носит, и я чувствую, что он буквально не дышит, когда я елозю бедрами едва навстречу, осторожно, чтобы без травм и происшествий, проводя рукой по его стояку еще и еще, чтобы он чувствовал хотя бы десять процентов того, что делает со мной, и мои бедра едва вздрагивают, и я спешу соскочить с его рта, потому что серьезно, ощущение, что я просто задушу его в моменте. Тут сложно судить - по факту или мне показалось, но у меня в груди такая бушующая страсть и непринятие, что я хз, че делать, ребята. - Блять, ты… ты такой сука сексуальный, - рычу я, и блять что. Но по факту. Такой сексуальный, что может расплющить меня одним этим фактом. - Остановись, - прошу я, и хочется соскочить и отпустить его член, мол, обозначаю границы дозволенного, а он просто Терминатор, что не знает, каким будет конечным исход, мол, у самурая только путь и никакого смысла. Никакой пощады, никакой веры, никаких оправданий. - Блять, Стас… - его имя слишком часто всплывает, но что делать, если до него не доходит, что со мной так нельзя? По крайней мере так долго и так старательно, будто он играет в реставратора в музее археологии. И, да, я считал свой мозг достаточно старым для своих лет, но он возвращает меня гормонами в те времена, когда я только открыл свою первую эрекцию - взъебывает примерно также, как от любых первых ощущений. Так же неловко и также тяжело поверить в то, что это все происходит в действительности, будто я не просто увидел впервые Зену королеву воинов, но она умудрилась мне язык в задницу засунуть. Подождите… а по факту. И я кое-как нахожу в себе силы на точное решение, вот прям здесь и сейчас, не терпит отлагательств, и я отстраняюсь, ерзая бедрами назад, строя недовольное лицо, насколько это позволяет краснота наших общих щек в этом очумевшем закате, и вот мои бедра уже на его члене, проскальзывая по нему и елозя как по волнам, так ведь нравилось пловцам? Какого хуя я вообще об этом рассуждаю… - Ты блять нихуя не понимаешь намеки, - шиплю в его губы и пытаюсь рукой наставить его член прямо в задницу, пока он не переворачивает одним верным движением, что изо рта такой неожиданный и резкий «ох» с недоуменным взглядом в его зеленые озера, и лишь пальцы сжимают плечи покрепче, чтобы тише блять, без резких, ты и так пугаешь одним своим существованием в этом мире. Впрочем, теперь все состыковалось. Давит своей сущностью - теперь давит телом, пазл сошелся.

- Только блять, в очередной раз прошу тебя, просто без резких движений… - успеваю протараторить с округлыми глазами прямо в его нависающее, пока он прицеливается и входит, и, кажется, мои глаза сейчас лопнут, и это не то, чтобы больно, просто все еще непривычно и пиздец как ахуительно, что до сжатых пальцев в его плечи, и я даже не знаю, о чем прошу в конечном итоге, то ли боюсь возможной боли, которой так и не наступает, то ли просто не могу держать себя в руках, не могу совладать с тем, что вся эта буря эмоций накатывает на меня лавиной, и я смотрю немного вниз в разрез наших тел, где мой вставший член и его - входящий на полную - и голова сама опрокидывается назад на подушку, выгибая шею, окей блять, я отдаюсь полностью этому процессу. Смотрю в его лицо, и здесь нет ни малейшего шанса отвести глаза или перевести точку фокуса, и Стас весь такой в духе - смотри на меня полностью, пусть твое сердце с ума сойдет в бешеной гонке, что тебе устраивают. Смотри на губы. Или, нет, не смотри. Но глаза в глаза - еще хуже, там же бездна, в которой я буквально захлебываюсь, и каждый взмах его бедер - это попадание в том смысле, что я блять попал. - Ты сейчас ебать романтичный, - блять просто молчи, который раз себе говорю, и в моей голове этот подъеб звучал более изощренным образом, а сейчас я чувствую себя так, будто спалился, и ведь не о чем палиться было, и я не нахожу ничего умнее, кроме как срочнейше заткнуть его рот собственным, и ведь так надо было сделать с самого начала, чтобы не пытаться в стендап, как Олег, потому что получалось очень хуево. Получалось так, что двусмысленно, и меня пугало то, что он может понять из моих выражений, ведь все это неправда, и я вообще про другое. Про твой член, например, который, о, да, ты прав, мне пиздец как нравился. Шути еще, прикрывая правду, у нас обоих, походу, это отлично получается.

Делать это для него - отдельный вид удовольствия, и я, если честно, не помнил за собой такого энтузиазма раньше. Он будто расшевелил во мне что-то, о существовании чего я даже не подозревал, и выкручивал желание на полную, заставляя думать только о нем каждую свободную минуту, вспоминать, прокручивать в голове все сцены, от того проклятого поцелуя в лесу, с которого начался пиздец в моей голове, до вчерашнего бешенства, и вот сейчас меня срывает в первобытную страсть, физика и химия подталкивает на самые смелые эксперименты. Я бы сорвал, если бы сказал, что делаю это тихо, но каждый раз, подкручивая языком внутри, я стону так, что вибрирует даже в члене, который в его руке. Меня просто тащит по нему, мажет и это неконтролируемое желание, которое грешно тормозить, но Эдуард просит, и я был бы рад, останься он на моем лице, ровно как был бы рад войти в него, потому что, на самом деле, не важно как и чем, но моя сенсорика нуждается в его теле до непонятной нестерпимой ломки. Я не понимаю намёки? Зато ты, кажется, прекрасно читаешь мысли. Но тормози, это не королевские скачки, это экспансия, и я возьму тебя сам, потому что ты нахуй кричишь об этом, вгрызаясь в собственные губы. Просишь без резких, как ссыкуха, а я понимаю, что это психологическое, потому что тело передает совсем другие сигналы.

Хочу брать его без всяких послаблений. И нет, это не про боль и жестокость, ну может, немного про первобытное желание тащить в пещеру и трахать своё. Потому что так стонет и прижимается только тот, кто ощущает себя моим, и потому так взъебывает словесный протест, мол, френдс виз бенефитс, никакой любви и отношений, а сам вот-вот распадётся на атомы, когда я войду в него до конца. Без резких - окей; с паузами - совершенно невозможно. Это плавное, но решительное погружение, и пускай я конченный эгоист, но это натяжение кожи и плотная скользкая эластичность, сжимающая открывающуюся головку, просто сводит с ума. Я блять не могу как это охуенно. Как сука можно дружить, когда меня тащит по нему? Когда из мыслей в голове остаётся только романтичное, сексуальное:

— Боже мой, Эдуард, я так чувствую тебя… — что-то нежное в ответ на его язвительно-реальное, мне будто каждая его мысль не просто известна, но подвластна. А ему - мои? Если да, тогда все звёзды сходятся на том, что это кармическая хуйня, которая нас разнесёт в щепки, но я ступаю на этот тонкий лёд, и я врезаюсь в него со всей силы, чтобы выбивать все лишние мысли, сделать контакт самым чистым, без помех на линии передач наших нейронных. Назвал меня сексуальным, а я не мог ответить, ведь язык был занят, изучая его в новом ракурсе. А сейчас я чувствую себя не просто сексуальным, а секс-машиной. И ещё один платный грубый толчок на полную, ловлю этот грязный стон губами. Одной рукой в его волосы, другой в стену над изголовьем кровати, ещё рывок, и я остаюсь в нем, раскачиваюсь как на волнах.

— Смотри на меня, сучка. — Шиплю, а при этом мне его даже за лицо брать не нужно, он сам тянется затылком за рукой, а подбородком выше, сопит, как собачонка, и я ускоряюсь в нем, словно забывая про естественный ход времени, задавая свой тайминг: мое бедра и плечи в заплыве на скорость, а его ноги в тонусе мышц и натяжение пресса идеальное, чтобы я прижимал к нему его же член. Какой он твёрдый, мокрый и ахуенный. — Ты же моя сучка, Эдуард? Бляяять, да. Вот так я должен хотеть твой член в себе. Так же течь. Ох, черт… — о да, мне пиздец. Окончательный и бесповоротный. Просто я чувствую, как работают его лёгкие.

Блять, нахуй эти твои ванильные фразочки, прекрати сейчас же, просто увлекись моим ртом, я же и так лечу навстречу, пытаюсь заткнуть все эти звуки - ненужную речь, бесконечные вздохи и стоны, всех тех личностей, на которых я распался, и те, что на подсознании, делают мое тело слишком мелодичным, и здесь невозможно уснуть, как в консерватории, здесь рок-концерт с расщеплением голосовых, в которых я сбиваюсь с каждым его толчком, что до сжатия коленами его тела - по ногам такие волны напряжения, в дрожание по двести двадцать, не меньше. Я не могу его слушать, слишком острые ощущения, от которых смущенно хочется зарыться в подушку, но мы в самой неудобной позе, а он такой сильный и тяжелый, что не рыпайся, Эдик, получай удовольствие, которое так выпрашивал, сука. И он тащит за волосы, что у меня в моменте глаза закатываются под стать движению его руки, и я выгибаюсь подбородком вверх, ебтвоюмать, это так ахуенно, как жаль, что до этого вообще не все допирали в постели, а Стас, походу, начитался отменных методичек или платных каналов, иначе не могу объяснить всю эту его опытность. Мне кажется, он вытрахал вагон парней, он такой, про которых говорят, что в тихом омуте, и я смотрю в эти зеленые, прямо в чертей его приморских, и они вовсе не улыбаются, там сексуальная агрессия другого порядка, такая, с которой невозможно спорить и нельзя противостоять, она константа - подчинись, прогнись или беги поскорее из комнаты, если, конечно сможешь.

Еще сильный рывок, такой острый и проникновенный на максималках, и я зажмуриваюсь, выдыхая гласные активнее, а он ловит мой открытый рот, пока я сжимаю пальцами его шею и плечи сильно и неконтролируемо, потому что он перешел на медленное, и это как холодной водой после горячей бани, все тело в мурашках и в нетерпении от новых кругов этих температурных перепадов. Его слово отзывается физическим согласием, потому что мозг просто не работает, он снова в свои блядские установки_требования, и я открываю глаза, и мне некогда показывать ему, как меня злят его окольные пути словарного запаса. Сучка, серьезно? С твоих питерских губ это звучит особенно круто, вот только хуй тебе, а не игры в неуважение, черт, я не могу сосредоточиться на ответные претензии, пока он ебет, как боженька просто.

- Заткнись… - хриплю в его лицо, помолчи уже, правда, не видишь, что делаешь хуже? Я сейчас споткнусь о собственный язык, задохнусь своим же кислородом в легких, пока ты пиздишь и путаешь берега, пока зажимаешь мой член, заставляя чуть ерзать бедрами, чтобы в такт и чтобы понять, где та самая необходимая точка кульминации для нас обоих, но Стас же никогда не понимает ни просьб, ни настоятельных, ему похуй, он танк, он гнет меня, как собственную линию, и здесь никакой переменчивый мир не станет преградой. - Бляяять... - как он трахает меня своими пошло-сладкими словами, что у меня задница не слиплась только из-за его члена внутри. Дразнит меня, нервирует, пытается вывести мою душу из тела, мол, тебе по кайфу будет за рамками, которые ты так крепко выстраивал всю свою жизнь. А я не могу так просто, как ты не понимаешь? Не знаю, как у него происходило, но в собственных демонов смотреть пиздец страшно, боишься, что у него такое же лицо, как в твоем отражении. Это интригует, но я не готов к этой встречи, тянусь за его ртом, чтобы перед поцелуем… - Замолчи уже, я все понял… - и столкнуться губами, прерывая собственное мычание, прижимая его тело к себе до талого, будто от этого зависит моя_наша жизнь. Я блять вообще больше ничего ему не скажу, если тут на один комментарий сразу десять контровых. Если ты действительно чувствуешь меня, то я подтвердил, какой ты маньяк. Потому что только ненормальный будет играться с этой внутренней тревожной и делать это так искусно, будто вытряхивая членом из меня статую Микеланджело. А я, как показал Бондарь, нихуя не каменный. - Я уже скоро… - шепчу сквозь его губы, пытаясь глазами сфокусироваться на его лице, но все слишком мыльное, будто окуляры запотели под этим стоячим запахом секса по всей комнате. И я веду рукой между наших тел, стараясь пробраться к своему члену, сжать его, чтобы подвести все это к итогу. У меня чувство времени выбило напрочь в этом моменте, и если в среднем секс длится минут десять - и это по статистике вам ебать как повезло - то здесь я без понятия, который сейчас день недели, весь этот эксперимент в несколько актов слился воедино, в клубок мыслей, каждая из которых об этом парне в моей жизни, что удивляет, заводит до чертиков, заставляет меня переставать чувствовать себя и при этом, такое ощущение, что открывает мне мое истинное лицо. Осталось лишь понять, захочу ли я носить его, но тысяча процентов, что мы будем пробовать еще.

И я чувствую, как меняются его движения до хаотичных, как наши тела дышат_задыхаются, и здесь уже невозможно ничего сказать, лишь судороги, которые про животную разрядку, когда лица такие кривые и в бесконечной гримасе боли, отражающей истинное наслаждение, и я даже не подумал о том, что он кончит прямо в мою задницу, вбиваясь до последнего, будто у него секса больше никогда в жизни не будет, и я изливаюсь следом между нашими телами, сжимая собственный член до невозможности, дышу, как можно глубже, постепенно переходя в позицию расслабления, и колени осторожно отпускают его тело, ноги рухнули на одеяло, а я отпустил его плечи, протирая взмокшее лицо. Смотрю в него, а он - в меня. Тупой немой диалог, в котором комплименты лишь по взглядам и выражению лиц. Все всё поняли.

- Было бы славно, если… - и он медленно выходит, переворачиваясь на бок, и я чуть выдохнул. - Да, спасибо, - и выдохнул снова, будто снимая с легких груз ответственности. Лежу, поглядываю на него иногда, порою щурюсь, порою вообще не знаю, что хочу сказать. Чувствую, как его рука касается моей груди, и я неожиданно вздрагиваю, словно зашуганный заяц, а он спрашивает, чего я так ссу и вообще. - Страшно… дааа… - поджимаю губы и расслабляюсь под его прикосновением, позволяя ему быть. - Геем становиться страшно, знаешь ли, - смотрю в его глаза внимательно и серьезно. - А ты как давно понял, что любишь мужиков? В плане… ты же вряд ли был геем, когда мы познакомились? - смотрю на него с надеждой на чистосердечное, потому что оно жизненно необходимо после таких физико-эмоциональных гонок. - Я не пытаюсь доебаться, я просто пытаюсь понять. Мне все еще нравятся женщины и сиськи в частности, типа я же не могу быть геем. Или могу? Как у тебя это было?

Не могу заткнуться. Блять, это какой-то поток сознания, чтобы из моего мозга в его, если бы можно было подключиться и транслировать. Он бы видел себя в этих мыслях, он бы все понял и перестал тупить. Ох, боже, это так хорошо. Я так хорошо чувствую его, что это, кажется, оттого, что Эдуард чувствует меня. Такой трепетный, разгоряченный, страстный и отзывчивый. Такой жадный до касаний и тела. Такой громкий, когда не нужно бояться привлечь лишнее внимание. Уже скоро... а я не знаю, сколько времени прошло. Оно будто остановилось и взорвалось на микрочастицы прямо в мозгу, перестало существовать, ведь счет здесь вовсе не на минуты, как мы привыкли в спорте, а на оргазмы. Один, второй, третий: два его, один мой. Только так я могу отпустить его тело, только так - насыщаюсь им и заполняю его собой, забывая про эти приличия никому не нужные. Ведь мы так хотим этого со-подчинения. Когда ни одни правила не работают. Когда тела общаются друг с другом, а в мозгах рождаются сверхновые. Вот так я ощущаю себя в оргазме с Титовым. И вот, мне бы еще пару секунд на отдышаться, потому что это какие-то американские горки, сердце долбит по ребрам так, что я боюсь, как бы оно случайно не проломило грудную клетку изнутри, а Эдуард подает этот свой типичный ироничный голос в провокативной строптивой манере:

- Было бы славно, если…

Ой господи блять, выхожу я, выхожу, только не ной.

Какие мы нежные. Вот, вроде рычу сам в себя, а улыбаюсь, пряча эту дурацкую счастливую улыбку в лицо, потому что с Титовым даже смеяться после секса комфортно и как-то даже по-особенному уютно. Все равно меня надолго без контакта не хватает, и уже через минуту бессмысленного зависания в потолок с тупорылой улыбкой, я поворачиваюсь и опускаю лапу на его грудь, но не как какой-нибудь варварский медведь, а как большая кошка, даже без когтей, просто мощной лапой, чтобы потом сгрести его под себя, наверно, порыв какой-то такой, но Эдуард так шугается, что даже мне на мгновение становится страшно от неожиданности, и я моргаю совершенно по-идиотски, но руки не убираю (я ж не даю с ним заднюю, лол - это была хорошая шутка, но так жаль, что я пошутил ее в голове и уже неактуально).

- Ты че ссышь-то? - Спрашиваю серьезно, потому что не понимаю механизм работы его борзости. То весь будто нарывается на агрессию, то вздрагивает от каждого резкого поднятия руки, даже случайного. Возможно, детдомовская привычка, а может, еще чего, не знаю. Что-то из курса психологии в универе, что я, видимо, пропустил мимо ушей. Так и замираю с многозначительным выражением лица, рассматривая его микромимику, а там уже и не следа от зашуганности. Легкая расслабленность в привычной иронии. Пусть так. Я все равно докопаюсь до него, хотя бы и позже. То, что геем становиться страшно - это понятно. Я все равно продолжаю смотреть на него своим серьезным взглядом, не терпящим попустительства, потому что хули комедию ломать, если можно ответить на вопрос нормально? Или приоткрыть душу, чтоб как-то полегче было в него смотреть, в эти черные озера, что манили своим блядским блеском. Говорит мне про страсть к сиськам, а я же вижу, что у него искорки в глазах, когда смотрит на меня, и это даже смущает, я словно под рентгеном его взгляда, он изучает меня, как если бы биолог следил за поведением муравья. Очень неловко и при этом ужасно интригующе. Чего он хочет у меня выведать? Что он гей или не гей, что я ем младенцев или так торгуется за свою жопу? Не в плане секса. Блин, плохо прозвучало. Ну ладно, проехали. Может, если послушаю Эдуарда еще немного, то мне станет понятнее и спокойнее плавать на глубине его страхом. Может, даже окунусь с аквалангом, но узнаю, что там за золото ацетков на дне этих черных. Ну, не может быть иначе. Он весь такой невозможно-невероятный, что у меня дух захватывает от одного взгляда или прикосновения! Все гладишь и гладишь его, а он болтает и болтает. И я как-то ближе пододвигаюсь, а Эдуард и не против, будто не замечает, а потом уже как бы и поздно, если сам не остановил. Я завожу руку за его шею, запускаю в волосы и почесываю на пробу: не дернется ли, мой шуганный? Попробую новые методы ведения боя с этим строптивым. Я бы хотел его обратить в свою ориентацию, как в религию, но это нечестно, я не имею права лишать его собственного выбора и опыта. Решил бы за него, будь такой запрос или потребность вроде спора. Но, черт, ее нет, потому что между нами - тоже ничего нет, даже расстояния. Я не знаю, как сам оказываюсь так близко к нему, что чувствую жар его тела. Кладу колоть на его плечо, продолжая гладить кожу головы, и говорю:

- Ну, это называется бисексуальностью. Тебе необязательно быть геем. - Улыбаюсь по-доброму, почти умиленно. Такой чудесный он мальчик, что может быть демоном во плоти и испытывать мое терпение и мужество. Нельзя перед ним робеть; нежничать - можно. Я поддерживаю его, как могу, раз уж слова имеют значение. - Серьезно. Это твой выбор, не мой и не какой-нибудь женщины. Твой. Твое тело.. послушай его. У тебя отлично получается, ну, со мной, - вот теперь окей, я смущен и отвожу взгляд, прижимая подбородок к груди, тяжело выдыхаю. Дальнейшая речь становится все труднее. - Ты просто себя не знаешь. Тех, кого не влечет к мужчинам - просто не влечет к мужчинам. Если это случилось, то только потому, что тебе захотелось. Это химия, которую улавливает наша нервная система, и тебя тянет ко мне. Ну, тянет же. И к женским сиськам тоже может тянуть, и член на них может стоять, если ты бисексуал. В таком случае ты принимаешь себя с обеих сторон, у которых есть потребности, и все, не ебешь себе этим мозг. Но если тебе интересен мой пример, то я не... - оххх. Может, еще разок о тебе? Обо мне как-то скучно, неинтересно, пресно и так лично. Зачем Эду мой опыт? Мне его даже в слова сложно обернуть, но что ж. Выпутываю пальцы из этих мягких мокрых кудрей и снова веду по груди одними подушечками. - Мне нравятся мужские тела, запахи и вкусы, и совсем не нравятся женщины. Вернее... мне не нравятся эмоции, что я с ними испытываю. Это не касается женщин-друзей, в некотором роде я как бы лучший друг для всех мужиков, ведь я не хочу их женщин. Дело не в этом. Просто они не возбуждают во мне желания, вроде того, какое вызываешь ты, Эдуард. - Пальцы рисут узорчатые линии на груди и ползут ниже, заплетая это тактильное кружево до низа живота. - Мне нравится твой член. Мне нравится тяжесть твоего тела в комплекции с фигурой. Твои мужские черты лица, грубоватые, но плавные. Ты очень красивый, и не смущайся, пожалуйста. Это объективно так. И я понял, что мне не нравится мягкость и нежность женских тел, когда мне было... ну, где-то тринадцать, плюс-минус. - Я нахмурился и попытался мысленно отсчитать еще раз, но бросил эти попытки. Огладив ладонью его член, я убрал руку  и перекатился на бок, вставая с кровати и будто убегая на дистанцию. Нет, дальше я не могу говорить об этом так близко. Вот открою холодильник, возьму оттуда воды и попью. Ммм, холодненькая. - Будешь? - Спрашиваю, не ожидая ответа, потому что уже бросаю к нему на кровать вновь закрытую бутылку. Облокачиваюсь бедрами о стол у стены и скрещиваю руки на груди, наблюдая за ним с улыбкой. - В лагере "Огонек", конечно нет, не понимал я этого. Я тогда мало че понимал вообще в этом плане. Типа, дрочить - это грех. Хрен знает, откуда у меня эта установка, мож услышал от кого из старших, но я думал, что еще рано для такого. Не, тогда я не был геем и дружил с тобой совершенно искренне. Это потом уже, да, я стал. И это не ты сделал меня геем, даже не зазнавайся! - Вскидываю руку в его сторону, мол, это не то, что ты услышал! Я имел в виду совсем другое. - Я был ребенком и немного подзабыл как ты выглядишь, чтобы лет в 14 дрочить на твой ангельский лик. - Пожал плечами с ухмылкой, а потом как-то невесело признался, будто неловко было: - У меня за всю жизнь только трое партнеров было. Ну... уже четверо. Каждый опыт бесценный, но один из них, первый, я бы хотел забыть, как страшный сон. Для меня это были самые тяжелые отношения психологически. Или, скорее, расставание. Не суть. Второй мужчина был старше, он показал мне чувственные удовольствия и как телу может быть хорошо, и этот опыт был хороший. Третий был Женя. Я, честно, не хочу об этом думать, там как-то нехорошо вышло. Секс был хороший, но, наверно, только он и был. И то... ну, я не чувствовал, что мы на одной волне. Вот, это все мои мужчины. Не много для двадцати пяти? -  Спрашиваю хуй знает для чего, лучше бы молчал. Но такой предельно открытый и обнаженный (буквально) перед ним, что даже страшно. Страшно, дааа. Кажется, я понял, что Эд имел в вид.

Я просто понял, что до этого никто не спрашивал меня обо всем этом - и никто так внимательно не слушал. А Эдуарду не хватало только попкорна в руках, и, осознав это, я поплелся к ванной, оставив дверь в комнату открытой, быстро сполоснул хер в раковине и вернулся к Титову, заполз на кровать и накрылся, потому что что-то стало зябко. И нет, в комнате не стало прохладнее. Я знаю, что это было нервным. И я просто прижался к этой горячей печке, просунув колено между его ног, чтобы согревали меня быстрее, обнял крепче.

- Мы можем просто побыть вдвоем? Можем телек позырить, можем поваляться, а позже еще на кружок зайти. И еще... почему ты дергаешься из-за меня? - Поднимаю на Эда взгляд с застывшей в глазах загадкой.

Гладит и убаюкивает, а я такой расслабленный и максимально на кайфе, что аж глаза хотят слипнуться, да только не в сон, а бесконечную негу. Признаюсь, приятное. Его голос приятный, его кожа, хоть это все еще странно, но с каждым разом как-то более привычно. Слушаю его внимательно, будто мудреца, что щас разложит по понятиям, как это происходит у гомо сапиенсов, да он переводит стрелки и ответственность, и все опять про меня блять. А если я просто не хочу ничего решать? Хоть почему-то есть ощущение, что надо. Казалось бы, сам не любил ярлыки и статусы, а без них до конца невозможно, нужно человеку как-то определять себя типа «я русский», «я красавчик», «я по бабам» и так далее. А к последнему накопилось вопросиков, и сейчас такое ощущение, что надо будто сравнить. Ах, в идеале поместить в одну комнату Стаса и кого-то типа Маринки, только чтобы не пиздела, и вот попробовать и то, и другое, но это же невозможно, кто на такое согласится вообще. Подобных единомышленников найти будет сложно, да и Бондарь меня в задницу пошлет скорее, чем согласиться помочь. Он же, вон, какой интровертный, больше двух - уже вслух ничего не произносит. Так что, получается, хорошо, что нас сейчас оптимальное количество. Его объяснения важны, пускай и витиеваты даже для того, кто с пеленок не выбирался из гейской поэзии.

- И какое же желание я у тебя вызываю? - улыбаюсь ехидно, подставляясь под комплименты, пока он ведет своими подушечками по моей груди да чешет, как котика. Ты будь потише, я же сейчас замурчу, и тогда точно финиш и чунга-чанга. О, да, перечисляй еще. Вообще такая простая игра, если что, заметка для женщин: говоришь своему мужику, что тебе нравится его член, и все, и он сразу Аполлон и бох, готов и цветы дарить, и на руках носить. Какие он там любил? Ромашки? Это мне по карману.

И Стас ведет ладонью вниз к моему члену, что я чуть вжимаю пузо, затаив дыхание, тшшшшш… Не буди лихо, ты и так расщепляешь меня на нежность всеми своими питерскими заклятиями, и тут ни одна гадалка не поможет в отвороте-повороте, а он отстраняется, и я смотрю на него недоверчиво-непонятно, мол, ты домогался или что? Ты, это, вернись, куда пошел. А он кидает бутылку воды очень кстати, и я откручиваю крышку, наблюдая за тем, как он весь такой голый прижимается жопой к столу, ну прям-таки позирует, не меньше. Или мне кажется? Ощущение, что у него вся эта манерность в привычке, то, как он чуть скрестил свои ноги у самого пола, облокотился ладонями на поверхность, сжимая края, все эти костяшки, руки с мускулиными венами, что не из моей оперы, но именно у него такие блять красивые. Нет-нет, это посексные мысли, я уверен, что не обратил бы на это внимание в любое другое время. Пью воду, чуть не проливая мимо, потому что думал совершенно не об этом, но вовремя приподнимаюсь, чтобы не быть совсем уж долбаебом неумелым. Ох, чертова физика, ты дрянная сука и никогда не работаешь за мою лигу. Надо уже наконец-то научиться не делать два дела одновременно, и, если хочется, то залипать в Бондаря открыто.

- Точно?)))) - конечно, я не мог сделать его геем, я же не гей, как я мог? Это он спец по обращению в вампиров. - А, то, знаешь, мы ж переодевались вместе тыщу раз, кто знает, подзалип малек, нанес те детскую травму, вот ты и бесишься по моей жопе, - хохочу, отпивая, а он поясняет, почему в детстве не мог еще дрочить на меня в принципе. Ну вот. Пошли оправдания))) Я буду верить в то, во что хочу, в любом случае, хер ты мне запретишь. А потом он говорит, мол, только три мужика у него было, и я чуть не подавился. - Сколько?! - четыре, ну ахуеть. - Так, а это сейчас по принципу того, что ты там прибавляешь/убавляешь или прям реально что ли??? - где??? где та тыща членов, которые я уже представил? Я не верю, Станиславский, знаете ли, тоже качает головой. - По тебе вообще не скажешь, - и поджимаю губы, мол, че ты палишься, дебил. А потом Стас пояснил за то, кто за че у него там отвечал в прошлом, так я совсем удивился. - Ты, считай, девственник, - потому что я своих баб после пятидесятой считать попросту перестал, честно, без понятия, сколько их. Да даже если вспоминать, то я тупо список не составлю - у кого имена подстерлись из памяти, а у кого - целиковое наличие. - Блин, я думал, там чет типа… ну не знаю… двадцать? - я повертел ладошкой в воздухе, мол, примерно. - Офигеть.

Ну, как-то так, пазл распался. А он, получается, совсем однолюб, ну, либо девственности лишился поздно, но это я узнаю, когда он выйдет из ванной. Распластался по всей кровати, поджав губы уголками к низу - ну дела. И вот он спешит снова в мое личное пространство, прямо под одеяло мокрыми ручками, и я двигаюсь, чтобы поудобнее, а он все равно в охапку, такой тактильный до невозможности, а на людях - максимально отстраненный, словно я общаюсь с двумя разными людьми. Смотрю на него внимательно и осторожно спускаю руку на его плечо, касаясь пальцами неуверенно и смотря на его мурашки. Слишком близко, но все в порядке.

- Дергаюсь? - я изогнул бровь. - Ниче я не дергаюсь, - отстранился от него маленькими шажочками бедер по простыни да вынырнул из-под одеяла, прикрывая мокрую задницу, из которой подстекало. - Я щас. Не смотри! - и быстро-быстро в ванную прямиком под душ вымывать это все, от чего слипается. Аж покраснел в процессе, пиздец неловкое. Дергаюсь. Ага, точно. Когда такое было, покажи? Пф. Возвращаюсь к нему под одеяло, такой же зябкий после водички, как и он пару минут назад. - Так. Ну… за ватрушками мы, конечно, не пойдем, телик… Хз, а че смотреть будем? Последний герой закончился, сегодня суббота… - я достаю пульт с тумбочки и перекидываю руку через его голову, устраивая Стаса на своей груди и включая. - Хм. Какова вероятность, что в этом телике скрытая камера? - щелкаю по каналам, по которым одна реклама прокладок. - Вот там, видишь? Я палил как-то по НТВ репортаж о владельцах отелей извращенцах, типа даже в зеркале тайная комната может быть. Не думаю, что в Севасе до такого бы доперли, но ты прикинь! Какой-нибудь тип потом посмотрит нас и дрочить будет. Ну, или блеванет, хехе, - щелкаю снова и попадаю на идеальный контент. - ООООООО!!!

- Мы приветствуем вас в военном лагере топ-моделей. Вы еще не готовы к встречи с Тайрой, поэтому мы с Джей хотим привести вас в соответствующую форму… - завещало из телика и я сделал погромче, ерзая, чтоб устроиться поудобнее.

- Оу… ты не против? - перевел взгляд на Стаса, потому что как-то грубо выбрал, что мы будем смотреть. - Раз у нас про откровения сегодня… бля, неловко, - я смущенно улыбнулся, почесав висок. - Я просто торчу с тупых реалити-шоу, и «Топ-модель по-американски» лидер моего личного списка. Тайра - просто конченная сука, блин, это походу первая серия… тут еще не такой запальчик будет, конечно, - первых ведь всегда лохушек очевидных выставляют, а вот во второй половине серий жара и драма, но я все равно еще не видел первый сезон, так что нормально. Посмотрел на Бондаря, чуть поправив руку под ним. - Тебе… удобно?

Неудобная тема, но, вместе с тем, ее было необходимо коснуться. Хорошо, что это случилось сейчас, когда у нас много времени и свободного пространства, минимум отвлекающих факторов и сторонних людей. Мы в относительно безопасной обстановке, а значит, оба можем расслабиться, и я замечаю это по тому, как ведут себя наши тела, становясь ближе, раскованнее и нежнее тактильно, да и голоса звучат куда ровнее, даже если говорят о личном. Не представляю, как послезавтра возвращаться к работе, ведь теперь мои мысли точно не могут перестать фиксироваться на Титове, словно он энцефалитный клещ, и мой мозг уже начал разжижаться, еще немного - и я превращусь в овоща, и тогда он точно получит мою жопу без всякого сопротивления и протеста. Если у этого "великого комбинатора" такой план, то он определенно действенный. Мне бы начать опасаться, но я вместо этого начинаю улыбаться ему в грудь, а когда Эдуард выпутывается из неудобного, я даже рад, что он уходит в ванную и не видит, как я зарываюсь лицом в подушку и тихонько рычу от удовольствия, что все это вообще с нами происходит и процесс принятия им своих отклонений от надуманных норм происходит так быстро и не супер сложно. По крайней мере, не так тревожно, как у меня. Будто не особо тревожен в принципе, так, напуган слегка и дезориентирован, но бросился во все это с энтузиазмом исследователя, а мне только и оставалось, что наблюдать за трансформацией гусеницы в бабочку. И чем дальше в лес, тем страшнее. Он же страшный бабник. А если станет бисексуалом, он же начнет терроризировать мужиков. Он же уйдет от меня, ведь оставил себе эту лазейку, отказавшись от отношений. И от этой мысли прям грустно стало, и хорошо, что он отошел в душ, потому что я успел поделать дыхательные практики, чтобы вернуться в реальность из вороха дурных предчувствий.

И вот, он возвращается, а я лежу на подушке едва прикрытый простыней, такой на серьезных щах, и провожаю его порнушным взглядом по спортивной атлетической фигурке. Падает рядом, да сразу уют организовывает, даже просить не приходится - ныряю под руку, как котяра, и устраиваюсь на еще влажной груди. Бросаю что-то про то, что нет здесь никаких камер. Пахнет свежестью, очень нравится. Надеюсь, я не слишком сильно дышу, не хочется спалиться, что нюхаю его, как маньяк. А потом слышу эту фоновую заставку, просто ЧТООООО. Ахахахах, блять….. Эдик….. Я просто промолчу. Промолчу же? Перевожу внимательный взгляд на Тайру в телеке, поднимаю брови так, что они, кажись, вплетаются в мои отросшие волосы на челке, взгляд в шоке, потому что это - последнее, что я ожидал обнаружить в интересах Эдуарда Игоревича Гетеротитова. Я веду щекой по его груди, прикладываюсь ушком к плечу и внимательно заглядываю в его лицо в ожидании объяснений, раз уж начали об интересах. Удивил. В очередной раз удивил… Я кашляю в кулак:

— Не гей он. — Кхе кхе. — Что? Ничего))) — Пожимаю плечами и закидываю на него колено, чтобы удобнее. Смотрим, значит, Топ-модель по-американски, да перебрасываемся фразами: — Думал, посмотрим Леонида Каневского или Улицы разбитых фонарей, как минимум. Но я не против, нет. Ты че делаешь? — Хмурюсь, не понимая этого сложного взгляда прямо в меня. Но такого взгляда, от которого тепло внутри разливается и падает немножко вниз. Глазами улыбается, ну ясно. Давай ещё петь начнём. Ухххх, бля. Я смущён. Вот теперь - в край смущён, сукабля, че делает со мной. Незаконное. Я смущённо опускаю взгляд и ладонь на кудряшки на его груди и признаюсь: — У тебя очень приятный голос. - И вот кто меня тянул за язык, он же не сможет промолчать. Вот и не молчит, нарывается на новые комплименты. — А остальное я боюсь комментировать. Ну хватит. Че как на допросе? Лучше ты скажи что-нибудь приятное, а то как Тайра.

Говнишься))

Вернувшись в лагерь, мы все-таки сдвинули кровати. Теперь вожатская комната закрывалась на ключ изнутри каждый вечер и до подъема, и мне надо было только регулировать громкость Эдуарда, потому что с самоконтролем у него было так себе - и мне это нравилось, хотя я делал вид, что ужасно возмущён его несдержанностью. Мы трахались, как кролики, что даже думать о ком-то другом в этом ключе не осталось никаких сил. Молодость все прощала, а темнота - скрывала, и мы были беспорядочно счастливы, а я боялся только за то, что могу все испортить. Секс по дружбе оказался не такой уж и плохой затеей, так что, можно сказать, я тоже чему-то у Титова учился. Этот статус добавлял пикантности и опасности процессу, накручивал дополнительные смыслы, что позволяло экспериментировать с чувственностью больше, чем в отношениях (типа, никто никому не пытается удружить - все на механической тяге, без примесей сверхожиданий, и, черт возьми, похоже мне ни с кем не было так хорошо, как с ним). Так много секса и каждый - неповторимо хорош, до умопомрачения и охрипших голосов, ведь горло напрягается куда сильнее, когда ты шепчешь и рычишь, а это все звуки, что нам были доступны с детьми за достаточно тонкой панельной стенкой. Ладно, за стенкой был общий коридор, но факт оставался фактом. Я трахал Эдуарда Игоревича и делал вид, что удивлен его ушибам на теле, и похоже, я реально какой-то варвар, если на нем столько следов моей страсти, но, будем честны, я рискую куда больше, когда он оставляет царапины - я полуголый большую часть лета и смены, но в последнее время зачастил с футболками и на суше. Говорил всем, что у меня либо аллергия на хлорку, либо что на жопе нет живого места, а потому шишки от инсулиновых уколов на животе и руках, зрелище не для детских и подростковых глаз, и все верили. Идея, кстати, была Титова («А ты не думал, ну, напиздеть?»), а я же в ахуе не понимал, почему люди мне верят, когда я напропалую лгу. Я считал себя ужасным лжецом. Некомфортно от этого, но это та ложь, которая необходимая, так что я просто смирился. Просто надо. Иногда - надо.

Шли недели, выпускались смены, но одна тенденция мне не давала покоя. Я сначала обсудил ее с Олегом (не знаю, пойти с этим к Эдуарду казалось крайней мерой, я ведь знал его принципиальность и враждебность к антисоциальному, а потому оберегал от возможной опасности, он же мордашкой едва ли не кирпичи ловит), мы немного коллаборировались на почве этой детективной истории. Потому что никто не обратил внимания в первую смену, а я обратил, но не придал значения. Потом слухи со второй смены вернули меня к начальным подозрениям. И я прям чуял хуйню, но не мог ни доказать, ни поймать с поличным. Мои крысята в каждом отряде и группе докладывали не всегда своевременную информацию, но, посмотрите-ка, как пошёл процесс, когда я ввёл в курс дела Олега. Схлопнулось вообще все, а все потому что он более кайфовый чел, чем я. Более того, если бы я поручил это дело Титову, то не факт, что все прошло бы так же гладко, как с историей с Саньком Андреевым, это мог быть фатал с дальнейшим скандалом или очередным разбитым лицом. Это крайняя мера. И я даже знаю, в какой момент его подключить, но только не в этот. Потому что я знаю, что Олег не пойдёт бить ебало, не разобравшись, но и в стороне не останется. Я до сих пор удивлен, но его извилины меня внезапно поразили своим наличием.

И вот, в чем обстояло дело: кто-то зажимал по углам малолеток, нет - кто-то совращал малолетних, и это продолжалось половину лета. Уже даже больше. И речь не о подростках 15-17 лет, речь о двенадцатилетних и около того девочек, у которых только начала оформляться грудь, но не созрели мозги. Это просто неприемлемо. И это точно не в мою смену. Простите, «традиции» лагеря «Артек», но педофилов, пока я здесь, не будет. В конце концов, я бы не повёл и бровью, если бы услышал про сексы и минеты по достижению возраста согласия, но здесь же совсем другое.

И сегодня я решаю: пора выпускать Кракена.

Жду Эдуарда Игоревича на серьёзный разговор, прямо места себе не нахожу, меня изнутри буквально колбасит от эмоций, а я не люблю эмоционировать, особенно негативно, но вот мы здесь, и у меня по кулакам уже бегут холодные мурашки, потому что пальцы затекли от того, насколько они сжаты. Дверь в комнату открывается, но вместо Кракена я вижу пьяного матроса. Джек Воробей, блять, только шляпы не хватает. Но я так увлечён идеей, что поначалу задвигаю на задний план его состояние, ведь я ждал его тут уже час и горел только одной мыслью:

— Тут педофил в лагере. Совращает малолетних девочек. Нет, я серьезно, прям двенадцатилеток! — Восклицаю возмущённо, всплескивая руками. А у Эдуарда шестерёнки в голове складываются в механизм осознания, и вот оно! Мы на одной волне (кажется), потому что он понимает, о чем я. И я киваю ему волнообразно, мол: дааа, чувак, такое дерьмо. — Надо ментов звать. Я думаю, надо ментов. — Киваю быстро-быстро, представляя самый мирный вариант из возможных. На самом деле, кажется, это худший вариант, и я растрёпываю волосы на затылке, слушая его вдохновенную речь про въебать и выебать. К своему ужасу, но я согласен. А Эдуард наступает, и я едва не ловлю его, но он Джек Воробей, а пираты не падают. Но все же прихватываю его под локоток, хотя и из своих корыстных соображений. Прищуриваюсь и говорю очевидное: — Ты бухой. — И сам не понимаю, это стоп-фактор или призыв к действию. Иногда жалею, что мне нельзя набухиваться, в этом состоянии люди явно бессмертны. Эдик делает шаг назад, к шкафу, рыскает и находит молоток. Вскидываю брови, надо же, забыл про него, а главное, завхозу говорил, что отдавал. Долбаеб. Но Титов желает найти ему применение, а у меня душ-момент, и поясняю: — Я им прибивал книжные шкафы в либрари. — Ну так, к слову. А пока подхожу к нему, беру под белы рученьки (ладно, не очень белы), развожу их в стороны, петляя пальцами по коже вниз, то ли желая разоружить, то ли успокоить. — Тише, давай успокоимся и придумаем план действий. Согласен, нужно действовать. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Давай мне молоток, его надо отдать завхозу. — Полуобнимая, забираю у него молоток и заодно бутылку. И если первое он отдаёт спокойно, то за водку буквально готов грызться. Я ему: — Воу, воу, полегче, родной. Давай не гулять по лагерю с бутылкой. Или ты хочешь, чтоб нас выгнали? Отдай. Давай, Эдуард, не будь... придешь, допьёшь. Или ты пиздить кого-то собрался с водярой в руке? — Приподнимаю брови и смотрю на Титова с доброй улыбкой, хотя внутри тревожно, я чувствую в его состоянии подвох, но также чувствую, что пока рано спрашивать. Ровно как и не пристаю к нему с лишней тактилкой - только такой, которая его затормаживает. Мне не все равно на его судьбу из-за одной попойки. В конце концов, мы в «Артеке», здесь такие приколы не проходят бесследно, в отличие от педофилии. И я ловлю взгляд Эдуарда, и выдыхаю заслуженную правду, апофеоз нашего детективного расследования: — Это Илья. Олег выяснил, что это он.

Тянет свои руки, и это ощущается как попытка замкнуть в смирительную рубашку, а потому я щурюсь. Ох, мы сейчас вообще на разных языках разговариваем, и его - трезвый и скучный. Тем не менее, молоток как-то сам отдается, потому что его лицо так близко, и я вот думаю в этот момент сейчас о сексе, засматриваясь на шевелящиеся тонкие губы, и этот педофил так не кстати. Я бы сейчас с удовольствием забылся в твоем теле, знаешь ли. В этом сто процентном варианте отключения мозга, как ты умеешь, и в сон, чтобы этот поганый день наконец-то закончился и, может, в моей голове образовалась бы долгожданная тишина. Вот только Стас не угадывает, пытаясь выхватить бутылку, и мои пальцы сжимаются на ней крепче, оттягивая на себя. Выгибаю брови на него, мол, не, чувак, нихера, по одному предмету за раз, и главный ты выбрал. Оставь мне хоть что-то! Дергаю на себя, пьяно отступая чуть назад, смотрю на него, как на врага народа, потому что просто не угадано, а он вновь пытается строить этот голосок убаюкивающей няньки, и я вроде бы нихрена не ребенок, чтобы меня успокаивать. Выкидывает мою сигу в окно, срывая прямо со рта. Никакого веселья.

- А отмечать грандиозную поимку мы чем будем, м? - спрашиваю у него и делаю глоток из горла, морщась и откашливаясь в кулак. В этот раз пошла очень плохо. - Кх… блять… ну и дерьмо, - к голове сразу прилило новой порцией жара, смотрю на Стаса, а он на меня, а я на него. - Хуй с тобой, - отдаю бутылку по доброй воле, резко протягивая в его руки. - Без веселья, без оружия… любишь усложнять задачу, - ухмыляюсь широко, покачиваясь чуть в его сторону. Опять эти блядские губы и зеленые глаза в близкой доступности. - Ты кра…

- Это Илья. Олег выяснил, что это он.

- …сивый. Чего блять? - вот так он и проебал свой долгожданный комплимент, штош, но меня переключает слишком автоматически на новую информацию. - Да ну не. Это точно? - пытаюсь сопоставить известные факты, но бухая голова в глубинном анализе действует окольными путями. - Он ваще не похож на детееба, - фырчу и тянусь к бутылке. Потом как вспоминаю последний глоток, да поджимаю пальцы в кулак, отходя в сторону. На кого похожи детеебы? На Чикатило, конечно. Илья хоть и мудак конченный, но совершенно с другим портретом морды лица. - Че ждем то? Погнали.

Повел его к третьему корпусу по темноте широким и быстрым шагом, что аж дыхалка сбилась на адреналиновой тяге, кровь бурлила так, что ощущение, будто тело доходит то температуры кипения - это мое терпение перед всеми блядскими несовершенствами мира. Останавливаюсь резко поодаль здания, ладошкой закрывая Стасу путь.

- Не сюда, надо через кусты, - и резко назад иду, потрескивая хворостом под ногами и разгребая руками ветки перед собой. Бесшумно со мной сегодня не получится, сорян. Но это не значит, что я конченный длб, выбрал тропу там, где поодаль, но где видно вообще все. Вот только вокруг совершенно никого, а потому я сел жопой на землю среди зелени и веток, всматриваясь в освещенную тропу возле адского корпуса по совращению малолеток. Смотрю на Стаса да тяну его за штанину вниз. - Сядь, - а то его белобрысую макушку и в темноте за три девять земель выкупить труда не составит. Закуриваю снова наконец-то, потому что хрен его знает, сколько времени мы проведём вот так в засаде. Шыкаю на него, чтобы не шумел, прижимая указательный палец к своим губам. - Пидорасы всегда возвращаются на место преступления. Мы не можем просто взять и прийти к Илье с обвинениями, нам нужна верняковая поимка с поличным… Стратееееегия! - тычу пальцем в небо, мол, это нихуясебе план так-то. И даже если Бондарь не воодушевлен, пофиг вообще, я почему-то уверен, что сейчас то самое время и место, где надо находиться. И, может, я хотел совершенно иного типа досуга, но это внутреннее ощущение «сиди и не высовывайся» зудело внутри под ложечкой, фонило интуицией, и это чувство пробивало завесу пьянства.

Нельзя сказать, что мы просидели какое-то долгое время, но его хватило, чтобы обустроиться среди комаров и прочих насекомых, приняв за данность, а в кармане нащупать мой дедовской ножик. О бля. А че я сразу не подумал. Но и хорошо, на самом деле, а то тут фейс-контроль отнял бы на выходе из комнаты, моралист чертов. А тут без холодного вероятно не получится разобраться, и хоть нас и двое, Илья ахуенно в теле мышц, пойдет в атаку/агрессивную защиту с легкостью, если только не будет весомого препятствие в виде угрозы для жизни. Прокручиваю в голове разные сценарии, как вижу две фигуры под светом ламп, что крадутся за угол. Тычу Стаса под бок и прислоняю палец к губам, мол, смотри и молчи. А сам в шоке, что все это правда, и что это действительно Илья, и он все еще не похож, и я пока собственными глазами не увижу - реально не поверю. Может, он наркотики толкает? Ну какое-то логическое объяснение, у меня прям несостыковка лютая. Смотрю как он заводит девочку за угол, а та и не особо сопротивляется, смотрит на него с тупорылым взглядом долбебки со стеклянными глазами. Ох уж эти дамы, и кто вас такими воспитывает и одевает в эти мини-юбки дурацкие в сомнительно половозрелом возрасте.

- Тшш, сиди, - шепотом командую Стасу, чтобы он не рыпался раньше времени, сжимая его руку стальной хваткой. Двое в темном углу - это еще не прецедент. Если допрашивать эту мелкую дуру, то ей нужно будет рассказать, что дядя ее хотя бы трогал. У меня так-то отец в ментовке не просто так работал. И, да, можешь считать меня конченным и ненормальным, но нужно выждать. И я смотрю, как Илья нагибается над девочкой, что прижата к стене и совершенно не стремиться сбежать из-под лап маньяка, и вот его рука скользит по ноге, и я крепче сжимаю руку Стаса, чтоб не выпрыгнул никуда. «Не боишься меня?» - слышу через ночь. Движение выше, еще выше, пока ладонь не скрывается под юбкой. «Так приятно?..»

- Сейчас, - и я выпрыгиваю из-за кустов, будто Индиана Джонс, и это тот момент, когда все четверо понимают, что происходит, и засада рассекречена, а потому Илья сразу дает деру, и я подключаю все свои ресурсы, чтобы броситься вслед. - Стоять блять! - кого ты хочешь перегнать? Может, удар у него и был крепче, но блять посмотрел бы я на него во время марафона, и тут водка не помеха, тут алкоголь - дополнительное топливо для внутреннего двигателя, и я перебираю ногами быстрее, еще и еще, запрыгивая на его спину и валя на землю. - Сука, вот ты тварь ублюдская! - ору ему, а он пытается выпутаться. - Стас, держи ребенка! - ору Бондарю, потому что нихрена не вижу, что там за спиной, может, девчонка уже тоже убежала, испугавшись, и так не пойдет. Тут блять все вы понадобитесь, ребятки, для разбирательств полиции нравов. Сжимаю тело Ильи ногами и успеваю достать нож из кармана, чтобы к щеке его прижать острым лезвием. - Дернешься блять я тебе лицо от мозга отделю, понял меня?!

- Да хули тебе надо?! Я ничего не сделал блять! - верещит мне, и я морщусь оттого, как мне мерзко.

- Это ты блять ментам рассказывать будешь, что ты делал и не делал, гнида ты конченная, ты блять о чем думал, когда решил до детей добегаться?! Телок-вожатых тебе мало что ли блять? Не дают? Отвечай! - злит пиздец. До красного лица. До того, что я не вижу причины не убить его на месте, кроме как отсутствия собственного опыта в таком жестком нарушении уголовного кодекса.

- Отъебись! Пошел нахуй, педик!

- Сука… Стас! Зови старших! - ору ему, мельком оборачиваясь и прижимая острие чуть сильнее к чужому лицу. - А ты блять не рыпайся, я вот вообще нихуя не шучу, я тебя прикончу, если бежать вздумаешь, - смотрю на мелкую, у которой коленки трясутся и глаза на мокром месте от тотального непонимания происходящего. Что же, милая, добро пожаловать во взрослую жизнь. - А ты что? - киваю в ее сторону, и девочка делает нервный шаг назад. - Какого черта за ним пошла? Мама-папа лекцию не проводили на тему того, что за сомнительными дядями ходить не надо, а?! - аж слюна изо рта вылетела, а девчонка пищит что-то невнятное, и я снова морщусь. - Ой блять вот только давай без соплей. Собралась. Отбой сегодня откладывается на неопределенное время.

Расстояние на минимуме, но я не думаю о том, чтобы обнулить его. Я слишком заведен всей этой ситуацией, что, скорее, после того, как вопрос решится не в сторону педофила, Эдуарду придется отдуваться за весь этот стресс, нас наверняка сорвет. Это все будет потом, а сейчас - четырежды блядская ярость, которую я контролирую только благодаря тому, что умею себя контролировать. Пререкания Титова делу не помогают, но зато здорово переключают с гнева на вовлеченность в создание комфортных (условий, отношений - на выбор). Красивый? Ч-что? Мне не послышалось?! Не послышалось. Но момент безвозвратно утерян, а я немного ошеломлен - и совершенно точно овтлекся от гнева. Разоружаю по всем фронтам, пользуясь случаем обоюдного затупка, а сам смотрю на Эдуарда совсем иначе, чем минуту назад. И вот сейчас, все-таки, допускаю мысль о сексе - она проваливается куда-то в пах, разливается теплом и немного зудит возбуждением, но чертов Илья... какой же ты пидорас, Илья...... Нет слов, нет слов. Ну, раз уж мы настроены воинственно, то будь что будет. У меня уже намечен в голове план, но только, - конечно же, как я мог усомниться! - у Эдуарда он совсем другой. И я не знаю, что происходит и в какой момент я делаю эту осечку, позволяя себе последовать за ним, но в следующей сцене мы уже сидим в кустах, как два ебаната, и выслеживаем пустоту. А я не понимаю, в какой момент идеальный план с допросом преступника и угрожающими фигурами Эдуарда и Олега за его плечами - превратился в это.

- Мы же так вечность ждать будем, да и не факт, что он придет вообще! - Шиплю на Титова, который затаился в кустах, как будто бы был на сто процентов уверен, что засада. Просто частный детектив, не иначе.

Но я не спорю и, если честно, это меня удивляет не меньше, чем сам факт того, что мы ждем того, не зная чего, просто все это похоже на то, что я ему - господибоже, серьезно?.. - доверяю. Для меня эта ситуация не выглядит понятной или логичной, ведь мы не могли знать наверняка, выберет ли Илья сегодняшний вечер для своих мерзких инсинуаций, но вот мы здесь, как Холмс и Ватсон, не иначе, и ждем у моря (не погоды) педофила, будто так и задумано.

А я вообще о другом думал. Типа, расколоть этот крепкий орешек не в физическом плане (хотя можно было бы - так, чисто для профилактики), а в моральном, ведь при должном напоре и аргументации Илья бы точно сознался. Я в это верил - ровно как и в себя. Но Эдуард верил в удачу, а она отвечала ему тем же. Потому что, блять, я не понимаю, как это возможно, но - это происходит!

На горизонте - Илья, Маша, - и вечер вмиг перестает быть томным, потому что мы с Эдуардом своими глазами застаем картину, которая, по слухам, происходила с завидной регулярностью. Сука, мудак, я как знал, что он - мутный хуила.

Я так сильно сжимаю челюсти, что ощущаю, как их сводит от злости. Еще рано для атаки. Мы с Эдом словно смотрим фильм из первого ряда, но - в пизду такие фильмы! - эту пленку надо уничтожить, и я порываюсь вперед, но остановлен Титовым, и снова ничего не понимаю, смотрю на него, выпучив глаза, и одними губами спрашиваю "какого хуя?". Его хватка на моей руке - лучше наручников приковывает к нему и на месте, чтоб не рыпался, а там, между прочим, уже все приближается к сцене для взрослых. Хватка Эдуарда крепчает, как и моя плотно сжатая челюсть, и скулы вот-вот прорежут лицевые мышцы - так сильно выпирают. Бегаю глазами туда-сюда - с Эда на Илью с малолеткой, с них и на Эда, и не понимаю, почему медлим. Уже все понятно! Ну ладно, не прям понятно, но этого достаточно, чтобы предъявить и расколоть! И вообще, надо было позвать Олега, я же планировал это как спецоперацию с делегированием, а не вот это вот - опергруппа в действии, когда Титов срывается с места как цепной пес, а я только успеваю, что:

- А о... Эд, бл..! - Задыхаюсь от возмущения. Мой косяк, признаю, не уследил. А этот бешеный в один прыжок ягуара настигает Илью, предпринявшего попытку к бегствию, и я смотрю на него, выбираясь из кустов, как на героя, ведь это было так сексуально и вообще ррр... Бедная девочка только не выкупила происходящего и только жалась в сторонке, не понимая что к чему. - Эдуард Игоревич! - Я рявкаю ему вслед, пытаясь предотвратить криминальное. Блеск ножа в свете фонарей пугает меня до усрачки, ведь он в руках пьяного человека, оскорбленного в прошлом. Илья же будто нарывается, продолжая сыпать мерзкими грязными словами, а это тотально хуевая стратегия, но на меня сбросили ответственность за ребенка, так что я просто стараюсь держать фокус внимания, а заодно и плечо малявки в своей руке, чтобы не рыпалась. Немного сжимаю-разжимаю пальцы, чтобы расслабилась немножко. А у ней только одни мысли - и те вовсе не о страхе за Илью. Вот она, первая любовь, черт возьми. Ага, как же.

- Вы расскажете все маме? - Скулит она, а глаза тем временем на мокром месте. Женская суперспособность задобрить или разжалобить мужиков слезами... на мне никогда не срабатывала. возможно, эт способность была, в некотором роде, антирекламой отношений с женщинами. Даже Женя, при всей своей феминности, не использовал эти приемчики. Странно, чего это я вспомнил? Хм, странно, что не вспоминал... Впрочем, сейчас точно не до него. Я смотрю на размалеванную куклу и не понимаю:

- Какого черта? - Я щурюсь, и моя интонанция совсем не сочувствующая. Я, блять, реально не понимаю, как можно не видеть сраных берегов во взаимодействии и общении с людьми: - Почему бояться маму можно, а бояться идти после отбоя с парнем лет на десять старше - норм? У тебя там че, в голове, демоны совокупляются, что ли?.. - Я упираю руки в бока и поясняю для тугодумных: - Родители тебе добра желают, а вот такие уроды только пользоваться тобой хотят. Это не нормально - трахать малолеток. А ты еще ребенок. Еще успеешь с мальчиками тусить. Разве не хочется, чтобы все было красиво? Да черт, вам же должно быть о чем траха...

- Станислав Эдуардович! - Я слышу голос старшей воспитательницы, что уже бежит к нам, цокая каблучками. - Что происходит?! - Визгливо кричит она и притормаживает между парочками: меня и Маши, Ильи и Эдуарда с ножом. Ситуация, прямо скажем, так себе... - Немедленно уберите нож! Господи, да что происходит?

- Илья растлевает малолетних с самой первой смены в "Артеке". Мы с Эдуардом Игоревичем поймали его с поличным, вот, Машенька подтвердит. Маша?

- Мхмххм, - хныкает она, сука, тупые деффки!!1

- МАРИЯ! - Повышаю голос, кажись, впервые за все лето, и на меня все пары глаз такие вылупились, а Маша кивнула.

- Не рассказывайте маме...

Да как же ты заебала ныть.

- Не расскажем. Пока что. Да, Светлана Михайловна, мы пытались поймать его, - взмахиваю рукой в сторону Ильи, все еще прижатому к полу, и кстати об этом: - Эдуард, встань с него уже... - надеюсь, никто не заметил ревнивые нотки в голосе, я их пытался тщательно скрыть за раздражением. - Также еще несколько вожатых могут подтвердить, что Илья домогался к девочкам из групп до четырнадцати лет (и это максимум).

Я уже настроился было на причитания и возмущение ситуацией со стороны С.М., но она оказывается профессионалом. Я вдруг понимаю, что легенды про педофилию в "Артеке" - нихуя не легенды, и у меня ладонь сама прибивается к лицу, пока она раздает указания. Я успеваю прикрыть Эдуарда своей спиной, когда она подходит ближе, чтобы не почувствовала его амбрэ от водяры, и вроде разбирательство откладывается наутро, но я знаю, что до конца смены (чуть) никто не выгонит вожатого, а значит, Илья сука фартовый настолько, что ему дадут шанс уйти по собственному, а не в тюрягу. Я киваю, убеждая воспиталку в том, что мы обязательно придем на педсовет, когда она скажет, и все расходятся. Я повторяю легендарную цитату:

- Всем на все наплевать. Такой мы народ... - вздыхаю и тру руками лицо. Поворачиваюсь к Титову с уставшим и занудным видом: - А почему ты бухой в сопли, Эдуард Игоревич?

Тут, значит, прибегает на оры и маты Светлана Михаллна, трясет своими пампушками, совершенно не понимает, что происходит. И, Стас, это все говно на тебе - вот эти объяснения, работа с населением, я пока тут не закончил ничерта, потому что Илье неймется. Смотрит на меня с таким вызовом, будто не я его прижал, а наоборот. Будто ему ничего за это не будет.

- Ты бля хоть понимаешь, на кого быканул, Титов? Тебе же пизда. От семьи моей пизда, от меня лично тебе такая пиздища, даже не думай засыпать ближайшие дни, - и мне, честно, становится действительно адреналиново, чисто на первой реакции, заставляющей кожу нагреваться сильнее, но мозг сообщает, что нихуя вообще не произойдет.

- Да? Давай я сам лично твоему папочке позвоню, расскажу, что ты по детям? С радостью посмотрю, как он тебя отпиздит, - вот оно, понимание в глазах, на чистом фарте тех слов, что Олеся как-то обронила в столовке. Я, конечно, особо не слушаю то, что не нужно моему мозгу, но ассоциативная память работает, входящие запоминаются очень четко.

И тут мы резко оборачиваемся оба два, потому что Стас как рявкнул имя девочки, и я смотрю на него с удивлением и… вау, чувак, я, конечно, не имею кинка доминирования над малолетними, но типа а можешь еще что-нибудь поорать? Убираю ножик, чтобы не смущать Светлану Михаллну, что пытается экстренно вникнуть в суть половозрелой драмы, но сам еще держу Илью за грудки, пока Стас не рявкает во второй раз уже на меня. Не так экспрессивно, но дээээмн. Это водочка во мне или флюиды к твоему речитативу? А то я бы еще отхлебнул за упокой некоторых личностей, и я сейчас не о призраках прошлого. Встаю с Ильи, в последний момент придавливая его ногой к груди.

- Лежи блять. Мразям как ты слово долго давать не будут, привыкай. Будешь гнить в тюрьме за эту хуйню, ебанат ты конченный, пока тебя пердолить во все щели будут за каждого ребенка, что ты посмел тронуть. Руки бы тебе отрубить…

- Титов! - слышу голос Светланы Михаллны, а самому разве что плюнуть вниз не хочется, но я убираю ногу с этого тела, что гневно дышит и явно хочет выйти на поединок. Посмеет ли при дамах? А то, знаешь, моя красотка даже будет за меня в этой ситуации. А Стас меня закрывает собой, прямо живой щит между алкогольным безумием и ревизоршей. Икаю в кулак, на деле же - выдыхаю. Глаз не спускаю с этого обмудка, что встает и отряхивается, да слушаю умозаключения верховного судьи Светочки, и что-то я не слышу указаний вызывать констебля!

- Блять да в смысле?! Ментов зовите! - тявкаю из-за плеча Бондаря, а Светлана Михайловна шыкает на меня и приказывает Илье проследовать в ее кабинет. Отправляет его на пять шагов вперед, а сама тихо произносит для нас обоих.

- Мы разберемся со всем завтра. Для лагеря важно все сделать тихо. Думаете, будет отличная неделя, если по Первому каналу покажут, что в лагере «Артек» педофила держали половину лета?! Поверьте, он получит по заслугам. Но пока просто прошу вас, мальчики, по-человечески, не разносите этот сор.

Я выдыхаю так, будто меня только что победили, хотя я тут, вообще-то герой и заступник. Светлана Михалина забирает девочку и виновника, уводя к корпусу руководства и приемной, а мне снова мерзко, казалось бы, даже хуже, чем в начале этого вечера. Простая задача - посадить преступника. Здесь нельзя думать о репутационных издержках, о которых забудут к следующему сезону, тоже мне, нашла проблему. Да еще и не своего полета. Мычу и утыкаюсь лбом в плечо Стаса из-за его спины, трусь в страданиях о его какую-то слишком мягкую футболку, опять что-то из пидорской коллекции, и где он такое берет? Приятное. А он выдыхает что-то на печальном да обращает свое внимание на себя, что я чуть подбираюсь, вытягиваясь по струнке. Ночь, луна, может, поточим карандаши?

- Что, противно? Четверг же! Лучший день для того, чтобы нажраться, не знал? - ухмыляюсь в его лицо, смотря на губы. Ох уж этот корпус номер три, магнетическое место для всяких преступлений. Может, поебемся? Мне бы не повредило. Тянусь к его губам своим, а он делает шаг назад, и я разочарованно складываю руки в боки. Беспокоится он, как же. Фырчу разочарованно. Могли бы соски пулять, а он про лирику. Ну, что же, настроение этого вечера располагает. - Не в моих правилах ныть, знаешь ли, - мужаюсь перед ним, да не только. Жаловаться - вообще не про меня, какой в этом смысл? Типа расскажу тебе, что меня беспокоит, и что? Ты мне родителей вернешь да с погрешностью, что батя не будет на стакане сидеть? Нет? Тогда пусть мертвые остаются в своих могилах. - Пойдем отсюда, тут так се энергетика, да и выпить нечего. А я говорил! - развожу руками, ушлепывая в сторону вожатского корпуса с широкой и бухущей улыбкой. Догоняй, Бондарь, а то комары сожрут. Сую ладони в карманы, а сам гоняю - сказать/не сказать? И хочется, и колется. Мотаю головой, бррр, прочь из моей головы, лишние мысли, не время, не место, не тот человек. Не тот ли? - Ты верно дурак, и Андрей в слезах побрел с пискарями домооой...

Рубаю на сопряжение наших кроватей несколько неумело, что одна чуть отъезжает, и я такой «блять», а потом такой «да похуй». Кладусь на бочок типа секси поза да стучу ладошкой по пустому месту, мол, присаживайтесь, милсдарь, тут пространства хватит на нас обоих. А он все такой напряженный, ууу, будто спортивный массаж никто не делал, и я сейчас на такие геройства не готов, но он усаживается, а я по-кошачьи устраиваю голову на его коленях, захватывая бутылку (ну, как по-кошачьи, мне так кажется в моменте по крайней мере). Смотрю на него снизу несколько отрешенно. Ебучее эмоциональное, водит меня за нос туда-сюда весь вечер, и я сжимаю пальцами переносицу на мгновенье, чтобы подобраться и выдохнуть прежде, чем у меня вновь появятся силы на то, чтобы перевести тему.

- Выпьешь со мной? - потряхиваю бутылкой, и, да, не самый романтичный подгон да и напиток похоронного стиля, но чем богаты, сори, не у всех зарплаты. - Это же водка, в ней ноль калорий… - делаю глоток из горла и морщусь. - Пххх… Да, пожалуй, тебе оно не надо, очень плохая водка, - страдальчески откидываю голову назад, удерживая стеклянную на своей груди. - Я говорил тебе, что ты ниче такой? - касаюсь пьяными пальцами его подбородка. - Ну… типа… хз… блять ну ты понял, да? - у него же есть мозг, он умный! Должен сообразить, что это комплимент. Стас ведь действительно неплохой. - Меня, знаешь, многие кидали типа направо-налево, похер кто, телки, братаны, ну, так называемые… а ты почему-то сидишь рядом постоянно, мне кажется, что я тебе жизнь доверить могу, типа вот сидели бы мы в окопе… - я подорвался с места, присаживаясь, потому что это же та самая мысль! Ключевая идея! Нужно срочно донести ее до Стаса. - Я бы блять с тобой на террористов пошел бы, понимаешь? Похуй, даже в 1990-м пошел бы… - и падаю лбом в его плечо, приобнимая рукой. - Ты походу реально мой лучший друг, и, знаешь, у меня походу ваще никого больше нету в этой жизни. Куда не глянь, повсюду мрази конченные, шлюхи, вон, педофилы даже внезапно… - замолчал ненадолго, лишь губы дрогнули на его плече, поджались сами под себя. - У меня сегодня предки умерли, ну, в смысле, семнадцать лет назад. Знаешь, так странно все это… один год, даже, один и тот же август. Бог забрал их, но привел тебя в мою жизнь… со всеми издержками, конечно, но… может, так надо. Но это блять нихуя несправедливо. Я блять искренне не понимаю, что я сука сделал, что все это случилось, - я чувствую подступающую горечь к горлу, и это нехорошо. Держусь изо всех сил, сжимая его плечо пальцами чуть сильнее, и нет, не время быть слабаком, особенно перед ним. Почему-то перед ним. Поэтому подбери слюни, Титов, и я выдыхаю медленно, отстраняясь и проглатывая все то, что так хочет вырваться наружу. - Прости, - ставлю бутылку на тумбу за ненадобностью. Надо слезать с дохлой лошади, если она встает поперек горла. - Чет расклеился немного, дай мне минутку, - дышу глубоко. - Блять, - но со слезами всегда одна и та же хреновая история - чем сильнее стараешься затолкнуть, тем больше они рвутся в эту реальность, и это плохо. Отвернулся от него, тыльной стороной ладони протирая сомкнутые глаза. - Ничего не говори. Это не чтобы… блять, это просто… сука! Твоя жалость мне не нужна, ясно? Молчи.

Просто молчи и будь рядом. Денек и так выдался слишком нервным.

Несправедливость выжигает изнутри - как будто по неосторожности хапнул цианистого калия, спутав с миндальным сиропчиком. Офигенное разрешение ситуации, просто пиздец. Если бы не Светочка, развитие событий было бы явно интересным, мы бы вынесли на всеобщее порицание этого придурка, пустили бы в шествие по позорному кругу, может, пару раз отвесили бы по почкам. Но самосуд это плохо, а демократия - хорошо, поэтому нужно было бы позвонить в надлежащие органы, но я уже понял весь пиздец ситуации: ни в лагере, ни в органах - этим бы не стали заниматься. В первом и втором случае Илью покарал бы отец, но не отдал бы под суд - откупился бы, да тут к гадалке не ходи, финал по классике, как решают все дела в России. Большие деньги - большие возможности. Карт-бланш на свинство, если такой термин вообще существовал. Просто из всех нас счастливый билет довелось вытянуть только Илье, и я на какое-то мгновение даже пожалел, что Эдуард не оставил на нем ни царапины своей легендарной финкой. Позорную метку. Но Илье в любом случае пиздец - кроме своих малолеток-вожатых, в «Артеке» в этом году набрался состав эталонных моралистов. Я обещаю Светланмихалне, что мы с Эдуардом Игоревичем не наделаем глупостей и не взбаламутим болото. Ну, хотя бы до завтра мы продержимся. Моя задача на этот вечер обозначена - не дать Эдуарду нажраться до слюней, уложить баиньки и охладить пламя в душе на фоне всей этой вопиющей несправедливости. Мне так приятно, что у него правильные нравственные установки. Было бы грустно, если бы он одобрял связь с малолетками, которые даже до первых экзаменов не доросли. Я мягко завожу руку назад, касаясь пальцами его бока, пока Эд прижимается лбом к моему плечу, и так мы провожаем всех лишних_ненужных, двое против всего мира, герои-д’артаньяны.

Тема алкоголя не раскрыта, и я пытаюсь вытянуть информацию. Не получается. Не на адреналиновом всплеске точно. Я предпочитаю решать задачи последовательно, и до поцелуев время ещё не подошло, извини, но - рука на груди Титова приглаживает воротник футболки, удерживая на дистанции, - не сейчас, когда я прямо-таки чувствую лажу во всем этом, неискренность мотива возводит один незначительный барьер, но я знаю, что даже самое незаметное и неважное может стать искрой для пожара. И я не хотел бы обнаружить там плохое, но никак не могу отделаться от паршивого чувства тревоги.

— Ну пойдём, — хмыкаю я, соглашаясь, и убираю руки в карманы шорт. Он убирает их точно так же, и вот это точно сигнал, что я прав. Может, у него что-то случилось? Я бы не воспринял его нытиком ни в коем случае! Поделиться - ещё не значит, быть нытиком.

Вот Олеся похожа на нытика, но ей позволительно, в целом. Илья тоже нытик, хотя пытается бравировать, что ему на все похуй. А Эдуард не такой, и я это точно знаю. Нам просто нужно дойти до своего корпуса и закрыться в вожатской - и тогда ему не избежать откровений.

Я не любил лезть в душу, но, черт, хотя бы раз я мог бы это сделать, когда он - ковырял меня почти целое лето. Это было бы справедливо. Я боялся возможных негативных эмоций, но был готов и к ним, если это - цена честности и доверию между нами.

И вот, двери закрываются, и он снова в горизонтали, но только в этот раз - я не думаю ни о сексе, ни о лишнем тактильном контакте. Только тот, что необходим для установления связи. Хуй знает, какой - я импровизирую. Я чувствую, что Эдуард хочет высказаться, так пускай говорит мне хоть о Чечне, хоть о педофилах, если такова потребность в близости. Сяду рядом, позволю устроиться макушкой на моих ляжках, чуть откинувшись на ладони на кровать позади себя. Бегаю взглядом с Эдуарда на бутылку.

— Нет, спасиб, я не пью водку. Да и тебе бы не советовал. Это же чистый сахар, — киваю с видом знатока по калориям, хоть он мне об обратном. Ага, как же. Поспорь со мной, давай, и мы оба знаем, что это контрпродуктивно, а значит, спора не будет. Новый глоток ему не заходит от слова совсем, и я не сдерживаюсь в наглой ухмылке. Ну-ну. Даже Вселенная намекает, что пора тормознуть. Неинтересно бухать в одиночку, особенно когда уже набухался. Это значит, сейчас будет стадия пьяных признаний и подкатов. Мужайся, Бондарь, у милого сегодня плохой день. Подношу руку к его руке, что касается моего подбородка, и мягко перевожу ее на щеку, поглаживая себя его же костяшками прежде, чем отпустить. Вот так комплимент - полный. Совершенно сенсорный, и у меня по телу приятное тепло, и оно немного сбавляет градус уныния. — Ага, говорил. Ты тоже ниче такой, - по-доброму стебанул его в ответ, ну а что: трахаемся как не в себя, а я только сейчас фидбэк получаю? Мда, и это меня ещё обвиняют в эмоциональной холодности. Но вот, если мы оба без понятия, как быть и жить, то водка знает, что делать.

И тогда он сносит меня океанической волной неудержимых эмоциональных признаний, благодарностью и такой странной любовью, которой я даже не могу дать объяснения и тем более оправдания. Я замираю, как истукан, будто он мне рукой в грудную клетку залез, и это хуже (лучше), чем если бы он схватил меня за яйца - настолько этот поток сознания меня трогает, обезоруживает, и, в конце концов, пугает, что я молчу, как предатель, молчу даже когда Эдуард перестаёт говорить, и нахожу себя обнимающим его в самое широкое и крепкое объятье.  Как бы он ни пытался вырваться или сдержать слёзы, я просто… не могу позволить ему закрыться. Кажется, это главная функция друзей - быть рядом, когда плохо? Просто принимать, пытаться понять. Даже если нихрена не получается понять, ведь я не пережил ничего подобного.

- Ничего не говори. Это не чтобы… блять, это просто… сука! Твоя жалость мне не нужна, ясно? Молчи.

Я и слова не сказал, но да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Вот только теперь, после этой просьбы, выполнить это кажется задачей невозможной. Теперь я обязан что-то сказать, понимаете? Я забываю, как дышать, будто в этом отпадает всякая необходимость. Не хочу чувствовать этот привкус горечи и запах траура. Почему дети страдают? Подвергаются насилию, буллингу, теряют родителей,  болеют раком и, черт, даже диабетом.

Обнимай меня. Нам обоим это нужно, а я же хочу отдать тебе все тепло, которое имею. Вместо фраз поддержки и жалости, на которые я не способен по своей природе. Но я же тоже не понимаю, почему мир так жесток.

— Своё заболевание я всегда объяснял испытанием для тела и духа, некоторым экспериментом над самим собой, потому что другого объяснения у меня не было. Почему тело в какой-то момент решило, что не может переварить гребанный хлеб? Настолько не может, что бросает ребёнка в кому. Я несколько раз находился при смерти. И только один раз со мной был человек, который сумел не только спасти, но и поддержать. Ты мой единственный друг, и я люблю тебя, - кашляю тихонько и тут же прикусываю язык в ахуе от сказанного, но за тихим хныканьем чужое осознание, может, не сразу работает, и я моментально добавляю: - Ну, как друга естественно. Ты очень хороший, и ты можешь не бояться рядом со мной. Я тебя не обижу и… не брошу. — Глажу Эдуарда по плечам и шее, вожу носом и губами по виску, чтобы стало спокойнее обоим. И в довершении рассказа, мне почему-то хочется открыть ему ещё немного про свою (охуенно глянцевую, наверно) жизнь: — Мои родители не принимают мой выбор. Ни один из, вообще-то. Как будто я их проект, а не сын. И съехал я по той же причине. Они даже не поздравляют меня с праздниками, ну разве что, на день рождения отправляют подарок. Не помню, чтобы между нами когда-либо было понимание. Как будто я всегда их подводил, за что бы ни брался. Поэтому я тоже не знаю, почему такой парень как ты, выбрал дружить с инвалидом.

А вот это, наверно, лишнее. Я же не в плане - пробить на жалость, вовсе не о том речь. Блять. Как обычно, Стасик проебался в контекстах. Мне тоже не нужна поддержка, ведь это я так как бы топорно поддерживаю, чего не понятно, что ли? А Эдуард прилипает, внезапно такой игривый, губами к губам, к шее, да и руки изящно цепляются за пояс шорт, но я ощущаю это скрытое напряжение, и я не готов вовлекаться в интимное, потому что, камон, мы только что чуть не плакали друг другу в плечо (в одно так точно), какой секс? Теперь мне неуютно отказывать, ведь я сразу как будто мудак, и срочно надо выруливать. Я бы хотел продлить эту близость на духовном уровне. Не могу же сказать: «Извини, Эдуард, я не смогу трахать бухого тревожника сейчас», это грубо и обидно. Я же не козел какой-то, чтобы использовать его состояние для таких приколов! Кто я после этого буду? Возможно, надо было выпить водки для смелости и бессовестности. Я деликатно перехватываю его руки и завожу себе за шею, мягко обнимаю за талию и нежно прижимаюсь губами к его солёным губам, целуя мягко и трепетно, остужая его пыл до вот этой нежности, которую я ощущаю вместо похоти. Черт, да я же влюблён в него… Как я могу поступать нечестно? Не могу, не хочется. Но получается само собой - уложить его на лопатки, устроить своё колено на его бедре и продолжать целовать, как будто мы пара, и трогать его волосы, и гладить щеки большими пальцами, преграждать локтями попытки раздеть. Не возмущайся, солнце, я же это не из вредности. Поспешность - враг качества.

— Ты правда не видишь, — сглатывая слюну от волнения, хрипло спрашиваю я, отстраняясь от его губ, чтобы пояснить, что происходит между нами: — Что мы уже обнажены друг перед другом? Блин, да конечно я тебя хочу, — почти рычу от возмущения, и прижимаюсь к нему стояком. — Убедился? Просто… Ты протрезвеешь и снова станешь циничным засранцем, а ещё тебе больно, и ты хочешь заглушить свою боль. Это нечестно, и я не хочу быть твоей анестезией. Просто побудь собой, а я буду рядом.

Я хочу быть рядом.
Я хочу быть с тобой.
Сука, Титов. Почему с тобой так сложно?

Выдыхаю долго и судорожно, когда это кончится? Меня, честно, не беспокоит справедливость этого мира уже, лишь бы перемотать на утро, где мне плохо от похмелья, и чтобы я ничего не помнил, и чтобы Бондарь делал вид, что ничего и не было. Но время застыло в текущем моменте, и его губы двигаются, выдавая звуки, а я жмурюсь слишком сильно, будто боюсь каких-то лишних слов. А он такой великолепный и отрешенный, рассказывает свою историю грусти, будто подкидывает в противовес - смотри, ты не один тут такой сидишь в этой канаве голой жопой, вокруг у людей тоже свои проблемы. И мне по-началу было вообще плевать на его инсулиновые тяги, но я прислушивался в междустрочье, куда он пытался вложить какой-то смысл. Эй, я слишком пьяный, говори проще. Но нос стал шмыгать реже, будто под влиянием колыбельной, а я не знал, хотел ли успокаиваться на самом деле, но все, что он делал - работало. Усмехаюсь его признаниям добродушно, потому что рад, что это взаимно. У меня ведь всегда были дикие проблемы с дружбой, а этот, походу, не выкусил прикола и почему-то все еще тусуется. Я все фиксирую на памяти - каждое твое слово. Будь осторожен с теми, кого считаешь взаимно другом, я тот еще чертила, и потом обязательно предъявлю в случае необходимости. Но сейчас я чертовски рад этой тупой взаимности. Это же ведь так несложно, как оно протекало. Почему все поголовно так не умели? Было бы проще строить эту некую идеальную версию мира, как пелось в тысячах песен. Поворачиваюсь на Стаса с пьяной улыбкой, шаркая виском по его губам. Такой тактильный и сейчас это так… приемлемо что ли. Смотрю в его честные зеленые, и не могу удержаться от комментария.

- Очень странно, что твои предки не разделяют твой выбор не есть хлеб, - веселюсь без злого умысла. - Я вот не против, если ты не по булкам. В плане, жри, что хочешь, - и целую его губы с трепетной нежностью, потому что это такой верный и доступный способ прекратить текущую гонку двух сломанных личностей, чтобы вспомнить, кем мы на самом деле являемся и хотим стать, когда вырастим. Руками по его коже, притягательной от всех гонок по жаре, с неровными линиями от загара, и я залезаю под воротник его футболки, я ненавижу края его шорт - потому что какого хрена они все еще на этих бедрах. У меня дыхание сразу сбивается о его тело, так отрабатывался каждый встречный удар, а сейчас - стресс, алкоголь, внутренняя беда так все усиливало, что хотелось залезть к нему под кожу - вот настолько он был нужен весь, здесь и сейчас, с хлебом и без, пофиг вообще на твою диету. Знаешь, даже лучше, что ты инвалид с такими показателями, ведь если я захочу сожрать тебя целиком и без остатка - то ты самый чистый продукт. И я целую его соленую шею с привкусом горячего солнца, а он перехватывает, и я лечу в его лицо будто пьянящий от страсти шмель, потерявший траекторию и ориентиры, и напариваюсь на его замедление ритмов. Нет, не останавливай меня сейчас, не тормози, сейчас такая артистичная нота, и я могу запрыгнуть на тебя с таким рвением и энтузиазмом, что если ты сейчас все стопнешь, это будет твое худшее решение в жизни. Хотел, чтобы я с ума сходил, как хочу тебя? Шептал же все эти пошлые фразочки, так и что произошло? Укладывает меня на лопатки, прижимая и всеми своими движениями останавливая от прямого полета по границам его физики.

- Ты больше меня не хочешь? Про хлеб я пошутил, - смотрю на него, выгибая брови, у меня в штанах там колом все стоит, а в груди бьется о стенки пьяное сердце, свистит чайником фляга в голове. Поцелуй меня, а то полезут кукушки, честное слово. Выдыхаю медленно, протирая ладонями лицо. - Больно… да и что? - бурчу, отодвигаясь. - Всем больно. Что теперь, не ебаться??? - улыбаюсь, будто бы все в порядке, хотя и ни черта. Скольжу пальцами по его руке, перебирая выше к плечу. Впрочем, не хочешь - как хочешь, как грится. Обнимаю его, утыкаясь носом в грудь и прикрывая глаза. Только сейчас понимаю, как сильно заебался за день, и что сон сейчас будет очень верным решением. - Тшшш… только не шебурши, а то меня начнет вертолетить, - сжимаю его крепче, как огромную плюшевую игрушку. Раз ты вписался на сегодня в няньки, то побудь еще немного моей куклой на ниточках капризов. Не только мир вертит детьми, в обратную работает абсолютно также. - А я ведь, возможно, даже хотел тебе отсосать… - зеваю на последних силах. - Но мы теперь об этом не узнаем…

Следующим утром с похмелья я поперся к Светлане Михаллне уточнять за происшествие, ничего не сказав Стасу о своей затее. Остаток ночи был на памяти как в тумане, и в гонках разрывало сразу по двум направлениям - вроде я спизданул что-то лишнее, а, вроде, он тоже, и это было круто. Но пока не готов смотреть в его глаза с этим проницательным свойством непреодолимой материи, зато можно было узнать за минувшие делишки. А Светлана Михаллна, собственно, отшатнулась от моего утреннего перегара и сходу намекнула, что мне бы в душ да позавтракать не помешало, а я ей - как я могу жить эту жизнь в таких криминальных сюжетах? А она сразу насупилась до красного помидора, прям нервно готовясь к словесной полемике, а я ведь ровненький стою (ну, чутка штормит, это да). И, впрочем, вызвать милицию было решено с наставления родителей. Сегодня пятница, конец смены, и если Илья не даст деру из лагеря/города/страны, то завтра все решится на усмотрение опекунов. Спросил у нее, а че мнемся то перед обычным законом, а она мне рассказала историю за аналогичный случай, когда подобное судебное разбирательство растоптало психику ребенка. «В конце концов, ты сам чего хочешь? Чтоб тут все сгорело и каждый получил по своему клейму до конца жизни или чтобы потерпевшая сторона сама могла выбрать для себя нужное решение?» И далее бла-бла про то, что в субботу никого не будет, и они тихонько все порешают. Илья так и так под надзором 24/7 парочки старших, посвященных в особые подробности, и вот блять не поспоришь со Светланой Михаллной, если честно. Сказал, что расстроюсь, если не получу свои лавры героя года, мы посмеялись, и она дала обещание рассказать мне о том, чем закончится эта ситуация, заверила, мол, в любом случае сделает так, чтобы этот человек больше не смог устроиться ни в один лагерь. Яйца у этой мадам, безусловно, были, при всей ее взбалмошной эмоциональности умела тетя Света относится к происшествиям с хладнокровным рассудком настоящего социопата. Впрочем, аргументы пришлись мне по вкусу. В конце концов, я свое дело сделал. Осталось лишь убедиться в том, что Илья действительно не шатается где не попадя, потому что в таком случае - прилетит мне, он же не полениться.

Всем было объявлено, что он в диспансере на карантине, и ходить туда нельзя, потому что чума ебать заразная, но никто так и не понял, чем он болеет. Не знаю, как Стас, я не видел его в течение всего дня, но я особо не распространялся, как Светлана Михаллна и просила. Разве что Олег подозревал, что произошел какой-то движ да без него, а я отнекивался, что вчера отбухал годовщину смерти родителей, поэтому вообще не в курсах о чем он. И Олеся, сидевшая с нами рядом, выразила свое сочувствие, перестроившись с осуждения от моего не самого приятного запаха, а я ахуеть как задумался над тем, что только что ляпнул совершенно на обычных щах, будто рассказал, что съел на завтрак. Мир не перевернулся даже от чужого сочувствия, ну там, на самом деле, вообще похер было. Вот только Бондарь хрен пойми где, точнее, я знал, что он плавает со своими «дельфинами», вот только не есть мучное и пропускать обед - это, прости, вообще про разное и даже не про дружбу, о которой мы, вроде как, вчера активно так соглашались. Поэтому вечером я пошел в бассейн, как минимум, хотел подбодрить его настроение хорошими новостями. Потому что мир не сошел с ума, отпуска педофилов с привязи, у мира просто тысяча вводных, и несмотря на ахренеть какую греховную историю, мы не можем слепо закрывать на это глаза. Ладно. Может, мне хотелось просто тупо с ним попиздеть вообще без разницы о чем. Но залетать на предлогах намного эффектнее, чем пустого «чекаво» с широкой улыбочкой. Хотя, будем честны, я видел, что это ахуенно работает.

В общем, я такой залетаю в бассейн, а там никого, кроме его упругой попки в обтягивающих плавках, и футболка эта его зачем вообще здесь? По привычке на всякий закрываю дверь на ключ, раз он в двери, то че бы им не воспользоваться? Да подваливаю чуть летящей походкой, опираясь бедрами на стол и складывая руки на своей груди.

- Я заметил, что ты сегодня плохо кушал, - приподнимаю бровки на него вместо приветствия. - Если это на почве стресса, то информирую, что говорил со Светланмихаллной, и она сказала, что завтра будет разбираться во всем с родителями, и если те решат соответствующе, то подключат ментов к этому вопросу. Обещала рассказать потом чекак, так что… какие планы на выходные? Выберемся в город? Не хочу тут чахнуть, да и ТОП-модель, знаешь, по местному телику не кажут, - дергаю бровями, мол, ты же понимаешь, на какое рандеву я намекаю. Да и вообще. Вся эта ситуация заебала еще вчера. Мы молоды и прекрасны, надо думать о будущем, а там нам Севастополь сулит массу приключений, между прочим. И, знаешь, я бы послал их в задницу вместе с тобой, но пошли бы вы в этом направлении по-разному, если понимаешь о чем я))) В общем, я весь такой на флюидах, а он отвлекается на шум телефона возле моего бедра. Смотрю на этот несчастный сони эриксон, сообщающий, что ему звонит… жена?! И я смотрю на телефон и на Стаса - вообще в ахере полном. Я сначала такой типа… - Какая нахуй жена?! - а потом понимаю, что да ну нет. И он берет телефон, и я складываю дважды два, хоть похмельные шестеренки ооооочень вяленько обрабатывают междустрочную информацию.

Ебать кто у нас тут объявился, у меня аж лицо в звериный оскал, типа давайте ка послушаем, что же там нам в трубочку попоют всякие питерские пидорасы. Стас вообще не оригинальный походу, ни за что не поверю, что это опечатка, скорее, целенаправленный юмор чисто за «двести пятьдесят». Я бы его петушарой назвал бы в списке контактов, не иначе, и это вообще не про шутки, это про отражение его гнилой пидорской душонки. И нет, я не ревную! Просто вот этот камбэк бывших сейчас вообще не кстати. Бондарю хватает своих приколов по жизни. И секса, между прочим, тоже. Так хватает, что аж отказывается!

- Это твой петух? Передавай привет, - подскакиваю со стола и подхожу к Стасу ближе, чтоб ухом прямо к его трубе - и нет, мне не стыдно. Неуместно ли так делать? В общем человеческом мировоззрении безусловно. Колышет ли меня это как-то? Категорически нет. А потому он виляет и пытается отойти, а я следом пытаюсь разобрать, че этот пидор хочет. Слышу что-то про его какие-то дела и что он соскучился, и я тут как бы нихуя себе, я аж воспламеняюсь молниеносно. - Блять не верь этому ебанату! - выпаливаю, а Стас уменьшает громкость на своем телефоне, и я рычу раздраженно. - Ой блять, вот только не надо тут всего вот этого, я все понял, ага, - елозю пальцем по воздуху как ниггерская телка. - Он те щас будет заливать про то, что хуй у тебя как сказочный единорог, и что вы созданы друг для друга, - хлопаю ресницами наигранно, и тараторю так быстро, будто это жизнь ему должно спасти. - Это развод классического петушары, Стас… о, да, конечно, пусть не забудет свечки к торту, очень уместно, - и снова рычу. Блять каков козел, вот серьезно. Я же знаю, что для Бондаря эта ситуация не копеечная, что там всяк чет было за сердечком, да и не только - своими глазами наблюдал эту петлю, вгрызавшуюся в его шею, и ему предлагают добровольно вернуться на плаху. Вот только не в мою смену. - Нахуя ты вообще трубку взял? - давай, конечно, пизди и стреляй в меня глазками своими, бесишь этой тупостью, здесь все максимально очевидно. - Завязывай, - пытаюсь вырвать телефон из его рук, и тут происходит неловкая сцена выскользнувшего сони эрикосона, который мы оба пытаемся ухватить в воздухе кончиками пальцев, как два клоуна, и вот я уже почти в победе, как мобила отлетает в сторону.

Бульк.

Смотрю на Стаса с широко раскрытыми глазами и поджатыми губами. Секунды стали слишком отчетливыми, я прям кожей чувствую, как у него злость подступает к вискам, и мы таращимся друг на друга, а я делаю неловкий шаг назад, как будто смотрю не в его зеленые, а прямо в глаза разъяренной дикой кошке, и мне, как антилопе, сейчас пиздец настанет, а я ведь не хочу ссориться, камон, чувак. Суббота, веселье, отель, мы такие победоносные, помнишь?

- Ты только не заводись, - осторожно прошу его. - Все поправимо.

Два шага назад на пальцах (ну, точнее, на носочках кед), и я спрыгиваю прямо в бассейн, успев задержать дыхание. Найти черный силуэт на дне не так сложно, потому мне хватает одной единственной катки, и я выныриваю, кладя мобилу на край бассейна и убирая мокрые волосы назад со лба. Смотрю на него и улыбаюсь виновато, мол, не бей, нащупываю в своем кармане свой телефон, утонувший от заплыва, и выгребаю наружу рядышком:

- Это чтобы тебе было чуть менее обидно. Мир? - и тяну ему свой мизинчик.

Шутки шутками, но диабет - серьёзная тема! Очень давит на психику, вообще-то, особенно эти уколы каждый день. Ладно, я в основном ставлю помпу, но это когда есть деньги, а сейчас их нет - я на заработках, и хотя зарплата вожатого оставляет желать лучшего, я надеюсь на премию и на то, что удастся устроиться на кафедру или, в крайнем случае, в родную гимназию. Я смотрю на Эдуарда сверху вниз, приглаживая ко лбу его волосы, и мечтательно думаю, как было бы здорово вернуться в Ленинград вместе. В самом деле, Эд, чего тебе ловить в своем Владимире? Но я, конечно, промолчу, потому что друзья так не давят.

А нет, давят. Манипулятор какой, посмотрите на него! Давит на больное - шантажирует минетом. Но нет, бухого пилота в первый полёт я не пущу к штурвалу, как бы ни было сильно желание получить от него это в принципе. Я даже не знаю, что должно произойти, каким звёздам на небе нужно сойтись, чтобы Титов и впрямь мне сделал минет, но если это случится, клянусь, Вселенная схлопнется, а мое очко будет в опасности.

— Спи уже, нигга, — мурлычу я и почесываю этого кота за ушком, и уже через мгновение слышу посапывание и вижу мерно вздымающуюся грудь: Эдуард уснул, а я ещё какое-то время сижу в одной позе с его головой на моей груди, и чуть позже осторожно заваливаюсь вместе с ним на бочок, чувствуя сильную усталость после всех событий этого дня и безумного вечера.

Особо остро ощутил социальное переутомление, словно несколько суток подряд вёл какие-то тупые мероприятия для взрослых с конкурсами и танцами, а это всего лишь был квест по поимке педофила. На самом деле, последние недели выдались какими-то слишком активными. Поэтому когда мы проснулись, а, точнее, когда я проснулся один по будильнику, а Эдуарда рядом не было, я подумал, что это - знак. Надо было немного выдохнуть и набраться сил перед выходными, и немного асоциального не помешало бы. Поэтому мы особо не пересеклись на завтраке, я повёл своих «дельфинов» в столовку немного раньше остальных, набрал с собой пару батончиков для перекуса, и погрузился в работу. Меня как будто ещё шкалило эмоциями со вчера, и мне показалось, что мы стали будто бы ближе (эмоционально) - и это немного пугало, ведь, в сущности, между нами ничего не менялось. Не менялось же? Я не был ни в чем уверен с Эдуардом, но был уверен только в том, что мне с ним хорошо и комфортно, и покуда это было так, покуда он не был деструктивным элементом моего существования, я готов был на многие уступки. Доброе отношение - вот залог крепких отношений, неважно каких. Без этого не выстоять в этом мире. Эдуард был добрым, несмотря ни на что, и теперь я точно знал, что хочу быть ему опорой. В конце концов, лучшие друзья для того и нужны? Впрочем, сегодня, надеюсь, он справится без меня, раз весь в бегах. А я плаваю до посинения, и все никак не успокоюсь. Делаю только незначительные перерывы между заплывами и группами, максимум, в тренерской отогреваюсь горячим несладким чаем, а энергии будто на весь олимпийский заплыв. Это что-то от башки, но я нихрена не слышу под водой; как только закрадывается в голову какая мысль, то тело само ведёт на дно, где не слышно.

Стасик не хочет ничего решать и анализировать - он хочет стать дельфином и уплыть далеко-далеко.

Так я и проебываю день, увлечённый решением проблемы внезапного тактильного голода. Когда все расходятся по кружкам, я свободно включаю магнитофон и плаваю под Love Radio, наслаждаясь наступившей тишиной. Не знаю, на сколько времени я так залипаю, во мне включается какой-то достигатор, фантомно старающийся пройти на Олимпиаду, соревнуюсь не то с воображаемыми нормативами, не то с собственными демонами. Это очень сложное лето. Лето не должно быть таким... А вместе с тем, ни о чем не жалею. Но прямо сейчас мне начинает казаться, что я наломал дров, потому что в тишине и одиночестве вдруг вспоминаю, что не очень грамотно расстался с Женей, если вообще расстался. И что загнал самого себя в ловушку разума и чувств, порицаю сам себя за неопределённости и какую-то ложную мотивацию, потому что не вижу во всем этом «настоящем» хоть чего-то понятного. А потом вдруг понимаю: да это пред_деньрожденная паника! Я же через пару дней постарею ровно на год. Это же социальная активность, подарки, поздравления на всеобщее обозрение, пиздец, а я вечно с лицом лица, будто не ожидал ничего подобного и растерялся страшно, хотя как бы каждый год одно и то же, пора бы уже. Началась предпраздничная неделя избегания эмоций, вот оно что. Режим энергосбережения. Хотя в случае моей физической активности, скорее, наоборот, но да не суть. Ещё кружочек по бассику в стиле брасса, чтобы плотность воды заглушила слух.

И я бы, конечно, проебал щелчок двери и чужое присутствие. Выныриваю, но шестым чувством ощущаю, что кто-то есть. Тру глаза пальцами от хлорки, бросаю взгляд на возвышающееся смуглое тело над бассейном, а это Эдуард Игоревич. Кто же ещё. Ну, я и подплываю к нему (не без выебонов и красиво стекающих по телу капель). Щурюсь в упор: ближе, бандерлог, хочу лучше тебя видеть. Я всяко без линз работаю.

— О, привет, — здороваюсь, как ни в чем не бывало. Словно не был асоциальной булкой весь день. А на меня информационный поток длиною в жизнь просто, и я снова под водой где-то на фразе про «Топ-модель», сам не знаю, как так вышло, но просто срочно понадобилось изолироваться и поднабраться от воды полезной энергетики. Выныриваю уже с готовой формулировкой мысли, открываю рот как рыба, глотающая воздух, как вдруг - рингтон моего телефона эхом по всему бассейну разносится, и прежде чем сфокусироваться на имени абонента, слышу возмущение Эдуарда на тему «Жены». И я как вздрогну от ужаса, словно меня на чём-то плохом поймали, я ужасно растерялся, но на панике нажал на зелёную кнопочку и принял звонок, потому что… а что… что делать… муравью хуй приделать не получится, а ответить надо. Не знаю, почему, просто надо. Так правильно. Эта ситуация должна разрешиться, а не перерасти в треугольник.

— Алё? — отвечаю негромко, вопросительно.

— Стасик, привет, — голос на другой линии обманчиво нежен. Я напрягаюсь, вцепляясь пальцами одной руки в бортик бассейна.

— Это твой петух? Передавай привет. — Титов влетает в разговор с ноги, и я бросаю на него гневный взгляд и увожу в сторону голову с телефоном, будто это как-то поможет не услышать сказанного. А он ещё ближе, почти всей грудью над водой.

Видимо, сзади него — прекрасный вид.

Я шикаю на него.

— Это что, Эдик? — Получается, что шикаю на Женю, и блять, ААААА, заебали!

Дальше диалог - на двоих, и я не в их числе. Какая-то бешеная перекличка двух сумасшедших ревнивцев, и я между ними как буфер обмена, а на самом деле - хочется снова под воду. Один про «соскучился», другой про «не верь ебанату», а я не успеваю ни слова вставить. И этот цирк надо прекращать, дурацкая была идея поднимать трубку при Титове… уменьшаю громкость. Но и это не работает. Что так завёлся? Сотню в эти разъярённые, а у самого под кожей мурашки и вибрация странного толка, ведь я зол, а ещё голос на проводе немного бесит в контексте, я опять эмоционально взъебан, и это не смешно! Выбрасываюсь руку вперёд типа в успокаивающем жесте, пытаюсь увильнуть с телефоном, а эта кобра делает свой мощный бросок - и телефон летит из рук прямо в воду.

Я наблюдаю за этим погружением на дно с самым хладнокровным взглядом убийцы, который перевожу на Эдуарда, и делаю глубокий вдох, чтобы высказать все, что думаю об этой ситуации и его выкрутасах. Он точно демон, посланный мне в наказание за гейство, блять, походу правы были православные. Но у меня буквально начинает трястись рука. И тогда он ныряет следом, выводя меня из транса и удивляя. Реально, удивляет. Достаёт телефон со дна и свой кладёт рядом. Типа, равноценный обмен. Я все ещё в ахуе. Ничего не понимаю и будто бы понимаю сразу все. Меня бесит не то, что он влез и испортил разговор, а кое-что другое, и тут мизинчики не помогут:

— Зачем ты опускаешься до оскорблений? — Строго говорю ему, глядя из-под бровей. — Это не красиво, это мой близкий человек. Был. Неважно. Нельзя обзываться, ни тебе, ни тебя. И я просто не понимаю, какое тебе дело вообще? — Хмурю брови, балансирую на водной глади, что все ещё бурно колышется между нами. Блять, слишком сложно. Это же не может быть правдой, но я выброшу этот козырь подозрений: — Ты че, ревнуешь? — зарычал на него с безумным предположением. Залипли друг в друга. Мокрые, взвинченные, запутавшиеся - в себе, в жизни, в том, кто мы друг другу. Мне же хватит одного неловкого слова, чтобы я все понял. Прочитал по блядски жгучим карим глазам. Делаю шаг навстречу, да так, что Эдуард едва не спотыкается под воду. Удерживаю за бедро и тут же прихватываю второй рукой, сжимая тазовые косточки. Смотрю в глаза пристально и с поволокой закипающей страсти, выискивая ложь, ухмылка набок, не гарантируя ничего хорошего. Ага, ну. И я прижимаю его к себе плавной волной, и подаюсь вперёд, врезаясь в его губы дерзким поцелуем. Ещё одним. До полного усмирения моего строптивого. Я отстраняюсь, но не перестаю держать его на руках, и приказываю спокойным безапелляционным тоном: — Шорты снимай.

Словами не передать, какой Бондарь ржачный. Он будто пришел Оскар получать, а на деле ведь не только его днюха случилась. Лето заканчивается само по себе, и всякие эмоционалы уже выводят друг друга на серьезные разговоры, мол, буду скучать без тебя и все такое. Если честно, я сам не знал, увидимся ли мы со Стасом еще на сухопутной территории да в зимнюю стужу. Мне бы хотелось. И, собственно, это вечеринка - она не только про и для Бондаря, она для всех и про каждого, он был отличным поводом, и, безусловно, не стал менее ценным другом и важным событием. Я бы даже сказал, что наоборот. Все как будто приняло увеличенный формат, и все постарались только благодаря чуду его рождения в августе, потому что если бы не Бондарь, вряд ли кто-то смотивировал коллектив на ламповую совместную организацию общего праздника. А смешно в Стасе было то, что он благодарил каждого буквально не затыкаясь, нервничая что ли, но, скорее, оттарабанивал заученные фразочки, собранные с бесконечных семейных застолий. А я смотрю на него и читаю «да-да, проходи, следующий за благодарностью!», и как с этого не улыбаться? Спасибо, спасибо, знаете, эти почести совсем не для меня, и вам спасибо за почести. ОР.

И вот он подсаживается рядом, и я уже жду от него новой порции в духе «Спасибо, Эдуард! Вы - настоящий друг! Это честь быть на празднике имени меня с вами! Ваши билеты - лучший подарок!» АХАХХАХАХАХА. Простите. Я уже даже приготовился выгибать брови и подыгрывать, мол, Стаснислав Игоревич, это ДЛЯ МЕНЯ честь ваше рождение в августе и все такое, а он мне за крысиные темы, и мое лицо резко переменилось на удивленный восторг. Должны ли быть Олеся вместе с Олегом? Блять. А как я сам раньше до этого не додумался?! И я шевелю губами одно лишь «ЗНАЮ» в ответ на его мыслишки, что им сойтись надо, а на деле ни черта я не знаю, но вот он озвучил - и пазл сошелся, они же ебать кайфово вместе смотрелись бы. Да и Ксюха Олегу весь мозг выклевала - то они вместе, то они не вместе, сплошной гемор какой-то. Вот поэтому я ни с кем долго и не встречаюсь. А Олеся не выглядит как баба доебная. Ну, она, конечно же, ебанутая и проблемная, но в другом смысле, в вытягиваемом.

Мы переместились ближе к морю в более узкой компашке и мне, признаться, так всегда было много комфортнее. Пока шампанское разливалось, и пока Стас нашел в себе резервные силы на очередной тост-благодарность, я перешептывался с Олесей, пока Олег не ткнул меня локтем под бок, мол, не мешай говорящему, и я такой АЙ, давай аккуратнее с твоими физическими приколами. За себя я то не беспокоюсь, а вот твои бицухи скоро лопнут от перенапряжения, че делать будешь? Ловлю на себе взгляд Стаса после чоканий импровизированными бокалами, а он мне одними губами самое скромное «спасибо», и я улыбаюсь. Вот и пробила искренняя нотка, теперь мы можем наконец-то отпустить твои гонки? Впереди еще так-то дохрена лет, каждый оплакивать - это жесть просто. Про родоков припоминать мне не надо, это другое.

Оборачиваюсь я, значит, назад, а там еще вожатые подбегают да с гитарой, и я воодушевился, что кто-то сбацает что-нибудь отменное, а они такие:

- Тут кто-нибудь играет?

И я такой - вы серьезно? А на кой вам гитара, если нет правильных пальцев? Я сам-то песни три знал с половиной, и не сказать, что это были хиты этого года. Скорее, это такие песни, которые можно сыграть спящему деду на поминках бабушки. В общем, я не отсвечиваю, пью свой шампусик, но на деле, конечно, хотелось бы, чтобы все такие «Ах, Титов, ты же знаешь ЦЕЛЫХ ЧЕТЫРЕ аккорда! Сыграйте нам, маэстро!», а я бы такой «Ой ну что вы, это совсем не для ваших ушей, перестаньте на меня так давить, ну хорошо, я согласен!»

- А сколько у нас шампуса? - спрашиваю, выливая остаток стакана в рот, а Олеся такая воодушевленно и радостно «Две бутылки!», и я выливаю содержимое обратно. - Кхм. Экономить надо, получается.

- А что? Нам не хватит? - наивно спрашивает она, и Олег смеется, поясняя ей за то, сколько каждый выпьет и что от этого большинству ничего не будет, а подруга-то выпила бокальчик, и все, глазки стеклянные, и я смотрю, а там у них реально напряжена на троих разыгрывается, потому что у Ксюши сразу ебало на минус, раз ее сладенький Олежа не с ней хихикает. Ой блять. Кажется, нам обоим стоило пропустить эту вечеринку, а потому… - Дай-ка сюда, - тяну руки к грифу, перехватывая жёлтенькую акустическую. Дергаю за струны, чтобы как-то привести эту малышку в музыкальное состояние, и Олеся переключается на меня со своим «Ого, ты умеешь?», а я такой… - Если честно, нихрена, - и мы молясь поржали над этим, а я вроде нащупал знакомое звучание. Не идеально, но а что вы хотели? Музыку на превосходных началах послушаете в зале какофонии, заодно выспитесь, а тут щас влепим по гранжу, шикарно будет. Смотрю на Бондаря да дергаю первые струны, вспоминая один единственный перебор, что освоил где-то в очередных подворотнях. - Думаю, Цоя все знают, - пояснил своей аудитории да постепенно начал. И вожатые воодушевились, видимо, приготовившись подпевать, и это только лучше, потому что я, если честно, весьма стеснялся своего голоса. Вот только когда я приступил к пению, у всех лица поменялись, и я сначала подумал, что дело во мне, посмотрел на Стаса, но тот вроде не кринжевал, а потому я продолжил. - Но я все свое время провожу рядом с ним: мне все другие дела надоели. Мне кажется, что это мой дом, мне кажется, что это мой друг… - и в конце второго куплета я резко заканчиваю, не очень приятно звякнув по струнам. - Вы блять серьезно? - спрашиваю с возмущением. - Это ж кино!

- Я знаю только про сигареты, - честно признался Олег. - Поэтому извини. А группу Звери сбахаешь? Ну там… районы! кварталы!..

- А я только звезду, - подхватила Ксюша, и я выдохнул с разочарованием, отставив гитару в сторону. Короче, я насупился. Теперь черед Бондаря ржать надо мной, и это было бы справедливо. Смотрю на него, как на врага народа, надув губы, шоу талантов провалено, а ведь я единственный участник! И вообще, вот взяли и сыграли бы лучше. И тут Олег перехватывает акустику и как давай хреначить Газманова, и я прям удивленно на него посмотрел. Ах, ну офицеров-россиян, вы, конечно, знаете строки, ага, отлично.

- Ты кстати хотела, чтобы я тебе с чем-то помог? - вдруг вспомнил я, обращаясь к Олесе, потому что никакой просьбы так и не последовало, и как так я не понадобился. Она почему-то в моменте замешкалась, оборачиваясь по сторонам и прошептала, что хотела просто поговорить со мной, и я в моменте напрягся. Когда женщина молвит «нам надо поговорить», то это ничего хорошего не сулит. В общем, как-то обсуловились мы отойти к морюшку, я бросил прощальный взгляд на Стаса, чтобы убедиться, что у него все ок и он отдыхает-веселится, а сам руки в карманы и весь во внимании.

- Я хотела попросить у тебя прощения.

И тут я ахуел, если честно, у меня буквально глаза такие - ОП и ОП по пять рублей.

- Олесь, тебе бы водички попить не помешало, - улыбаюсь я, потому что уже даже не представляю, что она придумала.

- Я серьезно. Я так несправедлива была к тебе в начале лета, и в прошлом году… - смотрю на нее, и понимаю, что девка тает, вот только не понятно, опьянение ли это. - А сейчас я словно узнала тебя лучше, и… ты очень сильный человек, храбрый, ты хороший друг…

- Олесь, ты меня пугаешь до черт… - и я чувствую ее губы на своих, и мы замираем в каком-то таком моменте, я лишь слышу, как волны шумят и сверчки щебечут по кустам побережья. Если честно, я был буквально в ступоре. Ох черт. ЧЕРТ. Я осторожно кладу ладони на ее хрупкие плечи, пока она пытается объять мое лицо, чтобы притянуть ближе, и блять это те моменты, когда стараешься не обидеть девушку, но и продолжать ты не хочешь совершенно! А потому я просто вяло отвечаю и ищу момент, когда мы наконец-то разъединимся из этой позы стоячей ракушки. - Бляяять… - я отхожу в сторону, протирая ладонью лицо и отворачиваясь. Который раз говорю себе не вестись на женские уловки, но они все равно тут как тут. Смотрю в сторону вожатского огонька, вроде никто ничего не видел. Ловлю себя на мысли, что хотелось, чтобы видел. Ловлю на еще одной: какого хрена мне нужно, чтобы Стас это видел?! Понимаю, что хотел бы, чтобы он поревновал чутка. Блять. Не нравится мне все это, Олеся, как же ты блять не вовремя. - Я думал, ты сохнешь по Олегу? - я решил начать с логичных вопросов, чтобы оттянуть те, реплики, которые про неловкость. Как же я не любил всю эту чушь про отношения, господи… И вот опять.

- По Олегу? Пффф! - она как-то нервно засмеялась с таким видом, мол, «о боже мой, это невозможно!», и я нахмурился, потому что запахло чем-то фальшивым, но мне сейчас не хотелось разбираться с этим вовсе. - Вовсе нет! Как ты мог такое решить? А что, похоже?

- Я без понятия, - я развел руки в стороны, и мы в таком диком тупняке этой ситуации, что я понимаю, что не один я не шарю, как вывозить из этого. - Слушай, я прям очень не хочу тебя обидеть, Олеся, ты мне нравишься, ты хороший человек, но на кой те я? Ты ж вся такая из себя мечта библиотеки, а по мне зона плачет заранее. Ты че делаешь то?

- Я не знаааааю, - взвыла она, закрывая лицо руками и пьяно выдыхая. - Я просто… не знаю. Мне кажется, я влюбилась в тебя, и я… ты же знаешь, что у меня еще ничего никогда не было ни с кем? Но я бы хотела. С тобой.

- Ты меня своей девственностью подкупаешь? - хохочу я, и она стукает меня по груди.

- Перестань! Я же пытаюсь быть серьезной…

- Олесь, если серьезно, то я тебе жизнь уничтожу нахуй. Я не принц на белом коне, а мне кажется, что за своими книжками ты мечтала плюс/минус о чем-то подобном. Сорян за бородатые сравнения, но по факту, - вздыхая, чешу свой затылок. - Давай вот что… поговорим завтра? Чтобы… не знаю, трезво. На свежую голову.

И я, если честно, тупо сбегаю из этой ситуации на диком стрессе, потому что хз как сказать прямо, но чтобы без летального исхода. Вообще я в таких ситуациях не был, наверное, никогда. Ну, чтобы девушка не просто сама целовала, а чтобы я еще не хотел ее при этом. А тут еще и третий смысл накладывается - мне почему-то стыдно за происходящие, и я смотрю украдкой на Стаса с неким тайным чувством вины, которое мне вообще не вперлось, а он не глядит в ответ, и от этого как-то тяжелее становится. Господи. Это всего лишь поцелуй! А ты мне всего лишь друг. А я всего лишь слишком много накручиваю себе, потому что лето ведь реально заканчивается, и я без понятия, когда мы снова увидимся. Номерами уже обменялись, как когда-то адресами, но что теперь произойдет? Меня реально посадят в тюрьму? Взорвут вышку сотовой сети? На фронт призовут с китайцами махаться? И я провожаю взглядом Олесю, которая шепчет Ксюше что-то на ухо, и они ретируются, и тут я наблюдаю сцену как в замедленной съемке. Как Ксюша улыбается краем рта, переводя взгляд с меня на Олесю. Как сама Олеся пытается держаться ровно, но после пары бокалов у нее подкашивает ноги, и она нервничает. Как Олег пытается зацепиться за нее взглядом, но она не отвечает, и тогда он смотрит на меня без малейшей тени на привычную улыбку. И как я выгибаю брови в немой просьбе о пощаде, потому что я не уверен, но этот многогранник любовный походу до меня только что дошел. И я всем своим выражением лица пытаюсь дать ему понять, что я, вообще-то, тут совершенно не при чем! Смотрю на Стаса, а он не играет в гляделки, и его внимание где-то далеко и в расфокусе.

- Итак… какие планы? - осторожно спрашиваю я, оглядывая окружающих и пытаясь найти поддержку в тех, кто почти так же как и я ни черта не понимает. А я ведь не то, что не нажрался, я даже ко второму бокалу не приступил, между прочим. Но сейчас самое время устроить финальный залп, потому что Бондарь тоже решает ретироваться, и я вижу в этом свой спасательный круг, а потому поднимаюсь следом за ним. - Я тоже спать, денек уууухххх сложный… всем добра, - прощаюсь второпях, пытаясь его нагнать побыстрее, и мне нихуя блять не нравится этот быстрый шаг. Эмоциональные волны решили сделать все участники лагеря, всполошив курятник, а я изначально хотел иметь дело только с одним петухом, у которого кризис мимических морщин. И, пожалуй, будет лучше всего сбежать в его проблемы подальше от своих собственных. А там, авось, само разрулится.

Они нравились друг другу, но тупили по-жёсткому. Это цитата про Олесю и Олега, я уверен. Вернее, я вижу это своими глазами, а теперь это видит и Эдуард, и я ему в ответ киваю в этом, больше ментальном, диалоге, и как понимаю… не только они, вообще-то. Мы тоже тупим - и нещадно. Мы, в некотором роде, даже тупее этих двоих, они же не усложняют, а мы пипец как усложняем: один убегает, другой догонят. И я не знаю, как нам поменяться ролями - это во всех смыслах невозможно, здесь речь о коренных изменениях, а к ним мы не готовы, но я смотрю на его профиль, палюсь по всем фронтам, но это не страшно, ведь сочувствие гею с неразделёнными чувствами - борода ещё более чёткая, чем прикрываться выдуманной и не очень девушкой.

Я к нему чувствую такую расположенность, как ни к кому и никогда, кажется. Разве что, к Жене на начальных этапах, когда казалось, что мы подходим друг другу и неплохо уживаемся, а оказалось, что у нас кардинально разные ценности и потребности и мне банально недостаёт сложности, чтобы понять эту натуру высокоблятьдуховную и чувствующую.

То ли дело Титов - и тут не про принижение достоинств, а наоборот, про то самое «соулмейтство», где не нужно догонять и перегонять, а можно просто кайфовать вместе, открывать друг другу разные миры и пространства, не боясь показаться несведущим.

Весь лоск и псевдоинтеллектуальность здесь не котировались, и я совершенно по-дурацки влюбился в хулигана, теперь не знал, что с этим делать, а потому просто созерцал. Я ведь и сам не был дохуя богемным и интеллигентным - чисто по этике нахватался параметров, граничек, а вот тактичности и глубины не хватало, как бы матушка не старалась привить «чувство прекрасного» (я сбегал на стадион болеть за «Зенит» вместо экскурсии в Эрмитаж, а в музыкальной школе я любил пальцы скрипачей и губы саксофонистов больше, чем уроки фортепиано). И в этом ничего страшного не было, не всем дано понять высокое, хотя мне нравилось касаться прекрасного - тут, наверно, я был слаб. Но рядом с Эдуардом в том не было необходимости. Он спал на моем плече на концерте классической музыки, а сейчас подарил два билета почти на такой же, потому что мне нравилась классика.

Ну, это же почти классика - какой петербуржец не хранит пластинку «Ленинградской» симфонии Шостаковича?

Да, я определённо попал. Стоила ли игра свеч? Не знаю, но определённых лимитов терпения для борьбы за него мне бы хватило. Лето ещё не кончилось, да и Владимир - не так уж и далеко, как условный Иркутск. К тому же, я вижу отдачу и искренний интерес, а значит, стратегия намечена. Поиграем, мышонок.

А пока он сыграет на гитаре, что ж… человек многих талантов. Я устраиваюсь удобнее, складывая ноги в позу йога так, что мои блондинистые волосатые коленки не пускают никого сесть рядом, внимательно смотрю на Эда. Мы прям на «Поле чудес», шоу бля талантов, а не днюха, но ладно, мне уже начинает нравиться. Чем дальше от меня внимание, тем лучше, но с другой стороны - схуяли? Хотели для себя праздник - устройте вписку. А тут либо меня на руках да тосты душевные, либо съебитесь на свою тусовку. Вот эти вот полумеры. Не люблю такое. Может, хоть Эдуард не подкачает, сбацает что-то из армейского, я хз, мне бы и «Таганка - все ночи полные огня» зашло, не знаю, что поют в детских домах Владимира, но если бы и Михаила Круга, я бы подпел, всяко в нулевых росли. Но странный трек группы Кино… Окей… допустим. Блять, че так потешно? Никто не выкупает, а мне заходит от души, прям смысл что надо, ещё и небанально, всякие бездари не подпоют. У Эда красивый голос. Или мне типа щас нравится все, что он делает? Даже если и так, пофиг. Я уже все придумал и нарисовал, мне все нравится. И хлопаю громко, улыбаясь во все тридцать два. Первопроходец гитары этой ночи, все остальные уже не запомнятся, даже если будут оперными певцами. Прости господи, цирковое шоу.

Когда я поднимаю взгляд из-под ладошки на офицерах-россиянах, Эдуарда и след простывает. Я оборачиваюсь по сторонам, сетуя на зрение, а в итоге это не я слепышара, а Титов проебательский. Встаю с песка, мол, ща, ребят, вернусь, а меня уже и не замечают. Вот и отметили, получается. Но я ничего другого не ожидал, впрочем, главное, чтобы всем было комфортно и хорошо, я потерплю, даже напоследок обновлю бокалы девочкам, лично разлив шампанское, и обмажусь их комплиментами, но на самом деле, не хочу показаться недружелюбным. Даже стервы, что бегали за Ильей, и те стали мягче с его уходом. Им тоже налил. А сам остатки на дне бутылки себе присвоил, пока шёл по побережью наугад, или по следам, что не успело размыть. Так и вышел куда не следовало - туда, где Эдик и Олеся сосались, а потом болтали, так, явно не минуту-другую, я засек. И настроение сразу испортился. Пошёл обратно к народу, выбросив по пути бутылку в железную мусорку и спасательной вышки. Моего обычного места обитания на пляже. Но нет, прятаться там я не собирался. Внутри что-то сильно горело и полыхало, и я шёл себе к коллективу, очень недовольно завалился у костра, залип на движения. Охуенно. Я блять что шутка? Или это как понять? Секс по дружбе, добрый вечер, но я все-таки по девчонкам в свободное от тебя, Стасик, время.

Короче, они возвращаются немногим позже меня, но у меня уже лицо на минус, и я никак не реагирую на появление Титова. Пускай хоть на колени мои присядет, а он не присядет. Не то, что Олесю на себя посадить, наверное… У, как же бесит. Я не знаю, что думать. Но точно не нужно закатывать сцены, надо обсудить, но не при людях же. Впрочем, может, мне и не придётся намекать и все будет без слов понятно - я именно на это взаимопонимание и рассчитываю, когда поднимаюсь с места:

— Я спать, ребят, всем спасибо. Пока, — и все, никаких больше реверансов. Так и ушел, бросив только один взгляд на Эдуарда Игоревича прежде, чем пройти дальше и залезть в песчаную горку на выходе с пляжа.

Слышу, что он за мной. Вот это приятно, даже очень… Убеждаю себя: не делай поспешных выводов, не делай поспешных выводов…

— Че как с Олесей? — Спрашиваю через плечо, когда Эдуард почти догоняет меня. Руки по карманам, настолько серьёзный. — Ммм… — ясно понятно. У самого руки в кулаки сжимаются, поэтому и в карманах. Очень сложно воспринимать входящую информацию, когда я понимаю, к чему она должна свестись в итоге: — Так ты ее отшил или нет? Ты не понял. Ты сказал ей: «нет»? — И я останавливаюсь у порога комнаты, преграждая путь. Да, блять, я хочу выяснить это сейчас. Ведь есть большая разница между деликатным «обсудим позднее» и «между нами ничего не будет».

- Эй, куда ты так торопишься, погодь, - зову его из-за спины, стараясь нагнать, пока Стас не замедляется, чтобы мы сравнялись, и я такой хоп вприпрыжку да с улыбкой. Там в ответ лицо для покерных каток, ну, или для работы в спецслужбах, ууу какие мы сердитые. И я ведь не понимаю, с хрена ли вообще. И вот он задает свой вопрос в лоб, и теперь у нас два лица на ноль. Пытаюсь допереть, как так вышло, что он уже так сразу в курсе, и ничего на ум не приходит, кроме как самого простого: видел. Неловкое. Она же его подруга все же, и я об этом только сейчас подумал, что любовный многогранник печали шире и местами имеет совестливые платонические ответвления. Смотрит на меня так, будто я его сестру трахнул, а я ведь даже не лез. Да мы целовались даже без языка! В общем, я не знал, какую именно правду стоит рассказывать, а потому проще всего выложить все, как есть, и я медленно выдыхаю, шагая вместе с ним по направлению к корпусу вожатых. - Бля, я походу влип в очень хуевую историю и не по своей вине, - начал я с такого захода, чтобы сразу обозначить все точки над ё, потому что я тут действительно не при чем! Я понимаю, Ксюха бы одумалась и такая «о боже, Титов, я была так не права, доставай свой член», но нет, Олесе я никаких сигналов даже не посылал. Да у меня и в мыслях не было, она же кореш. Ну, конечно, я пару раз оценил ее фигурку на старте взаимодействия, но смотреть - не значит трогать или даже хотеть потрогать. - В общем… она такая «нам надо поговорить», а я такой чую подвох, и вот он произошел, и в общем говорит, что втюрилась, и поцеловала, а ты ее видел? Она ж наклюкалась с двух бокалов, ее прям развезло… ух… и я как бы не профи по тому, чтобы телок отшивать, в плане… Ну это же Олеся, она типа как старшая сестра без сексуального подтекста, вообще не мой формат, понимаешь? А я ей че сказать могу? «Сорян»? - и тут до меня доходит та мексиканская дуэль в бесконечные гляделки, и я поворачиваюсь на Стаса с удивлением. - Бляяяяяяяя… Ебанныйврот. Не ты один это видел что ли? Сука, - вот и понял я настроение Олега, хотя вообще-то не ахуел ли он. И так на него все бабы вешаются, а тут еще какое-то пиздострадание наметилось. Главное, чтобы он не захотел со мной выходить один на один. Вообще могли бы легко поменяться по-братски: забирай Лесю, а я попробую договориться с Ксюхой. Вот только, правда, она как-то мне уже давно не упала. Я, конечно, всегда питал слабость к горячим стервам, но компания Стаса намного продуктивнее этой токсичной херни.

И пока я гоняю, мы уже почти у комнаты, а Стас такой уточняет за финал нашего диалога, совершенно не выкупая мои тяги и мыследеятельность по тому, как из-за бабы (причем, ладно опять же я был бы виноват) не потерять кореша. И тут я понимаю, что вообще-то не очень помню, а что именно сказал Олесе, потому что я как бы произвел некий бабслей, и я прям стою и туплю в его лицо, он мне мозг будто напряг на максимум. В моей голове было все очевидно, но его вопросы заставили сомневаться в существующей реальности.

- Ээээ… да? - неуверенно подтвердил я, а он перезадал вопрос. - Ну я типа обозначил вкратце, что там у нас с ней не вариант. Сказал, мол, давай утром поговорим. Кто такие вопросы вообще на бухую решает? Точно не я, - и я просовываю руку по боку Стаса, чтобы нажать на дверную ручку. - Че встал? Заходи уже, - и мы как-то проваливаемся в комнату, а я блуждаю на нервяках туда-сюда, еще эта кутикула долбанная на пальце. - Ты в каких-то напряжных тягах или мне кажется? - смотрю на него, не нравится мне вот это сокрытое в подкорке его мозга. Типа я не знаю, что там, но как будто ничего хорошего. - Блин, чувак, я же не собираюсь с ней мутить, ты чего. Она и мне друг тоже. И, я, конечно, вообще всегда за секс по дружбе, но это другое. К тому же, есть проблема посерьезнее: походу, Олег терь на меня зуб точит. Отлично он блять устроился меж двух баб, а я - крайний. Пиздец. Как я нахуй оказался в этом детсаду?

— Так да или нет?

Плевать вообще, как я выгляжу, занудным или нет, тут речь про моральное и аморальное, про договоренности и их (не)соблюдение. Речь не шла о гендере, речь шла о контексте. Обалденно устроился, я погляжу. И ведь не может ответить, потому что запутался в запасных аэродромах, и я ведь так и знал. Чувствовал, чуечка работала на полную, и она вся про недоверие и подозрения, хотя я старался доверять. И ничего не произошло как бы, ну пососались и пососались, по пьяни же)))

Что-то я не лез признаваться в чувствах спьяну, не целовал на свой страх и риск, а он меня не динамил «из вежливости», и что-то я совсем не знаю, что меня больше всего бесит в этой ситуации. Что гендерные различия накладывают определённые ожидания по паттернам поведения? Или что обо мне и наших отношениях во всей этой тираде объяснений не было ни слова, блять? Очень обидно. Я не знаю, правда… просто аж комок горечи в горле, и я уже пару раз сглотнул слюну, и ничего не поменялось - все так же грустно.

«Она тоже друг», ну да, и я - т о ж е. Все прояснилось, хорошо, что сейчас. И это когда я решил сражаться за его жопу, как тигр! Что ж, ну тут уже моя проблема, не его. Все было обозначено, ничего не обещалось, кроме дружбы.

И я просто захожу в комнату, а она спасибо что тёмная, и осознаю в моменте, что не готов находиться здесь сейчас, что меня распирает от невысказанного, от несправедливости! Весь этот тупой день, как обычно, тупо заканчивается. И так каждый год. Никогда ничего не проходит идеально, и когда я решаю, что не надо вообще рисковать и отмечать, прикрываться каким-то там событием - фактом рождения, так мое ебло чуть ли не над Крымом растягивают летать на кукурузнике, думаю, если б были деньги, то они бы так и поступили. Суть в том, что, блять, мне и так одиноко в этот день, потому что я одинокий по жизни, так ещё мне показывают, как классно блять, когда тебя любят, а потом мордой об стол проводят и мутят всякое. Ну так и мутите между собой. Блять, Олеся. Блять, Эдик. Неужели по мне не видно, что мне нравится этот вожатый, неужели это не видно ей, мамочке всея лагеря? Или это я дерево, как в песне Цоя? Бревно, нахуй. Я просто не понимаю.

— Блять, ну кто тебя вообще просил язык свой распускать? — Гнусавлю и отшатываюсь от него к сдвинутым кроватям, потому что, кажется, меня начинает прорывать на эмоции. Этого слишком много.

И тут до меня доходит, что фраза слишком громкая и не конкретная, надо бы уточнить, и я уточняю, разворачиваясь и едва не сталкиваясь с ним носами, а отшатываться уже и некуда, поэтому выпячиваю грудь и быкую на резервной общительности:

— Я не просил меня целовать! Тогда, в лесу. Я нахрен ничего от тебя не требовал. Какого хрена, Эдуард Игоревич?! Один с тирамису ебаным докапывается, другой дружбой прикрывается. Да охуенно просто. Что на мне написано, а то я не вижу: «лох», блять? А ты все паришься, кто что видел, кому стрелку забили… Да если тебя Олег на стрелу за бабу вызовет, он со мной дело иметь будет, и мне похуй че подумают. Но тебе… блин, тебе реально насрать? Ну, то есть… ой, да иди ты в пизду, Титов!

Грудная клетка вздымается от гнева. А может, это и не гнев вовсе. Ни в чем уже не уверен. Только в том, что мне очень четко дали понять о своём месте в иерархии отношений Эдуарда Титова.

Язык? В смысле? Я что-то не то сказал?

Смотрю на него ошарашено, а он будто вмиг буйволом обратился с тяжелым дыханием, и я правда не понимаю, в чем блять проблема. Я же сказал, что не буду мутить с ней, жива-цела твоя Олеся. А еще сказал ему, что он красивый, если дело опять в мимических морщинах, потому что я хз, че от него агрессией так фонит вперемешку с чем-то дерьмовеньким, я блять не вывожу все эти запутанные пути Господни по эмоциональным тягам, будто весь мир ополчился просто по факту моего существования. А я блять ничего не сделал. Сука. Вообще ничего.

И я типа понимаю, что сегодня его день рождения, и фокус внимания сместился вообще не на те вещи, но я не хотел быть в центре событий. Мне достаточно было костра, всеобщего душевного состояния, песенок этих и переглядок с редкими разговорами со Стасом, потому что в компаниях мы обычно порознь, ну, так исторически сложилось, не хорошо, не плохо, всем вроде как удобно. Я блять не хотел всех вот этих ваших эмоциональных всплесков, будто над лагерем лопнул гигантский коллективный пубертатный прыщ.

Он ко мне на повышенных рывком, а я отставляю ногу на шаг назад в опору. Я бегаю по его лицу, полному боли, и пытаюсь вслушаться во весь этот монолог, чтобы сопоставить все причинно-следственные. И дело в том, что я чувствую себя так, будто где-то провинился, но это не складывалось в моей голове по всем фактам того, что произошло. Или я что-то упускаю? Так объясни мне, хули орешь на меня. Вот только его попытки слишком… абстрактные что ли.

- Блять да что я сделал то, а?! - я чуть не взвыл в моменте, если честно. - На что мне насрать? Причем тут мы вообще? Типа… бля, прости, я понимаю, что атмосфера на бережку у всех сразу сгноилась, и туса пошла по пизде, но херли ты орешь на меня? - и я чуть проталкиваюсь ближе к нему, чтобы глаза в глаза, говорят, это важно при драматичных стычках. - Я не хотел всего этого, я не инициировал всю эту херню. В чем я блять виноват? - смотрю на него с надеждой на понимание, что я ведь ему не враг никакой. Просто объясни нормально, да, видимо, как для тупых. - И для протокола, я, может, вообще не хотел тебя целовать, - кивнул в знак подтверждения. - Ты меня приворотил своим этим гейским магнетизмом, так что хер знает, так уж ли ты не просил.

Приплыли блять. И если речь за иди в пизду, то, дружище, мы походу в ней как-то уже само собой очутились, а я, напоминаю, вообще иначе планировал этот вечер, в котором мы, вероятно, болтаем пакетиками чая за душевными разговорами (или нет). Вдох-выдох.

- Слушай, мне правда жаль, что мы оказались тут, - развел руки в стороны. - Но блять все на меня вешать - это нихуя несправедливо. Покричи, вон, на Олесю, какого хуя и чтоб впизду шла, - показываю ладонью на дверь, выгибая брови, мол, а че нет? Можно еще на Олега поговнить заодно. И на Ксюху, просто потому что ну давайте всех сразу соберем, чего мелочиться. - Я хотел, чтобы все было на позитиве, вышла осечка ебаная, так бывает. Мне не насрать на тебя и твое др, даже если тебе на него насрать, потому что ты мне не чужой. Мне казалось, это очевидно.

Бубубубубубубубу. Бубнеж этот как у попугая, который заладил одно и то же, и пока у меня внутри ураган бушует, он на серьезных щах мне про этих конченных рассказывает. ДА МНЕ ПОЕБАТЬ НА НИХ ВСЕХ. С высокой колокольни.

Господибоже, какой он невыносимый! Ррррррр, сука! Я буквально рычу вслух, сотрясаясь плечами. На тебя не поебать. На себя тоже. Просто держу себя в руках, потому что не понимаю, хочу втащить ему или прижать к шкафу, упершись коленом между ног, чтобы как шёлковый стал, перестал паясничать и играть в тупого. Меня останавливает только смутная догадка, что Эдуард и правда тупит, потому что взгляд его - совершенно искренний, не бегает по сторонам, а смотрит прямо, хоть и не очень смело.

Чувствую себя самым агрессивным козлом на свете, но ничего не могу поделать, словно забрало упало и я только и способен, что закатить ему истерику по хуйне, которую он даже не воспринял как важную. А мне важно! Мне важно, чтобы все было правильно. Нравится жить в хаосе? Ну, удачи, я же не держал, никогда не заявлял о готовности жить иначе, чем по своим правилам. И если я эгоист, мудак, далее по списку, то хули тогда ты тут извиваешься ужом на сковородке? Если не ты мудак и не я мудак, да и Леся не мудак - то кто тогда? Должны же в кого-то лететь стрелы. А может, и не должны, и по факту мы все обязаны просто любить друг друга, а не страдать херней.

Эдуард прав: это детский сад. Я полностью согласен. Дело в том, что мы запутались, кому из нас - быть воспитателем. И оба летим в…

— Данасратьмненадрятебялюблю.

Занавес.

Я слышу пение цикад за окнами комнаты. У меня дрожат руки, а ещё я смотрю на него, широко раскрыв глаза и сжав челюсть, что аж натянулись желваки. Эти несколько секунд длятся вечностью, и я понимаю, что нихуя не это Эдуард пытался из меня выбить (весьма настойчиво).

Я подумал: если он провоцирует этими вопросами на правду, хочет ли он услышать ее? На секунду понадеялся, что именно это и хочет услышать. Но сейчас больше ни в чем не уверен. Все мои сомнения и надежды рассыпаются под его этим непониманием. А чего он ожидал? Ну типа, какого блять исхода? Какого ответа на свой вопрос? Куда уж более конкретнее.

— Прости, мы не поняли друг друга. Ничего. Забей. — Тихо говорю, словно и не пылил. Вытягиваю руку перед собой, отгораживая себя от Титова на условную дистанцию. Замкнулся бы, но что-то, на самом деле, не хочется. Пошли вы нахуй, почему я должен молчать и подстраиваться. Всегда. Надоело. — Я люблю тебя. Да. Ты можешь меня не любить, но знаешь, мне было бы приятно, сука, услышать, что ты не хочешь мутить ни с кем, потому что я тебе нравлюсь. Просто, сука, нравлюсь. — Всхлипываю носом, хотя вроде не плачу. Голос тих и спокоен, и как будто до этой минуты я и сам не знал, что люблю его, и это все так по-дурацки, так некрасиво. Да ну… — Я ложусь спать. Если не хочешь, то, пожалуйста, веди себя тихо. — Снимаю шорты и поло, небрежно бросаю на стол, вообще насрать, надоело быть аккуратистом, и ложусь в кровать в одних трусах. Не я сплю у стенки, но сегодня мне плевать на условности, хочу, чтобы стена защищала. Я бы очень хотел, чтобы он не вёл себя как скотина и дальше, и просто обнял меня. Но я уже ни на что не надеялся, если честно.

В этот лагерь нанимают только умалишенных, ну, либо сегодня полнолуние и я проебел ведьмин шабаш. Как выбить мне почву из-под ног? Ну вот так примерно - заставить разбираться в отношениях сразу со всеми, накручивая пуды адреналина на неподготовленные извилины. Его зубы давят друг на друга, у меня же - буквально раскрылся рот в попытке задержать дыхание. Дважды за вечер. Бэнг-бэнг, и в боулинге мне не было равным по стройкам. Вот дело только в том, что Стас, как можно заметить, нихуя не Олеся. И если та просто попутала и поспешила (я уверен, что она себе несуществующую херню относительно меня придумала), то здесь мне будто подписали смертный приговор, и теперь все те моменты, в которых я так хотел задержаться, разбились тонкими стеклами. Я тебя люблю - самая худшая фраза, причем, кто первый ее произносит, тот, почему-то командует парадом, ведет дальнейшую линию всего происходящего, чаще всего максимально иррационально и по наитию. А у меня сейчас не было моральных сил удерживать контроль в собственных руках, кажется, это тот тип экстремальных ситуаций, который я не вывезу.

- Мне не послышалось? - я тихо уточняю будто на всякий случай, хотя будем честны, уже не получится оступаться назад, откатывать бесконечно, не учитывать этого дьявола в деталях. Сука. Я же именно этого и боялся с самого начала, что его тонкая душевная организация поплывет, и почему-то не додумался придумать план на случай, если это сбудется. Опрометчиво и непростительно. Нет, Стас, ты не лох. Лох сейчас в ахуе пытается наблюдать за этими попытками слиться в сон, потому что я же блять знал, что так будет. Слышали бы вы мое сердце - оно бьет так сильно, как вот эта круглая штучка на палочке у старинных часов, и мне кажется, я седею в моменте. Потому что совершенно не знаю, что мне делать.

Я не хочу его терять.

Я изначально не хотел все портить.

Видимо, это фиаско, братан. Мне разве что хватает ума выждать паузу, и теперь челюсти сжимаются у меня, что к стоматологу придется идти небось. Я пялюсь куда-то в одну точку, время остановилось, все эти жуки ебучие за окном смешались в белый шум, а я как вкопанный и полностью обезоружен. Слабый, такой, что пальцы поджимаются внутрь ладони, я ненавидел эту часть своей жизни, когда все эмоциональное буйство нельзя решить парочкой договоренностей. Когда становится слишком сложно. Когда что бы я не сказал, будет только хуже, и как бы я не хотел помочь - это просто не удастся сделать.

И я провожу ладонью по своему лицу, присаживаюсь на край кровати к этому отвернувшемуся к стенке телу, как он говорит, «постаревшему» на год. Оборачиваюсь на него, а он замер ракушкой-статуей, и вот так и находимся дольше положенного. Я - в надежде, что он посмотрит, и я смогу понять, что ему ответить. Он - явно притворялся спящим.

Влюбился, значит. Походу, мне прибавилось ответственности, вот только в детдоме учат лишь ответственности за правонарушения, а не за надломленные чувства.

И я ложусь под одеяло спиной к нему. Кутикула превратилась в кровавую рану на пальце. Я не то, чтобы пытаюсь уснуть, я просто лежу с открытыми глазами, и эта ночь не уведет меня ни в какие сновидения еще очень долго. Самое худшее - ругаться перед сном, оставляя вопросы открытыми, мозг сжирает с особой интенсивностью сам себя. И мне почему-то больно за него и из-за него тоже. Мы бы, наверное, могли бы встречаться в каком-то другом мире, в альтернативной вселенной, где у геев есть права, а я - выходец из благополучной семьи. В плане, если говорить о моих личных чувствах. Но мы - те, кто мы есть, к счастью или к сожалению. Я не понимаю, как устроен мир в его голове, но я не вижу ни малейшей возможности объединить его с моим так, чтобы… а чтобы что? Строить семью? Разве это возможно? Строить вообще хоть что-то. Не то, чтобы я встречал вообще хоть каких-то партнеров, с которыми это было потенциально возможно, но мы явно в патовой ситуации. Я не буду пиздеть, что он мне не нравится. Я думал, что это тоже очевидно. Просто озвучивать это равноценно сделать какой-то шаг в перспективу, а мне туда просто страшно смотреть.

- Спишь? - тихо говорю я, а он молчит, но я знаю, что нихрена он не спит. Слышу по отсутствию типичного сопения, а потому ерзаю и переворачиваюсь лицом к его спине. - Слушай, я же тебе типа не пиздел вообще никогда… и не собираюсь начинать. Я давно не хотел ни с кем мутить. Это правда. И ты мне нравишься, это тоже правда… - выдыхаю медленно, пытаясь подобрать слова. - Просто я не знаю, связаны ли между собой эти два факта, и поэтому я бы не смог сказать того, что ты хочешь услышать, - я знаю, что это не самый лучший способ оказать моральную поддержку, зато я могу дать хоть какую-то ясность, и, может, она справится за меня лучше. - Но я знаю, что я так себе утешитель, но могу быть рядом. И, типа… если хочешь, мы можем раздвинуть кровати и вернуться к началу лета, где мы просто кореша. Без привилегий. Или, может, оставить, как есть? Я не очень понимаю, на сколько в связи с новыми вводными тебе этого хочется… Не хочу, чтобы тебе было больно из-за меня. Правда, очень не хочу, - и я осторожно коснулся ладонью изгиба его позвоночника в своеобразном объятии через одно касание. - И не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни как в девяностом, сори за эгоизм, но я думаю, что с нас этого хватит, - и я убираю руку, откидываясь на спину. - Просто… я не могу дать тебе того, что ты, видимо, хочешь. И мы, на самом деле, можем завтра обсудить это, как проспимся, намутим план, что нам делать со всем этим дальше, хорошо? Я не собираюсь тебя как-то кидать некрасиво или что-то в этом духе. Мы же сможем со всем разобраться, намутить чики-пуки, м? Мы ведь… сможем пережить это? Я ведь готов помочь, просто скажи, что нужно?

Я чувствую себя таким беспомощным, как давно не чувствовал. Как будто не просто сболтнул лишнего, а просто все испортил. Я ведь не хотел терять его, и в планах не было! Блин, надо было просто промолчать и спать лечь. Сколько раз умные люди говорили: не выясняйте отношения на ночь глядя. Так нет же, ночью все такие уязвимые, что хочется расковырять да выпотрошить все нутро, да хоть бы и свое. Собственно, я уже.

Тогда почему так фонит болью от нас обоих?

Если ему не все равно, то лишь бы это не было жалостью. Нет уж, больше всего на свете я не простил бы жалость к себе, если бы Эдуард думал в этом ключе сейчас. Словно не было никаких других причин переживать из-за моих гонок… Были же? Я знаю, что да. Просто чувствую. И то, что нравлюсь ему, и то, что сейчас ему некомфортно из-за того, что у него самого на сердце неразбериха. Бля, да, я говорю как Олеся, но, кажись, впервые понимаю ее так хорошо, как сейчас.

Он стал бы моим главным разочарованием, если бы пожалел, а не смутился. И у меня бы больше не встал член на него, как я и боялся, разменяв ещё один год до импотенции…

Но я так внимательно слушаю его, словно вся мудрость мира сейчас сконцентрирована только в его словах. Я позволяю быть ему и трусом, и безответственным бабником, и другом, просто - человеком, и впервые мне не хочется ни в осуждение, ни в какую-либо критическую оценку в целом. Дать ему возможность высказаться и объясниться. Дать ему возможность хоть что-то решить между нами, потому что это слишком затянулось, а игра была слишком увлекательной и опасной, и я напоролся на мину, такое бывает, не всем фартит, а я вообще никогда не был фартовым.

Я уже не ребёнок, но ещё и не взрослый, потому что не знаю, как быть в этой ситуации. Я зарекался не связываться с латентными гетеро, убеждал себя, что не ошибусь, как каждый гей хоть раз в жизни, но нет. Мне просто фатально не везёт в любви, хоть я к ней особо и не стремлюсь. Просто эти гребанные чувства меня находят, а я оказываюсь безоружен. Никто не рассматривает меня всерьёз, никто не принимает того, что я готов и хочу дать. Не получить, нет. Я хочу отдавать, и вот это и есть то, что в риторике Эдуарда меня смущает. Хотя за ним тоже должно быть слово и ответственность, я не спорю, но мне бы доставило больше удовольствия заботиться о нем, чем ему обо мне, и нас бы обоих это устроило. Просто эта забота не должна была выглядеть потребительством, и мне казалось, мы могли бы составить отличную пару. Не сейчас и не сегодня, но когда-нибудь потом. Но разве не очевидно, что мы не сможем и дальше просто дружить, если продолжим трахаться? Это дорога в никуда или в отношения, и тут только слепой не увидит эта развилку.

У меня по спине — табун мурашек; я жмурюсь, прикусывая нижнюю губу, когда ощущаю эти прохладные пальцы между лопаток. Так приятно, чувственно, остро - и так мало. Глупый мальчик Эдик, это про него говорят, что пиписька выросла, а мозг с орешек. Вот, где не надо, так он дохуя умный. А где реально требуется пораскинуть извилинами, так логика сразу в унитаз смывается, вот и как тут быть? Решительно непонятно, что дальше. Знаю только, что должно быть в моменте, и уж точно не это осторожное касание:

— Просто обними меня… — буркаю под нос, по-прежнему не поворачиваясь к нему. Только сжался ещё чуточку сильнее, да в стену упёрся максимально мертвым взглядом в попытке контролировать самого себя и реакции на него. Ну, если надо разжёвывать, то я вроде разжевал.

— Тут нечего переживать, потому что ничего ужасного не случилось. Я тебе не говорил, чего хочу от тебя, так что ты этого не можешь знать. И, наверно, не узнаешь. Но оно и не нужно, меня устраивает то, что между нами. Я готов подождать тебя, пока ты решишь для себя, чего ты хочешь и кого ты хочешь, но это не будет длиться вечно. Я не буду ждать слишком долго. Время нынче стоит дорого, а я не привык вкладываться в проекты, которые не выгорят. — Поворачиваюсь к Эдуарду вполоборота и нахожу его взгляд. — В своём Владимире ты будешь распыляться на хуйню и хуевых, а со мной будешь достигать целей. Извини, если грубо. Но подумай об этом как-нибудь. А пока, обнимай меня и целуй, и не страдай хуйней на тему кроватей, ниче мы не раздвинем. Я просто взревновал тебя. — Подтягиваюсь, чтобы коротко поцеловать его, и снова роняю себя на подушки. Сука-любовь.

Просто обними, и я обнимаю за талию. Хотелось бы фырчать, но держусь кое-как, еле-еле. Рука касается, а между нами дистанция, вдруг запалит, как у меня в груди колотится сильно. Интерпретирует еще как попало, мы тут и так запутанны, хотя он и утверждает, что все просто и что ничего страшного. Мне, на самом деле, в моменте становится слишком спокойно, потому что я ему верю. И я как-то даже поражен тому, что он не раздувает из мухи слона, что так ровно относится к происходящему, как-то адекватно и, пожалуй, реалистично. Я на секунду почувствовал себя ребенком рядом с ним, который разогнал монолог слишком сильно и откровенно, когда схема была такой простой, хоть и ставила гамлетовскую дилемму - быть или не быть (вместе). И он сказал много всего, от некоторой части стоило бы даже побеспокоиться, но я услышал лишь одно:

- Взревновал?))) - и объятие как-то само собой крепче образовалось, а улыбка стала натягиваться на пол лица. - Прикольно))) - и прижался щекой к косточке под шеей. Ну, раз все в порядке, значит, хорошо. По крайней мере, мы не лишены способности улыбаться друг другу, а это уже маленькая победа. Категорически нужно валить в сон и не медлить, пока не произошло никакой лишней херни, и мои пальцы чуть сильнее сжались на его груди. Пиздец он горячий в своей ревности. Который раз говорю себе быть осторожнее с желаниями, и вот я снова здесь. Не так я себе это представлял, но, признаться, у меня настроение сразу в топе, хоть проблем в совокупности прибавилось. Странно, правда, а че он меня к Ксюхе не ревновал)))) Ну или к Олегу)))) Ну, там, еще всякие персонажи были. Выбрал Олесю, как дурак, ну правда. Ой, все, я теперь точно не засну, но уже по другой причине. Какие же коварные эти пидорасы, все же, тешат мужское эго, прям вертят на своем большом и толстом!

Мы так и не поговорили утром, как я предлагал, потому что это было просто лишним. С Олесей выйти на беседу также не удалось либо по причине ее плохого самочувствия, либо было что-то еще. Она решила занять тактику избегания, а я и не против. Если тех слов хватило, значит, все хорошо. А, может, она просто перепила и оказалась в некой минуте слабости, в общем, если можно выждать, я выбираю выждать. Олег тоже вел себя, как обычно, за исключением того, что перестал допускать в мой адрес физические шутки, и вот это то, что настораживало. Типа он - самый сложный квест во всей этой ситуации, на самом деле, потому что мужики не говорят о чувствах_отношениях, просто делают вид, что все нормально. Это со Стасом все по-другому, потому что он единорог и ему вообще можно о чем угодно затереть, он как Спанч Боб в мире губок. А с Олегом это была бы попытка амебы договориться с мартышкой, в итоге все отправились бы в цирк. В любом случае, я рад, что утро последствий стало просто очередным днем в лагере, срок пребывания в котором близился к концу. Шах и мат вам всем. Утро порешало за меня, и вывозить не придется.

Пока не началась последняя смена, во время которой все события будто поставились на перемотку. Ксюша и Олег в очередной раз расстались, Маринка сбежала от вожатского долга раньше срока, все пытались успеть недоделанное: кто в море ночью искупаться, кто напиться в Севастополе, кто кому что рассказать хотел по душам, и так далее. А у нас со Стасом было вроде как все ровно, по крайней мере, я точно не спешил, чтобы лето закончилось, поэтому даже просто тупо сидеть с ним на крыльце и курить сиги - уже отличный день, я считаю. Как-то нам не скучно, когда мы вместе. И мне кажется, что все так и закончится на ровной ноте, а потом мы обсудим, в какой месяц он поедет во Владимир, потому что в Питер я соберусь явно не скоро. И, можно подумать, что я пустил на самотек последствия нашего серьезного разговора, забыв про его абстрактный дедлайн «решай не вечно», но я решил довериться интуиции. Авось, его тоже отпустит и он вообще придумает какой другой расклад на наши судьбы.

И вот я субботним утром прихожу из душа в комнату, а он мне протягивает один из билетов на какофонию, на которую богемные дрочат всем дружным коллективом. Поднимаю брови, шебурша полотенцем по затылку. Я и забыл, что концерт уже на этих выходных, так я расплылся в ощущении настоящего, что редкость и подарок судьбы.

- Ты меня типа на свидание зовешь? - спрашиваю его многозначительно. И не то, чтобы я думал, что он с кем-то еще пойдет, хотя такая вероятность была. Просто чую, что надушился да и эти нотки настроения лирические под стать вьющимся волосам - чисто петербуржец.

Реально что ли свидание? У меня нету фрака по этому случаю. Вообще как правильно проводить свидания? Типа надо за руки держаться и он мне дверку открывать будет? Какое количество этой херни будет приемлемо? Должны ли быть ухаживания обоюдными или у геев в этом плане есть четко обозначенные роли? В плане, а кто девочка то?!

В целом, похер, разберемся. Смотрю на него внимательно с длительной паузой, будто прошел курсы интриги.

- Ладно, давай попробуем эту твою гомосятину, - кидаю в него мокрым полотенцем. Эдакий странный обмен на билет, который я забираю в свой карман. - Блин, это ж опять надо вырядиться, да? Я в прошлый раз брюки занимал у Ильи, - начал думать активно, стуча пальцем по губам. - На сколько палево будет пойти в твоей одежде, раз уж у нас с тобой один идеальный размер на двоих? - еще бы это было про члены, вообще было бы все справедливо, но так и быть, тут пальма первенства заслуженно у Бондаря, хотя я бы задал матушке природе пару вопросов о первопричинах.

Так гораздо лучше, когда его рука на моей талии и дыхание в холку. Так гораздо теплее, чем у костра, где лишние и бесчувственные. Мне не объяснить природу этой потребности, но я знаю одно: объятья - лучший способ спрятать лицо. И пока Эдуард меня обнимает, я могу быть собой, не боясь, что он меня спалит с поличным на каком-нибудь признании и правде, от которой никому не легче. Я и так сказал слишком много, потребовал еще больше, а потому самым лучшим решением этой ночи было - уснуть вместе и проснуться, как ни в чем не бывало. Каждый из нас сделал свои выводы, наметил цели, так что оставалось только соотнести желаемое с действительным и возможным, а пока у нас оставалась всего одна смена перед тем, как нас снова разорвут города, я хотел бы выжать из этих недель все возможное, чтобы ни о чем не жалеть после. Чтобы я мог с уверенностью смертника разъебаться, уверенный, что сделал все возможное, сразился за любовь. Ну, или бы мы оба смогли написать наш хэппи-энд, но, как бы мне этого ни хотелось, я должен был признать заранее, что этот мой план обречен если не на провал, то на рецидивы "нормальной" жизни Эдуарда Титова. Потому что я не был и не буду нормальным винтиком его системы, сложившейся многими годами "до" этой встречи. Мне больно от этой мысли, но детская радость, что бурлит во мне каждый раз, когда он улыбается (мне или из-за меня), перекрывает все тревожное. И хоть я нервничал с Эдуардом, все равно - эти нервы были не такие, как в отношениях с Евгением, когда меня выводили на них каждый раз будто бы нарочно. Здесь все складывалось само собой так естественно, что эмоции ни на секунду не казались наигранными. Я чувствовал себя живым больше, чем когда-либо - и только с Эдуардом. И в благодарность за это чувство, такое искреннее и честное, я готов был принять любое его решение на исходе этого лета.

К последней смене я успел утомиться от работы и общения, если честно. Раньше было легко, потому что не приходилось отвлекаться на личное, а сейчас же - личное чаще перевешивало на чаше весов приоритетов, чем работа, и тем сложнее мне было погружаться в многозадачность. Благо, здесь меня хорошо выручал Эдуард со своим неуемным генератором энергии - который находился, по всей видимости, в заднице, - и потому больше не накрывало интровертными паниками вроде той, что случилась на дне рождении.

Нам было классно и нескучно вдвоем. В компаниях, в целом, тоже, хотя на руку играло и то, что все вожатые были разделены на тандемы, где мы с Эдуардом - константа, не меняющаяся с первой смены. Двое уже отвалились, поэтому ответственности накинули больше, но и дышать стало легче - все отравляющие коллектив занозы свалили из лагеря, здесь же остались только сильнейшие и профессиональные. Так лучше. Качество выигрывает перед количеством, если речь за идеологию. Что там до бизнесов и бонусов руководству "Артека" - мне насрать с колокольни, я не лезу не в свое дело, но могу точно утверждать, что коллективу вожатых стало попроще работать, когда безответственные свалили. Зато нам зарплату повысили, что тоже было большим плюсом. Конец лета обещал сюрпризы, и вот они. Но такие сюрпризы мне нравятся, а вот вычислить еще каких педофилов и злодеев, конечно, очень не хотелось бы. Просто под конец смен в детском лагере всегда хочется, чтобы было вот это приятное послевкусие, ощущение безмятежности и ностальгии, что накрывает раньше срока. Когда никто не знает, встретятся ли еще и в каком составе, когда все неприятное остается в недалеком прошлом и становится таким неважным, и когда выражение "лето - это маленькая жизнь" как никогда правдоподобно. Август - время депрессий, но для вожатых - это далеко не так. Последняя смена сама собой становится самой любимой. И этим чувством заряжаются все без исключения, от мала до велика, и это чувство распространяется на все области жизни и восприятия, на все отношения. И, конечно, вторая половина августа вмещает в себя все то, на что не хватило сил, смелости или времени раньше. Дэдлайны горели, как трубы или мосты - условно под отдельно взятую ситуацию; и я не знал, что горело конкретно у меня (полагаю, что сердце), но я тоже спешил, стараясь не выглядеть опоздавшим - перед тем, перед кем хотелось выглядеть безупречным.

Я встретил Эдуарда из душа, одетый во все джентльменское. Бежевые бриджи, рубашка, темно-синий пиджак с коричневыми заплатками на локтях, и зачесанные в пробор волосы. В руках - два билета на симфонический концерт, подаренные мне Эдуардом. А у него в глазах - совершенно очаровательное непонимание происходящего и толика смущения, за которую я цепляюсь поплывшим от умиления взглядом. И еще немного - с возбуждением при взгляде на это разгоряченное после душа тело.

- Ты меня типа на свидание зовешь? - Спрашивает Эд, как будто бы немного недоверчиво.

- Типа да, - киваю ему в ответ на таких же серьезных щах. Сам, наконец, перевожу взгляд с его груди на глаза. Прищуриваюсь, пытаясь прочитать во взгляде его этические гомофобные гонки. - Пойдешь? - Спрашиваю перед фактом, без привычных попыток объясниться и уговорить. Мы уже два месяца трахаемся, можно было уже и составить мнение по поводу гейских контекстов. Вообще, я заметил за собой, что стал решительнее по ряду вопросов, а Эдуард - не то, чтобы послушнее, но куда более резвым. Как будто оба меньше тупили - и больше жили. Нраица. Он согласный, а это, в общем-то, все, что мне нужно было услышать на вечер. Ловлю полотенце, да развешиваю его с педантичной аккуратностью по спинке стула, отворачиваясь от Титова с дурацкой улыбкой. Пипец, вот, что он со мной делает?! Умираю от нежности и вот это тревожной возбуждающей агрессии продолжать провокации. Словно на плечах ангел и демон спорят за дальнейший поворот сюжета. Но я убеждаю обоих, что надо дойти до концертного зала, а дальше будет видно. А то ведь можем и не дойти, а хотелось бы. - Шла вторая половина августа, а мы только собираемся на первое свидание. Бесподобно. Конечно, надевай свою одежду. Я тебе так скажу, - присаживаюсь осторожненько на край стола, вкрадчиво озвучиваю ему то, что наверняка пошатнет его мир: - Всем уже, как минимум, похер. На тебя, на меня, на нас. - Специально выделяю интонацией это местоимение. Все заебались, устали, хотят домой или в общую кровать. Чем ближе сентябрь, тем безразличнее к чужим событиям люди. - Даже мне уже похер на остальных, а тебе нет? - Улыбаюсь наискось, беру телефон в руку и, пока Эдуард одевается, звоню в такси и вызываю нам карету прям от главных ворот до концертного зала. Скольжу взглядом по фигуре Титова, прищуриваюсь, чуть облизывая губу. Блять... - Я, конечно, знаю, чем заняться в эти 15 минут до такси, но не гарантирую, что уложусь. Грр, - якобы недовольно вздрагиваю плечами, обидное. Я чувствую странную усталость в теле, поэтому думаю, что физ.нагрузка была бы кстати. Не помешало бы взбодриться. Но окей, дотерпим, посмотрим. Я поправляю пиджак, заправляя бирку диабетика во внутренний карман вместе с портмоне, и выхожу вслед за Эдом из вожатской.

На концерте необычайно душно. Не в смысле, что концерт фигня. Вообще-то, концерт очень даже хорош, особенно та часть, где я держу Эдуарда за руку под нашими креслами и изредка глажу большим пальцем его кисть. Величественность и эпичность момента зашкаливает. В этот раз Эда не вырубает на моем плече, но как будто эту роль вот-вот готов исполнить я, что нетипично. Странное... Ближе к финалу мне совсем уж плохеет, и я начинаю думать, что это все из-за перегрева сегодня на пляже. Аплодисменты кажутся слишком долгими, а уходить быстро невежливо, но как только выдается возможность, я поднимаюсь с кресла, резко втягивая носом спертый воздух. Эдуард подскакивает со мной. Я спешно объясняю, вяло рассекая ладонью воздух:

- Пошли подышим. Что-то тут очень жарко, - мы выходим. Хорошо, что на дворе лето, и никакой верхней одежды в гардеробе. Хватаю себя за запястье, отсчитывая пульс, а он будто бы медленнее привычного. - Че за херня... - бормочу под нос, забывая на мгновение, что Эд рядом. У нас как бы свидание, а я обсираюсь по полной программе, конечно, это наверняка от волнения и перегрева. Сука, ну почему сейчас? На улице действительно немного легче дышится. Я подхватываю спутника под локоть, и мы неспешно удаляемся в сторону вечерней улицы подальше с проспекта. - Извини меня, пожалуйста, я что-то неважно... себя чувствую. Черт. Надо поесть. Пошли в кафе? - Волнуюсь, и оттого ощущаю покалывание в пальцах рук и ног. Фантомно знакомые ощущения. - Нет, стой. Стой... - я не знаю, что движет мною в тот момент, какой бред снисходит на мою подтекащую голову, что я цепляюсь за шею Эдуарда и прижимаюсь к его губам в поцелуе. Но это еще больше пьянит мою голову, и я отстраняюсь, смотрю на него - и нихуя не вижу. Только поплывшее пятно и то, как стремительно мое тело теряет связь с реальностью.

Люблю его шмотки, если честно. Тупо наощупь приятные, словно у Стаса было свое ощущение физики, и как-то он умел то ли ткани подбирать, то ли определенные марки. Но вот он рассуждает за свидание и «лишних», и я останавливаюсь на половине движения по снятию майки с себя. Похер ли мне? И я продолжил свои переодевания, задумавшись над ответом.

⁃ И да, и нет, - пожал плечами, натягивая на себя какую-то его футболку со странным воротником, но что бы нет, мы же тут любители исследовать новое. Прищурился, пытаясь разглядеть подвох в его вопросах, провокатор хренов. Ну уж нет, сегодня мы это поддно моего сознания расчехлять не будем, это же тонкая материя внутренней двуличности, что пытается ужиться на двух стульях: на одном пики точеные в виде «я ебал ваши принципы в принципе», на другом - его дроченый хуй и мое понимание того, что наши отношения ненормальны, и все это клиника, и тут нельзя не учитывать общественные стандарты, потому что и мне, и ему с этими людьми еще как-то взаимодействовать. Да и вообще с любыми другими людьми. А он подкидывает мне новую пищу для размышлений, но уже правильно настроенную, ту, в перспективе которой мы лежим в горизонтали. Хотя можно и вертикали. О, в вертикали очень хорошо. - Я не гарантирую, что после этого будет какое-либо свидание в принципе, - ухмыляюсь ему. - Типа какой смысл, если секс уже был.

Вообще меня так сковывал этот термин, не только с ним, но по жизни, словно нужно действовать по каким-то правилам. Держаться за руки, хотя в концертном зале это было. Разговаривать друг о друге, хотя это мы делаем каждый день. Смотреть в глаза, и с ним это тоже не было проблемой, хоть обычно я убегал взглядом от людей, предпочитая навострить уши. Стас будто на один день поменялся, надел некий образ статности и галантности под тип заведения, в которое мы пошли. И сегодня я не отвлекался на чужие взгляды и не копался в том, что у других людей в головах происходит на мой счет. Я бесконечно наблюдал за его манерностью и пытался понять, играет ли он по правилам свиданий и что сделать мне, чтобы его не запороть. Если честно, я начал даже следить за своим языком, чтобы меньше материться, и сам от этого смущался, но не мог перестать. Черт. Он плохо влияет на меня, и хоть и привычки вырабатывались доброкачественные, внутри ускорялась тревожка каждый раз, как я на него посмотрю и каждый раз, как он повернется в ответ. Кажется, я поплыл, девачки. Пиздец. Мне нужно было сказать ему однозначное нет, раздвинуть кровати, переселиться в другую комнату, и походу я прощелкал вспышку, и теперь слишком поздно. Теперь надо вывезти все происходящее на другом уровне, и самое страшное - это червь сомнения, что жрет мой мозг изнутри своим «а что случится то?» И у меня нет ответа на этот вопрос. «Почему нет?» - и я в ступоре сам перед собой.

Объявляют антракт, и Стас резко встает со своего места, даже слишком, будто взвинченный, и я машинально поднимаюсь следом. Смотрю на него, а лицо чет поблекло, взгляд в расфокусе подтупливает, и тут в помещении несколько душновато, народу собралось немало на эту херню скрипочно-дудочную.

⁃ Всё нормально? - уточняю, и он просит выйти на улицу, и я несколько обеспокоен, но ищу тысячу примитивных причин. Ну, стало душно и жарко, надо подышать, может, съел что-то не то, а то завтрак в столовке сегодня действительно вызывал вопросы, будто нормальные явственные расходники засылать перестали. В общем, мы выходим на ночную улицу, такую нагретую после жаркого денька, а он руку щупает, ворчит и напрягается. - Может, водички? - а то я хуй знает, что он так кипишит, еще и не комментирует, лишь ведет меня в отсутствие густого населения эстетических богемодрочеров. - Блин, чувак, ты прям бледный, - хочу его остановить, а он в извинения да про кафе. - Да все нормально, просто я не очень понимаю, что с тобой, типа… Голова? Живот? - и он останавливает резко, и эта перепалка превращается в суету из его колеблющихся решений и моих попыток устоять на месте, когда он тянется руками и губами В ОБЩЕСТВЕННОМ БЛЯТЬ МЕСТЕ. И я не успеваю ни отттолкнуть его, ни ответить, как вижу, что у него глаза закатываются, и тело постепенно теряет точку опоры.

Ебанныйврот.

⁃ Воу, воу, таааааак, - я подхватываю его за талию, лишь бы кое-как удержать, а он отключается буквально в моменте, и единственное, что я могу, спустить его на крыльцо ближайшего здания. - Стас, алло, - шлепаю по его щекам, а он прям реально не алло, и тут мне становится уже страшно. Стаскиваю с него пиджак, чтобы охладить, и тут на глаза прям выпадает бирка с какой-то инструкцией, и если бы мне не бросилось жирное «диабет», я бы в жизни не допер до происходящего. - Суууууука. Блять, Стас, какого хуя пидорский ты пидорас!!1 - матерюсь и рыскаю по его карманам в поисках инсулина, и я блять нихуя не медик, хоть и шарю за первую медицинскую по праву профессии, но это другое. И что наш суецидник взял с собой? Замечательно нихуя, а не лекарство, которое блять может ему жизнь спасти. Шлепаю его еще раз по щеке в надежде, что очнется, но там просто тишина в башке. Начинаю мять ему уши, чтобы кровоток в нужное русло, вдруг обморок все же от духоты, но нихуя, не работает, блять.

Я подрываюсь и оборачиваюсь по сторонам. В ближайшей доступности есть три аптеки, и мне должно ебать как повезти, чтобы попасть в ту, что не закрыта в девять вечера, а потому я не теряю время и просто бегу наугад, совершенно не думая о каких-то внешних моментах, в надежде, что его не украдут там с улицы, блять, пожалуйста, можно ближайшая будет работать. Бинго! Вижу, как женщина фармацевт пытается дверь закрыть да буквально врезаюсь рукой в дверь, что тетенька аж вскакивает, за сердце хватаясь.

⁃ Продайте мне инсулин, срочно, там человеку плохо, - тараторю запахано, а она глазками хлопает, и я подгоняю. - Ну? Инсулин в аптеке есть? Срочно.

⁃ Так, подождите, во-первых, мы закрыты, во-вторых, кто так вообще из-за спины то выпрыгивает, молодой человек?!

⁃ Вы меня слышите вообще?! Там человек без сознания, диабетик, ему пизда сейчас без лекарства будет, я вам вдвое заплачу, только продайте. Вот, туда посмотрите, - кажу пальцем на тело Бондаря, что в конце безлюдной улицы валяется на лестнице, и тут бабка то начинает соображать, открывая двери аптеки вновь. И я влетаю внутрь, пока продавщица ворчит и просит не суетится, а я не могу на месте стоять без дела, пока она рыскает по своим этим ящичкам, мне кажется, что мне нужно какое-то участие, чтобы все сдвинулось с мертвой точки и чтобы я не думал о самых страшных вещах, которые могут произойти.

Хера с два я потеряю тебя. Не сегодня. Не таким образом. Блять, копошись быстрее.

Беру все, что мне выдали, не глядя отвешивая купюры, а тетка параллельно накидывает за тест на сахар перед этим. Уточнил, куда колоть, чтобы сразу в мозг ему поступило, потому что я вообще не знаю, сколько у меня времени и сколько уже потерял, и надо было бы ее попросить самой поставить укол, тут идти то, а ее смена все, да вот я добегу быстрее, и я пулей из здания к знакомому крыльцу, прокручивая в голове все схемы, что мне объяснили.

В голове зинящая пустота. Есть только руки, время и то, что я никогда не делал, но должен здесь и сейчас. Моментальный тест на сахар показывает мне некую информацию, и я не понимаю, нахрена его делал. Выдергиваю верхнюю одежду из-под его штанов, открывая область живота и делаю дыхательные упражнения для самого себя. Я блять клялся, что хуй когда буду делать кому-то блядские уколы!!! Тшшш. Сейчас не помешало бы заиметь цинизма к человеческой жизни, вот только проблема в том, что это не рядовой персонаж, это ебучий Бондарь, который такой «ооооо у меня смертельная болезнь, буду, пожалуй, не носить никакого противоядия»!!! Переворачиваю его на бок, оттягиваю кусок мяса от его бока возле задницы и вкалываю инсулин, не понимая, как так получилось.

А потом он открывает глаза. Не сразу. Но я начинаю его потряхивать за плечи, чтобы он пришел в сознание быстрее. И просто падаю на асфальт на жопу, выдыхая в ночное небо громкое:

⁃ Да, блять! - и смотрю на него с широкими, потому что я только что наебал саму смерть и человеческое несовершенство. Я спас его. Второй раз, если вещать по справедливости. Господи, какое это облегчение, и до меня только сейчас доходит, как сильно я испугался, и что я только что сделал, и как это все было на автомате движений, что хуй знает, возможно ли это повторить. Я не буду спрашивать, как он себя чувствует, потому что ахуевших в край не спрашивали. Я лишь подлетаю ближе на очередном автопилоте, чтобы руками за щеки и губами впиться в его, как в сочную хурму. Типа как там в сказках? Поцелуй, и всё пройдёт. - Блять, ебанный в рот, Стас! - пошли нахер мои попытки выражаться культурно в этот день. - Какого хуя?! Ты типа не должен носить инсулин с собой что ли?! Я… ик! - и прикрыл рот рукой, потому что походу я все это время не дышал, раз грудь начало разрывать от икоты. - Блять… ик!.. ссссука… ик! Я испугался пиздец… - набрал в легкие побольше воздуха, да пробивает все равно. - Ик! Не ржи.

Есть один существенный нюанс, который выпал из моего внимания, а о нем стоило задуматься в первую очередь. Дело в том, что Стас брал мое тело словно был бульдозером со слепым водителем, и если мне и захотелось поиграться в нежность - это на мой страх и риск. Если мне хочется сделать добрый поступок, преподнести его на блюдечке с золотой каемочкой - то надо делать это без опасений, что здесь какая-то наебка, потому что Стас умел в сюрпризы также хорошо, как разводить меня на энтузиазм, и вот я с его членом во рту, на коленях в этой бабской позе, не понимающий, как я дошел до жизнь такой, но скучающий по каждому его сдержанному стону даже несмотря на то, что только что они витали в воздухе, и через секунду будут новые. Будут же, я уверен, я чувствую, как дрожат его мускулы, и это что-то про другое, про то, что я хотел бы ощущать, когда буду трахать его задницу (и я говорю когда, не если). Он заводит до чертиков тем, как реагирует на мои касания, а подо мной стонала целая вереница девчонок. Возможно, вся фишка была в том, что он тоже мужик, что я могу довести его также, как обычного нормального для общества партнёра. Ух, вы только подумайте, для общества. Ага. Для меня потому что уже все просвистело навылет.

Я одергиваю руку, когда он шлепает и просит убрать, поспешно ссаживаясь губами с его головки, беспокоясь, что сделал ему больно или что в целом-что-то не так. И именно сейчас под этими низкими вибрациями его голоса по моему затылку проходит шепот напряжения - он маньяк, помни об этом. И тебе нравится это, Титов, ты с ума сходишь оттого, как он умеет принимать твое тело за территорию, которую хочет завоевать, и если он хочет, значит, будет. И он притягивает меня за затылок ближе к члену, чтобы я вобрал больше, и я смотрю на него широко открытыми, стискивая руками его колени до тотального напряжения пальцев. Не называй меня «мой хороший». И не насилуй мой рот. И я мычу, несколько жмурясь, проходя по его члену внутри своего рта, пока он ласково успокаивает, что не зайдет слишком далеко, и я верю ему, потому что привык вестись на его слова, потому что он блять внушает доверие, затягивая меня в неожиданные повороты судьбы.

Проверить возможности ему хотелось бы, и я хмурюсь. Я тебе не тачка, чтобы прокачивать движок. Раскомандовался, что мне неловко теперь, но он так держит меня под властью этих рук, что я поддаюсь, у нас же такие с тобой игры? Кто кого. И эта приятная щекотка на загривке от его прикосновений, как же я блять обожаю, когда он сжимает мои волосы, сука. И я втягиваю щеки, да, я смыкаю губы плотнее, я закрываю глаза и слушаю его голос, проводя языком по его головке внутри его рта, мыча сквозь эти влажные звуки наших соприкосновений, и мне несколько стыдно от самого себя, и это возбуждает. По моей шее и кадыку - волна дрожи, которую он перехватывает своей рукой, заставляя нервно сглатывать, пока его пальцы не начинают контролировать и это, заставляя меня растекаться в этих ощущениях, то сжимая, то поглаживая его колени, забывая о собственном стояке, с которого сочилось, и это блять что вообще происходит?! Он смотрит на меня сверху так, что я вижу лишь темное пятно вместо лица и блики на глазах, но представляю его лицо, слышу эти дрожащие буквы с его губ, это дыхание и комментарии, как ему нравится, и я чувствую себя такой шлюхой в его этой сумасшедшей власти, что мне просто не хочется выходить из этой ситуации, чтобы не переродиться в кого-то нового, кого я опять не узнаю. Мне хочется, чтобы он продолжал говорить, когда я не могу ему ответить, когда я вынужден слушать его слишком сладкие ласковые обращения, от которых мне тошно, но сейчас происходило что-то другое, я словно сдавался, растекаясь в этом ощущении, ведя языком по его члену снова и снова в расслабленном и нарастающем такте, позволяя направлять себя, иметь себя, внушать мне свою стремную идеологию любви, делающую меня социальным фриком. Если ты продолжишь так вести себя со мною, я кончу без помощи рук или тебя (если иметь ввиду прямое применение), и это будет впервые на моей истории. И я едва перебираюсь на коленях на сантиметр ближе к нему, пока он зовет себя папочкой, чтобы по моему мозгу ударила наковальня пошлоты, от которой так дурно, но так хорошо. Он сжимает мое горло крепче, и я открываю рот еще шире, чтобы легче дышать, и в конечном итоге насаживаюсь на него чуть глубже, до того момента, как головка его члена едва проскальзывает в горло, и я резко отстраняюсь до уровня губ на кончике его члена, выдыхая слишком шумно и хрипло, так, что мои глаза стали слишком влажно-стеклянными. И я дышу прямо в его эрогенную кожу, секунду, две, три, прежде, чем снова взять в себя, позволить притянуть, выгнуться в спине пояснице просто оттого, что меня тащит по этому импровизированному перфомансу, и я сейчас так рад, что он наебал меня, что он не любит минеты. Возможно, именно из-за этого мне и сносит крышу в этой нарастающей скорости и попытках постараться сильнее для него, чтобы он продолжал говорить эти блядско-ласковые, которые я так сильно ненавижу, что мой член просто физически не может упасть.

Мы увлеклись, словно пьяные за рулем Феррари, и я впервые в таких гонках и сексуальных тягах, и ставки повышаются на каждом новом повороте, на каждом новом движении моего рта вокруг его члена. Я хочу, чтобы он кончил от того, как я ему сосу, и чтобы снова сказал, как я хорош, а я бы делал вид, что это пустяки, чтобы выглядеть максимально круто в его глазах. Потому что на самом деле это так-то нихуясебе. И мне словно хватает одной этой мысли, прежде чем я чувствую, как дрожит его тело, напрягаются руки на моем затылке, доводя до жалобного мычания в его член, и я снова стискиваю ладонями его ноги в напряжении, когда он изливается прямо мне в рот, заставляя чересчур удивиться. Потому что Вселенная решила не дослушать меня, а ведь я еще не договорил, куда именно я хочу, чтобы он кончил. Не прямо в рот же! И я сплевываю остатки спермы на его головку, но от этого вкуса мне не отмыться. Его руки расслабляются, а я смотрю на него снизу, тяжело дыша, так, словно он трахал меня всю ночь.

- Черт… - подытоживаю я, удивленно уставившись. - Стас, это ебанный пиздец, - и я не могу описать, что конкретно. Пожалуй, все. И раз наше свидание решило завершиться не сексом, то я кладу руку на собственный член, так и оставаясь у его ног. - Ах… - слишком остро, слишком перегазовано, он слишком горяч, смотреть на него просто невозможно, это как трогать раскаленный утюг, и я упираюсь лбом в его ногу, проводя по своему члену еще и еще, понимая, что мне нужно так мало времени, чтобы довести себя до финала, но я успеваю закинуть его ладонь обратно к себе на затылок, жестом сжимая своей рукой его пальцы, чтобы вот это острое ощущение послевкусия молний у корней волос, чтобы он просто продолжал меня держать со своей силой и агрессией сексуального маньяка, пока я с судорогой кончаю прямо на пол, шумно выдыхая и оставаясь своим лицом так некоторое время в его ноге, проводя по ней, как ласковый кот, ахреневший от тактильного восторга. - Ах… блять, - шиплю я. - Что это все было? - я все не могу прийти в себя, нормализовать дыхание, и просто смотрю на него самым искренним взглядом из всех, что когда-то был на моем лице. - Я типа знаю, что парочки рано или поздно перестают заниматься сексом, но чтобы так сразу… - и я хрипло смеюсь, поднимая голову, по которой такое приятное нежное онемение, что очень хочет объединяться с гравитацией, и я снова щекой на его колене. - Я пока тут посижу.

В моих беспричинных волнениях больше страха за собственную оплошность, чем за результат Эдуарда Титова. Я не помню, когда в последний раз был настолько напряжен и сконцентрирован, чтобы не сделать чего неосторожного, не спугнуть, не навредить, не травмировать. Кажется, что я физически ощущаю переживания Эда в моменте, и это так: когда на самой эрогенной зоне его рот, волей-неволей чувствуешь волнение и сомнения. Однако, они уходят на второй план по мере того, как первый - выходит что-то концептуально новое. Для первого раза он хоть и спешит, но эта скорость оправдана, а я не могу выжать здесь круиз-контроль, хоть и поддерживаю его голову руками, несильно и, можно сказать, метафорически. Я не чувствовал такую власть над ним еще ни разу с момента нашего первого раза, и всех последующих сумасшедших, страстных, бурных разов, как сейчас, когда я ощущаю даже то, как сжимается его горло и смыкаются плотнее губы на каждой моей тематической фразе. Здесь не будет пространственных разговоров или поэзии, хотя не скрою, его губы - это произведение искусства, которым я хотел обладать еще до всего этого; только дрессура пряником, и я чувствую, как ему нравится. Остановился бы, если нет. Но Эдуард млеет, а вместе с ним и я превращаюсь в мороженое, что стекает вместе с его слюнями на пол. О, как это пошло и горячо.

- Мой малыш так завелся... - шепчу я восторженно, не находя в себе силы подать голос громче. Мне важно, чтобы услышал только он, сквозь звуки своего сладкого причмокивания и послушной головы, которой достаточно имитации контроля, чтобы поддаться. Сыгровка на космическом уровне, я не вывожу этого, поэтому просто наблюдаю, но не позволяю ему принять участие в диалоге, насаживая поглубже на подлете к кончику соскользнувшего языка фразы: - Не разговаривай с набитым ртом.

Я ведь ебать как не словоохотлив по жизни, но в постели с Титовым меня пробивает на такое, что я вообще не ожидаю от самого себя услышать, но оно слетает с моих губ раньше, чем я соображаю, хотя моторика продолжает идти по построенному мною маршруту. Все под контролем, но только мое сердце норовит выпрыгнуть из груди прямо ему в рот руки, а мне не хотелось бы отвлекать его от процесса, которым он так увлекся. Кто я, чтобы препятствовать творческой инициативе? Я всего лишь раб своих желаний, и у меня оправдание есть: я голубой, ага, многого не ждите. Мой бисексуальный парень отсасывает мне без рук так, что у меня сводит пах от залитого свинцом напряжения, и это первый раз, когда я готов кончить только от минета, и если Эд продолжить усердствовать, то не миновать разрядки. Он держит меня в напряжении уже очень долго, его губы гуляют по моему члену, а язык проявляет чудеса экстраверсии, господи, и у меня совершенно отъезжает самоконтроль и хоть какие-то понятия о вежливости.

- Сссука, да... - шиплю я сквозь зубы на эмоции чистого кайфа, такого, от которого поджимаются пальцы на ногах, хотя плотно стоят на земле, а руки в волосах Эдуарда только сильнее стягивают волосы, но никак не помогают процессу. Я не хочу сбивать его с такта, со своей особенной волны, и да, я мог бы показать, как хочу, чтобы мне сосали, но я показываю только как хочу, чтобы именно он это делал, и хочу узнать, как он сам будет это делать в своей личной интуитивной манере.

Его стиль подходит мне более, чем полностью. До заполненной результатом его стараний ротовой полости от моей антипатии к минету, о да, именно такого - мощного, резкого, наполняющего рот горячей и терпкой, до зажмуренных глаз в ярком эгоистичном оргазме, до хриплого полустона в потолок. Простит мне эту оплошность, я уверен, к тому же, вон, находится в новой ситуации довольно быстро - глаза я распахиваю, когда он сплевывает мне на член все, что оттуда вышло, и я приподнимаю брови в удивлении. Бросаю взгляд вниз, рассматривая следы обоюдной дерзости, и фыркаю с одобрением, застывшим в счастливой полуулыбке. Ты ж мой хороший.

Я продолжаю улыбаться, следя за его эмоциями, что сменяют одна другую, но все еще на положительном аспекте. Что ж, если он рад, то я-то как рад! Шалость удалась, получается. Но ему нужно помочь, или, оооох... Справится сам? Я в немом восторге откидываюсь назад, к матрасу, на одну ладонь, и второй сцепляю волосы на его затылке, пожалуй, сильнее обычного, потому что не могу себя держать в руках, пока мой мальчик дрочит себе на то, что только что довел меня своим первым... боже. У меня все еще культурный шок, и как дышать-то? Только сжимаю сильнее, натягивая волосы так сильно, что я чувствую, как костяшки врезаются в кожу, а он кончает. Вау. Вааау. Уфф, блять, Эд. Ненормальный. Я все еще в ахуе, но уже чуточку меньше, по крайней мере, вспоминаю членораздельную речь.

- Что это было? Я тебя хочу спросить. - Загнанно дышу, продолжая гладить его, как котика, который трется о ногу, и это так мило, что я просто ащащащащ, от радости едва не шиплю на вздохах сквозь зубы, так сильно мое вдохновение. Нравится, как он смотрится в моих ногах, привалившись к колену, как картинная Аленушка. Татарская Аленушка. - Не отвечай. - Лаконично поясняю за риторические, а то ведь в самом деле развернет поиски правды, а я вот думать совсем не хочу. Ни о чем, кроме него и произошедшего. Я только прикрываю рукой обмякающий член и тяну простынь, чтобы уголком ее протереть липкое, что уже начало таять. - Ты потрясающий, - замечаю я совершенно искренне, беря его щеки в обе ладони, наклоняюсь, целую в губы, демонстрируя то, что мне, в общем-то, не брезгливо, если чё. Это не фу, если в такой вариации. - В свой первый раз я справился хуже. Ты молодец... Я никогда не кончал от одного минета, если честно, - признаюсь Эду и поглаживаю его по щеке. Снова хочу увидеть этот азартный огонек в глазах. И на следующий его вопрос я закатываю глаза и отползаю по кровати вверх, к подушкам, падая на них, как в облачко. Всяко удобнее, чем на асфальте, определенно.

- Ползи сюда, - кисуль, чуть ли не договариваю я, но вовремя прикусываю язык. Ловлю его в свои объятья и прижимаюсь губами к шее, обнимая его поперек талии. - Это было что-то невероятное. Я не думал, что ты осмелишься. Думал, тебе неприятно и все такое. Но тебе, кажись, очень доставило, да? - Провокационно фыркаю в его кожу и поднимаю взгляд с хитринкой. Вот за это могу схлопотать парой ласковых, но меня же это только позабавит. Мне и так хочется тихонько смеяться от всех его эмоций первого впечатления. - У тебя определенно талант. Предлагаю развивать его, мой дорогой, - шакалю на максимально профессорских щах и глажу по спине и ягодицам. - Не смотри на меня так, будто я Колумб, а ты Америка. - Качаю головой. - Я хочу спросить у тебя кое-что. Раз уж мы теперь так близки, кхм, - я кашляю в сторону с ухмылочкой, чтобы сразу понятно, какая тема будет поднята. Может, в буквальном смысле. - Ты фантазируешь о чем-то? Ну, когда меня рядом нет, или когда случайно подумаешь о сексе. Со мной, конечно. О других фантазиях я знать не хочу.

Господи, как он дышит. Как я дышу! И он так ласково своими пальцами в моих волосах, воистину укротитель моих строптивых загонов, и я мычу в его ногу, расклеенный, бесформенный, как шарик мороженого на солнце, черт, что он делает со мной, какого черта я так вляпался, Стас, я не понимаю. Я же жил себе спокойной жизнью, ну, попадал иногда в передряги, но никогда по своей инициативе, если честно, я ведь блять жизнь свою из года в год стараюсь наладить, а она все рассыпается на руках, все шансы просачиваются песком сквозь пальцы, а теперь, вот, он. Такой широкоплечий, что, пожалуй, может погладить меня еще, с него не убудет, к тому же, я несколько заебался выуживать из него звукодела. Стас - это просто какой-то дикий шепот перемен, рисует в небе звезды и все такое, и я без понятия, куда он меня зовет, но каждый раз, когда спускается ночь, как завещала Алла Борисовна, меня мурашит  и изводит, потому что я знаю, что меня ждут его руки и больная фантазия. Не важно, что он придумывает, не важно, как на моем теле скажется его настроение, он - феерия мысли, воплощенной на моей коже, и она отзывается нежными покалываниями на каждое касание. Сука, как у него это получается, я не могу, это ахуенно, и это ведь не про сегодня вообще. Я сделал вообще все так то, вообще почти всю работу (не то, чтобы я ныл) и сегодняшний вечер, но ахуел от восторга не меньше его. В плане… я в ахуе, правда. Это было ахуенно. Я чувствовал себя от конченной шлюхи до короля, и все это в его глазах и стонах, все в его жестах, когда он тянет меня, чтобы поцеловать, и я немного дергаюсь, потому что, ну, у меня весь рот испачкан, а ему вообще неважно, и как бы не то, чтобы парни не пробовали свою сперму на вкус (я шарю, что вообще все пробовали, но обсуждать это мы, конечно, не будем), я в моменте вообще подумал, что он забыл или не учел, но просто… С моего рта краткое мычание, и я вздрагиваю губами, чтобы прихватить его в ответ. Ебучий ты садист от доминации до трепетной нежности, и я обожаю это до дрожи и внутреннего визга. Он гладит меня по щеке, рассщедрившись на комлименты, и это словно какой-то очередной подкуп, но из всех бесконечных разов между нами, сейчас я несколько ему верю, так, что по лицу скользит несколько самодовольная улыбка.

- Правда?))) - и лицо сейчас треснет. Давай, да, скажи еще, какой я потрясающий. У меня аж сердце внутри подпрыгивает как детский попрыгунчик. Но он слишком хитренький, и потому просит, чтобы я полз к нему, и я подтягиваюсь выше, заваливаясь рядом с ним, пока его нос щекочет мне шею, а губы покрывают поцелуем, и я улыбаюсь, пока он не видит. Вовсе не по-шакальи. Как-то иначе. - Мне не понравилось и все такое, - подшучиваю я на его слова, стараясь быть маэстро актерской игры, но эта улыбка подводит, выдавая странное наслаждение. Блин, я не хочу это обсуждать. В плане, как я могу признаться, что мне понравилось? Это ж он тогда захочет это на постоянную, а у него такая агрессия бушевала, жесть просто, я ведь серьезно испугался, что он мою голову в моменте натянет по гланды с этой своей нежной улыбочкой, и я к такому точно не готов. Не-а, пусть ждет подарочка на Новый год, не раньше. Точнее, я ничего не решил. Предлагает он развивать талант, и я голову ниже опускаю, смотря на него с вытянутыми бровями с претензией. Ты же только что ахуел?! Или нет?! - Думаешь, именно так Колумб смотрел на Америку? - вопрошаю, и подрагиваю бровями, сгребая его своими руками, чтобы прижать крепче к собственной груди и выдохнуть в его волосы, выжженные крымским солнцем.

Ой-ой. Началось. Хотел спросить, откашливание, отодвигание в сторону, и я делаю мааааксимально лицо на ноль. Нет-нет, меня не смутить никакой провокацией или разговором «о нас», я вовсе не жду подвоха, но блять, Стас, я прошу, не порть момент. Боже, он умеет вести себя прямо как девчонка, может, потому я на него подзапал? Манерный голосок, вот вся вот эта его тяга одеваться определённым образом, разговоры за отношеньки и кто мы друг другу. Чувак, я в ахуенном диссонансе, как ты можешь при этом ебать других мужиков со стойкостью и энтузиазмом Терминатора, это же как в этой природе существует?! Немыслимо просто.

Но вопроса бояться не стоило, хотя он и ввел меня в некий ступор. Пожалуй, тут был только один вариант.

- О жопе твоей, конечно, - причем, я на полном серьезе, а ему подавай «помимо», и тут-то в моей голове перекати поле из сверчков и мартышек с тарелками. - Уффф… - я выдыхаю шумно через нос, вытягивая губы, мне словно задали решить задачку по математике. - Ну… я хз, если честно. Блин, ты на что-то намекаешь определенное? В плане, каких-то отличительных извращений у меня нет. Типа не надо бить меня по члену или что-то вроде, - я хмурюсь, но, походу, речь за другое. - Блин… Я не знаю, правда. А у тебя есть что ли? - спрашиваю многозначительно. Может, этот вопрос вовсе не мне он хотел задать, а просто чтоб я переспросил, а он поделился. А то у этих персонажей «я мистер весь в себе» часто такая хрень проскальзывает, это я успел отследить. А он мне все свои многозначительные увертки, и я в обиде легко пинаю его ногой по голени. - Слыш, давай рассказывай. Учитель Йода из тебя вовсе не секси, знаешь ли, - сержусь и ворчу. Потому что ну заебал немного, если честно. - Окей. У меня не было в тачке. Интересно. Не уверен, что это прям пипец фантазия, просто надо же проверять, - и я осторожно глажу его по плечу кончиками пальцев, разглядывая получающиеся невидимые узоры. - Я просто… ну типа… ты же за гейский секс? - ну, конечно, за какой еще. - И я как-то не успел пофантазировать, знаешь ли, все просто на чистых эмоциях, и они очень важны, пожалуй, больше, чем все остальное. А если про обычный… - но и тут я тоже задумался, если честно. - Да блин, тоже все дело в эмоциях, - а еще мне было капец как неловко открывать вот эти причуды свои. В плане, Стас, безусловно, был конченным извращенцем, но это все равно словно из чего-то такого, что прям личное-личное, и вроде и ответить не западло, но и вдруг он как-то подумает не так, как нужно. Пускай там не было ничего такого. - Я так понимаю, что у тебя не было женщины, но я приведу пример. Только не ржи. Я люблю, когда «она» настолько в каком-то диком кайфе, что задыхается от своих возгласов, и все эти волосы прилипшие на лице. Да, волосы - это ахуенно. И прям так, чтобы ее руки цеплялись за все подряд, на столько ей ахуенно со мной, что прям голос, знаешь, такой хриплый от всего этого. И она на инициативе, запрыгивает на меня, но так, знаешь, чтобы спиной к лицу, я почему-то еще ни разу такое не проделывал, хотя казалось бы. И там просто становится непонятно, кто кого берет в итоге. Как-то так. Сойдет за фантазию? Типа, не важно, что приведет к вот этому ощущению, блин, да что угодно. Ну, кроме какой-то жести, пожалуй… Хотя удушье - это тоже интересно. Кхм. И раз уж ты выдавил из меня чистосердечное, то колись сам. А то тебя хрен поймешь, - и я игриво закидываю свою ногу на него, чуть притягивая к себе ближе. Неловкое. А он касается моих губ своими, будто все еще юлит, но кто я такой, чтобы сопротивляться ему, его руке, что резким движением притягивает ближе к себе за талию, создавая в груди такое маленькое и легкое ощущение секундного полета. Наверное, раз мы теперь «вместе», придется чаще целоваться-обниматься, и в этом есть один нюанс: я блять мужик, и меня такие штуки возбуждают, и причем очень быстро, и, да, иногда не так сильно поздно после первого захода, поэтому я уже тяжеловато дышу в его лицо, притягивая к себе навстречу. Мое самообладание, походу, все. И я наваливаюсь сверху на него, целуя еще и еще, исследуя своим языком его рот и губы, пока этот жар разносится по и без того чувствительному телу, и если Бондарь продолжит просто, ну, быть собой, как он это умеет, я же заебу его в прямом смысле. Уже так похрен на твои фантазии, если честно. Вот эти мгновения, когда искры и трепет, чистое животное желание на грани безумства - это мой основной фетиш, и если вопрос был от сомнений в себе, то блять, Стас, ты ахуенно со всем справляешься.

Блять, я так ублюдочно счастлив, кто бы знал! Это как большая маленькая победа - так Эдуард Игоревич ощущается сейчас, в моих объятьях, в которых мне бы хотелось его задушить, но не насмерть, конечно. Просто обнять так крепко, как только получится, до хруста костей и его кряхтения, замученного со смешинкой: "ну Стас, отпусти-и-и". Я почему-то так мило и живо это представляю, что расплываюсь в дурацкой улыбке еще сильнее прежнего, и снова целую его нежную кожу, удивительно нежную для того, кто всегда в ответ на попытки сблизиться выставляет иголки, как ёжик. Такая приятная наощупь, такая вкусно пахнущая до головокружения. Может, я слишком романтичен, может, где-то перегибаю палку, но я не могу быть другим. Я такой, какой есть, со всеми литературно-художественными приемчиками и высокопарностью интеллигента-интеллектуала, которому нравятся мужские тела и чувства, на которые способны двое их обладателей.

Когда Эд стекает по мне, вот как сейчас, я совершенно безоружен и, как охотник, покорён, хотя вроде недавно еще был дрессировщиком. Здесь не западло меняться ролями, просто случай должен быть подходящим, как и настрои и прочие вводные про доверие. Сегодня Эдуард ловко перепрыгнул на новый уровень, согласившись со мной встречаться, и еще на один, решившись на то, что явно перечило его понятиям, и я охуенно оценил это. На самом деле, я все еще не верил в то, что случился подобный квантовый прыжок, когда вроде все в течение долгого времени особенно не развивалось в данных контекстах, а потому сейчас смотрю на него сквозь темноту комнаты, улавливаю контуры и никак не могу им надышаться.

- Помимо, - откликаюсь я на фантазию о моей жопе, и это очень лестно, спасибо конечно, что озвучил такое очевидное, а то бы я никогда не догадался, особенно в ту ночь в душевой, когда крадущийся тигр Титов решил мне палец в жопу вставить, я вот тогда совсе-ем ничего не понял, а потому продолжай, малыш, я хочу услышать о твоих фантазиях, поэтому на провокацию и попытку перевести стрелки с вопроса я не поведусь. Только признаюсь: - Я так люблю, как ты пахнешь. Особенно после секса, - горячим шепотом в его кожу под ушком, и я всерьез не могу отлепиться. Пускай он отвечает на поставленный вопрос, я буду вбрасывать в параллель свои наблюдения, ведь все это по-прежнему риторическое.

На самом деле, я люблю в нем не только это. Я люблю, когда он смущается, когда говорит о чем-то долго и линейно, не сбиваясь на полпути, раскладывая все по полочкам, и ему бы цены не было в литературе с таким даром рассказчика; люблю, когда он смеется над моими шутками, когда я совсем не считаю себя смешным, но в такие моменты мне кажется, что я куда интереснее, чем есть на самом деле. Люблю его тело, его задницу в своих ладонях, которую мацаю вот уже пять минут с особой интенсивностью; люблю  строптивость, даже если она меня изрядно бесит в определенные моменты. Люблю его за доброту и немного детский взгляд на мир при катастрофически тяжелом прошлом, то, как он сохранил в себе внутреннего ребенка и как искренне умеет радоваться за себя и за других. Люблю за то, какие он дарит мне эмоции и какие - открывает во мне, а я ведь о существовании некоторых и не знал вовсе до нашей встречи. С каждым днем, проведенном рядом с ним, я невольно подмечаю собственную ценность. Если такие чувства способен вызывать человек, которому я "очень нравлюсь", то окей, я готов подождать еще, чтобы почувствовать себя на седьмом небе от счастья, когда он поймет, что "влюблен". Может, не поймет. Но мне бы хотелось, чтобы все случилось именно так. Я после секса - особый вымирающий вид романтиков, не спешащих в ванную, и я не планирую отпускать его, к тому же, Эд тоже не спешит, и мы, голые и счастливые, лежим бутербродиком друг на дружке, и делимся эротическими фантазиями. Что может быть лучше? В этот момент я и понимаю, как меня заебал уже этот детский лагерь "Артек". Я просто хочу сгрести в охапку моего парня и увезти в культурную столицу, но это, пока что, то предложение, которое я не готов, хоть и очень хочу, озвучить.

- За два месяца, ради приличия, уж мог бы попредставлять нас в разных позах, - фыркаю я с наигранной театральностью, хотя до некоторых личностей мне далеко, но мы не будем поминать их имена всуе. Надеюсь только, что Эд понял, что я иронизирую, но здесь была половина правды. Я вот, очень даже фантазировал о нас. О нем. И о том, как он отсасывает, тоже. Я представлял разное, короче. Но я не хочу об этом говорить. Как-нибудь в другой раз обо мне, я же не эгоист, я хочу понять моего мужчину чуточку лучше и ближе. Мне так важно понимание наших ритмов. О чем Эдуард думает, какие реакции любит, за что цепляется взглядом или слухом, есть ли любимые части тела, и пускай это вряд ли фантазии о мужчине, это же не означает какое-то ограничение. Ну, кроме того, что можно сделать исключительно с женщиной. Но под конец рассказа я понимаю, что ничего невозможного не прозвучало. Я понимаю много чего еще, но эти выводы останутся только при мне, потому что я не хочу открывать ему всех карт и задумок, что возникли с учетом новых вводных. Душить его я не собирался, по крайней мере не сейчас, но все остальное... было не так уж трудно в реализации. Самое главное, что я вычленил из его рассуждений - это главная потребность, а так же второстепенные. Спрашивает меня опять про мои фантазии, а я цокаю языком: - Ну, а что сказать? Ну... хуй. Иди уже сюда, - отмахиваюсь от темы, как от назойливой мухи, и прижимаюсь губами в поцелуе, зарываясь в волосы одной рукой, пока вторая все еще мацает спортивную жопку.

Наверно, он сейчас подумал, что я это ради романтики и все такое, но нет. Не только. Его рассуждения вызвали во мне не трепет, но такой стягивающее живот волнение, которое я не собирался отпускать, переключаясь на неважное. Разыгравшееся воображение и звуки его голоса сделали свое дело. Я не могу долго целоваться с ним и не возбуждаться, а после услышанного мне точно хотелось на второй круг. Хотелось войти в него, хотелось повторить все то, что он описал, потому что я уверен, то, как это в его фантазии в адрес девушек, будет куда лучше импровизировано им самим. Типа, ему же виднее. Тебе всегда виднее, как должно происходить то или иное действо, так? И я возбуждаюсь мгновенно, и чем ближе он жмется, тем крепче у меня встает, и это нельзя не почувствовать. Эд отвечает на поцелуи с тем же энтузиазмом и страстью, чуть заторможенной нежностью еще не забытого оргазма. Мы на одной волне, и она вырастает с каждой секундой, что сплетаются наши языки и елозят тела. Моя рука подгоняет его за ягодицу, но Эд отлично справляется сам, что я пропускаю момент, кто первый запустил эту инициативу, но нам обоим хорошо, и мы стонем в поцелуи, и мне, на самом деле, впервые не хочется сдерживаться. То есть, помимо кинестетических интересов, у него потребность в аудиальном контакте. Выходит, что ему нравится мой голос, а значит, я могу перестать контролировать себя в вопросе проявления сдержанной эмоциональности. Может, я не слишком общительный, но я умею испытывать эмоции - это две разные вещи. И, как оказалось, нам обоим нравится одно и то же.

- Эдуард... - зову его по имени, отстраняясь от губ и проводя пальцем по нижней. Загадочно улыбаюсь, тяжело дыша, и спрашиваю: - Развернись? - Сглатываю, и моя неуверенность перекочевывает в его сомнения. Ррр, ладно, блять. - Не, ничего не спрашивай. Разворачивайся. - Уже грубее и ближе к телу. Перехватываю лодыжку на этом атлетическом развороте и направляю ее чуть ниже по телу, чтобы на вытянутой руке можно было гладить его ягодицы. С этого ракурса я не видел его спину. Большое упущение... Потому что она прекрасна. Я провожу рукой между лопаток и вдоль позвонков, надавливаю большим пальцем на копчик и массирую его круговыми движениями.  Сильнее, чтобы услышать его первый стон от давления на кость. Замечаю две ямочки на пояснице и тяжело вздыхаю. - Какой ты... мм... ложись. - У меня рядом с ним сбивается дыхание и теряется дар речи, но указ ложиться означал не классическое движение, а просто прогнуться вперед, так что я подталкиваю Эда в спину, не давая сбиться с курса. Этот прогиб, бляяять. Ну блять. Я в ахуе. Уффф... И облизываю свой большой палец, обильно смачивая слюной, чтобы, раздвинув другими четырьмя ягодицу, начать осторожно проталкиваться в него, наблюдая за тем, как он вздрагивает и как медленно он принимает меня. - Какой же ты ахуенный, Эд.

Он хитрожопый лис, и я не предъявляю претензий, потому что понимаю, что иначе быть не могло. Дедовская мудрость гласит: все пидорасы весьма коварны. И то, что я знал Стаса лично, знал, какой он добрый, смелый, умный, замечательный, сексуальный, щедрый, преданный, не означало, что это правило должно было перестать работать. Он обманул меня дважды за минувший час, даже, пожалуй, меньше, и оба раза вывернул мне душу нараспашку, а сам остался на запасных местах, ближе к наблюдателям, но я то знаю, что этому игроку просто жизненно необходимо выходить на поле. Мне интересно, правда, и он сейчас - настоящий эгоист, но окей. Я умею играть в долгую, это даже интереснее, и когда-нибудь я узнаю, какие демоны в твоей голове совокупляются. Какие мысли заставляют тебя трахать мужиков и меня, в частности, с этой грубой силой и проникновенным восторгом, с этой чуткой внимательностью к странным деталям, о которых я даже никогда не задумывался. Мне ведь сложно понять самого себя, знаешь, но это становится намного проще, когда кто-то раскрывает мне свой личный опыт и свою голову. Твоя, пожалуй, была одна из главных загадок, переворачивающая мой мир с ног на голову, вызывающую тысячу крикливых вопросов - да кто ты блять такой?! И самый главный - почему именно ты.

Мою задницу никогда не мяли с таким энтузиазмом и любовью и так долго, как он любит это делать. Женщины вообще как-то не особо интересовались, кроме как визуальным эффектом, думаю, потому что это в принципе было чем-то странным. Думаю, они же и воспитывают в нас эту эрогенную зону, покрывающуюся мурашками от поглаживаний, по принципу - что реже трогают, то острее реагирует. А потом мы такие - хэй, гейская лига, как поживаете, народ, есть вакантные места? И он делает это так… аргрх… вдумчиво, страстно и нежно, что я прижимаюсь бедрами сильнее к его, проезжаюсь по его телу всей своей эрекцией, умудряясь как-то дышать носом сквозь этот пламенный поцелуй, обрамляя его кудри своими пальцами. Он взводит меня до состояния жадности по ласке, и я льну, чтобы получать ее еще больше, чтобы отдавать в двойном размере, и в моменте все остальное перестает иметь значения. Я мог бы растечься по его коже в бесконечном медленном танце, и меня бы все устраивало. Он возбуждал деталями, потому что, как и дьявол, нашел в них свое укрытие от посторонних глаз. И у меня не было специфических фантазий, у меня не было поз или мест, где бы я хотел быть с ним, потому что главное, помимо эмоций, это то, что мне нравилось его изучать. С ног до головы, с глаз до внутреннего мира. Все его родинки и линии роста волос, рельеф торса и широких плеч, эту его ямочку на острие улыбки и следы от очков у основания уха, окружность сосков, реакцию на прикосновения, неровный загар на сильных руках и мужественной шее с выступающим кадыком, который вздрагивает во время сдержанного стона в соприкосновении наших тел, его выпуклые косточки на бедрах в обрамлении мышц, и как плоский живот переходит в лобок, его член и как он пульсирует, как он чувствует, я хочу это все. Я скольжу по нему так, будто хочу поселиться во всем этим, переехать как в новую столицу мира, узнать, что под всей этой броней условных обозначений. О чем он думает, когда мы засыпаем вместе, чего он хочет от жизни и что собирается делать, когда закончится лагерь, поедет ли он ко мне во Владимир, какое его самое счастливое воспоминание, а какое - самое «не», что он помнит о лете девяностого года из того, чего не помнил я, что он чувствует, когда погружается под толщу воды, что он подумает, когда я снова вытяну его из любой жопы, куда заведет его наивное сердце? Я хочу знать все, но он оставляет лишь крупицы, разжигая во мне внутренний конфликт самим с собой, похожий на голод, на желание съесть его за излишнюю таинственность и твердолобость, с которой он раз за разом спешит обнажать меня, но не делая это взамен. Я вскрою этот сейф, я хочу украсть все содержимое, ограбить как самый крупный банк, и я не знаю, какие бриллианты там лежат, но я почему-то уверен: я стану самым богатым человеком в мире, когда это случится.

Он просит меня развернуться, отстраняясь от поцелуя, пока я ведусь губами по его лицу, очерчивая скулы. Я просто бесконечно глажу его собой, сдерживая желание томно постанывать, чтобы не слишком сильно намекать на второй раз, хотя я чувствую его вставший член своими ягодицами, липко прижимающимся к коже. Я потерял тот момент, когда целовать его стало также интересно, как и все остальное, и я спускаюсь к шее, тихо мыча:

- Ммм… Зачем? - я ведь уже вошел во вкус этого странного настроения. Может, это все витающая романтика в комнате, которая наконец-то дошла до моей головы, несмотря на то, что свидание началось давным-давно. Несмотря на то, что испытывать это с ним крайне странно, на столько чудно и неестественно, как встретить фею в цветах черешни на территории лагеря. - Ммм… - но раз он настаивает. И я нехотя встаю, чтобы повернуться к нему спиной, сев коленями по бокам его талии, и он направляет своими руками мое тело, прямо художественный руководитель. И я каждый раз удивляюсь тому, как при всем его резком и хамском ему удается делать так выверено и учтиво, балансируя на грани моей тревоги за физическую сохранность и идеальным маневром. Я оборачиваюсь на него, пока он скользит пальцами по моей спине, заставляя меня чуть выгнуться и привстать, продавливая это поглаживание дальше, чтобы он трогал мое заведенное тело еще, придумывая новые порно картинки. Черт. Я сам подсказал ему эту расстановку, но без малейшего намека, что со мной так можно, потому что, на самом деле, со мной так однозначно можно, но я не думал об этом. И он проводит большим пальцем еще ниже, надавливая на каждый позвоночник, роняя с моих губ сладкую гласную, и я резко и смущенно поджимаю губы, отворачиваясь, потому что только что выдал реакцию на опережение, и осознал это. Блять. И он не спешит войти в меня, дразня движениями по копчику, а я вновь чувствую себя подопытным кроликом в руках профессионального маньяка с непредсказуемыми желаниями, о которых он даже не спешит рассказать. О хуе он фантазировал, ха. У меня есть один! Весьма ничего такой, плохих отзывов не было, только Стас не спешил им воспользоваться, но, черт, походу сейчас мне вообще не до этого, когда он рукой и своим словом наклоняет меня вперед, заставляя выгнуть бедра и плотнее прижаться собственными яйцами к низу его живота. По моей напряженной спине мурашки, когда я не вижу его, а когда вижу - мурашки от его взгляда. - Так? - тихо спрашиваю я, получая в ответ влажной прикосновение его пальца между своих ягодиц, которым он надавливает слишком медленно и внимательно, чувственно, заставляя меня вздрогнуть кончиками плеч с томным «ах», слетевшим со рта, и я чувствую малейший миллиметр, что проходит вглубь, шумно выдыхая и выгибаясь сильнее своей спиной.

- Стас, - шепчу его имя, пока он проникает самую малость глубже, раскручивая мое сердцебиение. - Слишком много комплиментов, я не выдержу, - ты же мне душу разрываешь, в плане, я все еще не привык. Эта твоя странная любовь как помешательство, возводящая меня в некий апофеоз, и разве я это заслуживал? И да, и нет. Но я все еще не до конца умею проглатывать все твои восторженные отклики, и уж точно не знаю, как правильно на них реагировать. Говорить это же в ответ? У меня слипнется жопа, и мы никуда не продвинемся. Надеется, что он догадывается о взаимном? Получается, пока мне оставалась лишь прежняя стратегия. - Ах…мм, - простанываю я, когда он выкручивает палец, надавливая на стенки, заставляя меня дернуться навстречу его щепетильному петтингу. Мы не так давно трахаемся, но у меня ощущение, что он знает мое тело намного лучше, чем я его, умеет, чертила, вскружить мою голову одним простым, но таким правильным.

Я приподнимаюсь выше в сидячее, чтобы сплюнуть на его член и взять в руку, и снова выгибаюсь, как он просил, нежно касаясь его в ответ по всей длине, осторожно и медленно, размазывая слюну и нежность по чувствительной кожи, и мне нравится, как он дышит, как он входит в этот диалог движений со мной, когда мы оба пытаемся подстроиться под скорость и ощущения друг друга, но оба теряем голову, не понимая, к чему это приведет. Я самую малость двигаю своими бедрами навстречу его руке, потому что мне сложно усидеть на месте, сложно оттого, что я понимаю, какая картина разворачивается перед его лицом, и что я не бывал в таком положении, чувствуя себя музейным экспонатом и предметом для детального исследования. Эти не сексуальные сравнения ахренеть как заводили больше, и чтобы не сорваться слишком рано на следующий скоростной режим, я оглаживаю большим пальцем его головку, ласково мучая в отместку, надеясь, что не только он способен играться с моими ощущениями.

Он входит резко и глубоко, с краткими паузами, словно отбивает неспешный барабанный ритм как при проверке звука на концерте, и в моей голове такое же гулкое эхо, и я в качестве публики и приглашенного гостя прекрасно знаю, что последует крышесносный разъеб, а потому я не могу просто быть на нем сверху, я дергаюсь навстречу, сжимая его член сильнее и несколько резче, быстрее, будто подсказывая ему, что я действительно не выдержу. И это диалог жестов, в который не обязательно вплетать слова, лишь страстную динамику взаимных и встречных, и он входит в меня двумя, подсаживая на крючок, заставляя втянуть живот в напряжении, дрожа им на судорожном выдохе, и снова от очередного давления. Стас сдавливает мою кожу, оттягивая ягодицы, выуживает из нутра трепет и стоны, и я начинаю теряться от его скорости, так, что моя собственная рука на его члене каменеет, стараясь не уступать по скорости, кажется, я ее нахрен не чувствую, потому что весь мой эмоциональный интеллект в буквальном смысле оказался в заднице. И я проезжаюсь членом по его животу с тонким и громким стоном, подныривая сильнее на его пальцы, и моя голова падает ниже от собственной тяжести, прячется в сведенные плечи. Он может еще больше, он может глубже, быстрее, он может жестче, быть грубым и одновременно галантно-учтивым, и он доказывает, оставляя меня лишь в ролях подпевал этим ощущениям по его телу, и меня срывает на хриплый рык, я соскакиваю с его пальцев, вытягиваясь вверх и подсаживаясь ближе по его члену. Я держу его в руке, проходясь влажной головкой меж своих ягодиц дрожащим движением. Я едва оборачиваюсь, чтобы увидеть его лицо, заглянуть в блик летних глаз в ночи, пока опускаюсь бедрами ниже, затаив дыхание и поджав губы в резком мычании, и я подписываюсь добровольно на каждое заключение экспертов, которые вынесут вердикт, почему Эдуард Титов сам прыгает на хуй, не выдерживая, что этого не произошло еще пять минут назад. Я хочу видеть, как ему это нравится, хочу знать, что его губы не смыкались ни разу, потому что ему тяжело дышать, потому что ему сексуально трудно также, как и мне, и эта странная власть, что летит друг в друга горячей картошкой, пьянит достаточно хорошо, чтобы сквозь опаленные щеки сказать:

- Примерно так я и видел.

В нас ни капли алкоголя и борзости - только чистый драйв и влюбленность, заполняющая комнату романтикой и беспрецедентным до сих пор доверием, и я теряюсь в этом новом, занимая выжидательную и наблюдательную позиции, чтобы оценить факторы риска. В случае с Эдуардом Титовым нужно быть готовым ко всему, нужно держать хвост пистолетом и быть начеку, чтобы, в случае чего, предотвратить взрыв и минимизировать потери. Его энергии так много, что мне кажется возможным осветить эту комнату светом, ведь он и без того изнутри - весь светится, такой теплый, хороший, разнеженный, заведенный. Мой электрический провод, которого страшно коснуться без резины - как бы оно ни звучало. И, кстати, я уже не вспомню, честно говоря, когда мы занимались любовью с резинкой в последний раз, но оба слишком быстро заземлили контакты, чтобы без труда соприкасаться всем, чем пожелаем. Я поражаюсь с самого себя, ведь Эд превращает меня в сексоголика - одним своим видом и кошачьей пластикой. Когда же дело доходит до запаха, то мне и вовсе сносит крышу. Я не думал, что буду испытывать такую острую потребность в сексе, как в этих безумных отношениях - безумных, потому что, ну вы видели меня? Я же прелесть, я ангел, меня так и называют, и я явно не издеваюсь над мальчиками так, как издеваюсь над Эдуардом с абсолютным знанием, что ему это нравится. Я собираю ладонью его мурашки, вызванные моими же касаниями, и они перескакивают на мое тело, прошибая изнутри каким-то невероятным трепетом в ожидании большего. Я проворачиваю кулаком, меняя угол давления, и пальцы ложатся на его копчик, позволяя большому свободно двигаться в нем, и эта теснота его мышц так горяча, что я страстно шиплю, стискивая зубы, как последний извращенец, что течет по его телу в жадных попытках испытать больше его возможностей. Довести до предела. Потому что мне кажется, что у него пределов нет, и я могу исследовать Эда целую вечность, собирая крупицы намеков в единую композицию в аранжировке самых сладких стонов. Я уверен, что однажды я доведу его до фальцета, и он будет той самой сходящей с ума от удовольствия красоткой, которая в диком кайфе и что задыхается от своих возгласов до хрипоты. Если он фантазировал об этом, славно; но теперь об этом фантазирую я, и мне требуется много выдержки, чтобы не сорваться. Хорошо, что я терпеливый, но, господи, моя фантазия уже ебет его вместо пальцев (и, кстати, в нем уже два - мягкая рокировка на новых мощностях), а потому рука набирает темп и силу, сублимируя страсть в сладкую пытку. И его рука на моем члене делу совершенно не помогает.

- Ты такой нетерпеливый, - упрекаю его за поспешность, но сам же в кайфе от инициативы. Эдуард сегодня смелее, чем обычно, и это тот момент, когда в постсоветском пространстве инициатива не наказуема, а потому продолжай, малыш, делай так, как тебе хочется, а я с удовольствием подыграю твоим фантазиям. Твое тело - как музыкальный инструмент, который я осваиваю с феноменальной скоростью виртуоза, и если бы ты любил классику, то я бы трахал тебя под Штраусса. Но, как показала практика, классические концерты - не наша тематика, и хуй бы с ними, если ты решишь, что нам надо играть панк-рок, твои волосы на голове никогда не уложатся во что-то кроме растрепанного ирокеза. Впрочем, сейчас он как джаз, весь из обнаженных чувств и боли, которая выливается через края любовью; в классике важнее сочинение, а в джазе - исполнение. Когда Луи Армстронга спросили, что такое джаз, он ответил так: «Если вы спрашиваете, то вам этого никогда не понять». Больше никому не понять, как трахать Эдуарда Титова. Я хочу остаться единственным мастером по его телу, как бы наивно не звучали мои надежды. Как он двигается, боже, какой мне открывается вид. Как Эд соскакивает с пальцев и вытягивается надо мной, сплевывает на мой член - похож на безумца, которому сорвало крышу. Еще мгновение - и он сорвет мою. - Ах! - Я выдыхаю резко, даже громко от неожиданности и яркости ощущений. Его тело буквально горит, я чувствую смыкающимися на его бедрах пальцами эту мелкую дрожь от перевозбуждения, которое кипит в нем, как вода в чайнике, словно еще немного - и он засвистит от перегрева. Я простанываю еще раз, ведь мы даже не подготовились лучше, чтобы не было дискомфорта, но Эду будто бы все равно. Я знаю это ощущение, когда так сильно горит, что хочется проскочить все подготовительные фазы, чтобы оказаться в полном контакте. Я знаю, что такое - сходить с ума по желанию быть одним целым, и я впервые ощущаю от него эту взаимность, идущую из глубины - души? сердца? А, может, разума? Нет, разум в отключке, здесь - чистый инстинкт. Никаких логических цепочек, никаких опасений и негативных установок - он так открыт, так взвинчен, так чувствует все вибрации между нами, что уже давно пытаются разверзнуться громом и молниями, лишь бы одного из нас поразило до снизошедшего откровения. Теперь ты понимаешь, мой хороший, как меня тащит по тебе? Взъебывает вот так же, под двести двадцать, что аж трясет. Мы пересекаемся взглядами через его плечо, и меня все, можно списывать со счетов здравомыслящих людей, потому что я не сдерживаюсь, я отнимаю одну руку от его косточки и наотмашь бью по его взлетающей ягодице. Эхо такое, что даже я вздрагиваю и спешу приложить ладонь на место удара, а у самого дрожь в животе собирается в тугое напряжение, тревожное и сексуальное, темное, дикое. Я не хочу останавливать его, мне кажется пришпорить его, как жеребца - отличная идея, и я повторяю этот удар, и пока этого достаточно, ведь я сминаю его жопу руками и начинаю водить по себе, чтобы яйца терлись о яйца, а поясница изгибалась как будто он беспозвоночное. Мой сладкий, мой горячий, мой любимый, моя лучшая детка, гррр. - Ты зачем так заводишь? - И я снова шлепаю его, заставляя ускориться, а сам не расслабляю шеи, что держит голову, наблюдающую за картиной. - Блять! - и я подтягиваюсь чуть вперед, напрягая пресс, и прихватываю Эда за волосы, крепко стягивая в кулак, расслабляю пресс, чуть опрокидывая его тело назад, ведь так проще дотянуться до члена, но прежде говорю: - Сплюнь сюда, - держу ладонь в сторонке, куда направляю голову, и после обхватываю его у основания, размазываю слюни до головки и обратно. - Как же ты трахаешься, ммм... - тихо бормочу себе под нос, даже не адресуя это напрямую Титову. - Тебе нравится объезжать мой хуй, да? - А вот это уже ему, и я отпускаю волосы для его свободного полета. И я ловлю его взгляд через плечо снова, и на моих губах шакалья ухмылка с самым диким взглядом. Не заткнусь, здесь же просто песня происходит. - Ты такой грязный мальчишка. - И вот, две мои руки уже под моей головой, и он может ненавидеть меня сколько угодно, но сейчас далеко не мои руки направляют его бедра и не я дрочу его член.

Душу однозначно греет кожа, его резкий возглас - подытожил ухмылку на моем лице, но вот я ниже, плотнее, с сжатыми челюстями и мычанием вовне. Сука. Это ахуенно, когда он во мне. Это так ахуенно, когда он везде. С дрожанием губ на собственном лице, так, что я ловлю их, затыкая зубами, так, что отворачиваюсь со сжатыми лопатками, растекаясь в этом первородном кайфе. Стоит уточнить у него, если он подсыпал что-то в мою бутылку для воды, потому что я раскрываюсь перед ним без типичных пререканий. Меня распирает до дрожи в грудной клетке, я поднимаюсь и падаю снова, я поднимаюсь, словно взлетаю в потолок, и дорога вниз - хриплый стон, и я даже не чувствую ни малейшей боли, возможно, потому что его член слишком мокрый, и это тоже ощущается остро. Я почему-то представляю себя очередным на его члене, но его трепетные вздохи - первыми из его шеи, и мне слишком льстит эта прямая честность, будто бы ее и не было раньше, будто что-то с его манерной интонацией, взвинченной, слишком пламенной. Он так рад своему спасителю или тому, как я «согласился» на дурацкие правила? Надеюсь, он придумает еще что-то, чем бы я смог его изводить, ведь я на азарте этих странных игр, меня ни одна телка так не динамила, как он с вереницей своих морально-этических. А я при том все еще здесь, разведенный на это сексуализированное «слабо», в котором, мне кажется, он также успел меня наебать, и это трижды за сегодня, но если рядом с ним проигравшие чувствуют себя так, то я скажу: лучше быть последним-первым, чем первым-последним.

И я веду бедрами постепенно и плавно, выпячивая задницу в волнообразных движениях, как я видел, как я трахал других, как я думал, что правильно, и на деле - я лишь пробовал его на вкус, словно пытался оценить размер этой иглы, на которую подсел. Я ненавидел наркоманов, но теперь, кажется, я один из них. Я ненавидел пидорасов, но теперь, кажется, все всё поняли.

Шлепок по ягодице, и я резко вздрагиваю, подскакивая и насаживаясь на его член сильнее. Этот удар застрял в моих ушах вместе с собственным возгласом, и мой ахуевший взгляд уставился прямо в темное пятно в углу комнаты, и я остановился. Его голос по спине мурашками, прямо в затылок, бьет наотмашь своей сладостью, и я не знаю, как на это реагировать, я уже нихуя не понимаю, если честно. Потому что я не останавливаю его и не огрызаюсь, потому что в моей голове отпущенные поводья и команда «окей, покажи», раз ты первооткрыватель потайных миров, а я угодил совершенно не по той кроличьей норе. Я не вижу его, и это словно игра в одного, мнимое уединение, в котором я могу разойтись, взвинченный как юла, и если мы не сталкиваемся взглядами, значит, можно списать, что ничего не происходит. Но он дышит мне в спину холодным саспенсом моих сомнений, и я чувствую это кожей даже, если это не доходит в прямом понимании моих сравнений. Я насаживаюсь бедрами снова, и он повторяет удар, и сценарий обнуляется: дрожь, замирание, мои ахуевшие глаза и застывший воздух, задержанный организмом в легких на случай, если мы сейчас умрем от переизбытка нового в жизни.

Его руки на моих бедрах, он направляет плавные движения, и я подстраиваюсь, гулко мыча перед собою, потому что отсутствие его выражения лица - полет для фантазии, а она превратилась в больную, несмотря на то, что у меня не было ничего конкретного. Я держусь руками за его ноги, моя спина гуляет танцем переливающихся в напряжении мышц, блять, я не помню, когда был в последний раз таким возбужденным, таким с ним - точно не был, в такой позе - впервые, все в нашем сексе слишком быстро, ачивка за ачивкой, и если ему будет нечем меня удивить, значит, будем зазубривать старое, ведь старая школа - всегда хорошо. Знаю точно: поводов для смущения он еще предоставит.

- Ах… - и я едва ускоряюсь. - Стас, ебанные блять комплименты… ах! - я же просил, меньше сладости, меньше жгучих поворотов, ты такой быстрый, я еще на низших ступенях, пытаюсь прочувствовать и отойти от накала страстей твоих предыдущих пошлых гейских фразочек, а ты говоришь со мной в постели так, будто бы из нас двоих ты нерусский. - Блять! - он шлепает меня снова, будто подгоняя, и моя кожа горит под его руками, а меня срывает в ускоренное, в осознание, что я жду, когда он сделает это еще раз, даст мне новой пищи для размышлений, нравится это или нет, потому что пока тело реагирует слишком ахуенно - россыпью жара и искр прямо подкожно, до судорожного выдоха, шумно, через нос, до пальцев, что сжимают его ноги сильнее необходимого. - Сам ты… мхм… нетерпеливый.

Потому что он берет меня за волосы, оттгивая назад, а я продолжаю трахать его собою, выгибая голову, словно так и надо, так, по правде чертовски хорошо, до закрывающихся глаз, что закатываются под веками, о боже, я теряю веру в нормальные отношения после такого, и я точно буду держать язык за зубами, если он намерен исполнять любую херню, что я озвучиваю. Мои руки в упор на кровать по бокам его талии, пока он ведет мою голову. Сплюнуть? Я делаю это с вызывающим взглядом, чтобы он проникал в меня членом глубже и лучше, а он отвечает вызывающей фразой, обхватывая мой член и заставляя скулить, запрокидывая голову дальше. Сука. Меня бесит, что ты меня переигрываешь, пожалуйста, продолжай это делать.

- Тебе нравится объезжать мой хуй, да?

Это новый звон в ушах и покрасневшие щеки. Я смотрю на него с полу открытым ртом, продолжая подскакивать, сводить брови в несогласии с этим жаргоном, потому что я ему не телка какая-то, с которой так можно, но он проникает так глубоко и так, сука, правильно, что это не тот момент, который подходил для споров, ведь я вздрагиваю от собственного сбивчивого дыхания и его рук, дарящих краткие прикосновения. Сжимай крепче, держи меня так, будто я танк, который должен по тебе проехаться, как будто у тебя нет выбора.

- Стас… блять… ах! - я кладу руку на его, чтобы сжать сильнее собственный член. Я слышу, как наши яйца стукаются друг от друга, и вся эта влага, повисшая в воздухе, и у меня скулы сводит оттого, как я плотно сжимаю челюсти, потому что я не могу с его реплик, это вообще не мой вайб, почему ты не можешь просто трахать меня молча, ты же и так сводишь с ума, зачем так сильно. - Блять… ах!.. Д-да… мне ахуенно нравится, - и я ненавижу сам себя в этот момент, что подыгрываю ему, но, черт, может хотя бы так он замолчит и перестанет вытравливать мне душу, может, так я смогу полностью растечься в удовольствии по его члену, пока он не возвращает меня к реальности со своими «папочка» и другими уменьшительно-ласкательными из мира порно. Я не такой искушенный, как может показаться, я вообще нихрена не стойкий, я же кончу просто от того, как ты говоришь со мной. Я просто не могу, как от этого меня срывает в гонку, что я чувствую, как сводит ноги от перенапряжения, и я просто не обращаю внимания - похуй, пляшем - и я подгазовываю бедрами с гулким стоном, черт, это так хорошо, это привыкание на лицо, это опасно и дико, это фантастически неописуемо, что его «грязный мальчишка» чувствует себя действительно стыдливо, но не может позволить себе остановиться. Если «скрытая камера» действительно где-то в коридоре, попросите их сходить за кофе.

И я откидываюсь на его грудь спиной, второй рукой касаясь его щеки. Мои ноги все, мое самообладание - давнейшее пака.

- Ах… помоги мне, - и он вбивается своим членом из-под низу, кажется, с еще большей силой, нежели я мог делать это самостоятельно, и я едва ли не вскрикиваю, выгибаясь на его теле, не думая в моменте, могу ли его раздавить, просто я на пике, я дрочу себе слишком быстро и мне кажется, что мы не на равных в этом вопросе совершенно, но я просто не могу думать, меня тащит губами по его уху, я зарываюсь лицом в его висок, еще и еще, вздрагивая от каждого движения, напрягаясь натянутой струной, пока у меня из члена не выстреливает прямо на грудь, заставляя резко дрожать на его теле с благодарными выдохами. Он выебал буквально всех моих внутренних демонов, а они радостно подставляли свои рты. Блять. Я все еще не могу развидеть эту сцену минета. - Стас… ах! - он трахает слишком быстро, и хоть я уже кончил, я все равно не могу сдерживать этот странный скулёж, сжимая собственный член, добивая низ своего живота спермой снова, когда он спускает в меня на своих финальных штрихах, прижимая мое тело к себе слишком сильно, и я просто в ахуе смотрю в потолок, глубоко дыша, словно проверяя, а можно ли уже?

И я чуть съезжаю в сторону, чтобы видеть его наслаждающееся наглое лицо, чтобы легко шлепнуть по щеке.

- Какой я тебе нахуй мальчишка?! - спрашиваю, тяжело дыша. Только попробуй ответить «грязный». И я накрываю его рот своими губами, рукой едва сжимаю его шею. Я бы придушил тебя, не будь ты так великолепен.

Отпечатки моих лап на его коже тешат мое львиное эго, и мне бы сделать лицо попроще; но я в него основательно въехал, так что теперь ждать только эвакуатора. Виноват всегда тот, кто врезается сзади, а я люблю брать ответственность. Я наркоман до ответственности, обязанностей и нагрузок на пределе возможностей и даже выше.  На Эдуарда Титова потребуется двое, а то и втрое больше энергозатрат, но я готов рискнуть, я готов погрузиться в нашу совместку целиком, какими бы призрачными сейчас ни были перспективы. Пока он на мне и вот такой — открытый, страстный и честный, — я запасусь терпением всех буддистских монахов. Может, я похожу на влюблённого мальчишку, но я таким никогда не был (думал однажды, но сейчас понял, что это прошлое - херня, и вовсе не то, чем казалось, хоть я и не умаляю ценности опыта) и мне бы хотелось здесь задержаться. И задержаться в нем, пока позволяет выносливость.

В этом отеле явно хуево с обслуживанием, потому что еду в номер мы проебали уже дважды, и я надеюсь, что эти физические нагрузки не свалят меня в новую кому. Но у нас есть остатки противоядия, так что, в целом, буду жить. Вера в Эдуарда Титова во мне теперь не угаснет, я дважды им воскрешен, но в глубине души надеюсь не быть единожды распятым. Это личные травмы, никак не связанные с подозрениями конкретно к нему. Вообще-то, его обратный наездник лихо и с наскоку доказывает мне, что мы на верном пути и что он может играть в долгую.

Я поражаюсь, с каким остервенением Эд борется с собственными демонами, которых я пизжу плетьми, лишь бы они оставили мозги моего мужика, потому что ни одна чертила больше не рискнёт флиртовать с ним в моем присутствии. Я не буду афишировать, но Эдуард ещё не в курсе, какой угрожающий и довлеющий вид может принять мое лицо и фигура, чтобы пресечь любые попытки быть в добром расположении духа рядом. Но только немногие ловят с этого оргазмической силы кайф, и Эд как раз из числа тех единорогов. И единственный, чей оптимизм я вообще не могу загасить (а я слабо, но пытался, в итоге плыл и смущался, чувствовал себя глупо, влюблённо, ни к месту — все это гребанное прошлое лето моих контрастных душей, чтобы из правил приличия не дрочить на него в этой занавесочной истории).

Я перехватываю его шею широкой ладонью, чуть придушившая на бессознательном, просто потому что так неудобно держаться за воздух, когда он на мне в лежачем и извивается как змея, и надо фиксировать его по всем канонам вязки в смирительные рубашки, мой парень-псих с цыганским темпераментом (иначе как объяснить, что он так незаметно спёр мое сердце) ну точно хочет остановить мой пульс, я же только что едва ли не с реанимации, а на мне такие испытания, вызов к которым я не могу не принять. И потому бедра ввысь до упора, до щелчка о кожу, и это даже не похоже на пошлый влажный шлепок, блять, в этой позе все гораздо острее, а я и забыл, честно, ведь это не тот момент, к которому многие ментально готовы. И это действительно охуенная фантазия. Я бы даже сказал - охуевшая. И Эдик Титов - такой же. До каждой своей колкой фразочки, пугливого вздоха и полетов пилотов-смертников в ворлд трэйд центр.

Просьба о помощи осознанно воспринимается мной как мольба - мы здесь все ещё витаем в фантазиях, и я так люблю выдавать желаемое за действительное, а значит, ему совсем плохо без моей руки, без грубости размаха бёдер, и моя ритмика точно в его вкусе, мне нравится, как он аранжирует мне своими стонами, да так, что не хочется привычно закрывать ему рот, как в лагере, здесь кто бы ни услышал - всем похуй, и даже если нас скрывает скрытая камера по ту сторону зеркала, как в этих кинки-отелях старой школы, то в темноте все равно ничего не видно, а мы слишком поглощены друг другом и нестандартным экспириансом, что едва ли обратим внимание на эту деталь. Я сосредоточен только на нем и на подступающем оргазме. Мои бёдра срываются на пятую передачу, но нам ни в коем случае не разрешается сбавлять оборотов. Эдуард должен выползти из этого акта, как Мересьев без ног, и тогда, быть может, я пощажу его задницу. Удивительно, но то, что я предложил ему сегодня побыть сверху на лице, каким-то загадочным образом вязалось с тем, что мы устроили сейчас. Мне тяжело сейчас в осмысление, но параллель явно не беспочвенная.

Шлепок по щеке отрезвляет и выводит из транса любования его лицом. Ой ай. Я кончил в тебя? Как жаль (нет). Тебе тоже, впрочем, и сегодня какой-то день на ускоренной промотке, потому что мы закрываем неразрешенное в критически быстрый срок. Не то, чтобы я против, но я боюсь перестать успевать генерировать новое. Старое почти все реализовалось, и в этом плане, я, наверно, соврал самую малость. Не было у меня таких уж прям фантазий, чтобы с вау-эффектом, я и этой-то не ожидал, не представлял. Там на полке в чертогах разума лежит парочка на чёрный день, но я думаю, на сегодня нам обоим достаточно потрясений, а его лимиты адреналиновых тяг подходят к концу. Наутро он явно ахуеет, хотя сейчас такой кот, который ластится к руке. Я его изучил.

Какой ты нахуй мальчишка? * rofl * Грязный. Порочный, пошлый, развратный. Я филолог, и я найду тебе сто синонимов, значение одного из которых ты знаешь, но ты меня целуешь, и я внезапно становлюсь двоечником, как в глубине души всегда мечтал.

В этом поцелуе вся страсть и обожание мира, и я рычу в этот поцелуй, прямо как король саванны, к которому, однако, лезет в пасть Эдуард Запашный Титов, и я не посмею сомкнуть зубы. Хотя хочется - ради интереса. Почему нет? Я начинаю с нижней губы, прикусывая достаточно сильно, чтобы Эд занервничал. Хули думал, в сказку попал?

- Не расслабляй булки, - шучу я с серьезным лицом, иронично вскинув брови. - Я ведь и съесть могу. Вообще-то, очень хочу. - Добавляю я искренне и задумчиво, напрягая глаза в темноте, чтобы всмотреться в его мимику. И тут в дверь стучит рум сервис. Я думаю, что рум сервис, а не соседи, пришедшие на шум, ибо я бы не стал лезть на звуки двух трахающихся мужиков, а значит, мы могли сожрать ачивку жизни в этой нашей сега-аркаде. - Но… придётся есть стейк. Блять, мне кажется, я так с пустыми карманами в Питер вернусь, - усмехаюсь, прикидывая за потраченное, и получается так-то нихуясебе, а я и не заметил. - Кстати, может, приедешь ко мне в гости? - Бросаю ему через плечо, запахиваясь в халат. Включаю маленький свет в номере. Принимаю еду, потом выкладываю ее на постели. Конечно же, только здесь. Ну типа, ночная обжираловка с любимкой в постели - что может романтичнее? Вот и я не знаю. - А че во Владимире? На централ посмотреть и на Покрова-на-Нерли? - Спрашиваю резонно в ответ, раз уж речь о гостях. И это, заметьте, я ещё заикнулся про переезд. Прощупывать почву, так издалека.

Я подтягиваюсь выше, ведомый его рукой у своего подбородка. Мой уставший рот ноет неоправданно, иначе как я мог объяснить, что он пытается дотянуться до его губ так быстро и резко, не может остановиться в мелких движениях. Хочу лететь всей страстью навстречу его сбившемуся дыханию, а не натыкаться на его раскрытую ладонь, упирающуюся в мою грудь, но мы снова в этом танце, где я не могу спустить своих глаз со своего партнера (или сеньора любовника? я не помню, что мы выбрали в итоге), и мы упираемся моими бедрами в стол. У меня дергается кадык в ностальгическом порыве, и я снова тянусь своей головой к его лицу, так, словно хотел подловить, но у его рук свой план, и они ему следуют. А потому я в лежачем, даже, в самом странном, разбрасывающим меня как шахматную фигуру, с чуть свисающей вниз головой возле его бедер и вставшего члена, и я усмехаюсь, потому что ну ты и сука, Бондарь))) И я веду лицом из-под низу, чтобы игриво скользнуть языком по всей длине, пока он играет в проктолога со всеми своими внимательными расстановками, кто и какое должен занять положение. Мое положение - дело дрянь, потому что губы снова находят реализацию между его ног, потому что мои пальцы скользят по его ногам и бедрам выше, пока он осторожно направляет мою голову, проталкиваясь головкой члена, и у меня сбивает дыхание - я лишь успеваю открыть рот шире, взвинченный до поспешности, но его голос как кнут, как холостой в воздух, чтобы все пригнулись и внимательно слушали. Чтобы выполняли.

Чем эта поза лучше? Я чувствую себя как на серебряном блюде, полностью разваленный перед ним, с членом во рту, что медленно заходит в мою голову туда-обратно. Но Стас так видит, а смотреть он любил в первую очередь, пожалуй, также, как я любил его застревающие стоны в своих перепонках. Я спешу расстегнуть надоевшие джинсы, чтобы спустить их ниже и измученно подхватить себя за член. Если так ты решил потренировать мою дыхалку, то я готов тонуть в этом море, потому что пока получается так себе, пока - я стараюсь дрочить себе как можно медленнее, чтобы не кончить от одного факта его в моем рту. И это еще одна вещь, которая требовала проверки, которая била меня психологическими пощечинами наотмашь, потому что я ощущал себя буквально грязной шлюхой рядом с ним в худшей из возможных версий, потому что мы все еще мужчины, и, при этом, весьма содомиты. И я все еще не могу докопаться до сути этого первоисточника, что было в Бондаре такого, чего я не мог найти ни в чьей постели (помимо очевидного). Слишком много факторов, спутанных в единую паутину разума, и я часто дышу, на сколько это возможно, выгибаясь под его видением, отдаваясь на любой эксперимент, лишь бы его тащило по мне до этого сладкого голоса, на который у меня образовался отдельный фетиш. И его рука сдавливает мое горло, укрощая действительность вокруг.

Я смотрю на него возмущенно, мстительно, вожделенно и мычу в категорическом отрицании, увеличивая орбиту собственных глаз. Моя рука ногтями подхватывает его кожу на боку, пока он толкается больше и увереннее, и мне лишь остается протянуть дальше язык, сжать руку сильнее, чтобы воспрепятствовать этому ракетному взрыву. Я понимаю, что в горло можно просунуть что угодно, но это - мое горло, так что, не что угодно. По правде, я вообще не представляю за пределы своих возможностей, но уверен, что они точно есть, и я надеюсь, что Стас знает, что я максимально среднестатистический по всем пунктам, а моя тонкая душевная организация не выдержит, если он выебет меня до потери голоса. Но он делает это осторожно и пластично, а мое тело гнет грудью наперевес, и я в какой-то момент просто держу себя за член и поддаюсь ему навстречу изгибами форм. Когда он нажимает на горло, я задерживаю дыхание, каждой клеточкой своего фокуса нацеливаясь на то, как входит его член. Когда он позволяет дышать, я слышу такие звуки, что их можно буквально размазывать по заднице. Мне хочется спросить у него, что он делает со мной, почему это так неописуемо, мне хочется взять клятву с него в письменном виде, подписать контракт на эксклюзивность моментов, и здесь речь не за тип отношений, просто я не хочу отдавать все «первое» кому-то еще, хочу, чтобы это было лишь нашей уникальной историей, и даже если мы по какой-то причине разойдемся по жизни, все это будет перед его глазами также отчетливо, как живая фотография. Потому что я не хочу быть одним, кого раздирает трепет и восторг по его каждому прикосновению, и он снова давит на горло, и я напрягаюсь всем телом, зажмуривая глаза.

Он резче и грубее, он раздвигает мои границы комфорта, он просовывает больше, так, что я не чувствую подвоха или чего-то плохого, но глаза мылятся от этого, а слюней, будто бы, становится все больше, и я лишь держу его за бедро, чтобы вовремя остановить, и передумываю. Я кладу руку на его цепкую ладонь, и отстраняюсь, ощутив вибрацию собственного горла, я провожу кулаком по собственному члену в такой же такт, чтобы испытывать смежное, переходя на судорожную дрожь и поглаживанию второй ладони по собственному отрытому телу, вздымающемуся навстречу. Он мог трахать меня куда угодно, он делал это с неописуемой позицией завоевателя, что оставляет своего пленного живым и довольным. Если можно было убивать добротой, Стас был бы в розыске, а я с ним, вероятно, на заднем сидении по пути в Мексику, если он не скрутит мои ноги-руки и не засунет в багажник. Конечно, подложив подушку под голову. Сука. Невозможный. Он достает член вместе с моим стонущим дыханием, и я смотрю на него широко и застывши, пока он входит снова, достает, проводит по лицу, размазывая избыточную влагу, а я шаркаю губами навстречу, словно заглатывать - это вообще мой главный смысл жизни, и сейчас это нужно мне больше воздуха.

- Я не мал… мхмм! - зачем он спрашивает, если продолжает меня изводить. Зачем ему вообще озвучивать что-либо, если исход понятен. Есть ты, есть я, и, походу, ты можешь вертеть меня вообще как угодно. К моей голове прибавило крови и крысиных помыслов, и я отпускаю свой член, чтобы схватить его бедра обеими руками и протолкнуться глубже, подтягиваясь так, будто мое тело стало единой волной, и это не ответ на его вопрос, скорее, это разрешение его дилеммы между «хочу сделать для тебя все» и «хочу выебать твое горло», по которое ты так меня любишь. Потому что, черт, я не против любого исхода, если у нас это на двоих, смекаешь? Поэтому я могу еще какое-то время захлебываться собственной слюной и выдохами по чуткому расписанию его позволения. И когда он наклоняется, входя в мой рот глубже, когда я сжимаю его бедра своими пальцами крепче в мнимом контроле, я чувствую его влажное дыхание головкой члена, вздрагивая под первым касанием, втягивая живот и жмурясь, так, словно это лучшее, что происходило со мной в жизни. И я соскакиваю губами с его члена просто потому что я слишком жадный для таких моментов, я хочу прочувствовать всецело, как его язык гуляет повсюду, обдавая жаром морского побережья. - Ах… мммм! - и я утыкаюсь губами в его лобок, сжимая челюсти, вытягиваясь под подушечками его пальцев. Он как идеальная машина, которая резко и бескомпромиссно врывается в физическое пространство, чтобы расставить все точки удовольствия на свои места. Я мычу, мое тело гуляет под его руками на столько, на сколько это возможно, с приподнятыми бедрами навстречу к его лицу, пока он залезает пальцем внутрь на моменте, когда я снова беру в рот его член, скомкав стоны о все влажные привкусы. Стас буквально везде, он заполучил то, что всегда хотел, он просто купил меня, наотмашь ворвавшись в мою голову со своими этими глупыми очками, манерным тоном и ресницами, дерзкими, как холодное оружие. И он не скуп на свою любовь, а потому мои ноги разъезжаются шире, спеша продаться даже не за золото.

Если бы я вышел в астральную проекцию (а судя по тому, как мы становились опасно громче, это было возможно), то ахуел бы от увиденного. Как я шиплю в его член, как он оттачивает на мне все свои идеальные движения, доводя до безумства и подлетов навстречу, как я сам притягиваю его задницу все ближе и ближе, пока его член не подныривает в самое горло, и я резко отпускаю, закашлявшись до слез. Как это кряхтение переходит в чувственные благодарственные стоны, и язык снова ведет по его члену в ответ, и я ловлю губами его головку, я блять полностью в деле, в котором мы доведем друг друга до изнеможения и дрожи. Свалимся на пол этой старой библиотеки, допивая остатки алкоголя и странной признательности друг другу. Он будет держать меня со всей сердитой непоколебимостью своих объятий, расплываясь как девчонка в самых нежных поцелуях, а я буду делать вид, что все это ничего не значит, скрывая то, как меня размазывает по каждому его касанию.

Я поворачиваюсь чуть на бок, в мое руке его член и движения к собственному рту, мое тело - скрученная восьмерка, что хочет насаживаться на его пальцы сильнее и больше, и скрывать стоны под поцелуями становится все сложнее, даже, если я возьму его член так глубоко в свой рот, что он будет биться лобком о мои зубы.

- Стас… - его имя - змеиный фольклор. - Ах… черт! - мои стоны почему-то перестали быть упреком самому себе. - Стас, ммм… - мои поцелуи ползут выше по его твердому животу дрожащими полосками. - Выеби меня, - просить его об этом становится жизненно необходимым.

Эд слишком крут на виражах, и я замедляю его всеми возможными и доступными мне способами, потому что, по правде, он реально единственный, от чьего минета я готов кончать, как девственник, впервые нашедший журнал для взрослых (в моем случае, это был журнал Men's Health), а я не хочу, чтобы все кончалось слишком быстро - только не сегодня и не сейчас, когда момент наполнен романтикой и чистым животным желанием, и нам обоим, я чувствую, совсем не хочется прерываться, хоть мы и заточены на то, чтобы побеждать всегда и везде и приходить первыми.

- Бля, ты такой вкусный... - стону в его член, практически изнываю, и чувствую себя на столько же шлюхой, насколько самым извращенным клиентом на его почти_девственную глотку. Хочу его, хочу всего, хочу грубо и нежно, быстро и медленно, чувственно, страстно, до полного контакта, до пота, стекающего с волос и груди, несдержанных стонов и пошлых ругательств. - Я так хочу тебя выебать, Эдуард Игоревич, мфф... - Я толкаюсь в его горло уже увереннее и жестче, я всхлипываю в его член в ответ на кашель и сцарапывание кожи на моих бедрах, но на каждый его протест я глотаю глубже, показывая пример и пресекая все споры на корню. Не очень хочу в общение, если честно. Только если телами. Только ими. Я бы послушал его стоны вместо протестов. Я добавляю палец и вставляю их еще глубже, подсаживая словно на крючок, я втягиваю щеки, подсасывая его головку, и на этом этапе становится труднее в рассинхрон конечностей, так что я торможу, предоставляя ему возможность самому поработать ротиком, пока я занят его телом, послушным и отзывчивым. Мне плохо от того, как нам хорошо.

В моем теле слишком много тестостерона рядом с ним, а я ведь про сбережение энергии больше, чем ее выплеск, но в него - всегда целый брандспойт спермы на каждом из подходов, и на самом деле он прав - нам бы перейти к другому уровню, ведь я готов кончить просто от картинки и соответствующей ей ощущений, рассыпающихся по всему телу. Я ускоряю темп кисти, не замечая этого, ведь мой движок разогрелся так, словно я гоночный болид на трассе Формулы-1. В какой-то момент мой член выскальзывает из его рта, а слюней так много, как его возбужденных стенаний, что я даже не замечаю, как начинаю движения бедрами по его лицу. Теплые мокрые губы уже целуют мой член, он пытается выбраться, перевернуться, просит о большем, и я обращаю свой взгляд на него, отрываясь от отсоса, с губ тянется пошлая паутинка слюны, которую я отправляю в его рот, опускаясь на колени перед его ангельским личиком (это незаконно, блять, быть таким очаровательным, милым и красивым до мурашек), я обхватываю его лицо и шею ладонями, целую словно в зеркальном отражении, постанывая от невозможности произнести хотя бы слово.

Меня вынесло за орбиту этой планеты его просьбой. Чтобы Эдуард Титов просил выебать его? Да что ж я за именинник такой. Я продложаю целовать его, чтобы хоть как-то охладить траханье, и это так чертовски красиво, и он так чертовски красив, что у меня перехватывает дыхание, отчего мои вдохи - глубокие и резкие в редком отрыве от его губ. Титов просит, а Бондарь стоит на коленях - сегодня наверняка какое-нибудь лунное затмение. Сегодня мы наверняка обнажили в лунном свете всех своих демонов. Мои руки гладят его грудь, пока язык рисует плавные узоры по его языку, и в этой нежности вся необратимость нашего расставания, и это так больно, когда города нас хотят разорвать, но я хочу верить, что мы справимся. Не может быть иначе, пока нас так торкает. Пока мы растекаемся друг по другу, цепляясь руками за волосы для устойчивости. Я все еще хочу растерзать его, вытрахать всю душу, но меня прибивает к его ногам, как осенний лист, и я шепчу.

- Перевернись, родной, сядь на стол, - шепчу, находя в себе силы отпустить его лицо. Слежу за тем, как плавно его прекрасное спортивное тело перемещается в полувертикальное, как Эдуард свешивает свои длинные ноги, и я устраиваю их у себя на плечах, подползая ближе. - Черт... - я все еще на низких вибрациях в кожу на внутренней стороне его бедра, толкаюсь носом в мошонку, шиплю что-то на своем змеином, понятным только мне и может, его внутренней чуйкой, и я очень надеюсь, что ему хватит деликатности промолчать и не акцентировать внимание на том, какой я ранимый между его ног, что вылизываю его с измученными (несправедливо сильными чувствами) стонами. Я не хочу отпускать его. Не хочу уезжать один. Блять, я же знаю, как это будет. Я скучный и медлительный, я - интрижка на одно лето. Так всегда происходит. Все три раза было так. Но я так хочу верить, что в священный четвертый будет как-то иначе. Я впервые люблю кого-то, и это пугает меня до чертиков, заводит и превращает в собственника. Да, его тело - это мое помешательство. Я поднимаюсь с колен, удерживая его ноги на плечах, а то и прижимая крепче, чтобы не дергался. Тяжело дышу и перехватываю его руками вокруг ляжек, чтобы прижать ноги вплотную к груди, а сам подбираю высоту, чтобы войти в него одним глубоким и скользким. Стоны. Писк. Дрогнувшие в моих руках его ноги. Я между них, я врываюсь в него без предупреждения и со взглядом маньяка. - Ты будишь во мне первобытное... - Рычу, прикрыв ресницы, прикусываю его за ляжку - и трахаю, не давая съехать по столу ни вперед, ни назад. Чтобы чувствовал, в чьих он руках.

Он ловит своим ртом мои дрожащие губы, ему наплевать в чем они, ему наплевать, на сколько они истерзаны его сумасшедшей гонкой, он просто врывается с величием Мидаса и превращает в свое все, чего коснуться его руки. Я пытаюсь успеть за ним, за этой манией и как его ведет по моему телу движением ладоней по груди и шее, я пытаюсь обогнать его в моем энтузиазме, но легкие тянут тело выше, надувая мои ребра как воздушный шарик, и я ведь могу лопнуть от нетерпения. Я шептал его имя столько раз, что изобрел новую скороговорку по выправлению дикции. Даже когда просто мычал в его рот с этим ощущением, что он ебет меня своим языком, продолжает испытывать на прочность, все мои стоны по нему сегодня - это его блядское шипящее имя. Трогай меня больше, мое тело гнется навстречу, моя ладонь проводит по собственному члену дрожащими движениями, потому что меня срывает в форменный эгоизм, в котором я хочу больше. Я хочу все. Все его попытки трахать меня наотмашь с прорывом чувственной ранимости, будто меня возможно так любить. Боже. Я ведь действительно начинаю верить, что он способен на это. По самое горло.

- Ах… ты псих, - шепчу в наш разорванный поцелуй впопыхах между строк его расстановок. Это жгучий квест поднять свое тело и отяжелевшую голову, чтобы справиться с гравитацией, но я в итоге спустил ногу ниже, а затем - вторую, успевая шаркнуть ладонью по влажному лицу, пока он закидывал ноги себе на плечи. И я резко откидываюсь поочередно на оба локтя, когда чувствую его нос по коже, и самый талантливый язык из всех сучек, с кем мне посчастливилось быть. И меня взвинчивает строгим напряжением, он разваливает меня на этом столе, буквально утопая своим лицом между ног, и я судорожно спешу коснуться его волос на резком жалобном стоне, эхом доносящимся из его собственного рта. - Блять!.. Ах… - и рука сжимает его волосы под льющиеся эмоции, я сжимаю член у самого основания просто чтобы не кончить, просто чтобы он продолжал, боже, выеби меня так, чтобы это услышали на всей территории этого блядского лагеря, Бондарь. - Стас, ах… пожалуйста, - это становится моим отличительным оттенком скулежа, тем, на который он реагирует по команде «фас», поднимаясь выше, дергая мои ноги, что я роняю сам себя мимо локтей, проезжаясь ближе к нему по глянцевой поверхности стола. Это момент рывка хищника, прежде чем он уничтожит того, за кем гонялся все лето по детскому лагерю. Мне нравится отражаться этой жертвой в его глазах, мне так жизненно необходимо чувствовать себя нужным для него. Это то, о чем не просят вслух под страхом риска разрушить некое волшебство, и, возможно, я обманывал насчет фантазий. Потому что я не знаю, как сказать, что я хочу, чтобы ты выебал из меня всех бесов, снова и снова. Потому что ты сам давишь мои ноги, взвинчивая задницу в самое раскованное, не спрашивая моего отношения, потому что знаешь, что мне понравится, потому что я смотрю на тебя стеклянными глазами, на столько ахуевший, что тебя эта земля носит, что ты, какого то хуя, решил, что меня можно завоевать. И я сам не знаю, может, это действительно возможно.

- Ах..стасблятьчерт!!1… - я буквально скатился до писка, до дрожи в ногах со скрюченными пальцами. Он входит быстро и глубоко, без предупреждения и «здрасьте» сталкиваясь яйцами о мою задницу до гулкого шлепка. Я хватаюсь руками за край стола над моей головой, выгибаясь и прячась в локтях, а он стягивает мое тело так, чтобы я даже не мог дернуться, только стонать, скулить, дрожать под его пальцами и звонкими шлепками, он живое воплощение террористической угрозы для моего тела, он превратит его в яйцо Бенедикт, сломает ребра, и я буду на больничной койке отсасывать ему как в последний раз в благодарность за просто ахуевший секс. Он первобытный волк в шкуре невинной овечки, а я, по итогу, овца, прикрывающаяся хищником. Кто кого сожрет в итоге? Я хочу, чтобы ты продолжал пробовать меня с этим безумным взглядом. Как же я… - Люблю… ах!.. твое... первобытное, мхммм… - мои брови гнуться, я не могу перестать смотреть на него, одной рукой цепляясь за его хватку на тонких касаниях пальцев. Эта необузданность его бедер заставляет жмуриться, сворачивать губы, мотать головой в попытках прокусить собственную руку, лишь бы сползти вниз хотя бы на пару децибел. Мне кажется, если я сейчас коснусь собственного члена хоть раз, хотя бы немного, я не смогу сдержаться, я буду кончать, пока вся вода из организма не выйдет или пока он не прекратит меня трахать. И он резко замирает во мне на всю длину, укрощая первобытность, и я резко озвучиваю наружу застрявший комок ахуя под кадыком, дрожа под его руками с его членом в собственной заднице. Мой голос дрожит при дыхании, я сжимаю его руку крепче, я пытаюсь подсесть на его хер больше, но он давит тяжестью своей акульей хватки. - Мхммм…. что, ах... - это было «что случилось?», и мой затылок ерзает по лакированному дереву. - Стас, ах… блять, - это было «Стас, блять, перестань изводить меня, демон», и у меня не выходит ничего с русским языком, а потому… - Еще… пожалуйста… - выдыхаю с судорогой выебанного горла, сглатывая остаток слюны, что заморозился от бесконечного сквозняка стонов в моем рту. Его заводит, когда я полностью расклеен, и он вновь трахает. Ему нравится, когда я не чувствую лица, когда все мое тело изнывает и кричит «я принадлежу твоим рукам», когда я не могу почитать время, когда я не могу понять, кто нас слышит, когда я осознаю лишь то, что не смогу подняться с этого стола, возможно, никогда. Запри нас в этой библиотеке, выкинь ключ, я не хочу покидать этот мир. - Я сейчас кончу… ах! - я затыкаю губы собственной ладонью, и он замирает во мне снова. - Нет-нет-нет!.. блять, перестань, черт!.. - он отрывает руку от моего лица, вжимая ее в стол, он перехватывает вторую, которой я спешил взять себя за член, сука, я буквально вою под ним со страшной силой, когда он прижимает меня всем телом, останавливая внутренний взрыв до трясущихся ног на его плечах, и я буквально ударяюсь затылком о свою темницу-горизонталь, еще и еще, как последнее, что остается. - Сука… - шиплю я рвано. - Ты садист… ты гребенный садист, Бондарь… что ты делаешь… - меня штормит из злобы в жалость, из рыка в ласковые щенячьи звуки. - Стас, пожалуйста… - и это действительно работает как волшебное слово. - Нет… ах… подожди… отпусти, - я пытаюсь отнять свою ладонь или притянуться к его уворотливым губам, чтобы заткнуться, чтобы не бить тревогу по всему лагерю, чтобы не открывать себе все то, что рвется наружу от его нарастающего темпа, который доводит меня до сумасшествия и застывающих каменных бедер, я в панике мотаю головой, я так отчаянно пытаюсь дышать только носом, и я проваливаю поставленную задачу, вытягиваясь по столу с адреналиновой силой, с запрокинутой головой, из которой создается новая звонкая пища для эхо, и я не узнаю собственного голоса, я не могу так кричать, нет, этого не может происходить, какой же ты пидорас, как я люблю это… - Да-да-да, - и каждое согласие более тихое и пищащие, словно мой голос тоже может стереться о его член, и я сейчас на все согласен, я буквально умоляю его. - Пожалуйста, только не останавливайся… ах!

В этом лагере - всегда вполсилы, всегда отвлекаешься на шорохи, каждый нас секс - украдкой и под одеялом, словно мы в советской хрущевке за шторкой в комнате с десятком человек, да только еще и с детьми. Выходные после смен - те немногие, впрочем, которые нам достались за это лето, - как спасение. Ведь тогда нам не нужно сдерживаться, бояться быть замеченными или обвиненными в растлении малолетних своим аморальным поведением, чего я не могу себе этого позволить ни при каких обстоятельствах - моя педагогическая этика не позволяет опускаться до уровня Ильи и подобных, так что мы чаще тайно, чем во всю мощь пылающей в нас страсти. Быть тихими, конечно, возбуждает до чертиков, и я вжимаю Эда в матрас ладонью, затыкающей его жадный рот, затыкаю его же трусами или швыряю лицом в подушку. Это хорошо, и секс с ним, походу, не может опуститься по качеству ниже разбега, что мы взяли, но только быстрее, сильнее, выше. Этот последний день выпуска - подарок судьбы, - часы, вырванные из ткани мироздания только для нас двоих, и здесь не будет ни полумер, ни скованности. Мы празднуем победу не за столом, а на столе, и у одного из нас победа, у второго - приз, мы не в накладе, мы триумфаторы, которым сегодня можно всё. Можно любить, не боясь последствий. Даже с учетом свободных дней до конца августа, мы не сможем быть более свободными, чем сейчас, когда никому нет дела до того, куда пропали двое неразлучных вожатых с бутылкой вина наперевес. Я ощущаю нас супер-агентами, которые завершили какую-то миссию и ускользнули незамеченными. Я думаю, что из Эдуарда вышла прекрасная девушка Бонда, и эти стоны, сорванные в фальцет, разгоняют меня на самые высокие скорости.

Он почти кричит, и я не хочу закрывать ему рот. Это обоюдное негласное согласие - оставить след здесь, поселиться в мозгах друг друга самым жарким воспоминанием, самым незабываемым летом; так бесполезно закрывать двери, запрещать быть в кайфе - мы нарушим правила и я постараюсь отключить моралиста хоть на этот вечер ради него, потому что Эд стонет так, что у меня подкашиваются колени, дрожат руки в желании сжать эту смуглую кожу сильнее, оставить на ней розовые полосы от моих ладоней наотмашь, проверить все возможности изгибов его тела. Мой гуттаперчевый мальчик, который ведется на каждое смелое, пробуждает мои самые неизведанные области тьмы, так отчаянно хочет нырнуть в этот омут, без оглядки на прошлое и все сопутствующие риски. И я едва могу удержать его в руках - это тело рвется ввысь и ближе, но нам нельзя в этот полный контакт, иначе это ебанёт совершенно безбожно, и мои руки поперек его вздернутых ног - барьер, позволяющий держать границы, и Эд находит способ нарушить их - криками, просьбами, скулежом и этими высокими нотами, о которых я грезил, и своей дрожью, отзывчивой до каждого прикосновения и толчка, отчего я торможу, но, кажется, не решаю ни черта, ведь Эд не унимается - мне остается только тяжело дышать, раскрыв рот и распахнув глаза от возбуждения, граничащего с культурным шоком, когда его ноги жестко сцепляют мои плечи, а бедра сами по себе объезжают член, требуя еще. Как насытить его? Но самое интересное - когда я обуздаю себя? Меня срывает в первобытное, а он поощряет любовью (я знаю, что он сказал, но мне хочется слышать это по-другому, а значит, я буду), он требует, ох, он так хочет... Но я снова остановлюсь, заземлюсь, чтобы проверить догадку. Два выстрела из его глаз в мое сердце - на пораженье: конечно, я сделаю для тебя все, малыш. И я снова в гонке по его телу, я рычу, с моих волос падает пот на его упругий живот, если я не буду останавливаться - мое сердце выпрыгнет из груди, на Эда требуется так много выносливости, и все годы в бассейне я тренировался будто только для этой встречи.

- Ах... Сучка! Какая же ты сучка, - мой глубокий голос на контрасте с его фальцетом, я в ахуе, я в восторге, я задыхаюсь в тихих стонах на высоких скоростях долбежки, в которую скатывается вся моя любовь и недавняя нежность. Глажу его по щеке слишком грубо, размашисто, словно ладонь всегда соскальзывает с пощечины, наклоняю его голову в сторону и прижимаю щекой к столу, направляя такие женские стоны к приоткрытым окнам библиотеки, но для того, чтобы лучше видеть его мимику и отблески фонарей на гладкой коже. Чтобы не рыпался. Чтобы подчинился нахуй, как никогда раньше. - Да, да, сука, я тебя так... - так... люблю? Хочу? Все и сразу, но в начале: - Выебу. - Падаю сверху, хлопая ладонью по столу радом его с лицом, спускаюсь второй ладонью по любимой шее вниз, ногтями по груди и ребрам, сжимаю бедро для устойчивости, прижимаюсь губами к ушку и, стоная, двигаюсь в нем так глубоко, насколько позволяют наши тела, и это слишком тесно, это слишком глубоко внутри, и я не совсем про физику. - Хочу, чтоб ты кончил только от члена... - жарким шепотом в его ухо, облизывая по хрящичкам, - Постарайся для папочки. Боже, Эд... Ааах! - и я прячу взгляд в его волосах, обнимаю за плечи, освобождая из плена рук. Пожалуйста, кончай для меня, люби меня, обнимай, целуй. Я твой, я никогда не был таким ручным львом.

Это эпилептический припадок на двоих, и я не слышал за то, что это бывало коллективным. По его лицу - капли пота прямо на мою раскаленную кожу, он сжигает меня заживо своим членом и рыком, чтобы долбить прямо по ушам, чтобы усмирять весь мой гон всеми доступными способами, и я блять не могу так. Мне так плохо оттого, как это хорошо, я хочу весь его рот в свое распоряжение, все изгибы языка, все агрессивное дыхание по моему лицу под эту музыку. Уверен, классику ты любишь не так сильно. Захочешь в филармонию - стучись в мои двери, зачем терять драгоценное время? Твои реплики - отдельная сольная партия, которую ни за что не допустят до радио, но я хочу, чтобы ты щекотал мои нервы и уши до красноты. Его «сучка» - стальной факт по полу осознанному мозгу. Он пытается то ли бить, то ли гладить, боже, мне сейчас подходят все варианты, просто делай, если решил, и я пытаюсь спрятать свои стоны в его ладони, шаркая губами, отвечая неразборчивой нежностью на все его успешные попытки довести меня до потери рассудка.

Выебу.

- Нгх... ааах!..

Выеби.

Падает сверху с гулким ударом ладонью о стол, я жмурюсь в моменте так резко, словно это действительно испугало, и, может, отчасти это и было настоящим, что раздавилось под его властным давлением. Он приказывает хотеть его больше кислорода, но не вслух, он просто забирает и делает. Он продавит мною этот гребенный стол, оставляя в дереве отпечатки моей задницы и пальцев, и мы не откажемся, звуки дискотеки не скроют порчи имущества. И если однажды из-за этого безумия мы попадем в тюрьму, чур моя - верхняя полка. Хотя вряд ли, сажать за гейство - это бред, но и мы оба не совсем в адеквате, его срывает в такие слова, за которые я завтра прижму его к стене в нашей комнате и промою рот с мылом, плохой мальчик. А потом он захочет померится силой. А я не захочу побеждать, ведь играю с ним совершенно другой раунд. К тому же, очевидно, я не против остаться с намыленной жопой.

- Черт, черт, да… ах! Блять!!1… - он просит кончить меня, не касаясь члена, и если бы он не довел меня до ишемии, это был бы повышенный уровень сложности. Он зарывается в мои волосы своим лицом, расплетая руки, и я хватаю его за спину в самом отчаянном порыве, прижимаю ближе и больше, я не щажу его перепонки собственным сорванным криком. Кусаю его за плечо, когда это становится слишком невыносимо, когда ноги дрожат совершенно бесконтрольно, и тело пытается вырваться из-под него очередным изгибом, я пищу в его кожу, откидываясь назад, этот язык скользит по уху, блять, мои глаза раскрываются, мои ногти царапают ему спину просто потому что я пытаюсь удержаться в этом полете, и я кончаю прерывисто, резко вздрагивая от каждого такого выстрела горячей спермы между нашими телами, вздрагиваю от его финальных грубых толчков, разливающихся внутри моей задницы тем же завершением, и я судорожно дышу. Опустошенная дрожь не покидает тело, и его маленький шорох по моей кожи - электроимпульсная пытка концентрированной ласки. -  Ах… не двигайся, - я прижимаю его тело ближе к себе, наши широко дышащие груди пытаются вытеснить друг друга. - Черт… как мы дойдем до душевой? - потому что после такого нужно тщательно отмыться, и от Стаса так сильно пахнет сексом, что здесь нельзя придумать отмазку в лице пробежки. - Что это было вообще… - кажется, я слишком часто говорю это с ним. Его дыхание касается моей кожи, и моя нога рефлекторно дергается, а его пульсирующий член в моменте становится слишком ощутимым. - Нгх, блять, Стас… не двигайся просто… просто ты мог бы не дышать? - и меня распирает до смеха в моменте, я закрываю глаза рукой, стирая со лба испарину, и только сейчас ощущаю, что моя голова буквально насквозь промокла потом, слюнями и стойкими мужскими слезами на пике напряжения. Я чуть дергаю голову в сторону, прижимая подбородок книзу, чтобы лучше рассмотреть его лицо, и щурюсь. - Ты меня сучкой назвал, - просто немного флешбеков и разговоров о фактах. - Такого мнения ты о своем сеньоре любовнике, значит, да? - выгибаю на него брови, как бы слегка наезжая. - Тебе бы на покаяние к батюшке, Стас Эдуардович, - я пытаюсь парадировать его слегка манерную интонацию и осуждающий взгляд, и этот его фетиш на отчества, и все это дико веселит. Потому что, походу, до меня только что дошло, почему он хочет быть для Эдуарда «папочкой». Впрочем, возможно, у меня просто истерика, которую я губами прячу в его волосах. - Уффф… - он выходит из меня словно в отместку, и я в моменте облизываю пересохшие губы, чуть подтягивая голову выше. И я смотрю на него с одной простой мыслью «не сказать, что ты не гондон, Бондарь, но ты просто ахуителен», и нежно вздыхаю собственным мыслям, пожалуй, слишком в открытую. Это когда забываешь, что в комнате есть кто-то еще, хотя казалось бы. - Мммм… - мычу и ищу его лицо, чтобы притянуть к себе и поцеловать в комплиментарном жесте, и выдыхаю через нос, лбом шаркая по его. - Блять. Все. Так. Не целуй меня больше, - и наплевать, что я сам пристал. Черт. Каждый его шорох по мне переходит в какой-то пиздец. - Мне кажется… - я шепчу ему томно и интимно, убирая взмокшие волосы с лица. Стоит ему сказать об этом, знаете, просто, чтобы он знал. Это в моменте кажется очень важным, трогательным, и, думаю, я смогу доверить это только ему. - Мне кажется, у меня произошел разрыв жопы, - и я ласково провожу по его щеке, улыбаясь как дьявол.

Я задыхаюсь в твоих темных волосах, моя любовь. Я забываюсь в твоих глазах, моя любовь. Я так сильно схожу с ума, что не хочу просыпаться от этого сна.

Хочу, чтоб это продолжалось бесконечно, но, к сожалению, наши ресурсы истощаемы и мы нуждаемся в перезарядке. Эти бренные человеческие тела имеют этот недостаток, который, впрочем, нивелируется той самой финальной вспышкой удовольствия на сверхчувствительных частотах колебаний всей сокрытой в нас нежности. Я растекаюсь в нем, по нему и на нем всеми возможными жидкостями, кажется, я даже плачу, но то не от чувств, нееет. Ну, нет же. Просто слишком томно, слишком темно, капли пота в глазах, и я расплываюсь в ощущениях и реальности, в чувствах, которых так много, что я едва не сжигаю нас обоих в этом пламени страсти.

Такое дикое, что мне страшно, как бы я мог раздавить его собой, задушить и не заметить этого, но мне не хочется делать ему больно, хотя наш трах - это про испытание на выносливость, верность принципам и умение их нарушить ради любви. А ради чего еще? А когда не ради нее? На вопросы, не требующие ответов, я предпочитаю отвечать стонами и сорванными в накале страстей признаниями. Мои слова в его уши - не звучат откровением, ведь я палюсь мимикой рядом с ним, палюсь сбивчивым дыханием и взглядом щеночка, брошенного у дверей новых хозяев, и я, если честно, понятия не имею, как с этим работать, поэтому просто вкалываю на результат.

Слишком чувственно. Откровенно. Уязвимо. Его ногти в моих плечах и ноги, сжимающие бока, словно Эд цепляется за меня, как утопающий, но, к сожалению, мы тонем оба, я не смогу спасти его сегодня, потому что сам иду на дно - приветствовать его чертей, с кем еще не имел удовольствия познакомиться лично, а лишь видел их отражение в черных зрачках - как приглашение исследовать глубже, и ведь он действительно бездонный, я каждый раз открываю в Эдуарде новые грани, и мне кажется, что это не имеет ни конца, ни края, я просто в бесконечном плаванье в этом море из наших ощущений.

Давайдавайдавай, мой мальчик, такой хороший, такой горячий и послушный Ох, черт, я на грани - и до финального штриха мне не хватает только его белой росписи. Мой малыш кончает без рук, кончает от члена, царапая мою спину - и это приглашение, черт, я приму его. Я выжимаю из него каждую каплю своей любовью, и я заполняю его собой, потому что этот арт - о том, как мы без ума друг от друга. Во мне все еще сотни тысяч слов, чтобы давать всему описания. Моя фантазия запоминает каждую деталь, что я до этого рисовал в голове, но получил нечто лучше.

- У меня даже в глазах потемнело... - фыркаю я с улыбкой, глядя в его лицо и поглаживая скулы ладонями. Медленно приближаюсь к его лицу, чтобы поцеловать этот болтливый рот, что после оргазма буквально живет своей жизнью. - Помолчи, Титов)) - А то я буду двигаться, да, вот на пробу легонько качнулся в нем - и сразу волна мурашек по смуглой коже и дрожь по телу, которую я ловлю взглядом и даже, кажется, обонянием, словно в этот момент тело Эдуарда выделяло какой-то особенный феромон.

От него так пахнет сексом. От него так пахнет мной.

- Ты меня сучкой назвал, - замечает Эд.  - Такого мнения ты о своем сеньоре любовнике, значит, да?

Я приподнимаю брови, словно в первый раз слышу вообще. О, я правда так сказал? Какой я нехороший. Не вижу, чтобы кто-то чем-то был недоволен. А мои глаза, тем временем, в расфокус по фантазии об этом воспоминании. Это было горячо. Надеюсь, он не обиделся, я же не со зла и вообще не имел в виду, что он сучка в прямом смысле. Это же, ну, как бы в переносном, надеюсь Эд понял, а то как-то неловко. С ним я вообще не замечаю, как срываюсь в какие-то вульгаризмы.

- Какое пошлое обвинение... Я манерно веду плечами и отстраняюсь, осторожно выходя из него. Косо улыбаюсь и игриво шлепаю его по бедру, резюмируя произошедшее: - Вам послышалось.

Этот взгляд. Я боюсь анализировать его. Я боюсь ему верить. Очи черные, как пел легендарный цыган, очи жгучие и прекрасные - сгубят меня, только и видели Стасика Бондаря. Украл мое сердце просто без повода. И пошел играть, как девочка мячиком? Блять, я слишком много читаю. Но совершенно не умею читать по глазам, поэтому отвожу свой взгляд, не выдержав и десяти секунд на глубине бездонных. Поцелуи - отличное решение, чтобы спрятать неловкость. Поцелуи, в принципе, хороший способ избежать ответа, и мы целуемся, а это все еще плохо-хорошо, и я тоже без понятия, как с этим работать, потому что стоит коснуться губ Эда - и у меня снова пожар в паху, хотя до нового стояка  примерно еще пара минут подзарядки. И он говорит... сюр, абсурд, чего блять. Ааааа. Я прыскаю смехом и утыкаюсь лбом в его ключицы, пряча дурацкую смущенную улыбку.

- Ну, соррьки, я старался аккуратнее, - извиняюсь, зализывая его мокрую кожу на груди в извинение. - Но - не получилось. - Пожимаю плечами, будто сокрушаюсь, и поднимаю на него взгляд с растрепанными волосами и самыми горящими глазами во всем Артеке. - В свою очередь, могу предложить донести вас на ручках если не до душевой, то до двери. А так же предложу свои клининговые услуги по очищению вашей кожи от следов зверского, бесцеремонного насилия.

Продано.

В душ нам совершенно точно необходимо. Такое родео не проходит бесследно для тел, а значит, надо незаметно добраться до корпуса. По пути я оглядываюсь по сторонам на предмет лишних глаз и не нахожу оных, беру Эдуарда под руку как джентльмен и веду в сторону корпуса. Лишь бы никого не встретить. Мы не объясним свой помятый вид. Но нам везет. И у нас еще есть время до конца дискача, и это вообще последняя ночь в лагере, значит, вожатым будет не до сна, а дети будут бесоебить. И только в душе, совершенно голые и намыленные пеной геля для душа (я не могу избавиться от комфортных привычек, нехуй троллить), я закидываю голову к потолку и тяну тихое "бляяя" в надежде, что даже боженька услышит все мое негодование. Опускаю голову обратно и смотрю на Эда с ухмылкой:

- Я тут вспомнил, что... - вздыхаю обреченно и иронично, наклоняю голову к плечу и заявляю: - В бассейне тоже есть душевые. Там было бы не так палевно помыться. - Тихонько смеясь, я утыкаюсь носом в его мокрые волосы и прижимаюсь к виску губами в долгом поцелуе, пока руки на автопилоте мылят его тело. Я глажу его кожу больше, чем смываю пену, меня странным образом ведет к нему дорожкой по контурам лица, и я целую его, медленно оттесняя к стене, сжимая руки на его бедрах и неизменно соскальзывая ниже. Достаточно, чтобы уронить ладонь на член и... - Ммм, смотрю, тебе понравилась идея. Знаешь, если бы сейчас кто-то вошел сюда... - я шепчу в его губы чуть громче потока воды, касаюсь языком нижней губы и на секунду проскальзываю в его рот, но тут же плавно вынимаю его и вскидываю мокрые ресницы к его взгляду. Сжимаю член в ладони. - Или в тебя...

- У вас высший сервис, - улыбаюсь в его солнечное лицо, и он действительно помогает мне взобраться на неуверенные ноги, и меня ведет в сторону, я цепляюсь за его плечо и смеюсь. - Я как будто сотку пробежал, - оглаживаю его влажное соленое тело своей ладонью, и эта жгучая намеренность в добром взгляде, которой я искренне восхищен, но я не хочу быть его балериной в руках рок-н-ролльщика, будем честны, эти роли были выданы совершенно наоборот, и в сфере культуры и искусства опять все попутали. - Все нормально, - кажется, мое лицо буквально треснет, я вообще не тренировал его улыбаться так много и часто. Вплоть до самого двора, по которому мы бежим, торопясь, пока не набежали гиены, это так волнительно, и мы ржем просто без повода, возможно, потому что до нас доносятся звуки Максим с ее нежностью и «больше не забыть это лето». Блять. А она хороша, я как-то раньше не замечал даже. Заела в голове намертво.

За сегодня он намылил мою жопу уже дважды, а я и не против. Хочется меньше слов, больше поцелуев, и наши тела не прекращают флиртовать друг с другом до утяжеления души. В самом приятном смысле. Мне нравилась его нежность и чуткие руки, что могут разбить кирпич, но волшебным образом восстановят одним мягким касанием пальцев. Я чувствую каждый миллиметр его движений всей своей кожей. Вот сейчас было бы славно, разреши ты чуть больше. Теряешь момент, как и тогда в отеле, и я ржу в своих мыслях о своих же крысиных помыслах, смотря на него как беспризорник, что придумал шутку.

- Ну мы и лошары, - трунькаю, ведь, да, могли помыться в душевых спорткорпуса. Могли бы и в комнате потрахаться так-то. В этом безумии мы словили коллективный тупняк, и я вообще не осуждаю. А вот его взгляд, скользящий по низу моего тела, ох, очень даже да. Я даже почувствовал себя типичной телкой в этот момент, когда они такие тянутся своими ручками, бесконечно возбуждают, но на деле не намекают на секс, а у тебя уже колом стоит, и ты держишься еле-еле. Блять. Да что происходит со мной сегодня? Мы в этом объятии, я глажу его по спине, он целует мое лицо, из-за шума косых капель мы проебем приближающиеся шаги, но я нервничаю не от этого, скорее, оттого, что эта близость не заканчивается. Потому что я сам этого не хочу.

Я сначала не понимаю, что он надавливает меня прямо на стену, это его персональная магия, когда я просто доверюсь движениям его ног и не думаю слишком о лишнем. Но его пальцы стискивают мои бедра, а я пытаюсь вслушаться в закадровые звуки, те, что за водой, но получается лишь сфокусироваться на его дыхании. И я выдыхаю следом шумно через нос, поджимая губы, бросая беглый взгляд на его контурные линии, у меня встает просто моментально, и это блять ахуеть неправильно подвергать себя такому риску, поэтому будь благоразумен. До нашей комнаты ведь осталось 3… 2… Его ладонь на моем члене, он уже самодовольно ухмыляется результату своего приручения, а я прячу смущенный взгляд, потому что, ну, да, вот так у нас теперь получается, походу. Хотя… а когда было иначе? Чееерт. Его ладонь лежит так нежно и невесомо, он настоящий мистер Зло, и я сжимаю губы плотнее, пытаюсь в самоконтроль и выдержку. Я кладу свои руки на его предплечья, чтобы осторожно отстранить от себя и попросить потерпеть хотя бы до спальни, потому что я не подписывался на такой адреналиновый спорт, хотя так хотелось поставить свою размашистую роспись. И когда он целует меня, мои губы вздрагивают в попытке ответить, и когда он просовывает свой язык, я стискиваю его руки сильнее. И когда он отстраняется, сжимая мой член, я веду головой навстречу, палясь по полной, что пиздец как рассчитываю на продолжение здесь и сейчас. Это игра в поддавки с самим с собой, и я приструню малодушие, как тяжело бы мне не было, как бы я не хотел сдаться ему в очередной раз, чтобы он взял на себя ответственность за мой непреднамеренный каминг-аут (или как там у пидоров это зовется), несмотря на то, что жить с этим мне.

- Я пиздец не хотел бы, чтобы эти два сценария произошли одновременно, - я выгибаю на него свои брови в предостережении, и, походу, остались лишь они, кто не предатель, ведь мой кадык вздрагивает под глотком собственной слюны, а глаза разглядывают его мокрое лицо, по которому капли воды с волос как в лучших мелодрамах для взрослых. Я бы мог ему сказать, что шутка про разрыв жопы состояла из сто процентной правды, но я вычислен, и это тупо, и мы оба все знаем (либо, я так придумал). И он ведет по моему члену медленно-лениво, не спуская пристального взгляда, я сжимаю челюсти, напрягая скулы в воинственном ощущении, и резко выдыхаю куда-то вниз, сдаваясь на мгновенье пропущенной головой. - Черт… кажется, я еще не отошел с того раза, - и пальцы веером отпечатываются на его предплечьях, я тихо шиплю под ритм воды. - Давай дойдем до комнаты хотя бы? - последняя попытка, он не размыкает своей ладони, эти капли по его груди и шее очерчивают олицетворение его вздоха. - Да похер, - и я резко притягиваю его к себе за шею, подсасывая нижнюю губу. Поддавки проебаны со счетом 1000/0, теперь важно не допустить оплошности. Его язык проникает в мой рот примерно в сотый раз за это лето, приказывая сомнениям заткнуться, и это слишком сложно, а потому я иду обходными, как настоящий русский списывая все на «авось». - Ммм… - он движется так ласково и медленно, что это делает меня хуже резкой страсти. Я сжимаю его бедра, касаюсь пальцем головки члена, чуть проводя по окружности, чтобы не одному мне было так дурно, а он разворачивает меня к себе спиной на резком выдохе из моего рта. Его стояк прямо между моих ягодиц, его руки скользят по телу, он медленно и мучительно движется по члену, и я сгибаю колени в кошачьем выпаде вверх, чтобы задницей о его эрекцию, и это все пиздец как щекочет мои нервы. Моя голова в полуобороте, я касаюсь его шеи, я смотрю на него криво прям по траектории дорожки, по которой я пошел по жизни. - Нам нельзя шуметь, - я смотрю на него очень серьезно, и он ведет рукой до красноты на лице. Блять, Стас, я просто хочу установить правила этой игры, чтобы не ссать слишком. И я пытаюсь поймать его губы, вздрагивания от очередного чувственно-нежного касания буквально из песни Максим. - Ах… блять, - я на рефлексе толкаюсь в его руку. - Ты нихрена не помогаешь.

Если Эд сказал бы мне, что я совсем потерял страх, то... То был бы прав. С ним я смелее, чем обычно, решительнее, увереннее в себе. Честно, с нимя чувствую себя всемогущим, всезнающим, самым умелым из музыкантов (когда играю на трубе его позвоночника), и как бронепоезд, что мчится на всех парах, я не боюсь никаких преград из его "нет" и "нас же увидят", потому что, черт, я уже понял, как ему не_наплевать на это. Скрытая публичность заводит его не меньше, чем открытая доминация, и я без ума от его странных фетишей, которые приходятся мне очень даже по вкусу. Как и он сам, иначе почему я не могу оторваться от его кожи? Там, где вода смывает с него пену от геля, я зализываю в самом нежном и чувственном порыве, я не в порядке - мне хочется съесть его, не пережевывая хрящики. Я будто маньяк по его жертвенности, мною же возведенной на пьедестал для поклонения. Он не притворяется вздохами, в нем ни грамма фальши, чистая гармония звуков и вибраций тела, которые я считываю на уровне метафизическом. Почему-то он ощущается как космос - и если так, то я запускаю в него свою ракету, да простит меня Эдуард за такое кощунственное сравнение с детской мечтой, когда все мы - мальчишки, - хотели быть космонавтами.

- Не слишком сопротивляешься, - замечаю между делом, пока чередую мягкие поцелуи с уверенными движениями рук по накачанному торсу. Мы уже старые для чемпионов Олимпиады-2014, но я бы отдал ему все золото за первенство в гонке по сексуальным ощущениям. Я веду ладонью по боку, рельефу мышц в абрисе крыльев, костяшками ощущая лишь холодный кафель стены, и этот поцелуй на контрасте становится только горячее, как и наши вздохи и попытки вставлять слова между ними. Я глажу его член, и он явно не против внимания к своей персоне, хотя его обладатель цепляется за мои плечи, как за ускользающую с каплями воды реальность. Безуспешно, мы оба - пропали. И мы оба не можем остановиться просто потому, что если это последний наш вечер вместе, то мы должны насытиться друг другом хотя бы на месяц вперед, чтобы пережить сентябрь. Грядет новый учебный год, а мы так и не вынесли уроков с прошлого года. Плевать, ведь мы победители сезона. Я знаю только, что действие не всегда рождает противодействие - единственный закон, который я нарушаю, на корню меняя правила нашего секса.

Похер - и губы стираются о губы, руки на скрещенных, как шпаги, членах, и это снова про то, кто кого заведет сильнее, и мы знаем, что проиграем - оба. Впервые поражение в морально-этических битвах ощущается так бесстыдно и сладко. Я разворачиваю Эдуарда к стене лицом, прижимая к своим бедрам упругими скользкими ягодицами. Забавно, что бесплатные душевые удобнее гостиничных. Или нам уже просто похер? Какие правила, о чем речь... Мы давно проиграли, мы не в игре, это - реальность, страстью сжигающая заживо, и мы светим ярче софитов на сцене Мариинского, возможно, мои руки уже намылили его тело до скрипа и блеска, и теперь мой член между ягодиц движется так легко и плавно, словно мы в море или, окей, под водопадом. Я одной рукой дотягиваюсь до душа и отвожу его чуть в сторону, чтобы не заливало водой лицо, чтобы сократить шумы ради единственной возможности контролировать звуки извне. Вторая на своем законном месте, движется плавно, но грубовато. Я обожаю как ощущается его тонкая кожа под пальцами, как очерчен контур головки под нею, если опустить ее и коснуться уздечки подушечкой большого пальца.

Ловлю его губы, переключая на них внимание с изгиба шеи и позвонков, обтянутых кожей. Полуоткрытые, сочные, влажные, ищущие, такие неконтролируемо-нежные в потребности быть поцелованными. Отвернув мешающий душ, я беру бутылочку геля и выливаю на его плечи и спину, возвращаю на место и быстро ловлю эти стекающие дорожки, чтобы размазать по напряженным мышцам. Сниму каждый зажим после неудобного стола. Надавливаю пальцами на триггерные точки, спускаясь на плечи и линии лопаток, веду пеной в обход, чтобы хватило на грудь, и в этой нежности дубовой рощи (блять эти мужские запахи ему так подходят, как будто мы в окружении владимирских лесов и полей) я сжимаю его соски поочередно, пока его бедра толкаются в ладонь, делая за меня всю работу. Это позволяет не отвлекаться от массажа, которым я маскирую искренние мотивы, переключаю с ощущения на ощущения, тяжело дыша в его открытый рот. Эд млеет, и я ощущаю, как расслабляются его плечи, как выгибается поясница пластикой кошачьей, и наши контуры будто подставляются сами, что даже я не замечаю, как мой член проникает в него легким скользящим, и мы наваливаемся на стену с тихим стоном, словно исчерпали лимиты голоса в библиотеке. Здесь не про первобытное, но - про эксклюзивную чувственность под ласками ненавязчивых капель, попадающих на спину.

- Боже... Это безумие. Ммм, - я тихо стону ему на ухо, лимиты речевых оборотов тоже исчерпаны, вся нежность только в сильных волнообразных толчках, и я прихватываю Эда за шею одной рукой, чтобы увести за собой назад, прислониться спиной к стене и, переместив ладонь с кадыка на затылок, чуть нагнуть его. - Мой хороший. Эд, ты самый лучший... - в воспитании главное не перехвалить, но я нарушаю и это правило.

Но если есть законы, что их соблюдать, то есть те, кто законы должны нарушать. И я понял, что я, и я понял, что я нарушаю их для тебя. Да кто я? Законченный романтик. Дурак, вот кто. Влюбленный дурак. Но я ни с кем и никогда не был счастливее.

Я не знаю, что он делает со мной, в основании моего горла застрявший писк, что я давлю сжатыми зубами. Мои лопатки скоро раскроются бархатными крыльями под нажимом его пальцев, что проскальзывают по болезненным мышцам, и я тихо мычу, боже, за что мне такая щедрость твоей любви и нежности? Он так прекрасен, что мне стыдно забирать его себе и водить за нос игрою в мою переоцененную значимость. Блять. Это плохо, Стас, это все очень хуево, и я отвратительный человек, раз ведусь на все твои условия «давай будем вместе», при этом не отдавая обратно и малой части того, что так летит в меня из твоих глаз. И что я делаю с этим? Я остаюсь на месте в изгибе линий, ерзая задницей по твоему члену, как расплывшийся шарик мороженого, я хочу еще и больше, хочу, чтобы ты не останавливался, чтобы я выжил из тебя все хриплые стоны и вздувшиеся вены на сильных руках, чтобы эти капли воды раз за разом смывали с нас очередной слой пота, чтобы ты смотрел на меня с этим скрытым восхищением и больше не поворачивался ни в чью другую сторону. Я паразит, я эгоист, я необоснованный, и в этом не было проблемы, ведь кому-то в этом мире нужно уметь пачкать руки без зазрения совести для поддержания всеобщего баланса. Проблема в том, что я хочу быть с тобой другим. Черт. Ты блять так этого заслуживаешь со всей своей невыносимостью, что бесит и возбуждает, и я попаду в Ад только из-за того, что соблазнился прелестным ангелом, влюбил в себя по спортивному интересу, заигрался, потому что не мог оторваться от его тела, внимания и пошлых слов. Нам бы обоим в Успенский подзаправиться покаянием, да только я давно не спрашивал Бога ни о чем, ведь ответ заведомо известен.

Я уже тебя где-то встречал. Походу, в прошлых жизнях - не раз. Это так архаично преследовать тебя уже тысячу лет.

В его руках ослепляющая яркость, щекотка по телу и судорожные выдохи. Он ведет скользкой пеной по моему соску, сжимает, и я подставляю другой. В моей голове только его губы, на секунду стало слишком трудно, и я как плаватель в его бескрайнем море - вечно в поисках воды. Каждый раз с ним все интереснее и чувственнее, я не люблю банальные фразы, но я ловлю его взглядом, этот тихий шепот вкусных губ, мне так нужен кислород, еще чуть-чуть, мне так нужно поверить в то, что ты правда думаешь, что мне можно не любить в ответ. Потому что ты вообще пробовал поставить себя на мое место и посмотреть моими зрачками? Я же просто слепну. Я лечу навстречу. Его член проходит скользко и глубоко, я наваливаюсь спиной на его грудь, прижимая к стене и шаркая губами по его лицу. Он так вкусно пахнет, даже, когда не пахнет. Он такой ласковый, даже когда его рука сыпет угрозы по шее, что сейчас я снова стану его. Я падаю затылком по его плечу, моя поясница еще не набирала таких гимнастических форм, он что-то шепчет, но я слышу лишь одно на двоих дыхание, как у Наутилуса, он хватает за волосы, и я скулю как сплав драгоценных металлов. Мой хороший. Самый лучший. Сука. Беспощадная жестокость. Мои ладони о стену в упор, я шиплю ему:

- Тшшш… тише, - а он входит плавными толчками, и я стону, забывая на секунду, что только что говорил или боялся, что нас застукают, как будто все, что было пять минут назад, уже не существует. Я волною бедер навстречу его, я бы собрал все его чувства, сохранил, и пятой точкой резко и быстро во Владимир, хоть я и знаю, что ты там погибнешь, ведь он сугубо для своих. Он прожигает мою кожу из последних сил, я могу смотреть сквозь его тело и видеть сердце, что так искренне стучит. У этих чувств есть побочка, Стас, как бы я не хотел чувствовать, как трогаешь след шлейки на моих ключицах, все остатки паттернов приучения, вбиваясь в мою задницу выверенными движениями, от которых впопыхах. - Ах… это так ахуенно, - я шепчу с мычанием, мы ускоряемся в вертикальной статике, мои ладони по кафелю - совершенно мнимая опора. Его движения резче и быстрее на плавно сорваных, боже, не надо так, я же обезоружен. И я стону весьма тихо, в пределах этих трех стен со шторкой, но каждый раз с надрывом ребер, с попыткой ускорится, вдруг у нас мало времени, но дело не в этом, дело в сорванных, в том, что твои руки укрощают и при этом делают таким бесконтрольным. Еще. Каждый толчок - дробный выстрел мурашек по коже, и мы сходимся на мелких и быстрых, я слышу это не романтичное чавканье под звуки воды, и блять жарче этого вообще ничего не слышал в своей жизни. И мои ноги чуть шире, в подскоке на носочки на крутых поворотах, рука на члене, я зажмуренный с головой прямо вниз как в прорубь, я кусаю губы, сдирая зубами на острых, и он кончает первым, и я лечу спиной к его груди, проезжаясь по ней медленно, по его опустевшему члену, хватая рукой его мокрые волосы, мои открытые губы в изгибе шеи у его лица, я касаюсь нас обоих, и на сколько быстро себя, на столько чутко к нему до самого финального выстрела. С опустошением в моей голове и сладким выдохом. С полуоборотом, в котором я зацеловываю его губы и не могу остановиться, пока не прижимаюсь лбом к щеке, имитируя постельную сцену из Короля Льва. И нам снова мыться, а потому хорошо, что мы здесь. Я молчу, просто нежно касаясь, стараясь не суетить, чтобы не подписать нас на третий раунд, просто. Не знаю. Просто приятно. Оказывается, неловкие паузы после секса можно заткнуть не только словами.

Но в комнате происходит наш третий раунд, после которого мы решаем, что на этом перегазовали. Ну, как решаем, нас вырубает в обнимку на сдвинутых кроватях перед ранним рассветом, и будильник был просто лютый пиздец и главный враг, но оставаться в горизонтальном слишком долго мы не могли, но я попытался. У меня под щекой его спина, изрисованная отпечатками от простыней и царапинами от ногтей, и я сонно мычу, губами касаясь косточки на шее.

- Тебе лучше сегодня не снимать футболки в публичных местах, - хрюкаю в смешке, пытаясь сообразить шутку про эксгибиционизм или стрипух, но это остается лишь в моей голове. - Доброе)

Эд не любит комплименты. Может, стесняется их принимать в свой адрес, я не знаю, но точно не могу совладать с собой, когда переполнен чувствами. Мне сложно говорить это вслух в повседневности, ведь тогда мне кажется, что это совершенно неуместно и не нужно, что это только мои впечатления и я при этом хотел бы взаимности, и я подавляю в себе желание высказаться, не находя на то смелости - и проигрываю сам себе, когда рассыпаюсь в комплиментах, держась на пике. В эти моменты мне не нужны взаимные реверансы на одобрение, ведь я чувствую его удовольствие, я слышу его нецензурные, что взвинчивают во мне таящихся демонов, и мой язык не слушается - ни когда он в его заднице, ни когда произносит свои восхищенные. Боже, Титов, просто закрой рот и получай удовольствие. Хотя мне больше нравится, когда твой ротик открыт, так что, просто продолжай стонать и кусать свои красивые губы, и дай мне уже позаботиться о тебе, блять.

- Тише, - отвечаю в ответ, глажу по позвоночнику, хватаю за плечи и натягиваю на себя, вбивая из-под низу с хриплыми стонами на рычащих нотах, срывающихся в горизонт его раздутых плеч. Мое тело выточено волнами, но его - слеплено лучшими скульпторами Ренессанса, и я хочу украсть этот музейный экспонат в свою фетишистскую коллекцию, обладать им, когда захочу, следить за ним лучше кого бы то ни было, реставрируя по миллиметру, чтобы излечить от всех травм прошлого. Конечно, мне страшно любить так сильно, но впервые в жизни я готов броситься в это как в омут с головой, потому что если не испытаю этого, если запрещу себе любить, то никогда не узнаю пределов своей верности. Вера в глупости - толкает на безрассудное. Если не Эдуарду - то кому еще можно доверить мое сердце? Так что, молчи и получай удовольствие. Стони и получай удовольствие. - Ч-черт!.. - Шиплю я, жмурясь, не в силах справиться с накатывающей волной оргазма, и он простит мне (до очередного реванша) мое нетерпение и несдержанность, но - я кончаю, вытягиваясь по струнке в финальной дрожи, а Эдуард еще двигается, прижимается спиной, затылком, губами, я чувствую его насыщение, но схожу с ума от попыток поглотить больше.

Очевидно, что это не последний заход за сегодня, но сейчас - передышка, и мы, наконец, отмываемся от греха, вваливаемся в вожатскую спальню и смеемся, пока не надрываются животики, пока не настает та самая пауза с неловким молчанием и зрительным контактом, предвещающая ураган. Мы снова на смятых мокрых простынях. Я смотрю в него, вжимая плечами в подушку, мы целуемся как голодные животные, но в этом арте нет грязи и пошлости, но больше - желания стать одним целым напоследок, чтобы нагнать все упущенное за июнь. Мы так и засыпаем друг на друге в обнимку и в облипку, ближе к рассвету, и будильник хуже предателя - будит нас слишком рано. Он будит нас на казнь, и так хочется продлить это счастье еще на мгновения. Мы можем задержаться, не так ли? Но визги детей за дверью и стенами не дают нам забыть, что мы все еще на работе. Как много этических норм мы нарушили за это лето - не счесть. Но именно за эту мне не стыдно. В конце концов, Эдуард показал мне, что нарушать правила не всегда плохо, как я ему - что следовать им порою приятно.

- Все настолько плохо? - Спрашиваю я с улыбкой, задирая шею. Видимо, засосы и царапины на груди и плечах действительно остались после этой бурной ночи. - Доброе, - шепчу, притягивая его лицо в поцелуй. - Надо вставать, пока мелочь не разнесла нам корпус, - киваю тихонько на дверь, за которой - первые признаки беспредела разбуженных демонят. - Если тяжело, можешь полежать еще немного. Я твоих тоже соберу. Не напрягай жопку... - мацаю ягодицу в ладони, поднимаясь на локтях в вертикальное. Потягиваюсь, хрустя хрящичками, и лениво заправляю себя в вожатскую форму. Подаю Эду воды, а сам причесываюсь рукой и иду работать. - Надо поскорее рассадить всех по автобусам, потом успеть занять лучшие места в поезде. Может, ты пока наши вещи проверишь и соберешь? Супер.

Когда все было организовано и готово, мы встретились на последнем построении и поехали через всю страну с пересадками. Несколько часов на автобусе, потом пересадка на поезд, и еще сутки в нем. Высаживали детей, ели курочку, играли на гитарах и путешествовали между вагонами ради увеселительных программ между собой, вожатыми, и расходились к ночи. Лето почти закончилось, мы врывались в сентябрь. Мы пересекали границу России, в наших рядах редело, и луна была полная, как в литературных произведениях, когда двум влюбленным маятно и беспокойно. Бескрайние поля за окнами в редком освещении фонарей. Тишина всех спящих и уханье поезда. Мы курим в форточку, стоя друг напротив друга. Что за ночь... в такую ночь... Эх, я бы прочел ему стихи Блока, но вместо этого только смотрю из-под ресниц, боясь дотронуться, хоть между нами метр - максимум. Будто это мираж и его фигура рассеется, когда в пять тридцать утра он сойдет на своей платформе и нас разорвут города.

- Так много хочется сказать, но слова не идут на ум. Мне тревожно. Скажи, что это не последняя наша встреча? - Решаюсь спросить его шепотом, хоть нас никто и не мог услышать. Мы надежно закрыли за собой дверь тамбура. Прости, если слишком много думаю. Это мое проклятье. Но эти жалкие пара часов до рассвета - я хочу провести с ним.

Я все еще расплываюсь в улыбке, моя грудь колесом от тяжелого дыхания, слово мы оба пробежали марафон, и потому дверной звонок в это время суток ощущается не как раздражающая трель, а как взрыв, который отбрасывает и оглушает, и во время этой блаженной посторгазменной неги я буквально теряю дар речи и не успеваю схватиться ни за какую мысль, просто мычу что-то нечленораздельное в трубку, а там уже и - гудки. Вот и поговорили, блять. Никаких последующих нежностей и разговоров из оперы "а что это было?", просто моего парня перехватил кто-то, кто пришел на ночь глядя к нему в гости, и это вообще что за приколы? Я ожидал, что он перезвонит.

Но Эд не перезвонил.

Вернее, он перезвонил, как и обещал - назавтра, но в тот вечер я оказался трахнутым самим же собой, но будто бы с его легкой руки, и оставленным засыпать в одиночку без всяких "сладких снов", и ладно бы это, но это быстрое, бездушное, взволнованное - "пока"... Пока, блять. И меня как-то накрыло, я не могу до сих пор объяснить чем, но будто бы из меня так и норовило выскочить: "я же говорил", потому что я же говорил. Стоит дать разок гипертиму - и сразу вот это вот. Ладно, я постараюсь не нагнетать, но мне стало так одиноко в постели, что я... я подрочил еще раз. Ну, просто, чтобы разбавить грустинку позитивом.

Как-то так и пролетела осень, и я даже не заметил, что наступила зима. В Питере всегда переход очень мягкий, в том плане что иной раз не замечаешь смену сезона за вечной слякотью и серостью, а в моей однообразной жизни, полной социальной активности, течение времени и вовсе не так ощутимо, как раньше. Мы с Алисой просто постоянно работали, потом она уехала, и я остался совсем один. Ладно, не один, с другими тренерами, но факт оставался фактом. Мне нравилась моя работа, но я как будто все равно зарабатывал меньше других, а потому загонялся. И да, вероятно, дело в том, что я часто грузил себя групповыми занятиями, предпочитая минимум взаимодействия тет-а-тет, тем самым оставляя индивидуалки для других тренеров, а у самого меня было только человека три - и те дети. В общем и целом, мне не на что было жаловаться. Я зарабатывал чуть больше, чем среднюю рыночную цену работы тренеров, и меня все устраивало. К тому же, появилась поддержка в лице Олеси, которая переехала ко мне в ноябре, и это тоже случилось случайно, но на деле оказалось чем-то приятным.

Для друзей - то есть, "моих" людей, - мне ничего не было жалко. Я вполне спокойно оставлял людей с ночевками, благо в кухне был удобный диван моего интровертного деда, который был пролежан только в одной ямке, но даже ни разу не был съеден клопами. Всех удивляло то, насколько в порядке был этот диван, а я знал, что диван и дед были неделимы, были единым целым, как Дейви Джонс и его корабль, вот только помер дед не на нем, а в доме престарелых, поэтому мне было жаль его выбрасывать, но не было денег на новый, и потому гости не были против спать на нем. Как-то раз ко мне пришли рекламщики, предлагающие услуги "Керхера", и я сказал им пропылесосить диван. "Керхер" справился, но я его не купил. Камон, у меня не было денег на диван, какой "Керхер"?..

Но Олеся, конечно же, спала не на нем. Это было бы полнейшим кощунством, хотя изначально планировалось так. Просто та ямка, которая была удобна для жопы среднестатистического мужчины, была неудобна для миниатюрной Леси, и уже на второй день мы оба пришли к выводу, что надо спать вместе. Это ни на секунду не вызвало подозрений ни в ком из нас и даже не вызвало их в Эдуарде, потому что я был стопроцентный гей, а Олеся давно потеряла надежду. Зато у меня появился домашний кот, с которым всегда можно было обняться и уснуть, переплетя ноги-руки, и это, конечно, не было сравнимым с тем, как мы спали с Эдом добрую половину работы в лагере, но неплохо закрывало потребность в касаниях и чужом присутствии. Мы могли не общаться даже на одной территории, ну... день-два? Пару недель мы даже не пересекались нигде, кроме постели, да и там вырубались без сил, потому что я был перегружен физическими нагрузками, а она - количеством бумаг, тетрадей и звонков с работы. Оказалось, быть классным руководителем в Беларуси и Питере - это вообще про разное. Мы пристрастились к винишку на начальном этапе стрессов, но быстро с него слезли. В общем, я не мог отказать Олесе в переезде, а это значило, что секс по телефону сошел на нет, и мы с Эдом перестали созваниваться с той же регулярностью, что и раньше. Но это не значило, что я переставал о нем думать. Я думал о нем постоянно. Всегда находил время отправить смайлик в ВКонтакте, до или после работы. Но Эд появлялся в сети все реже, и я решил, что он много работает. Мне было удобно так думать. На самом деле, я не хотел знать правду, хотя не признал бы ее только совсем тупой: без личных встреч наш формат угасал, переставал вносить новизну, и я всерьез беспокоился, что мы не видимся, что я не могу повлиять на то, чтобы это стало хоть сколько-нибудь интересным. Мне просто не приходило на ум ничего такого. И вот, День рождения - как повод собраться, повод разнообразить всё, включая свою жизнь.

Идеей, которая пришла мне в голову, я, конечно, сразу поделился с Олесей - надо было обсудить детали и проверить, насколько идея топчик. Она поддержала моментально. И предложила еще более оригинальную и остроумную мысль: подключить Олега к сему мероприятию. Лишний повод собраться - как встреча выпускником. И эта идея показалась мне охуенно ламповой. В плане, никто ведь не додумался бы так сделать? Но нас на одной территории было уже две четверти тандема, а если было бы еще два - то мы бы собрались в одного десептикона. В общем, сюрприз этот был продуман до мелочей. И если бы не Олег, то мы бы никогда не справились с этим вдвоем с Лесей. Он просто организовал все это, раскидав задачи и найдя решения в очень сжатые сроки (идея-то была выношена вообще меньше, чем за месяц), например: где взять фейерверки, в какое время лучше завалиться, каким поездом нам прибыть, можно ли Олесе переночевать у Олега, потому что хата Эдуарда вмещает только одного, а главное, он купил мой подарок, потому что в Питере я этого сделать не мог - слишком локальная тема. В общем, я сам поразился Олеже, а главное - пиздец как зауважал его. Мы были готовы к празднику, и вот, я в дурацкой шапке стоял под его окнами, трубка мобильного от холода прилипала к моему уху, пока я пытался дозвониться, а главное - дождаться мордочки в окне. Был риск, что окна Эда выходят во двор, а не на улицу, но и тут я тоже был подготовлен, ведь Олег знал эту деталь. Я не запоминаю таких деталей, а Олег запомнил, прям блять супершпион, я не знаю. Кажется глуповатым, а сам держит очень много важных вещей в голове. Например, знает Олесю по отчеству - и мне за это незнание при факте "сожительства" было стыдно, но недолго.

Я поздравляю его с днем рождения, у меня, походу, зубы о зубы уже не попадают, потому что холодно адски - Владимир встречает меня совсем по-братски, но я, наконец, дохожу до той части, где прошу его выглянуть в окно, а сам в это время зажигаю огромнейшую бенгальскую свечу, стоящую на момент курса как одна моя индивидуалка, и оно явно того стоит! Клянусь, я со своим зрением через запотевшие от холода очки видел, как плывет в улыбке с четвертого этажа мой парень, и все вдруг стало таким незначительным. Четвертый этаж. Конечно, родной, я знаю твой этаж. Я взбираюсь по лестнице, чтобы согреться - и это действительно помогает. Можно на многое жаловаться в России, включая лютейшую гомофобию, но падосы отапливали так, что в них можно было почувствовать себя как в Тайланде.

Дверь открывается, я сталкиваюсь взглядом с его карими. Молния, гром, прямо в сердце - бах! - и у меня самое глупое счастливое лицо на свете, и тотальная невозможность снести его в объятьях и поцелуях, потому что на заднем фоне квартиры гомон голосов и стук посуды. Я теряюсь, не готовый к такому повороту, хотя Олег предупреждал, что планируется месиво. Олег не принадлежал ни к интеллигентам, ни к быдлу, он был скорее Швейцарией - из-за наличия в семье бабок и из-за нейтралитета, который умел поддерживать со всеми, диктуя это сугубо деловой привычкой. Я восхищался еще сильнее, но в моей голове тогда возникла только одна претензия - надо было сказать, что это пиздец полнейший, а не просто пиздец. Поскольку, судя по звукам, в хате Эдуарда Титова собрался весь Владимир. Я хотел обнять его, но передумал. Мое промедление стоило слишком дорого, потому что уже скоро за спиной Эда возник просто уникальный кадр. И мы так и остались на уровне стремных приветствий, и я бегал взглядом с Эдуарда на этого... Санька. Ах да, Санек... Я заметил скользнувшую морщинку между его бровей в ответ на мой взгляд. Я не контролировал этого, но мой взгляд часто казался людям убийственным. А я не был готов к проявлению дружелюбия вот так сразу. Мне нужно было погружаться в коллектив незаметно и тонко, но здесь же я был под расстрелом узурпаторского внимания.

Глубинарии, как мягко выразился мой Эдуард Игоревич, представляли собой все то, что стояло на другом конце противоположностей моему образу жизни. Моему образу в целом. И не то, чтобы это были плохие люди, - жизнь с Олесей научила меня не браться за осуждение без первостепенного общения, - просто с порога было понятно, что на шапке этого пацана сто процентов нет помпона, что он в спортивках круглый год без страха отморозить яйца, как некогда отморозил башню, и что это душа компании, который на самом деле разрушает этот коллектив. Я все это отсканировал, пройдясь по нему первым взглядом, пока Эд представлял нас друг другу.

И я протянул ему руку в перчатке. И мы пожали наши руки, едва не сломав их. Все могло обойтись, потому что мне стоило всего лишь полчаса побыть в этой тусовке до появления сколько-нибудь знакомых лиц. Но первый же вопрос ставит меня в тупик. Бьет поддых, и я не понимаю, за что и почему. Хочешь выпить? И у меня ровно секунд десять на осмысление, пока Саня меня не уничтожил взглядом ли, словом... Я знаю, что сейчас не время для нравоучений или порицания, тем более - не для скандала, что этот вопрос задает мне человек, который знает, что я, блять, не пью. Может, в любой другой день я бы упрекнул, но не в его. Не в день рождения моего любимого человека, и я просто не могу себе позволить быть нудным. Если я выбрал его, то надо хоть попытаться понять, чем он живет? С кем он сосуществует и из-за кого не переезжает ко мне. Даже несмотря на наличие Олеси в хате. Мы обсуждали это с ней: она нашла бы жилье, если бы у меня возникла потребность жить с партнером. Все было решаемо, да и эта ситуация - тоже. Я должен был отработать этот сюрприз так, словно все это - было в плане. Я не должен был подставить моего парня, который дергался и не знал, как себя вести. Друг из Питера. Просто друг, да. Даже не лучший. Никакой. Я объясняю это тем, что здесь действительно столкнулись два мира. И я вешаю пуховик от Finn Flare рядом с... спортивными костюмами, блять? Женскими шмотками. Круг близких, не иначе. И заодно, кстати, отвечаю:

- Да. Водку с морсом. - Прячу взгляд в шарфе, разматывая его с шеи, и Саня одобртельно гудит и скрывается на кухне. Я перевожу дыхание и разворачиваюсь к Эду, застывшему между кухней и коридором. Натянуто улыбаюсь, стараясь придать своему виду наибольшую доброжелательность. Я умею это делать, мы же работаем с детьми, а они очень тонко чувствуют подставу. - С днем рождения. - Шепчу ему, заглядывая в глаза за дверью у порога, но проскальзываю в кухню первым. Саня уже, одобрив мой подход, представляет меня всем как "интеллигентного кореша из Северной столицы, который пьет водчару, наш человек", и я думаю, ага блять, ваш. На все сто явно. Моя клетчатая рубашечка в стиле чьего-то деда явно не вписывается в антураж. Не то, чтобы я не под стиль. Я получил четкие указания если не выделяться, то быть самым обыкновенным, а это значит - никаких подтяжек к клетчатой рубашке канадского дровосека. - Прошу прощения, я устал с дороги. Могу подвисать, - оправдываюсь заранее, чтобы не вызывать подозрений, и принимаю рюмарий из рук Александра. Я осторожно принимаю налитую до краев, а также пластиковый стакан с морсом, ведь стекляная посуда холостяка у девчонок. Ладно, допустим. Я улыбаюсь одними губами, до морщинок вокруг глаз, и пару секунд тупым взглядом смотрю на содержимое, причмокиваю губами и чокаюсь с ребятами, и голос сам собой прорезается: - За именинника! Эдуард Игоревич, с днем рождения! - И я чокаюсь со всеми под ахуевающий взгляд моего возлюбленного, и если я помру сегодня, то как бы нажать кнопки "03" он сможет. Все обойдется, но... Ни пуха. Выпиваю, на удивление совсем не щурясь (видимо, у питерских это в генетике, ах, спасибо за шутку, господа заседатели), но все же запиваю морсом, чтобы сгладить ощущение.

Меня накрыло с колпачка пива в Севастополе а тут добрая стопочка из рюмки одного на всю Россию застольного сервиза, что я почти не вижу разницы между юбилеем бабули и тусой во Владимире. Следующие полчаса как в тумане, но я точно опознаю вибрацию телефона в кармане, и подтягиваюсь к Эду, говоря ему на ухо, придерживаясь за плечо, потому что мне так... боже, как мне хочется его трогать.

- Это еще не весь сюрприз. Он придет по частям, как привет из Спб... - Я чернушно шучу, и если до него не дойдет сейчас, то дойдет позже, потому что о легендарных питерских расчлененках не шутит только ленивый. И звонок в дверь снова отбрасывает нас на дистанцию, но я не плетусь с ним в коридор, оставаясь с какими-то телками на кухне, и мы с ними смотрим друг на друга, а они... Ну, типичные девчули-глубинарии. Меня распирает от вопроса, кто из них сосет Эдуарду, но я воздерживаюсь, смущенно отводя от них взгляд.

Выглядываю из-за двери, чуть отклоняясь от стула. В коридоре Дед Мороз, чье лицо полностью закрыто искусственной седой бородой и черными солнечными очками, начинает говорить пародийно-громогласным голосом:

- Хохохо! Это Дедушка Мороз и внученька Снегу-у-урочка! - Я едва не фейспалмлю, потому что это же очевидно, но это весело. Я еще подшофе, мне прям вообще славно, в присутствии этой парочки у меня явное чувство безопасности. За Эда в том числе. - До Нового года еще далеко, хо-хо! Но подарок для этого мальчика я решил привезти лично!

Конечно, это перформанс, блять. Мы такие штуки с переодеванием и постановками постоянно готовили в Артеке, для каждой смены что-то новое. Олег такой снимает бороду, Олеся выскакивает из-за его спины, и это: "сюрприиииз!" по всей с воплями и хлопушками, а мне нихуя не весело, хотя уже явно спокойнее. Я возвращаюсь в исходное, смотрю на самую ту, которая пялится на меня, и спрашиваю:

- Че как тебе Эдик? Не обижает? - улыбаюсь. А че тут не улыбаться.

Она не говорит ничего сверх того, что меня могло бы разозлить, она даже не дает подозрений, но я вижу, что она его хочет. Я наблюдаю за ее взглядом, который она бросает в сторону Эдуарда, когда он возвращается на кухню, и этой секунды мне достаточно, чтобы понять, какие у нее на него планы. И что между ними что-то было. Паникёрская ли это моя фантазия? Даже не знаю. Но смотрю на Эда так, словно пеленгую на пиздеж: спалится или нет. Но до него, как всегда, не доебаться, даже если поймать за руку. Я оставляю эти жалкие попытки, к тому же, мешок подарков за спиной Деда Мороза отвлекает всеобщее внимание. Он его не раскрывает, потому что это - на десерт. И вообще, у Эдика нет елки, поэтому как будет - пускай раскроет. Я согласен с вердиктом, удобнее раскладываюсь на стуле, закидывая щиколотку на колено. Вокруг какая-то движуха, я просто стараюсь наблюдать, не отсвечивая, и умоляя себя не смотреть так часто в сторону Титова, чтобы не спалить обоих. Это невозможно попросту, особенно когда мне наливают еще одну рюмку, и я говорю:

- Не-не, я паузу сделаю.

- Да ты чё, между первой и второй! - Санёк заливается смехом, не слушая мой отказ, и я сощуриваюсь на него, понимая, кого именно блять не будет в нашей жизни, если Эдуард решится на переезд или, чем черт не шутит, на мой - сюда, в становление глубинарием. Это ж миссия невыполнима, но ок. На понт меня берет, значит... И все бы не увенчалось успехом, бог весть к чему привело бы, если бы не Олег.

- Хохо, блять! А ну-ка дедушке налили!

Я смотрю на него с благодарностью, не понимая вообще, что это было и как он понял, но он буквально перетащил на себя внимание Санька. Полностью. Вот настолько полностью, что все ахуели. Да и сам Олег о Саше рассказывал много приятного, хоть и приправляя это тем, что парень-то он простой, типичный глубинарий, но без всяких там подтекстов. Не то, что Илья мудацкий из лагеря. Хотя я бы не сказал, что очень о разном эти двое, но ладно, видя, как Саша тормозит под речитативом Олега, я даже как-то начинаю Олегу верить. Все чокаются, пьют, а я сливаю водку в морс под шумок, будто бы отворачиваясь в этой тесноте. Смотрю на Эда через плечо Деда Мороза, мягко улыбаюсь ему. День рождения, все-таки. Взрослый мальчик. Я помню, как мое оказалось неудачным и... блять. Я что, ту же ошибку совершил? Типа, если он сделал тусовку для меня, то ему бы такое вкатило? Боже. Я краснею, и я иду на балкон.

Эд идет за мной, конечно. Я не знаю, как чувствую это, просто - шестым чувством, словно у меня все волоски на телом разом поднимаются от скрипа балконной двери с этой выбеленной краской железной ручкой. Не оборачиваюсь до последнего. На улице холод, а я в рубашке, но меня так греет водкой и паникой, что я даже не чувствую, как мерзнет лицо. Я смахиваю ладошкой снег с рамы балконного окна. Поворачиваюсь к нему медленно, будто бы неохотно, и смотрю так, словно вижу впервые. Не знаю, чего я ожидал. Не того, конечно, что он представит меня всем как своего парня. Но просто... Меня не бросило в шок от увиденного.

- Я не первый раз на таких тусовках, школьные годы доводили меня и до Купчино. - Оправдываюсь, то ли чтобы успокоить Эдуарда, то ли чтобы самого себя убедить в том, что мне тут комфортно. - Ты хоть рад меня видеть? - Самое ужасное, что я мог спросить, но мне так... так паршиво, если честно. Этот мнимый нейтралитет, словно боязнь ослабить позиции, но они определенно слабеют по тому фронту, который должен был бы стоять первым в списке. Киваю, как болванчик на приборной панели водителя такси, соглашаясь со всем сказанным. - Я просто... я... Блять, - приставляю пальцы к переносице и тру ее, жмурясь. Не люблю говорить о всякой ванильщине, хотя Эдуард, как никто лучше, знает, что я люблю это дерьмо. - Я так соскучился. Извини, если не к месту. Но... - Мммхмхмхмхм, блять.... Прости меня, мой хороший, я не могу не сказать, когда у меня развязан язык этой чертовой водкой: - Вот это - твоя жизнь?

Словами не передать, как я не любил подобные непредвиденные обстоятельства. Это ощущение бесконтрольной принудительной ответственности, когда надо балансировать между «черным» и «белым», при этом не запятнаться ни в какой из двух красок. Меня как в жопу ужалили, честно, и я это в моменте понимаю, но ничего не могу с собой поделать, так хотелось, чтобы… блять, не знаю, чтобы просто не было проблем. Причем, я не то, чтобы мог сформулировать что-то конкретное, но здесь все как минное поле: одно неловкое движение, одно лишнее слово, и на моей кухне снова кровавые жертвы, а ведь я давно сменил жилплощадь. Владимирские не церемонились в связи с знаменательными датами, это было лишнее. Я бы сказал, наоборот, в дэрэхи и прочее повышенная наблюдательность за объектом с отличительными микро поводами. Я бы сказал, эти ребята в плане общения полезны только тогда, когда происходит критическая точка и ты на грани смерти/бедности/позора/другой херни, которая может оказаться конечной точкой твоего жизненного пути. Во все оставшееся время они вели себя как свиньи, и я сам становился таким же, потому что, ну, ты просто отпускаешь себя в компании, в которой все можно. Можешь быть говнюком на все 146%, и это только приветствуется: ноль осуждения, сплошные коллективные бонусы. Я знал, что это было типа не очень правильно, но видимо зачем-то нужно. Это сырой подвал моей души, и Стасу, как свету из оконца, здесь совершенно не место, даже, если Саньку показалось, что он свойский. Я то знал, что эта маскировка временная.

И почему мне кажется, что напряжен не только я? Это я так всех заряжаю или они меня? Блять. Выпиваю водки со всеми, с подозрением косясь на Бондаря. Блять. Эти поздравления звучат барабанной дробью на военной прелюдии, я стараюсь вести себя спокойно, ведь ничего же не происходит, но чувствую себя каким-то… пиздец виноватым. На этой почве я закуриваю, а Стас тянется к моему уху, и я несколько вздрагиваю, такая, микро-попытка отскочить, словно он глотнул алкашки да полез бы целоваться. Боже, я такой идиот. Говорит мне за какой-то сюрприз, что я даже не сразу догоняю шутку, пока дверной звонок не оглушает меня озарением. Ааааааааа. Блять, можно на сегодня больше без сюрпризов? Но я не сказал ничего, лишь плотнее сжал скулы. Да, внутренне я молился, чтобы без гейской хуйни какой. Ну, либо чтобы тет-а-тет. Боже, здесь такая глобальная работа с населением требуется, что я не вывезу на трезвую. Выпиваю штрафную, хотя никто не наказывал. Просто чтобы вывести, в крайнем случае - отключиться и ничего не помнить. Спешу открыть дверь.

- Бляяяяять АХАХАХАХАХА, - примерно так я встречаю Олега с Олесей, простите, Деда Мороза со Снегурочкой, и это чертовски мило на самом деле. Олег, правда, говнюк, что таким подлым образом напиздел, мол, не сможет прийти, а сам, судя по всему, бегал по магазинам проката или где они вообще достали эти костюмы, ебануться просто. - Ты наконец-то нашел работу? - шучу я, мы здороваемся, принимаемся с Лесей, и та такая серьезная, типа нехотя, вся в образе помогает дедуле с не самым весомым в мире мешком, но максимально эффектным.

- У меня всегда была работа, я чисто приношу счастье жителям средней России, - заявил Олег, путаясь варежками в наэлектризованной ткани мешка, и Олеся заботливо:

- Давай я помогу, - и вот, они настоящая команда. Вообще не знал, что они общаются. В плане, никогда не видел их вместе, а тут прям на лицо командная работа.

И они начали выкладывать какую-то хрень, ну, из той, что дешево стоит, но типа прикольные. Таким образом я заимел футболку с надписью «знает никому ненужные песни цоя», от чего поорал, набор новых струн под акустику, которую я продал, но решил не уточнять этот нюанс, пачку трусов с динозаврами - вот это топ, и мне показалось, что выбирал по-любому Стасик, а потому я глянул мельком в его сторону, а он там что-то перешептывается с Лизой, ох блять, не того собеседника ты нашел. Дело даже не в том, что у нас что-то было (а у кого с Лизой ничего не было? покажите мне этого славного молодца. ну, кроме Стаса), а в том, что она настолько самый тупой человек в мире, что, кажется, умеет высасывать мозг одним своим рыбьим взглядом, а мне очень нравился интеллект Бондаря. Особенно его темная сторона, такая, плохо изведанная.

- А? - и я снова отвлекаюсь на Олега, там еще оказались новогодние носки с оленями, какой-то блокнот без принта и разметки, типа в духе «спиздил с работы на всякий», и много-много скомканной газеты, чтобы мешок подарков смотрелся повнушительнее. По подаркам, я бы сказал, они отыгрались буквально за всех, и я был счастлив, и одновременно мне было так неловко, ведь мой взгляд, который должен был концентрироваться на этих не доделанных аниматорах, постоянно блуждал то к Стасу, то к Саньку, то к Витьку, который пытался щупать Машку за жопу, думая, что этого никто не видит (блять, там такая лыба, ебнешься). - Блин, ребята, вообще от души, - я поблагодарил их, я правда старался быть максимально искренним и улыбчивым, типа возобновлял все резервы мимических реакций. Как там? Уголки губ вверх, если надо показать радость, и все такое. Но я спиной чувствовал, что Стас как будто злится на меня. Он же приехал ко мне, а я, получается, не смогу быть с ним тет-а-тет, мы же в компаниях исторически сидели на противоположных сторонах, изредка переглядываясь в понимании, что скоро сбежим целоваться под соснами. Но всякий раз, когда мой тревожный взгляд касался его ресниц, он отворачивался, словно пытался спрятать что-то, о чем никто из нас не хотел бы разговаривать. Да, я виноват, я знаю, прости. Черт. Мне хочется сказать это ему, но все происходящее выбивает мне шансы из-под ног, и надо выпить еще, чем Саня уже активно занимается, и я затаил дыхание, наблюдая за этой игрой в давление, чего я пипец не любил. Блин, ну все же взрослые люди, нахера этот культ спаивания. Я бы сказал «отъебись, у него диабет», но это бы началась непредсказуемая сцена. И я так и стоял истуканом, и Олег сделал то, что должно было быть отведено мне - перевел стрелку чужого внимания, а меня затошнило от самого себя.

Потом все чокались, а Саня вспомнил сказку о том, как Витёк неудачно проперделся на матанализе, за что получил автомат чисто просто, чтобы он уже наконец-то свалил из аудитории, и я пил морс чаще, а Стас одной улыбкой из-за плеча в красном халате позвал меня отойти, и я с радостью проныриваю за ним на балкон, зубами подхватывая сигу из пачки. Употребление негативных привычек сегодня икс два.

- Ты как? - спрашиваю несколько по-армейски, мол, отчитайтесь о вашем состоянии, да подкуриваю, пока он оборачивается медленно. Говорит, что уже бывал в своей жизни на вечеринках, да окей, нет вопросов, я же не об этом спросил вообще. Хотя. Хуй знает)))) Я знаю о том, как Стас веселится, только с его слов.

Он пьяненький. Его замёрзшие розовые щечки быстро согрела водка, и теперь - обратно в зиму. Мы в легком, стоим, тремся, меня подергивает, он - как одинокий Эльбрус, стойкий и величественный, блять, ну а как еще. Я бы сейчас погрелся в его рукавах.

Рад ли я тебя видеть? Ты шутишь? Но я делаю голос чуть тише…

- Конечно, я рад тебя видеть, - но мое тело будто просит его не говорить об этом. С приоткрытого окна на кухне доносится табачный дым и резкий громкий смех. Кажется, произошел разъеб стула, похер, я потом с этим разберусь. - Просто… блин, если бы я знал, что ты приедешь, я бы как-то по-другому все бы сделал… - не так ебано. Я бы потрусил сначала с теми, потом - с другими. Никто бы не остался в напряге. Да, сначала с владимирскими, чтобы всю ночь - барахтаться с Бондарем в одном одеяле и греть замерзшие пальцы друг о друга. Он соскучился. Боже. Да я ведь тоже! Но он выглядит грустным, и я не знаю, что мне делать. Здесь и сейчас - совершенно не лучшее место для интимных разговоров, пока он не задает очень странный вопрос, напрягающий своей формулировкой. - Не понял, - будто прошу уточнения, на деле, блять, это шанс ничего не добавлять, просто пропустить мимо ушей, но я слышу это осуждение в чужом алкогольном голосе, водка кружит меня в резкое негативное, потому что а какого хуя? Я же перестал осуждать тебя за то, что ты, например, педик. И еще за много чего, что из этого вытекает. Я не додумался сказать тебе «о бля, ебать, а как ты так живешь?» в той сраной филармонии, когда тебя окружал какой-то шлюховатый полудурок, делающий из тебя терпилу и посмешище. Я бы мог перечислить дохуя пунктов твоего ангельского несоответствия, так, чтобы в твоем мозгу изотоп урана вступил бы в реакцию, ведь ты бы посмотрел на себя с другой точки зрения, с той, с которой так боишься поздороваться. А я блять подружился с этой хуйней твоей внутренней, как со своей собственной. И если из нас двоих быдло я, то какого хера именно мне хватает мозгов на понимание всего этого? Блять. Окей. Познакомимся с тобой заново, походу, Станислав Эдуардович. - Ну, блять, такая жизнь, - кэп? Кэп. - Другой мне не выписали, знаешь. Я понимаю, что ты появился на свет в лучшем городе на Земле в ахуенной семье со своей жилплощадью и все такое, мне блять не особо повезло, если ты запамятовал. И эти парни не раз вытаскивали меня из разного дерьма, да, они ведут себя как полные уебаны, но у них другая функция, очень важная, это вопрос выживания. Я не прошу тебя как-то проникаться ими, но блять, если бы ты позвонил заранее, все было бы иначе. Похуй, - я кидаю бычок за балкон. - Вы все равно, может, вообще больше никогда не увидитесь, так что кому какая разница.

Чувствую, как наэлектризовался воздух между нами - и как запахло конфликтом, будто бы запахом сожженных волосков от разряда, будто нас обоих приговорили к электрическому стулу, хотя можно было бы на хуи дроченные. Ну, хотя бы в этот раз. Без экзекуции и вилок в глаз. Чтобы уж определить для себя этот чертов вектор, перестать сжигать друг друга в геенне огненной из противоречий и нестыковок. Я заебался ждать, и дело даже не в том, что мне жалко было времени на него, а Эд все никак не понимал. Типа, обозначенные временные рамки дали бы больше уверенности, чем постоянное виляние от оных. Я знал, что он не опаздывает. Я знал, что мы оба всегда приходим первыми на все встречи, что держим обещания, а потому не даем их, не подумав. В эту черту его характера я погружался сотню раз за лето в попытках вытащить хоть что-то, хоть одно ебучее признание. Что-то, что сделало бы для меня очевидным сам факт наших (несуществующих в этой владимирской реальности) отношений, а то ведь кроме секса по телефону ничего и не было, да и тот - такой, словно мы снова на френдс виз бенефитс, или как-то там ущербно назывался этот формат.

Да я не то имел в виду. Я просто не понял, почему он отсюда никак не хотел переезжать. Зато я приезжаю к нему через половину центральной России, в мороз, в бурю, на ночь глядя, тащу наших друзей (не вот этих недоделанных утырков, чемпионов по литрболу, блять), признаюсь, что соскучился - и это можно пощупать, это можно увидеть, услышать, это по всем органам чувств настолько же ощутимо, как неочевидно то, чем Эдуард Игоревич занимается все время, свободное от наших телефонных разговоров. И я не кинул обиду на то, что он даже не додумался пригласить меня на день рождения, но сейчас я думаю, что едва ли он этого хотел. Что всегда - хотелось усидеть на двух стульев, и желательно не на тех, что из тупорылой загадки. О нет, Питер Паркер, дружелюбный владимирский сосед и педик-альтруист-супергерой всея лагеря, обезвреживающий педофила, так не получится. Мне тошно от самого себя, но и от него - впервые - не меньше. И я думаю, в конкретный момент времени и нахождения в вечности, что тошнит меня не от каждого из нас по отдельности, а от того, что придумал каких-то там "нас", но никаких "нас" больше не было. Профанация и удобство.

- Так приятно знать, что тебя любят где-то там, далеко, безусловно? И выбирать вот это каждый раз, когда тебе предлагают другой мир? - Я поджимаю дрожащие губы. Не, ну это ж не может быть белка. Я хоть и слабенький, но не с первой же рюмки. Это просто стресс, нервы, обида, тотальное непонимание границ справедливости человека, в которого я так по-идиотски влюблен, что это знает даже Олеся, потому что а как это можно скрыть? Она знает, скорее всего, Олег тоже знает или узнает в скором времени. Он мне не скажет (или не сказал), и я знаю, что он с этим нихуя не сделает, потому что у него свои ценностные ориентиры, никак не связанные с личностными характеристиками. Это тандем вторых и третьих шансов, но вот Эдуард, похоже, свои лимиты борзоты давно превысил. - Я, блять, просто не понимаю... - нет, никаких прилюдных скандалов, я даже не повышаю голос. Меня не слышат, если я этого не хочу, я давно заметил. Вот только Эд всегда петушится так, чтобы было заметно не только с другого конца комнаты, но  еще и из космоса. Может, чтобы заметил кто-то такой типа меня, неприметный, неважный, скучный. Зачем? Чисто эго потешить, походу. Блять. Я засмеялся тихонько, коснувшись пальцами переносицы, снял очки, протер их о конец рубашки, надел обратно на нос и выглянул в окно. Панельки панельками.

- Да нет, что ты, какой лучший. Питеру всего-то триста лет. А вот Владимиро-Суздальское княжество, ярлык на княжение здесь назывался "золотым". Некогда великий город, знаешь. Вообще нет претензий ко Владимиру, малыш. - Чем дольше я здесь задерживаюсь, тем больше жаргона я добавляю в свой цинизм, так и сочащийся ядом из разбитого сердца. - Золотые ворота, Софийский собор, Десятинная, Боголюбово, Владимирский централ, ля, да мне бы даже экскурсия не понадобилась. - Цепляюсь вообще не за то, за что следовало бы, но раз уж пошел упрек за чванливость по территориальному признаку, то это я всегда рад пораздувать. Обычно от московских слышишь что-то такое, но с владиковскими я просто еще не сталкивался. - Вытаскивали тебя из дерьма, ах, точно. Но дай угадаю: в это дерьмо они же тебя и затягивали? - Я вскидываю брови вверх, выпучивая глаза от возмущения, и тычу пальцем в сторону окна, ведущего на кухню. Растягиваю губы в насмешливой улыбочке, мол, не спорь, я знаю, что это так. Даже если под эгидой "мы вместе влипали", какая нахрен разница. Даже если не так, я... Я все равно все решил. Речь ведь не про благодарность за спасение жизни. А хотя... Если это в его мире работает так, теперь понятно, почему я в вечных должниках и режиме ожидания.

- Я думаю, что мы никогда и не увидимся. - Холодно поддерживаю мысль Титова про последнюю встречу с его друзьями. Я беру рандомную пачку сигарет с подоконника, достаю сигарету и прикуриваю ее от спичек, которую выбрасываю в окно. Затягиваюсь несильно, но достаточно, чтобы успокоить нервы и найти в себе силы сдержанно и безапелляционно донести одну-единственную мысль, уводящую в кал провокации к конфликту, потому что меня в целом сложно вывести, и пускай у Эдуарда это получается, ведь я в душе неистово горю и весело шлю их всех нахер, мое лицо каменнее памятника равноапостольного Владимира: - Варианта два: либо ты ко мне, либо я один, и ни в одном из вариантов нет места этим людям. - Выдыхаю дым в окно и устанавливаю локоть на подоконнике.

Окей, блять, останемся еще на сигарету. Как же ты сука бесишь, просто пиздец. Так всегда было? Я будто ходил и спал наяву, а вот же, вот оно! Я ненавидел сраться, это так деструктивно. Типа скажи че надо? - мы покумекаем, возможно ли это, но здесь же просто слово за слово, и он прыщет словами хуже яда, а я нервничаю, потому что боялся именно чего-то подобного. Я тебя вообще не звал, раз на то пошло, но и это я не озвучиваю. Я вообще сегодня не ждал никого с их инициативами. И это, пожалуй, стоило уточнить, но дойдет до меня слишком поздно. Потому что нельзя меня выводить из себя блять. Я не люблю делать больно, и Стас, тем более, не заслуживал моей злости, что бушевала наотмашь внутри бошки. И, сука, как будто нарывается.

- Блять хули ты все усложняешь? - прорвалось на рычащих. Ультиматумы он ставит, докатились. И этот ангелочек пел мне за демократические подходы в воспитании. Или я теперь не человек? Или как? Ахуенные двойные стандарты, Бондарь, просто браво. - Как ты это представляешь? Я бросаю универ, - я показываю ему на пальцах, загибая каждый по одному на аргумент. - На последнем блять курсе, вышак долбоебизма после всех моих попыток возобновить учебу. Я оставляю тут хату, окей, тысяч за пять-восемь я ее, допустим, сдам. Устроишь меня к себе пахать физкультником? А потом что? Сожрем друг друга? Вышвырнешь меня на улицу, когда тебе надоест играться? А тебе надоест. Потому что то, что ты видишь, - и я тыкаю пальцем в окно квартиры. - Это блять часть меня. И я, сука, почему-то был уверен, что ты это понимаешь. Я же нихуя не притворялся, Стас. Ты же знаешь, что я в рот ебал филармонию и с какой вилки жрать надо. И я почему-то думал, что это как-то неважно, ну, типа вот эта вот… - я маячу указательным пальцем между нами. - …разница, - и смотрю на него в какой-то момент с неописуемой жалостью. Даже не знаю, к кому именно. Наверное, к «нам», как к самому понятию. Мне казалось, он выбрал меня также, как и я его - по принципу друга. Я не знаю, как заведено в Питере, но здесь, в моих краях, мы блять как-то учитывали разницу между друг другом, принимали ее, потому что жизнь ни у кого не легкая, никто из нас не делал большого количества выборов, ведь такой расклад попросту не предоставлялся. Можешь сегодня пахать на стройке? Отличная удача. Удалось договориться с кем-то на обмен по принципу натурального хозяйства - ебать ты умник. Я не то, что не хотел переезжать отсюда. Я просто не понимал, как жить в другом месте, а Питер - это громадная ответственность, которую я не просил, которую Стас так сильно пытается продавить. ОКЕЙ. Давай будем честны! Я боюсь к тебе приезжать, потому что ты меня просто не отпустишь. - Ты мне смерть предлагаешь, ты это не видишь? Двойную блять смерть своим ебучим ультиматумом. Ахуенно докатились! С одной стороны, как я тебя понял, я иду нахуй. С другой стороны - а стань питерским бомжом, потому что мне так приспичило. Очень по-дружески… не-не-не, ты можешь предложить любую помощь и так далее. А ты подумал, кем я буду после этого? Ты подумал, как я жить с этой хуйней буду, вися на тебе бессмысленным балластом? - я выкинул стлевшую сигарету в окно прямо за его плечо, не спуская с него своей внутренней боли. Я не могу передать словами, как мне сейчас плохо. Я так не хотел ковырять эти раны, просто, блять, почему ты не можешь просто подождать? - Я бы мог дать тебе встречный ультиматум. Что-то в духе «терпи или иди нахуй», ну, знаешь, другими словами, но смысл такой же, прям как у тебя. Но я не буду этого делать. Потому что искренне верю в то, что не имею права говорить это лучшему другу, - и я смотрю на него пристально в надежде, что до него дойдет. Я очень надеюсь, что это сквозняк или что ему в глаза что попало, а не то, о чем я думаю. Потому что, к сожалению, мне не стыдно. Я должен был озвучить эту правду, да, она говеная, мне самому не по кайфу, но такой мир, мы в нем, значит, надо как-то вертеться в существующих условиях, а не придумывать сказочных единорогов на облачке, на которых мы так радужно запрыгнем. Но я зачем-то решаю добить свой монолог до завершающей точки, тогда мне казалось, что я еще ее не поставил. - Можешь делать, что хочешь.

Сука. Дверь балкона открывается, бухой Витя смотрит резко на нас с вопрошанием:

- Че вы тут, педики? - и я злобно поворачиваюсь на него, а Стас стремится покинуть балкон, чуть ли не сбивая Витька с ног, и тот «эйкает» в недовольстве, а я зову Бондаря по имени, мне уже блять чертовски хуево из-за всего, что я сказал, но он ныряет в комнату и далее за дверь. - Че у вас тут?

- Че те блять нахуй надо?! - рыкаю я.

- Там Лиза заперлась в ванне и блюет походу, рыдает и все такое. Есть че? Может, кофейку ей заебошить, а то там вход в толчок заминирован пиздец.

Мне так сейчас не до этого, сука. Я киваю, но выхожу вовсе не на кухню, а оглядываю отсутствие куртки на вешалке и ботинок среди общих. Сбежал. Матюкаюсь себе под нос, выглядываю в окно, успевая мельком застать его уходящую фигуру, стучу ладонями по подоконнику, привлекая к себе внимание Санька, мол, что случилось. Да, ничего. Лиза, коза, всю ванну заблюет сейчас и вряд ли поможет отмыть. Какие у меня могут быть еще проблемы?

Сердце стучит слишком бешено, но я выбираю решать насущное, а потому костяшки пальцев стучат о дверь в ванную, и всхлипывающее «уходи», и я закатываю глаза. Ждала меня, как оказалось, даже Машке не открывала. Поймала белку, все наговаривает, как любит и что надо дать нам второй шанс, а мне и без этого хреново. Сдался я вам всем блять. Я просто хочу наладить жизнь, разве это делает меня мудаком? Ведь это так важно, так нужно, чтобы хоть какая-то романтическая история стала возможной. Походу, ребята, у вас у всех отвратительный вкус на мужиков. Особенно у Стаса. Потому что, в отличие от него, у Лизки был нулевой айкью, а у Бондаря же - ни малейшего оправдания.

Кое-как это пьяное тело было отправлено домой. Я набрал Стаса, но он не взял телефон. Ну и ладно! Я блять тоже на тебя ахуенно злюсь. Олег с Олесей тактично вышли с кухни, поздравили еще раз с днем рождения и покинули территорию боя. Остальных я выпроводил сам, на что ушло гораздо больше времени, нежели ретирование происходило у тактичной части населения. Я позвонил Стасу снова. Хотел кинуть телефон о стену, потому что заебало это «оставьте сообщение или перезвоните позже», но пожалел ни в чем не виноватую технику. Просто… блять. Я не хочу засыпать с мыслями о нашей ссоре.

И я написал ему шутливое «Спишь?» через пару часов.

А потом «Ты уже в Питере? Нормально добрался?» на следующий день, после чего обиделся на него по новой, ведь ответа так и не последовало, а потому следующее сообщение только через два дня.

А потом я пытался набрать массу разных вариантов. «Извини, что так вышло», «я могу приехать?» с то ставящимся, то стирающимся знаком вопроса. «Прости меня». Но все это так и не было отправлено.

Через неделю я отправил ему «Стас, давай поговорим». Не то, чтобы надеялся на какой-то эффект, судя по тенденции, но меня заебала эта тишина. Блять. Я же у себя в хате даже принимаю любых гостей просто потому что не люблю быть один. И хоть мы с ним и висели на разных концах телефонных линий, он был частью моей жизни. Без него полное дерьмо. Без него тишина становится слишком сужающий эти стены до размера пульсирующих висков.

И он ответил. Привет. Просто блядское привет. А я ему - наберу? Потому что хотел услышать его голос и поговорить нормально. Без агрессии и яда, без глупых обвинений, просто по-человечески, как это умели делать только мы во всем этом мире. Но он не хотел разговаривать, и я спросил, все ли в порядке, и дальше у нас пошел такой диалог, словно я общался с роботом. И я не знал, как к этому относиться и что мне делать. Приехать в Питер мириться? Но на ультиматумы шантажистов вестись нельзя, он должен сам понять, в чем был неправ. Извиниться? Я не был уверен, кто первый должен это сделать. А потому мы бродили в смс как по минному полю, и наши шаги стирали нас в одно пустое место, на котором некогда было что-то уникально прекрасное.

А на следующий день я решил побрить голову и стало легче. Шутят о девчонках, мол, карешку ебанула, это вообще не тоже самое. Имидж с Бондарем уж точно никак не связан. Мне это… просто надо было почистить мысли.

Больше всего на свете не хотелось ругаться с ним. Мы же не так все планировали... хоть мы и не планировали ничего, но уж точно не вписали бы в план ссоры и выяснения отношений. Я думал, что хоть с Эдуардом этого не случится. Он сам открыл мне глаза на истеричек и норму истерик, но прямо сейчас я испытывал напряжение и давление едва ли не такое же, как от Жени, да только от последнего я ощущал куда больше эмоциональной отдачи. Он был мудаком, но хотя бы хотел отношений со мной. И жить со мной, хотя я на это не решался. Плевать как там было на самом деле, но ведь Эд - единственный бойфренд, с кем я захотел жить, а это решение не из легких и безответственных. Оно охуенно ответственное. Со всеми расчетами до блядских килокалорий, потому что это - моя жизнь. Правильная, скучноватая, но эмоциональная. Я продукты взвешиваю на пищевых весах, потому что так нужно, я бы ему тоже взвешивал, чтобы контролировать эти божественные формы и не дать потерять этот рабочий инструмент. Окей, я любил бы его и толстым, но, скорее всего, просто не допустил бы этого. Хватит одного персонажа с проблемами с эндокринной, чтобы расшатывать гормональный фон второго. К чему это все вообще? Ах, да. К тому, что Эду просто нахрен не надо что-то менять, а я на что-то там надеялся. Согласен, что про магистратуру я не подумал, выкатывая ультиматум, но в свое оправдание скажу, что это было не про конкретный момент, а про решение в целом. Конкретику, которую мы никак не обсудим, все откладывая в дальний ящик. Но я больше не могу ждать. Не могу быть таким... одиноким без него. Ведь все это телефонное - лишь наполовину правда, а в реальной жизни у него все в порядке, как с друзьями, так и с приключениями. К чему еще одно, да к тому же - такое сложное?

- К чему блять доверять единственному человеку, который желает тебе счастья? - Искренне, без фальши, с полной самоотдачей, может, даже в ущерб себе, потому что я готов к дополнительным нагрузкам, если нам надо будет подождать какое-то время, чтобы финансово размутиться. Подумаешь, снова диван не куплю, потому что потрачу на более важное. Но он нам и не понадобится, ведь будем спать в одной постели. - Ну, конечно, Стас хуевый. Ну такой, блять. - Всегда таким был, если ты не заметил. Говорю это, но не перебиваю, продолжая слушать весь этот высер, накопленный... с какого времени, прости? Мне хотелось бы узнать, но я не буду спрашивать. Не по чести. Еще не хватало быть тут мелочным, я выше этого дерьма. Думал, он тоже выше, но нет. Я смотрю за его пальцем, вновь напоминающим о том "владимирском" мире, который никогда не станет похож на мой, и опускаю уголки губ, плотно сжимая губы, чтобы не выдать эту блядскую дрожь - предвестницу самого нежелательного из вариантов окончания ссоры. Уфф... Это сложнее, чем я думал. Просто - да, Эд прав: вот эта разница, что между нами, она была не важна, когда мы были заодно. Но сейчас же мы явно по разные стороны баррикад, и я менее всего хотел, чтобы мы превращались во врагов даже на один вечер. Разница, которая нивелируется. Не филармония, так рэп-концерт, ведь он так любит рэпчик, но, видимо, этому тоже не дано случиться. Прямо сейчас мы оба - рассыпаемся на осколки.

- Я же не сказал про прямщас. - Тихо шиплю ему, но не уверен, что он это услышал. Хотя хотелось бы. И того, чтобы услышал, и того, чтобы уехал прямо наутро. Но у каждого правда своя, каждый думает в меру своей испорченности и слышит то, что хочет слышать. Выходит, он бы и хотел поехать, но не может. Это очевидно, но все еще непонятно. Куча людей переезжает, урбанизация - нормальный процесс, и я еще могу понять, какой-нибудь город-миллионник, откуда реально хрен уедешь, потому что корнями врос, на работе осел, а тут что? Не хочу сильно обесценивать, но было бы чему здесь набивать цену. Просто Эд никак не понимает, что я хотел ему сказать всем этим, потому что вышло очень коряво и тупо. А сказать я хотел многое, прежде всего то, что: - Ты достоин большего, блять. - И сплюнул в окно этот привкус наимерзотнейших сигарет, хлопнул ладонью по бордюру оконной рамы и резко подскочил, когда наш интимный срач прервал какой-то из компанейских. Но ведь и я могу делать, что хочу, а значит, не прощаюсь, просто - ухожу по-английски, смываясь с балкона от всей этой грязи, что и вот это "Стас!", выкликнутое мне в спину, уже нахуй не нужно. Свой выбор каждый из нас сделал. О чем еще говорить? Я спешу сбежать, потому что вывозить это больше не возможно, лимиты храбрости от рюмки водки уже исчерпаны, но мне не нужна добавка. Кто-то там уже поймал белку, а я не хочу быть в их числе.

Сбежать подальше. Я не знаю куда, обратный билет только на завтрашний вечер, но меньше всего меня волнует именно это. Меньше всего меня вообще заботит, что будет со мной дальше, потому что мне хуево настолько, что не передать словами. Я заплакал бы, если бы не ушел. Тогда бы точно кто-то из присутствующих что-то заподозрил бы, но наверняка бы высмеял. И все же, меня беспокоит не это, вот еще - мнение этих мамкиных предпринимателей меня интересует меньше всего, - а то, что Эдуард увидел бы то, что не положено видеть ни единой живой душе. Я чувствовал себя так же, как на утреннике в пять лет, когда сбежал с праздника, испугавшись неконтролируемой компании гиперэмоциональных детей. Но сейчас я бы с радостью убежал от самого себя, да только от этого засранца, как известно, невозможно избавиться.

У меня не получилось обменять билет, но я попытал счастья с проводницей в вагоне поезда, и в качестве предновогоднего чуда она нашла мне место. Видимо, очень сильно меня понимала, почему так отчаянно люди хотят сбежать из Владимира. Даже проводница это понимала, а мой (теперь уже) бывший - нет. Я не мог поверить, что это происходило взаправду. Что он выбрал не меня, не любовь (камон, Бондарь, уже пора убедиться, что это не_взаимно, поигрались и хватит, вон, поди вдует Лизе и через год выложит фотку младенца в Одноклассники, вот и зарекайся мутить с гетеросексуалами), не выслушать доводы. Блять, я ведь даже не смог и слова вставить в эту тираду ущемленного мальчика, которого заставляют взять ответственность за свои решения и поступки. Я не любил ультиматумы, но это вырвалось само, как единственно верное, что я смог допустить в своей голове о нашем будущем, потому что ни в одной из реальности я не переезжаю во Владимир. Ни в одной из реальности мы не играем на понижение. Смс, которые я получил практически сразу, не могли изменить настроев. Может, мы и не договорили, но совершенно ясно дали друг другу понять, что происходит.

Лучший друг. Вот, кто я, по его словам, да только и это пиздеж, а потому я не отвечаю на эти сообщения. Лучших друзей не стесняются прилюдно назвать таковыми. "Мой друг из Питера" - вот, как меня представили этой яркой компании. Охуенно важной компании, где кто-то из присутствующих - чисто номинальный лучший друг, которому реально за честь казаться таковым, вот только Эду удобно, когда ему прислуживают, прогибаются под его хотелки, терпят вообще все, чтобы урвать крошки внимания со стола, предназначенного только для него. Команда? Да какой там. Абсолютно бесчеловечное дерьмо. Я не знаю, где правда, в чем правда, но я не готов погружаться в это дерьмо еще раз. Я не приезжал за тем, чтобы увезти его. Но я захотел это сделать, пробыв на его вечеринке всего час. Черт. Когда-нибудь я просто смирюсь с тем, что я одиночка. Когда-нибудь я, наконец, не проснусь от гипогликемического сна. Но кто-то сверху решил, что у меня еще недостаточно выпили крови.

А потом я получил от него сообщение: «Стас, давай поговорим». И впал в ступор, потому что не знал, что ответить. Не знал, хочу ли я отвечать и вообще - слышать его. Мне нельзя было слышать его голос. Нельзя было погружаться в него, я тонул в нем, как будто не умел плавать, и в этот раз я бы не надеялся на руку помощи. Я больше не хотел быть ему ничем обязан, и особенно - жизнью. Я больше ничего не хотел от него требовать, потому что вот, чем все закончилось в тот раз. Я не видел смысла в извинениях, ведь мы оба были по-своему правы. Я даже не знаю, кто кого бросил, да и технически - можно ли было считать за расставание ту ссору? Я не хотел знать правду. Я боялся, что в разговоре вслух он озвучит то, что это все же случилось. Он все еще ебал мне мозги фактом своего существования и этими смсками, и тогда я твердо решил ответить, чтобы показать, что я не намерен на возобновление драмы. И я ответил ему сухим приветствием, вежливостью на вежливость. Потому что нам не о чем было говорить. При всей недосказанности той ночи, мы, тем не менее, сказали все, что было нужным. Мы пообщались еще немного, с некоторой периодичностью шли наши переписки на дружеской ноте (по крайней мере, я сливал малейшие намеки на флирт), но единственное проясняющее сообщение в тот день я ему все же отправил: "Ты знаешь, что я хочу услышать. Остальное я обсуждать не готов. Уважай мой выбор." Да, я написал как сука, но оно того стоило.

Как там из статусов в вк: три слова, десять букв, скажи это - и я твой. А общаться как друзья - это всегда пожалуйста. Вот только мы оба не смогли бы дружить. Я бы не смог дружить. Не с человеком, из-за которого я плакал в жилетку Олеси после ее возвращения. И не с человеком, которого любил несмотря ни на что. Просто теперь я не имел на то никаких прав. Я предлагал ему смерть? Пожалуйста, я даю ему шанс на жизнь. Пошел он нахуй вообще!!1 Пусть трахает своих дворовых кошек. В Артек в будущем году, ясен хер, я не поеду.

Зато поехал туда, где все началось - на Селигер. И вот это был один из поворотов, которых я в своей жизни не ожидал, но каким-то хуем оказался здесь. Всему виной вернувшаяся с турецкой зимовки Алиса, тут же развернувшая процессы активнейшей деятельности. Она вернулась еще в начале мая, и впервые - я был рад этой социальной активности, куче работы и такого же частого отдыха на хате на Невском, где были уже не только музыканты, но и вообще разнообразные люди - от профессий до ориентации. Потом я узнал, что квартира эта - даже не Алисы.

- Погоди, а чья тогда эта недвига? - Спросил я, раздуваясь за барной стойкой в кухне. Оглядел присутствующих, прокашлявшись, и вопросительно приподнял бровь.

- Ты серьезно щас? - Алиса коротко ржет и затягивается с бонга. Понимаю, почему она возвращается в Россию. Вернее, зачем.

- Бля, я думал, это твоя!1 Серьезно, думал. Ну типа снимаешь или просто такая крутая, у тебя же даже в Турляндии дом. - Добродушно и наивно развожу руками, удивляясь. слишком долгая интрига.

- Так она Иван Иваныча, - отвечает она так, словно я в курсе, и коварно ухмыляется.

- Кого? - Тупо свожу брови к переносице.

- Ну... - она вскидывает брови, оглядывается в поисках человека и машет ему сразу двумя руками, и вот тогда - у меня глаза на лоб лезут. - Его. - Улыбается она, пока к нам подходит буквально самый серьезный человек из всей тусовки, который либо постоянно отходит поговорить по телефону, либо сваливает в другую комнату, а если нет, то бухает и периодически похлопывает меня по плечу, задает вопросики, снова уходит. Весь загадочный, весь в черном, и я бы соврал, если бы сказал, что не заметил его еще в первый визит сюда, но кто бы мог подумать? Я знал, что это друг Алисы, что у них какой-то бизнес в прошлом был, и что он на два года старше меня, а еще банкир. Да епт, я знал о нем достаточно. Я знал даже то, что у него аллергия на всех пушистых животных, хотя искренне не помнил, откуда. Я просто никогда бы не подумал, что этот серьезный, статный, деловой и успешный мужчина - тот самый Гэтсби, собирающий тусовки по четвергам и субботам. А я все думал, почему эти два дня.

И он подошел ко мне, а я засмущался, как мальчишка. Ваня мягко улыбнулся и забрал из моих рук бонг. Раскурился.

- Так, вы общайтесь, а мне надо во-о-он туда. - Прощебетала Аля и исчезла из поля зрения, а я так и не понял, куда ей надо и зачем, я не сводил взгляда со знакомого, в присутствии которого каждый раз ловил смущенный тупняк, и сейчас было... Бля, а сейчас так-то было легче.

- Я не знал, что это твоя квартира, - заметил я. - Очень классная. Мне нравится минимализм в сочетании с элементами барокко, очень необычно, так... - по-гейски. - Оригинально. Чего ты смеешься? - Я жалостливо выгибаю брови, ранимо не понимая, что не так. Я же от души.

- Тебе нравится скульптура? - Спрашивает Иван с той же мягкой спокойной улыбкой. Спрашивает. Меня. Типа, бля, я ему интересно про меня слушать? А я что, я...

- Не очень. - Я честный, да. Отвечаю как есть. - Не понимаю статику. Ну, знаешь, кроме голых мужиков в Эрмитаже. Вот эти скульптуры ничего. - Тела у них такие, что ебнешься, словно с моего бывшего списали. Как хорошо, что я это не вслух. Мне что-то вообще не хочется про старое, когда с меня не сводят этого внимательного взгляда.

- Это квартира бывшего скульптора. Уж не знаю, что он любил, но явно не накопления. - Ваня ухмыльнулся и присел за барный стул. - Я оформлял ему банкротство, а заодно помог денежно, выкупив эту квартиру по ее рыночной стоимости. Банк бы выставил ее на торги, а у скульптора горели сроки. В итоге, все довольны. Так что, я не стал ничего здесь менять. Добавил пару деталей и своих вещей, а в целом, использую ее как рабочую квартиру. Алиса сдает свою, потому что живет с мужем половину года, а я часто в командировках, поэтому она здесь бывает чаще меня.

Я слушал это спокойнейшее экстравертное повествование, распахнув варежку, и попросту не понимал, как это блять возможно. Просто - так спокойно и максимально последовательно закрывать цели и расти по карьерной, не боясь людей. Но больше всего я ахуевал с того, что при офисной работе его задница в этих обтягивающих брюках (со стрелками с двух сторон) при всей астенической комплекции тела смотрелась так, словно он не вылезает из спортзала. Впрочем, Алиса могла расплачиваться с ним за жилье и индивидуалками. Но представлять Ваню в позе собачки на коврике для йоги мне сейчас вообще не было желательным. В моем кармане вибрирует телефон, оповещая об смс. Без понятия, кому я понадобился после 23:00, но даже если и знал бы, все равно не ответил. А я догадывался, кто это мог быть. Я коснулся корпуса телефона в кармане брюк, но так и не достал его. Иван Иванович отвлекся от рассказа, обратив на это внимание, что мне как-то неловко стало и я сложил руки в замок на баре, и он вдруг спросил:

- Станислав, что ты делаешь завтра?

Кхем, кхе, КХЕ, БЛЯТЬ, что???????

- Я завтра уезжаю на Селигер. - Прокашлявшись, отвечаю неуверенно, словно в кабинете у начальника.

- Возвращаешься?

- В понедельник... - снова вибрация, но я размазанный и улыбаюсь, не зная, куда деть себя, да и не хочу.

- Поужинаем?

- А где?.. - Спрашиваю в тупую.

- У меня.

- А, ну... - блять. Я в панике. Почему так много вопросов? Он так сексуально давит, не шевелясь в этой своей образцовой статике, а у меня разрыв шаблона. Я понимаю, о чем речь. Я даже понимаю, что тут больше история про занятость, чем про дешевые подкаты, потому что что еще делать в понедельник вечером. Я вообще не знал, что он гей, но почему-то именно Ваня привлекал здесь мое внимание. Радар. О, божечки. - Ваня, пойми меня правильно! - Прикладываю руку к сердцу и смотрю на него, словно ищу помощи. - Я бы хотел, но это не в моих правилах...

- Хорошо, - он чуть наклоняется ко мне и скользит своим теплым уверенным взглядом по моему лицу. - Это же просто ужин, - снова эта улыбка и мягкие плечи, подтягивающиеся к ушам на утверждении: - Захочешь, возьмешь такси и уедешь.

- Я вообще рядом живу. - Указываю, не глядя, на окно за своей спиной.

- И что?

- Да ничего... - пожимаю плечами и, наконец, смеюсь, после чего выпрямляю спину уверенно и спрашиваю: - Тогда в понедельник? В девять вечера.

- Да. - Теперь уже его телефон играет в кармане, и он достает его из кармана, не сводя с меня взгляда. - Извини, мне нужно ответить на звонок. Очень рад был пообщаться, Станислав. Ах, да, - он прикрывает микрофон в телефоне ладонью: - Какую кухню предпочитаешь?

- Греческую, - называю самую диетическую, а сам кричу внутрь себя, чтоб он уже скорее съебался, потому что это какой-то сенсорный пиздец, что у меня даже привстал. И он ушел, подмигнув мне, и я его больше не видел.

Упал в ахуе на диван перед телевизором и залип в какую-то дурацкую комедию, но просмотр вообще не пошел. Я осмелился достать телефон и прочитать смс. И я знаю, что это хреновый поступок, но мне как будто очень нужно, просто необходимо что-то сделать с тем, как меня заштормило. Как мне стало хорошо, но стыдно, потому что я все еще был влюблен в Эда, но, кажется, пообещал Ивану свидание и не испытывал на этот счет сомнений. Я уже мильён лет не был на свидании, а мои отношения закончились дружбой полгода назад, так что, думаю, я уже мог перестать носить траур. Мог же?.. Я же могу взять такси в любой момент, а значит, технически, это просто_свидание. Могу попробовать, в конце концов, дать себе хоть раз шанс побыть любимым.

Но случился Селигер. И меня разъебало в сопли. Я снова пошел на дно, как девяносто первом.