цепи
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться22024-03-22 17:52:43
Стамбул - это обязательно кабриолеты и долгие поездки по таймингам без пробок, и их еще поискать. Такой большой город, а веток метро всего раз, два… да в целом, поебать, братики, сколько, мы здесь вообще не об этом, так, насытиться культурой светского мусульманства, пособирать фактуры из звучаний, которыми город наполнен и дышит, будто у него собственные легкие, будто они умеют пульсировать, даже днем, когда глаза такие заспанные и под солнцезащитными, похмельным это все вывозить невыносимо, но когда ты получаешь под десять лямов ежемесячно, к тебе приезжает отдельная капельница на колесиках на любой адрес, хоть заказывай с самой Москвы. Сколько я там не был? Время улетает так быстро, но я не парюсь, просто в ожидании, когда докрутятся песни. А потому пишу постоянно что-то новое, занимаюсь телом и здоровьем, оно, походу, сильно понадобится. Вокруг меня туры да дуры, и так кайфово выбраться к пацанам под солнцепек и запах люля кебаба, будто в родных краях не хватает того же самого. Но это другое, это как творческий отпуск, когда ни минуты не отдыхаешь, но просто смена картинки. Привет, парни, мы сегодня записываем новый сингл, в музыке которой я почти не участвовал, лишь строчки, что льются как по маслу, и все это так странно - денег меньше не стало, а карьера под вопросом на почве узнаваемости, потому что раньше было все для веселых стартов - и лейблы с именем, и команда с крутыми нравами, а сейчас - кто где и все ни о чем, ничего не создается, чтобы звенело и било хитом, и это не только моя проблема. Все словно нагрели жопы и ждут чего-то, может, даже с неба. А в небе так много всего, но постоянно мимо. И это чаще хорошо, чем плохо, ведь можно успокоиться и просто пожить для себя, делая понятные действия в наносекунды. Мне уже двадцать шесть, возможно, это первые звоночки старости, как минимум я ахренел, когда у меня впервые стрельнули колени. Думал, деды утрируют, типа, ну стреляет - что такого? А история примернейшая, вот я и приучился к железкам и тягам, чтоб на постоянной основе и чтобы отсрочить все те издержки, которые прописаны в контракте к моей зарплате. И это, опять же, не только моя история. Сколько рэперов и базовых эстрадников, все ноют по песку сквозь пальцы, просто кто-то справляется не мышцами, а ботоксом, может, мне тоже светит, не знаю, я еще не дорос до таких показателей. Надеюсь, и не увижу их.
Я был в шоке, узнав, что мои треки перевели на турецкий, типа, чтобы местные просто читали. Ставят в клубах благодаря братикам, все на их честном слове и фане, и я помогаю, чем могу, и сегодня сделали чисто клубный фристайл, минимум слов, больше бита, больше мелодии, чтобы девочек разводило на волнообразные ритмы бедрами и руками, как в трендах Тик Тока, сейчас вообще какой-то азиатско-арабский тренд на хайп в очередной раз, прям российскую аудиторию не отпускает с экзотики, и я ловлю эту волну, хоть и по узкоспециализированному профилю. Важно же просто любить, что делаешь, Кадиллак я же уже купил давно, что еще нужно для счастливой жизни?
Пожалуй, чтобы не было лишних и ненужных, но все почистилось естественным путем, в бассейнах так кристально, что дельфины остались с времен ковида, и им тоже по кайфу в моей жизни. Все боялись, что у меня голос преломится с возрастом типа как у Билла Каулитца, но нифига, хоть и шея стала толще, в душе я же все такой же пацан из Черновцов, денег больше, денег меньше, я особо не меняюсь, чего не скажешь о людях вокруг. Остались лишь близкие, верные, и кучка тех, кто не нашел себе места, а потому поприбивались кто куда. Мои объятия открыты, залетай, пожарим стейки и выпьем красного, так было всегда, и это не поменяется. Комфорт и забота, братья, это то, что не хватает этому миру. Поэтому на записи все про людей и наши общие нужды, а потому как всегда без конфликтов, пускай, это нетипично для рэп-индустрии, любящей взвинчивать ситуации до повышенного уровня драматичности. Давайте уже начнем жить без подстав, у каждого ведь было не мало, все обжигались, зачем плодить эти круги. Мир, дружба, жвачка, и, пожалуй, хорошие биты. Да.
После записи сингла меня потащили на местное мероприятие в дом какого-то турецкого диджея, про которого я слышал лишь вскользь и точно не знал, что он делает, но был местной легендой, продюсировал, выпустил пару выдающихся европейских голосов. Черный, как смерть, с улыбкой на Оскар, я так с ним и не пообщался, лишь обозначился, мол, спасибо за приглас и что дом кайфовый просто, а он уже ужаленный чем-то весомым, топорщиться глазками в разные стороны, и я не против присоединиться, пока он показывает, что тут и бассейна три штуки, но самые роскошные телочки, конечно, будут на крыше, и покер-тур в подвале, но не из-за законов, а просто там свет для интимных признаний и все такое, но сейчас не попыжить, но если хочешь покурить, то спускайся. Или, после Москвы, наверное, любишь напитки покрепче? Все там, на любую религию и ориентации, смех, хлопки по плечам, обозначение шуток. Я улыбаюсь и благодарю, проходя со своим товарищем сквозь тусующуюся толпу, и мимо меня пробегает пять барышень в купальниках на веревочках, вот только в одних трусиках. Лифчики обронили по дороге, видимо, жаль за вас, девочки, но вы офигительно прекрасны, и я «вуууукаю» навеселе, мол, давайте, ныряйте в бассейн, и они ныряют, а я улыбаюсь, еще совершенно не пьяный, но мне здесь определенно нравится. Хочешь, будь под сапфирами, хочешь - в неонах, хочешь - грейся под алиэкспрессовскими лампами, что удивительно, но покатит вообще любой повод для заземления, и мы спускаемся в самый нижний притон, покрепче на это дно, где черных больше, чем белых, и это неудивительно и не вызывает смущений. Типа я в Газгольдере еще перенял этот вайб, чему удивляться, любил каждую национальность крепко в самое сердечко, потому что сам в каждой стране - иностранец, даже в собственной. А потому понимал Валеру Меладзе, как никто. Лестница кончилась, я здороваюсь с рандомными людьми, кого знаю, кого не знаю, со всеми не похлопать рука в руку, и я в итоге киваю оставшимся, рассматривая россыпи дорожек из разных материалов - какой цвет твой любимый? Есть белый, зеленый и небесно-синий, но в неоновой отдушке можно не угадать, поэтому ориентируюсь по форме, а настроение сегодня - «московская пыль», не просто так вспоминал же. Подхожу к покерному, на котором железный поднос, как у бандитов Пола Андерсона, и все готово, лишь наклоняйся да падай в любой диалог. Кто за музыку, кто за баскетбол, кто просто за выебоны, и не слова о запретном или личном, здесь развлечения и чисто дружеский вайб, а, значит, я тут на своем месте. Присаживаюсь на корты возле покерного, взмах бумажкой и носом и, далее, запрокинуть голову, пошло мягко, и чужая речь сразу такая в фокусе, как и внимание на близ сидящую публику. Из галдежа два интровертых глаза, что не разговаривают, а пялятся прямо, слушая, какую дичь ему втирают на ухо. Тут не надо подходить ближе, чтобы застать эти расширенные зрачки на заниженных вибрациях, и я просто отвожу голову в сторону зовущих меня ребят. Ненужные ведь сами отсекаются, даже, если сидят напротив в совершенно неожиданных локациях, типа, кто бы мог подумать, что встречу здесь Жалелова. Не здоровается, и ладно. Тут очень большие территории, и я намерен затеряться в их текстурах, но не целенаправленно.
- А? - откликаюсь на вопрос турецкого братика, у которого английский хуже, чем даже у Скриптонита. Перестраиваюсь на интернациональный. - Да, говорит, неделя максимум на сведение, к августу будешь уже ставить в лучших клубешниках, - хлопаю его по плечу, заверяя и улыбаясь. - Да не, он нормальный, два года с ним плотно работаю, всегда все вовремя. Блин, ну а кто не упарывается, кому это мешало когда, ты чего ханжу включил? Расслабься. Будешь? - протягиваю сто долларовую, а турок приподнимает блант, мол, на других настроениях. Пожимаю плечами, каждый выбирает то, что хочет. Смотрю на Адиля на покерфейсах его вечных, ведь так? Ухмыляюсь и выуживаю у обслуги бокал с шампанским. Обожаю тусы, где есть офики и все продумано, а тут не могло быть иначе. Интересно, сколько по стамбульским меркам им доплачивают за молчание. А то некоторые из местных персон нон грата не согласились бы на меньшее. Стоит поменьше в него пялить, наверное. Было или не было, прошло или нет, и все такое. В общем, завязываю, да, хватило лишь кивка дистанционного, мол, увидели, признали, поздоровались. Нехрен болтать с теми, кто мою инсту в чс кинул на истериках, и ладно бы я ему комменты какие злые писал. Ну, ладно, с фейка писал, чисто позлить. В общем, болтаю я со своим другом, раздувающим такой огромный косяк, будто член, и чувствую, как меня плечо задевают, что я бокал чуть не выронил. - Эй, - спокойно обращаю внимание Адиля на себя, мол, в глаза долбишься походу, а он сходу в язвительно-токсичное. Что те надо вообще? - Ага, а у тебя ноги петляют, походу, - ухмыляюсь, глотая шампанское. - Колени еще не беспокоят? - ну, может, я правда забочусь. Я вам серьезно говорю, я так офигел, когда со мной это произошло, а ему ж немного за тридцать, должен всяко понимать. - Чего не подходишь, брат, а то как не родные, получается, - тяну ему пятерню, чтоб поздороваться_помахаться, и происходит это неловкое приветствие на полу согнутых пальцах, чувствую его агрессивное напряжение сквозь кожу, бесит. Я же сюда отдыхать пришел, а не с тобою кривляться. Ощущение, что это не мне из нас двоих двадцать шесть. Но, походу, вообще неугодно со Стамбулом в этот приезд, раз тут сходка бывших участников Газгольдера внезапно. Че не пишешь. Вот ты ахуевший. - Да вот, знаешь, из контактов одна инста осталась, а я тут походу под санкциями, - выгибаю брови на него, вообще-то очень хотелось бы пояснений, что то было. Потому что не я первый начал эту вереницу психотравмирующих событий, хоть и многое было. Я сделал свои выводы, прям учился по твоим трекам, и ты мог наблюдать всякое, но я вообще ни разу не был таким чистым.
Чё я делаю в Стамбуле, если ещё с утра был в Астане? Ебанный ад, какой-то, но не откажешься, раз уж в гостях - гостеприимство ценнее всего, здесь за культурные ценности, от нашего дома вашему; а я тут вообще проездом, к слову, так чисто залетел на огонёк и налаживание кросс-культурных связей, мало ли куда жизнь закинет, ко всему надо быть готовым, все варианты иметь в виду, если придется в очередную эмиграцию, а Стамбул - почти классика, все олды здесь, как в двадцатом - нет, не году, - веке, брат. Едем из аэропорта прямиком вдоль Босфора - хапнуть красивых видов, запах моря, которого лет сто, на самом деле не видел, но к которому летел уверенно и бесповоротно, пока не поменялся маршрут в очередной раз, потому что все так непостоянно, я заебался в этом меняющемся мире в самую дерьмовую из сторон, что, кажется, на эту тему даже весь исписался в последнем альбоме, что гремит. В целом, все сказал этому миру, нечего добавить, но если у хейтеров есть вопросики - так обкашляем в комментариях, не проблема, я ведь не понимаю, что хорошо, а что плохо, может, вы мне объясните, а может, идите вы все нахуй. Катимся с Юриком по узким стамбульским, что-то там арендовали с водителем, чтобы не как бичи подъехали, а как мировые ребята, которых заманили в притон уровня "люкс". Похуй, в какой тачке, если в кал разъебем кузов на этих лютых басах и вдоль бордюров-поребриков, не любил восточных братиков, хотя никогда особо не демонстрировал. По понтам не сходимся, приходится доказывать некоторым ебанутым особям, что качество не в перкуссионных звуках дарбуки, не в колотушках заебавшего клауда, который в каждом сука треке все еще, так тупо, что хочется выстрелить, ха-ха, сечете иронию? Нет - ну и похуй; да - респект от души. Говорю, брат, припаркуй ахуевшим образом, раз мы понтовые, чтобы все знали - эти узкоглазые приехали к туркам за коврами да органикой, которую хер найди где теперь, все сплошь из поники да примесей, ничего святого. За кого вы там - за Эрдогана, за ноунейма проплаченного, вообще насрать, если тут все еще верят в демократию - это похвально, не дает потерять надежду. Мне этот мир уже абсолютно понятен (не, нихуя), мне в этом мире ловить только кес и приглашения-приглашения-приглашения, все хотят видеть Скрипа, а Адика хочет домой к своим, ну или на нулевой, чтобы сразу без лишних, без бедных, без жополизов, покажи, где нет кис, но где есть атмосфера арабской ночи - в пещеру разбойников, где горы тел, золота, кокса и травы, ебаный Диснейленд заебавшихся успешных.
- Покажи мне ебанутый флекс, брат. - Ухмыляюсь, хмыкая, и по плечу хлопаю хозяина тусы, чтоб вел сразу в сердечко. Колоритный Стамбул не здесь, наверху, а там, где настоящие крысы, потому ведь это кошачья столица. Тише, мыши, прячьтесь по углам, на улицах не творишь дерьмо, не растешь, не ночуешь, тут типа что-то между Европой и восточным колоритом. Мы же любим все и на хуй сесть, и конфетку съесть, вот и я не понимаю, почему такой злой, но при этом люблю всех, даже если ненавижу. Никому не понять, да и смысл? В песенках все ответы, в частности - чего так и не перерос, если кому еще интересны похмельные гонки Скрипа. Ждали бэнгеров, получили кризис среднего возраста о тотальном непонимании приколов некоторых дружб народов, и это не про очевидное, это про то, как мы все вдруг стали такими озлобленными, или такими всегда были? Ведь вставляло раньше, делалось налету, с командой, с единомышленниками, хотели там что-то миру донести, простые постулаты за любовь и принятие, за космополитизм в фитах бесчисленных, а в итоге: - Юра, мы все проебали... - бросаю взгляд на кайфового, а он уже поплыл, но не на нулевой, в этом плане мы всегда вроде по пути, но в разные стороны, он - сразу к телочкам, роднулька, в бассейн, так я проебываю и Юрика, а я по ступенькам грузно шагаю, чутка не в форме, только скулы еще больше зашлифовал, но интровертная паника теряется в кумаре, когда я понимаю, куда попал, и сразу отпускает нервяк вхождения в новую тусу, сразу ищу жертву взглядом для подзарядки, но что-то никого яркого или просто все удутые, сойдет, значит, не будет лишней суеты. Это про ебанутый флекс - не хаотичная тряска жоп и качовые биты, а разный сост в одной комнате, экстаз, который не охватит всех единым безумием, потому что у всех по интересам кружки, но тем нужнее взаимодействие. Чё я тут делаю, если не люблю людей? Бля, я люблю людей, но не люблю мразей, разве ж я знал, что подпишу контракт с дьяволом, что не подкинет мне больше чистых? Нашел один алмаз среди говна, огранил со всей любовью, ну и, как обычно, проебал, что даже не удивился. Главное ведь, точно знаю, что больше таких не встречу. Много было разных шлюх и примерных девочек и после, но все они - фианиты. У каждого учителя только один ученик, которым гордишься до смерти, и я не один гневный не оставлю ни под треками, ни под его комментами. А он и не пишет, ну ок, подождем встречу выпускников Газа.
А, то есть, она уже здесь? Вот, чё за туса-то, всё ясно. Либо в Турции у нас дохуя поклонников, что все поголовно танцуют ламбаду вместо белли-дэнс, либо совпадение, которых не бывает. Мне на ухо - инфоповоды да причинно-следственные, под несколько граммов сдутого уже неважного для сюжета, но логически осмысленного для будущих треков, а взгляд фокусируется на теле, что внезапно перекрывает собою вид на комнату в целом. Я присматриваюсь, но не вижу, и все же хватает одного слова с акцентом на растянутые мягкие "а", чтобы дорисовать портрет на бежевом полотне этого лица. Думаю, что, может, пора завязывать с чиллом, но нет, в пятнах от кокоса мой алмаз ломает четвертую стену, въезжая в мой мозг на Кадиллаке. Пялится на меня, и я просто в ахуе с его дерзости, типа... братан, я чем заслужил? Ты ничё не попутал? И взгляды - раз, два сморгнули наваждение, - на третий счет всё же кивнули головами, на том и закончилась встреча на Эльбе. Гордые, шо пиздец. Даже руки не подал, как будто чужие, что в край обидно. При всем уважении, но это наказуемая, совершенно неприемлемая хуйня. Каких-то турок обхаживает, плечи ходуном, как у павлина, солнечная улыбка, а я уже все выведал, что надо, мне попался собеседник с очень нагретыми ушами. Типа, Казахстана мало, теперь подавай турок - так, что ли? Кажется, шампанское все, а я его пил вообще? Что-то я должен был пить. Вижу шампанское, мне подходит, да и то, лишь бы поставить цель. Дом Периньон все-таки, грех отказываться. А ой, это кто у нас тут такой широкий? Глаза, кажется, раскрываются шире, чем у Сабурова, когда сталкиваюсь в проходе к бару, и шикаю на манер азиатичны:
- Аййййяй, - как неловко вышло. Надо же, мы оба здесь (здарова, заебал). - Хрена ты раскабанел. - Констатирую факт вместо приветствия, доказывая, что в глаза не долблюсь, не имею такой привычки. - Все ок, - колени коленями, не протираю их, вроде легче стало, как тебе такой ответ? Приемлемый, не? Доставай пушку, время пострелять бэнгерами. Но я, свою, кажется, проебал за столиком, но возвращаться не вариант. Кирилл мне, значит, вопросики на тему, почему я не подхожу, а я думаю: ничего себе ты придумал, ты чего учудил тут, малой? Хотя, какой уж малой? Жму эту крепкую руку, не понимаю: а сколько вообще прошло, где эта временная петля, которая меня сейчас выбросила в прекрасный мир будущего? Ведь на Ти ни инфантильных косичек, ни черных шмоток, он весь - яркий, слишком заметный, раскабаневший до неприличия, смелый до всяких выпадов. Я ему в ответ резонное_наболевшее: - А ты че не пишешь? - Вопросом на вопрос, как жид, а не казах, но бог с этим, опустим планку ожидания остроумных ответов. Я так себе шутник, да и с памятью бывают проблемы. Не, не возрастные; просто не циклюсь на деталях, предпринятых в болевые моменты. Вспомнил, что чснул его в Инсте, как последний мудак, но видимо, память загрузила и эту инфу в блок, потому что так безопаснее. - Ты узнал, кого в Стамбуле в итоге больше - котов или крыс? Все смотрю, да не понимаю. - Спрашиваю так, между делом. Мысли такие медленные, но мстительные, прям тошно, будто и тут ноебале с примесями. Тянусь к шампанскому прям через него, напролом, забираю бокал со стойки и салютую ему, не чокаясь, потому что у него точно такой же недопитый, но мы ведь на обидах, а значит, можно как гондоны себя вести друг с другом, на русском все равно здесь никто не выкупит: - Как дела? Мм. Пойдем покурим, тут громко, пиздец. - Цокаю языком и в ближайшую дверь киваю. Как раз и послушаю по пути, под шампусик отлично этот сладкий голос зайдет, вместо кусочка шоколада на дно бокала в самых пошлых СНГ-вариациях обесценивания, даже если снова мимо этики, так может, хотя бы боль отступит: - С Азией кончил, на восток перепрыгнул? - Ведь здесь уже достаточно тихо, чтобы услышать. Я так, просто спросил, для справки; да вот, видишь, улыбка во все тридцать два, я вполне дружелюбный.
Я переглядываюсь со своим укуренным корешем, который не выкупает этих вибраций и на каком языке мы молвим, да только чует, что какая-то подстава закрылась, потому что я смотрю на него так прямо и почти что с вызовом. Но ты знаешь, я не приглашаю, это все ко мне заходят, кто надо - остаются, кто как ты - бегут по трубам. Котов в Стамбуле действительно много, но я не искал целенаправленно, знаешь. Я искал здесь культуру, а нашел тебя, так забавно.
- До этой встречи думал, что котов, - отбивай, Адика, раз тут про грязь зашло, и не тебе рассказывать мне как забывать трехочковые. Знаешь, еще когда был дрыщем, уже тогда ощущал себя крепким ебырем, и мне не стыдно признаваться. А ты рил выглядишь как заплутавший, а я ведь даже не хотел доставать, рука как была в кармане широких - так и тусит там, здесь не будет выстрелов по воздуху, потому что все, что на воздух - то бестолку. Хотел бы, чтоб ты дал знак, когда все будет наконец-то нормально с этой башкой, но, видимо, сегодня еще рано, а ведь прошел уже год, самый блядский в моей жизни, если честно. Потому что, как оказалось, когда все становится на свои места, это нихуя не весело и гармонично, не верьте инфоцыганам. Кто бы мог поверить, что я перееду в Киев, а после - в Лондон. Кто бы мог поверить, что здесь не ждут Кирилла, но зовут выйти вон при компании свидетелей ошибок прошлого. Хотелось бы, чтобы Жалелов умел слышать, как надо, брал свое бесконечное нытье под контроль, но я уже двигаю в сторону свежего воздуха, выуживая косяк по дороге на случай, если беседа будет мирная и если я опять перестану вывозить его тон. Смотрю в его спину и не вижу никакого старого друга или того, кем он стал впоследствии. Смотрю в его глаза, когда он оборачивается, и это как перебирать старые пыльные пластинки - бестолку, коробка подписана на выброс, а ты все цепляешься за ностальгию, которая так неуместна, в своей интровертной панике, а ведь можно быть просто спокойным. Я ведь тоже одиночка и нифига не социальный, пока не доебутся, а последнее хотят активно, а потому и стучат в двери, присаживаются на диван, но я себе и в гармонии, знаешь, не против любых лиц, что мне улыбаются, а не намекают, что я крыса. Звучит, словно ты понтуешься травою, дешево и тупо, потому у тебя песни и не идут - запутался в словах и что кому хочешь рассказать. Мне только рассказывать не надо.
Мы выходим на веранду, везде толпы телок и их папиков, везде бриллианты и брызги, и мне пофиг, где говорить, но Жалелов идет дальше, а я медленно следом, засекая время, когда этот маршрут надоест, и вот мы наедине, и мне не нравится. В тишине и покое быть нормально, но когда нет лиц второго плана, которые непонятно что хотят. Он закуривает сигу, а я кручу в руке джоинт, не прибегая к лишнему, пока не пойму траекторию этого полета. А то в 23-м все вкривь и вкось, знаете, надо доебываться до обстоятельств, пока они не опередили. Азия, восток… чувак, а это ли не одно и то же? Мда. Кто бы мог поверить, что мне с ним будет не о чем говорить, а ведь некоторые предупреждали, особенно, после того, как слухи расползлись о всех телесных стычках, тут же простая игра: пока ты в лейбле, все братья, когда ты выбираешь себя - ты сразу гондон, а знали ли вы, что они творили в 2018-м? Не зря шутили за его пидорский голос, потому что это правда, и музыку свою раскрутил на талантах задницы больше, чем на творчестве. А потому никаких больше Тати. Никаких больше Вась. Никаких больше вечеринок с рандомными гнидами, кроме этой, на которой тот самый причинный, что, походу, злые языки выбрал вместо нас, потому что не мог справиться в своем осознании. Я не знал, что произошло в его башке, но все запуталось, а теперь и попросту не существовало. Ведь прошлое, с философской точки зрения, это то, что мы выдумали, а мозг умеет создавать ошибки в системе, а я умею вестись на всех, кто приходит. Как всегда. Без приглашения.
Одно знаю точно. Без него мне лучше, но приходится щупать, живой ли? Насколько стал злее и обиженнее за все эти дистанции? Меняются ли люди и человек ли ты в принципе. Покажи. Пока вижу, что тебе без меня стало хуже, но этих наблюдений мало для полноценного вывода. Когда я один, знаешь, все вообще супер и на мази, мне не надо ни о чем париться. Я освобожден от ревности и лишних мыслях, типа, кто там тебе нравится или что ты замышляешь на самом деле вместо того, что рассказываешь. Типа я как сам выносил собственное дерьмо, так и выношу, и никто не лезет. Под одеялом вообще не тесно. Не звоню тебе пьяным, опять же, да и ты бы не взял с меня трубки - там либо ЧС, либо неизвестный номер, всяко бы спутал с украинскими мошенниками.
- Ты о чем-то конкретном хотел поговорить? - а то я оставил там приятных людей и пока не понимаю, в обмен на что. Екает, знаете ли, такой пошлостью и пониманием, что одному под одеялом засыпать вообще нелегко. Может, стоило позвонить ему по пьяне, чтобы он не взял, и все бы точно завершилось жирной точкой, а то так и не удалили собственные статусы из душевного, хоть успели сотворить это с номерами. - Ой да ниче ты не хотел узнать, как я, давай вот глаза в глаза не будем пиздеть, ок? - мне блять аж противно стало. Ага, конечно, веди себя как тупорылый бывший с такими же пятикопеечными заходами, моя жопа стоит уже намного больше, знаешь ли. А ты знаешь. Всяко остались еще миньоны, что докладывают как бы кстати. О, слыхал новый альбом Ти? Между прочим, он молодец. Ахуенный молодец, между прочим. - Слышал твой новый альбом. Тебе кто-нибудь сказал, что это полное дерьмо или только жополизы остались? - допиваю свой бокал да ставлю на перила. Потому что я бы в любом состе сказал бы ему «Адиль, все неплохо, но все - лютое говно». Давай, создавай новое, экспериментатор хуев, вот только кто его послушает? Все хотят лето ноль-седьмого или Скриптонита 2016. А ты перестал тянуть даже на самый душный двадцать-двадцать. И я смотрю на него, кивая кверху, мол, давай за жизнь, рассказывай раз так. Сделаю вид, что мне ебать интересно и что я ебать не ожидал всех таких поворотов. Это не значит, что я не хотел, чтобы все было иначе. Хотел, причем очень, но тянуть на себе дохлую лошадь так долго невозможно, а она, оказалось, еще и не померла до конца. Пишет строчки-нытье по старой памяти, не умеет больше в любовную лирику, теряет фанаток, теряет братьев и территории, но все еще скачет по наркотикам и клубам, будто на пике. Да, он все еще папочка новой школы, вот только на подходе новая-новая школа, детки уже выпускаются с детсадика, и, что будем делать с этим, Адика? Точнее, что ты будешь делать с этим. Потому что я не хочу играть в твои игры и вестись на дешевые «че не пишешь». Ты блять знаешь че. Смотри в мои чистые и ясные, читай по глазам, что я думаю об этой встрече. Можешь хоть сто раз подходить сам, это не сделает легче. Можешь списывать все на внешние события, но просирается все здесь и сейчас. Они закончатся - что будешь делать? Они закончатся - может, почистишь черный список? Неее. Все уже просрано, брат.
Я больше не ловлю этот мир, а он все ещё катится вниз. Теперь нет надёжной опоры, кроме корней, что глубоко в разрезе глаз, и по факту никому не нужен, но нужен сразу всем, все ещё, и я провоцирую на новые реакции, и будто на хейтеров нарываться хочу все больше, чем на жополизов, чтоб по болевым протоптались на битах. Если я делаю говно, то откуда полные стадионы. Бля, Адика, а когда вообще последний концерт был? (Сука, ответь мне, какой год).
Я не знаю, малыш, я потерялся, и я уже долго не сплю ночами, потому что не получается возвращаться в холодную. Лучше прогони, чем смотри вот так, не показывай, как тебе мерзко даже стоять рядом. Не понимаю, за что, хотя в целом, не удивляюсь уже ничему. Для всех Адика хуевый, зато все ещё - не иноагент. Всегда ухожу раньше, чем прогонят. Может, со сцены когда-нибудь уйду так же. Судя по всему, до пенсии осталось недолго, мне явно не вывезти на проституции (Вася продал душу или жопу, я не шарю, но блять фу нахуй). Отдал Басте прям в руки этого золотого тельца - такого золотого, что бля аж до 2022 не отпускал с лейбла, а со мной попрощался на хуях, вот и завезли двойные стандарты, типа, разница между геем и пидором (гей вывезет концерт на улыбке и споёт «Ламбаду» на каждом, не усираясь за вкус). Признаться, да: в плане творчества Ти стало гораздо свободнее дышать после ухода от токсиков, а я говорил. Но я ничего не имел против, пока он зарабатывал больше, ведь деньги в общий бюджет, а значит, можешь раскачивать площадки сколько влезет. И изредка выстреливать с независимыми казахами. Поводок ему никогда не мешал успешно балансировать между папочками. Только теперь это бультерьер с почти голым черепом, и я ощущаю себя рядом - седым шакалом, у которого нет сил даже отбивать летящие в лоб удары (ради приличия, хоть раз бы шмальнул в спину - я все время ждал, а он никогда не прятал руки). Может, если я начну кусаться, то диалог пойдёт легче? Мне надо бы выходить в общество в наморднике, я где-то подцепил бешенство и культивировал в злой речитатив, что режет слух правдой, которая нахер никому не вперлась кроме казахов (Ирина Кайратовна, от души), но с ней чувствуешь себя живее, с ней не так болит, когда эмоций слишком много. Ни о чем конкретном, но по бесчисленным пунктам, что, стоя здесь, даже ни одного не вспомню.
— Не смею задерживать, если есть дела поважнее, — заговорил, как абьюзер, но здесь все изведанное вдоль и поперёк, ты же шаришь, что я на пассивных началах сопротивляюсь твоей маскулинности, хотя жаль, конечно, что эти ножки в чулках уже не зафетишировать (не точно); что увидел его - и поплыл, то ли от тупорылой радости, что живой и невредимый, то ли от ебанатской ревности, что все в этой дыре положили на него глаз. Я не знаю, что это за синдром (или уже диагноз?), но знаю точно, что эту опухоль я бы не вырезал. Она хоть и зло-, но качественная.
Целый год по хуйне потратил, если честно, в поисках драгоценности, что могла бы заменить утрату прежней. И речь не о телках, не о драгсах, не о тачках. Что-то большее, чем весь этот материальный мир, что-то все ещё мне недоступное. Вдруг так тупо сделалось в моем мире без тебя, но знаешь, с тобой было ещё тупее (я бы повторил), но это было хорошо, ярко, искренне, на полную катушку было, и я не то, чтобы не ценил, я вообще-то очень даже ценил, но просто не защищал. Не знал, что дальше. В браке все понятно было - кольцо, работа, сын; сценарий привычного маршрута прямиком в бездну безвозвратно похеренного на третьем десятке, потому что по тупости и неосторожности. Но здесь - весь мир на ладони, да только хуй заявишь, что вот этот малой, которого веду за руку, моя лали, да и не возьмёшь за руку. Здесь вообще без вариантов. Мы были крысами ещё в самом начале, когда прятались по съемным - апартам, отелям, машинам. Мы все ещё крысы, только жирные и ахуевшие, что не боятся даже быть загнанными в угол. Пиздеж, на самом деле - я боюсь. Все загоны от непонимания сценария, и он не хотел решаться. Так и зависли на «3х3», а дальше все в такую пизду скатилось, что конца и края не было вопросикам о наболевшем. А то ведь петь все время о чувствах и ни с кем не светиться - странно; писать фиты со Скриптонитом и братиками - всегда за, но заставляет людей думать нежелательное. Как на том меме с блондинкой среди чёрных, но тут, походу, ниче не меняется. Ещё и пиздит за музло, а вот это ни в какие ворота уже, я же вежливо начал, а он чё.
— Разницы же никакой, Азия или восток, главное, что схема та же, проверенная, блядь, надёжная, как швейцарские часы. Сук, Незборецкий, какая же ты крыса, я ебал) — смеюсь ему в лицо, но не потому что весело, я ж вообще весь про противоречия, если не заметно. Просто сам факт, позволяющий слать его в полной уверенности после его высера: — Чернильница, фу блять. — И это единственное, почему я не восприму его мнение всерьёз, а голова уже рисует страшное. Собственничество вгрызается в глотку, вспарывает нарыв просто с полтычка, типа, если бы предъявил за иное, не подкосило бы так, но я уже лечу на всей скорости звука в его нежные белые ушки с этой заебавшейся от долбаебов усмешкой: — Тебя забыл спросить, бля, какой у меня стафф. Хотя бы разнообразие даю, а не мамочке плачусь, какие эксы тупые. — Хахах, поржали, брат, ты чего напрягаешься. Смотри, не лопни, а то разнесло вширь с северо-восточный Казахстан, я ж даже не знаю, как обнять такого, да уже и не хочется. Иди вон, к своим арабам, я не ревную, о чем речь, год прошёл, остались только полароиды самых счастливых дней: — Да вообще похую кому ты в жопу даёшь, заюш. — Тогда какого хуя мой бокал летит прямо в противоположную стену, я объяснить не могу, но отшатываюсь от Кирилла, потому что какого хуя ты опять меня заводишь, чел, уже нельзя спросить как дела, сразу во враги народа пишут. Теперь вспомнил, почему в чс кинул. Не стоило, может, терять голову, но она же в начале истории потерялась - от слов не отказываюсь. — А, не? Вот поэтому у тя карьера не пошла, ты подумай. — Вспомним лучшие годы и лучшие треки. Вспомним, какое я говно. Пусти, бля, серьезно, это какой-то цирк, я не хочу помнить нас такими, я не хочу в уроборос 3.0, я не хочу в любовь, я не хочу даже в секс.
Смотрю в эти ясные - хоть и обиженные, но в них ни намёка на ненависть. Блядь, не трогай меня. Не смей касаться, я ведь не спроста как змей ухожу от всех контактов, кроме приветствия, я нахуй не знаю, куда смотреть, но этот шкаф, что обыкновенно выше, слишком большой, чтобы продолжить тявкать. Че, по какому ещё критерию втащить хочет? Че те надо вообще, нахуй ты пришёл (нахуй я пришёл). Короче, пусти, брат да, я поехал в этот ваш блядский Мармарис.
Знаешь, каждую ночь я ныл, чтобы мы были в порядке, если ты не слышал. Если слышал - так это я. Вот только радиопомехи не пропускали, и все неизменно, как время, и я медленно стекаю в эту яму с двойными днами, но момент осознания того, какую ошибку совершил, прилетает всегда только в определенную секунду. Тебе самому не стыдно обдирать кого-либо этим словом? Это оскорбление, если посудить, двустороннее, или ты не понял, чурка? Чешу нос свободной рукой, и это будем пиздить или трахаться, другого не вариант, с ним же давно не о чем разговаривать. Не о чем курить, а ведь косяк в кармане. Не о чем все остальное, пожалуй, тоже, мы ведь оба задавались одинаковыми вопросами, да? Не было буффера, чтоб поговорить на одних и тех же волнах, вот и слились в погашение угашенных, перешли на пение во снах, в самых конченых снах, из которых еще целый год рождались мои треки один за другим. У тебя, походу, не так. Тебе уже давно не снятся сны.
- Блять, что тебе надо вообще? - все можно решить миром, так я говорил по эфирам, так ли на деле? Я это я, я сейчас не лирический герой, и так не хотелось осветленные костяшки, но ты же бесишь и делаешь это на ровном месте. Могли бы разойтись, но ты решил перелиться за край этой психо-оперы, будто вискаря не хватило, чтоб не думать по привычке. Мне жаль, что мы здесь и все так вышло. Пиздец как. Но есть дела, которые не подождут до завтра, и я не хочу падать в яму, оттуда вид хуевый как минимум.
- Тя блин сильно парит, с кем я трахаюсь, или о чем сейчас речь? - похуй ему, конечно, да. - Надо было несколько раньше соображать, - заебал, не_брат. - Запоздалое осознание отложенной ревности, получается… - под звуки разбившегося о стену стекла, и моя рука автоматически из кармана. Вот оно, осознание ошибки, что не свалил в другую локацию сразу, как увидел его вечно_мрачные. - Я блять никому не даю, - огрызаюсь, а он переиначивает, и в плане скользкости ему и до сих пор нету равных, хоть это один из малых талантов, что раньше, мне казалось, было просто ахуеть. Как меняется призма восприятия сквозь года, кто бы мог подумать. Стали выше самолетов, как подумалось в начале, но никакого летнего бриза.
Он нарывается сильно, и это надо гасить. Я не хотел разлетов, я не хотел его видеть в принципе, хоть где-то глубоко так в тайне рад, но лучше туда не копать мыслями - слишком болючее. Здесь невозможно наблюдать издалека, рываок, и я хватаю его за шкирку, выставляя ноги так, чтобы он не препятствовал. Орет мне что-то на своем ломаном, а я понимаю, что я могу согнуть его пополам, утрировано, но центр тяжести сметился заметно, что он дергается назад от напора, шаг и еще, выбивая равновесие на секунду, и он затылком чешет стену.
- Ты тише будь, - шиплю в его лицо, прижимая плотно и заглядывая на максимально серьезных посылах. - Я теперь и уебать могу, и тут как бы похуй на карьеру, папуль, - смотрю в его глаза внимательно, придавливая ребром руки о грудь. Он вырывается активно, как зашуганный попугай, и я ослабляю хватку - улети и не вспоминай меня, чел. И мы расходимся, как море, но при шторме. Скандал устроить так и не получилось, тут ведь не будет выигрывших, это паршиные крысиные скачки на том, что так и осталось между строк и в глубоком прошлом. Теперь пожалуй разные концы этого дома, новые знакомства и побольше алкоголя, лишь бы успокоить бурлящую кровь. Хотел разбавлять кокосовой придурью, да вот только теперь желание напиться такое основательное, что все решилось в пользу старой школы.
Не показывайся на глаза вообще, не надо напоминать о том, что я сдался, и делать вид, что моей вере не хватило терпения и каменности, а ахренительно умею ждать. Но ты смотришь на мир под другим углом, мне лишь бежать за тобой, и ты виляешь хвостом, будто намекая на камбек в старый порочный круг, где я перестал чувствовать себя в порядке. Сейчас бы музыку потяжелее, а мне - бронижелет. Ощущение, что здесь все к вечеру будет полыхать, но на деле - скатилось в штильное, и танцы уже не прельщали, мелодии на медленных и с заниженной шумностью. Я пропал в этом всем сегодня, но никто не был против, а я не беспокоился, как обычно за ближайшие пять дней и что предстоит. Сегодня весь день, конченный в перекрестке взглядов, весь вылился в стакан, в еще один и еще. А к утру - лавиной надвигающаяся трезвость, и здесь в доме можно было остаться, и я решил проверить, на сколько игра стоит того, а потому второй этаж - исследования запертых выручай-комнат, и я открываю ящик Пандоры, увидев перед собою Жалелова в одной из пустых комнат.
В моих глазах, похоже, отрава, жгучая индика с фиолетовыми цветами, и мне так себе, не хочется падать, ни на колени, ни на дно, но я делаю шаг на пробу, закрывая за собой дверь. Разве я стал выглядеть угрожающе? Да, гормональный фон иной, но голос не преломлен, а, значит, ничего не поменялось, и я все еще не любил обижать мух и, тем более, их повелителей. Смотрю на Адиля внимательно, ожидая не знаю вообще чего. Я делаю еще шаг навстречу. Это своего рода таймер до первых возвращений. 3… 2… 1… Проебано, и чуйка меня совсем не ведет, а, значит, самое время творить то, что вздумается. Мне нервно дышится, и я рядом с ним, и наши ебла буквально в вызове, а я жду пререканий и обозначения рандеву и почему до сих пор не спешишь выгнать из своего личного, почему глядишь, а губы в полу открытом, вряд ли же рвешься что-то сказать, иначе уже бы лилось. И я задираю руку выше. Пальцы на подбородок, касаясь щетины и выше к уху. Здесь так полно выбора, но, знаешь, я соскучился даже после всего дерьма, что вылилось между. И я искал эти глаза. Искал этот повод. Да, он был нужен очень срочно и весомо, но тебе не хватало ума подкинуть хоть что-то. Может, настала пора финальной вечеринки у бассейна с зонтиками, прежде, чем отпустить? Хотя, честно, о чем мне тогда треки свои писать?! А в его глазах темно.
- Все бесишься, - улыбка, и я накрываю его рот своим, пусть отталкивает, в нашем тандеме всегда я был среди первых, кто рвется на необоснованные поцелуи. С самого первого раза, открывшие непредсказуемые вариации наших тел в горизонтальной позиции. Был так ревностен и зол, что ему бы поступиться. Но он, конечно же, не сделает. Потому что пока я писал все искренне, в его текстах мало что про самого Адиля.
Нарывает внутри - нарываюсь сам, логика простая. Замирает дыхание в поисках выхода недосказанного - выпалил бы обоймой, зарядил бэнгер в резюме этой тусе, где слишком много этого белого (но будто хотел быть замеченным), от которого фонит обидой и токсичностью, тестостероном и неуемной нежностью, что это бесит нещадно. Как можно быть таким светлым - после всего, что было между_нами и происходит в твоей жизни? Почему не втащит по этой наглой узкоглазой морде, что хочет сегодня попасть явно не в таблоиды. Мой грязный и злой язык говорит ужасные и несправедливые вещи, но я облачаю их в музыку, я кричу туда обо всем, что болит и нарывает, но я не хочу кричать это ему в лицо, просто по-другому не выходит, просто я целый год как без сердца хожу, и душа ноет, но я не могу позволить себе портить то, что у него, видать, заебись все, это же так просто - не звонишь, значит, не хочешь, и кто я такой, чтобы душить свободу. Кто я такой, чтобы решать, с кем ему быть. Я на него никаких прав не имею, но если бы я был его лейблом, то в контракте со мной было бы так много маленького текста, что Кириллу никогда не получилось меня оставить - достаточно крысиный поступок, но я всегда думал, что хочу его сделать слишком сильно, и вот оно, чудовище Скриптонита - бесконечно прекрасное, красивое и властное, - и я смотрю на него, как на свое главное разочарование: почему ты не стал мудаком, имея такого Учителя? Въеби, ну же, или улети и не вспоминай, к черту эти полумеры и попытки всем нравиться_жопы лизать. Нечего сказать, так нехуй было идти со мной. А если есть че сказать, то давай, высеки последние искры костяшками о мои скулы, пророни еще эти ядовитые, сделай что-нибудь, пожалуйста, покажи, что тебе не все равно, потому что я разъебался, как малолетка - такой вот отец (добро пожаловать, Адика).
- Пусти, бля, - попытка сбросить его руку с плеча слишком сильная и решительная для того, кто уверяет, что не_ревнует (останови). Но если я пиздабол, то и че со мной время терять? Беспонтово как-то. У него небось все по часам расписано, а с утра на студию, сразу после витаминной шипучки в стакане воды и гидрогелевых патчей под глазами, что скроют следы бурной ночи. - Всё, Кир, тупо не о чем говорить. - Выталкиваю его из своего личного, перекрывая все попытки утихомирить. Я зол, требую крови, а он меня опять за стол переговоров.
Впервые расстраиваюсь от того, что не набили ебало, ну и все, получается, чунга-чанга. Каждый по своим углам разбегается, меняет траектории, запутывает следы, чтобы вновь не пересеклись эти красные линии. Просто пора бы уже отпустить, если изжило себя. Или переживет многих?.. Но ноги в итоге сами ведут в укромное, после пары часов бессмысленных шатаний и коммуникаций на уровне флекс-хаты с удовольствиями на любой вкус, но какая-то сисястая случайно выхватывает словесных пиздюлей за попытку выцепить до бара, ей просто не повезло, не вышло урвать счастливый билет, потому что там место только для одного. Як по старинке прижигает все раны - и здесь всё дело в банальном количестве общих интересов. “Я просто всё это слышал”, милая. Но мне не хватит сил покинуть липкий дом, пока я ощущаю присутствие призрака. И пока 104 собирается в город, я остаюсь по причине камерной - Юрик понимает без слов, хотя осуждает все еще_всегда - он тоже проект, поднятый с нуля, он брателло, но по этике заебал, если честно, относительно продюсерско-режиссерских кинков в ебле с самым успешным из выводка протеже. Неее, все не так, и мы оба это знаем. Мне просто жаль, что я на все это их подписал. Просто Ти-Фесту дал слишком серьезную (личную) мотивацию, которую сам же не вывез, долбаеб узкоглазый.
Я в комнату на одном из верхних, чтобы свалиться в беспамятство. Перестал понимать траектории, что не пересекаются в этом броновском движении. Ну и где ты, ебанныйврот. Оставить все так? Без ответа, без прощания, вот так в твоем мире просто, Незборецкий? Шутка ли, мишутка, но я разблокирую его в Инсте, подписываясь снова, почти убеждая себя, что это из принципа, а не ради теплящейся надежды. Ставлю бутылку на тумбу, а в ней выпитого мало, видать теряю хватку. Выключаю свет, оставляя только витражную подсветку ламп по стене над кроватью. На вечеринках бывало всякое и разной степени паршивости. В этой комнате все ахуенно интимно, и раз уж анблок, то можно и на последок вздрочнуть на этот светлый образ. Незборецкий умел осветить своим ликом самую тухлую вечеринку, но главное, что он умел - превращать меня в человека из грязного животного парой слов, и вот я уже не кусачая собака, а лабрадор, лижущий его руки и шершавое от светлой щетины лицо в благодарность за это чудесное спасение. Я все ещё не знаю, чем заслужил его - после всего, и это, честно говоря, чаще решающий фактор, чтобы оттолкнуть, а не прижать, как будто с самого первого утра, когда я съебывал в одних вьетнамках в приступе гомофобной панике со студии мне не было понятно, что нам с ним не по пути - Ти слишком хорош для меня, сколь пиздатым бы я ни был тогда и сейчас.
Дверь открывается, а я с руками на ширинке перед кроватью стою, замирая как будто спалили за непотребным. Материализуется из Инстаграма прям в комнату, я только губами шевелю в беззвучном ахуе, напарываясь на его тело, слишком близко встающее на опасном мизерном. Думал, щас втащит (правда, думал). Думал, что закончится фаталом. Сколько ещё надо попыток, чтобы разъебаться наверняка? Чтобы сразу в утиль с биркой «не подлежит ремонту», но Ти, видать, очень хороший механик, раз чинит это заржавевшее. Я без понятия, че ты во мне нашёл, малыш, но это явно что-то достойное - обнадеживает; это любовь - и я ненавижу эту песню, ведь она закольцовывает то, что я так отрицаю, уводя гневными комментами от хайпа (и слишком душевного). А он давно понял, что я ненавижу ее не за хайповость, а за то, что неосторожно разъебал в ней себя, как Воландеморт разорвал душу на крестражи. А я писал ее, когда бросил жену, и, выходит, разницы никакой, ведь финал один: я обижен, я закрываюсь, я отталкиваю и снова обещаю, что будет лучше. Не будет. Блять, не будет же, так какого хуя ты долбишься в эти ворота, ты шо тупой? Я не хочу больше ебать тебе мозги, и ебать себе мозги - это все лишнее, зловредное.
- Все бесишься, - любимые ноты нежным войсом в мои уставшие, озлобленные уши, навострённые к угрозе, которой не следует. Никогда не следует, даже если берет за грудки, и в этот раз я не нарываюсь, бля, да я даже не сопротивляюсь, просто смотрю в его славянские, и взгляд фокусируется только на его мимике в витражных отблесках, сужается до расстояния тет-а-тета.
Да, бешусь. Ты бесишь, Ти (это Ти, он же самый-самый). Я хуй знает, что за магию ты используешь и почему я сейчас хочу быть твоим Хогвартсом, чтобы ты вошёл в меня (и нахуй распределение). Желание загорается в области солнечного сплетения - и обволакивает повсеместно, расползаясь по венам не отравой, но антидотом от бешенства. Я хватаю его лицо ладонями, жалобно сводя к переносице черные брови, пока отвечаю на поцелуй, боясь качнуть телом навстречу. До контрольного выстрела 3…2…1…, и механик заводит мое роботизированное сердце, заставляя сорваться в бешеный такт и пульсировать на губах, выдавая все чувства и все примеси. Я хотел угаситься и просто найти тихое место, просто съебаться в полутемное и горизонтальное, утопить тело в восточных подушках и дурманящих ароматов, а снова нашёл его, и это, кажется - неизбежность. Целуй меня. Уводи меня дальше в комнату, где ты будешь единственным источником света, к которому меня тянет с бешеной силой уже столько лет, и нихуя ведь не поменялось, просто мы забыли, что людям свойственно ошибаться, и я не любил прощать себя за ошибки, но ты никогда не был одной из.
Ти всегда был - лучшим решением.
— Соскучился, бля, — то ли признанием, то ли вопросом срывается с губ, и надо же, я не сгораю от стыда и на коттедж не падает метеорит, может, надо было начать с этого, а не с того, что учудили. Бляяяяять. Хватаюсь за плечи, но не могу их объять, и вроде не качмэн, но закабанел так, что у меня кружится голова от контраста. Раньше душил его в объятьях, сейчас не могу даже поравняться. Такие, будто на равных, но он выделяется ростом. Кирилл давит какой-то новой энергетикой, а может, просто объебался, я не хочу этого знать (просто хочу ощущать). Почти целый год в неизвестности, а ведь раскидало совсем по-тупому. Я благодарен за шаг этим жалобным стоном в его беззвучный рот как проверка моей вины на прочность. Ты не звонил, но и я не отвечал. Патовая ситуация. Походу, снова выруливать, а не сваливать с места аварии. Ухмыляюсь, пока ладони обнимают эту твердую шею, а плечи опускаются под тяжестью его уверенного взгляда: — Я щас на тебя дрочить собирался, представляешь? - Забыл про романтику в своем цинизме и недоверии, а люблю все равно того, кто собою олицетворяет все то, кем я был. — Думаешь, конченный?
Давай только честно. Я смотрю в твои глаза. Расскажи про свои сны, которых якобы нет. Только честно. Сперва подумай, не спеши. Сколько лет нам еще жить? Что такое твоя любовь? Я ведь сразу заметил. Ты перегазовал и не вывез. Слушай, мой Аморе, запахи соленого моря. Я ведь увидел. И в какой-то мере желал наблюдать за тем, как ты не вывозишь, что не вывозишь. Ведь это стал твой любимый наркотик и тяга. В моей голове так много дыма, и наша память, походу на нуле. Но я все еще помню, что ты выбирал свои загоны чаще, чем меня. Нет, это не остановит меня. Я бы поплелся за тобой даже будучи Стивеном Хокингом. Ну чего же ты ждешь? Разворачиваешься, уходишь, но вместо внушаемого - что-то слишком на трепетном с горечью. Я подхватываю эти новые трансляции, пускай он ведет себя как типичная бывшая, и я тут не могу в осуждение. Это еще один урок для меня, и, кажется, такое уже было, и меня оставили на второй год. Дежавю. Губы о губы, его руки на шее и плечах. Ненавижу твое равнодушие, которым прикрываешься. Бесишь. Только дай мне тепло по-нормальному, я ведь просил всегда лишь об этом, просто выражался ебано. Возможно, даже слишком профессионально, обрабатывая, может ли это стать новой песней, зашифрованной под образ мальчика, бегающего за милфами (чаще - от них, но бесконечно страдая). Мне кажется, я вообще впервые посмотрел на это с такой стороны. Судьба XXXTentation теперь кажется не такой уж бессмысленной, как и любой рок-звезды, а вы заметили, как эти термины начали означать с рэпом почти одни и те же темы?
Я шагаю и увожу за собой. Край кровати - под коленный чашечки. Он в тисках, и так хочется спросить, как ты себя чувствуешь, когда находишься один. Я, честно говоря, нихуево, откровенно говоря, но засыпать под одеялом все равно тяжко. Он - та самая бывшая, которой можно вести себя как вздумается, я проглочу любое агрегатное. Соскучился, мой сладкий, ну конечно. Ты тоже выражаешь свои чувства ебано, я знаю, но сегодня не хочу об этом думать. Раз за год я ни разу не тронул тебя, значит, должна уже сойти эта аллергия, надоело задыхаться и писать все треки лишь про одну персону, прикрываясь случайными звонками. А он смотрит на меня как-то по-другому, будто полностью раздетый, что тогда будет пять минут спустя? Усмехаюсь его признанию, провожу большим пальцем по подбородку. Мне хочется сделать эту ночь до невозможности жестоко-сладкой, чтобы без сожалений, что столкнулись в море, и я ведь знаю, что в этой истории я его айсберг.
- Садись, - говорю ему, подступая ближе к кровати. Сверху вниз прекрасный ракурс. - Не хотел отрывать тебя от твоих планов, - усмешка, кончики пальцев зашагают по его горлу, поднимая голову выше и выставляя колено меж его разведенных бедер. - Расстегни свои штаны, - шепотом изо рта в рот, как цыганский поцелуй с нулевой никотинкой. Я нависаю, чтобы целовать его, пока он задирает футболку в поисках ширинки, привлекаю, чтобы ориентировался наощупь и на скорость, слышу его сбивчивое дыхание, эти родные реакции на знакомые прикосновение, когда знаешь, что будет гарантированное качество секса, но за год уже и не помнишь всех четких деталей. Кроме, пожалуй, его хриплого голоса. Я опираюсь рукой возле его бедра, чтобы он наклонился, чтобы он прогнулся. Я, знаешь, тоже скучал, но, видимо, мы делали это по-разному, ведь мы давно в разных системах ценностей. Целую его, сжимая член сквозь расстегнутую одежду, такой твердый, действительно что-то колыхнуло между, вспомнилось и зацвело азалией. Проводу по нему и сжимаю периодически, целую его магнетическое, что держится на одной вере, что не разобьется, и я бы не был так уверен после всего, что было до. - Намного лучше, когда тебе дрочит Ти, и не надо фантазировать, м? - улыбаюсь, скользя губами по его уху и отстраняясь с придыханием, подступаясь бедрами ближе, кладя его ладони на собственный пах, мол, эти пальцы справились однажды, могут повторить. К тому же, никто не тянул его за язык о скуке, и я пока верю лишь только в то, что ему тупо было нечего делать, когда привык, что есть кто-то, кто разделяет бытовые приколы и доставляет новый контент день за днем, даже если по мелочи или в негативе. После тебя, знаешь, как будто стакан никогда не пустеет, и это ни хорошо, ни плохо, просто взросление, и про молодость зачитывать уже даже мне несколько больно. - Слушай, а есть какой-то термин чернильницы для белых? - усмехаюсь, проводя ладонью по его лицу, чтобы задержаться на скуле и чуть сжать, просто зафиксировать эти взгляды, что уставились снизу, пока пальцы стягивают одежду. - Потому что мы будем сейчас это делать, - и я нажимаю на край его рта, проникая внутрь большим пальцем, и не то, чтобы Адиль сопротивлялся, он бы и не соскочил, уже сделав шаг в сторону согласия, а мне хотелось раздевать его медленно, не спешить и мыслить тысячелетиями, потому что, походу, судьбе от нас еще что-то надо, раз подсылает рандомные встречи в самых укромных пещерах мира. И я придерживаю свой член, чтобы достать из удаляющихся трусов, и лицо Жалелово слишком быстро и дышит размашисто-жарко, и как здесь устоять. Особенно с его попрошанием, зафиксированным в казахских бровках, еще немного, и я поверю в то, что ты страдал больше прогнозируемого (я знал, что так будет), но все всегда в степени искренних признаний, и одного как-то маловато в пользу примирения, в которое я до конца не верил, но хотелось бы, чтоб он попробовал первым. Типа сильный волевой поступок, коими обнищали оба, но если ты хочешь вернуть позицию педагога, то бей первым, не зря ты папочка всех панчей рурэпа, а, значит, выкрутишься, пока я веду головкой члена по губам, медленно рукой к затылку, чтобы едва схватить короткие волосы, чуть притянуть в более плотное. Знаешь, у меня несколько поменялось отношение к сексу за последнее, стало более выверенным и томным, хочу, чтобы из всех старых друзей и подруг ты первый опробовал. - Я скучал по твоему рту, - потому что только с ним получались такие идеально беспощадные психологические игры. - Открой шире, - я проникаю чуть внутрь, подушечкой пальца проводя по его губам на стыке с собственным членом, мне так нравится его лицо, что я наслаждаюсь больше его мимикой, чем фактом моего нахождения внутри, где так горячо и влажно, и его шершавый язык дергается, и я медленно выхожу, чтобы проникнуть снова. С моего рта хриплый выдох, с его - вереница влажных звуков, которые мне так нравится, и надо из них собрать самый мокрый трек, нарезать бит из того, как Жалелов заглатывает глубже и напоминает, как умеет сводить с ума своим фактом существования среди общей массы серых людей. Папочка, я походу, заплутал, и вышел к тебе обратно другим человеком, а потому придется учиться заново любить друг друга, я даже не знаю, как поступиться, особенно когда смотрю в эти карие и думаю, как бы весело трахал его во всех позах за все, что претерпел. Надеюсь, он чувствует эти вибрации, понимает, как у меня на минусах внизу живота, в дикой тяге, что его бы просто за ноги и на кровать, а все слова потом, на завтра, причем не то, что уже сегодня, не то, что бьется рассветом сквозь окна, оставляет на сон пару часов, а на разговор с бывшим - ни одного шанса. И я медленно отстраняюсь от него бедрами, рукой вытирая этот широко дышащий рот, закрывая воздух поцелуем, будто самой сексуальной пробкой, чтобы мы в горизонталь, и я сверху, стягиваю его широкие модные джинсы и веду губами по всем татуировкам ниже, к самому паху, где выпирающие кости сквозь местами мускулистое тело этой странной комплекции, от которой у меня каменело, как у последнего фрика, ведь о гомо- тут думал так каждый, не только в России, ко всему миру еще осталась куча вопросиков, хорошо, что это не определяло нас, хотя определяло желании занятий на «доброе утро». Я целую его коротко стриженный лобок и выглядываю исподлобья, проводя рукой по члену. Пах все также, как при последней встречи, ебашил навылет своим тестостероном, несмотря на ощущение перегара у обоих. Я лишь хочу проверить_узнать_понять, осталось ли хоть что-то, может, хотя бы вера, сможет ли меня также сломать, как в прошлом, было ли все взаправду. Ты моя сломанная сигарета, и я не курил уже целый год, но я сорвался, а потому время клеить. Потому что стелить совершенно не охота, это ты можешь послушать онлайн.
Я неизменно и низменно проигрываю в битве с человечеством: неисправимо, искалечено, бесправно. Кто дал свободу дуракам, но запер умных по палатам, наверно, был прав в эволюционном плане: когда слишком много умников - человечество быстрее приближается к своему логическому финалу. Я вижу причинно-следственные, но не могу мириться с перспективой выпуска обнищалого поколения без вкуса и эстетики. Говна всегда было навалом, но удержать планку - удел гениев, и здесь побеждает тот, кто способен нагнать мистерию. Меня не страшит остаться в одиночестве, честно, так никогда не будет, а потому я вечно бегу от людей, а нахожу себя - среди них, словно Вселенная кольцуется, чтобы доказать мне что-то, чего я слишком уперто не вижу. И потому фитов в этом году больше, чем когда-либо, и все они - то ли ноунеймы, то ли ребята, которые хотят рискнуть, и я впускаю в храм музыки, находя особенный шарм в патронаже, но с каждым новым треком понимая - не тот. Все началось не с Jillzay, не с Gaz'a, как мне казалось в таком далеком одиннадцатом, и вертелось далеко не вокруг денег, хотя и ставило их в приоритет. Я понял, что с Бастой нам было не по пути, когда интересы сошлись в одной плоскости - два "отца" как противоречие скрепам, на которые он теперь служит, делали вопрос "выбывания" из творческого объединения наиболее упертого из баранов. Странно, что овном вроде был он, а рогом уперся именно я, но как-то так, в общем, мы с Ти и оказались в этой точке маршрута.
История рассудила, что криптонитом для личности Мастера стала исключительно его Маргарита - выбеленный, отшлифованный, сладкоголосый T-Fest, как лучший проект, что когда-либо приходилось реализовывать. Не, я не прошу чествования и лавров, ебучей благодарности тоже не нужно, здесь речь совсем не о том - и я рад, что Кирилл это понимает, что у нас не стоит вопроса о лидерстве, здесь оба - самостоятельные единицы, между которыми "мэтч" по всем кинкам и правилам игрищ, с болезненной формой привязанности при всей невозможности друг от друга отказаться. И потому мы оба здесь, на волшебном востоке - и мой шелковый путь лежит гладкой дорожкой вниз по его телу от розовых губ до такой же розовой головки члена, и пока эта нежная кожа стабильно пахнет им без примесей запахов посторонних, я готов в очередной раз признать, что он прав в неизбежности этих камбэков. Ведь это просто наши нервы - скандал? Но, вот ты - пришел, а я - благодарен. И я сдаюсь с первого взгляда, потому что нет сил на мудачество, от которого устал, но ты всегда и во всем понимал меня, как мать Тереза, и если раньше бесило, то сейчас - панацеей от всех сожалений, и то, что не требуешь извинений, только сильнее заводит. Эта детка всегда умела стелить, честно, что не оставалось никаких сомнений в искренности мотива в этих серо-голубых.
Не знаю, что за трансформация произошла с этим за этот год, но он ведет так, словно был рожден побеждать, и, будем честны, Незборецкий всегда относился к тому типу поцелованных солнышком людей, которым фартило, несмотря ни на что, и оттого я никогда не понимал, хули его тянет ко мне - на эту обратную сторону луны, где нет света, только софиты, и я больше про норы и пещеры, чем пляжи и просторы, и у тебя было столько шансов сбежать и раскрасить свою жизнь яркими красками впечатлений и видов, но даже сейчас ты выбрал самое темное из пространств (словно по привычке), освещенное редкими витражными светильниками, и если это не любовь, то и нахуй такие приколы. Оставайся или уходи - вопрос как никогда злобный, но эта ангельская улыбка разбивает все мои крысиные доводы и защиты, сторона обвинения покидает зал суда, и я оправдан, но пока еще - не реабилитирован. Сажусь у его ног послушно, задираю футболку, расстегиваю штаны, стягивая ниже - все это приятно тонизирует, мне определенно нравится его габаритность сейчас, а так же бегущие по раскаленной коже пальцы, безошибочно трогающие с наскоку так, как нужно, малыш все помнит, только методы поменялись, а фактурность все та же - дарим стиль, не изменяя правилам. Да, намного лучше, когда тебе дрочит Ти, и не надо фантазировать. Сейчас пойдут подколы, не отвлекаясь от дрочки, и я ведь сам ловлю тихий кайф от тонко плетущихся кружев этой этической игры, в которой я не выкупаю полюсов, но мой герой-любовник деликатно обходит ловушки, а может, просто знает их расположение - ведь по этим дорожкам ходил не первый год. И я очень не хочу думать, что этот год им был щедро подарен мне для того, чтобы я понял, что без него не могу; похуй, я мог бы, у нас была куча возможностей слинять по тихой или разнести друг друга мортирой, да только это, походу, взаимная необходимость. Походу, это любовь, ребят, и она все прощает. Губы в поцелуях и руки в штанах, но трогаешь не себя, а другого, чтобы поверить, что это не глюки, и чтобы фантомное "удержать" продлило ночь еще на немного, если завтра - снова стылое одиночество и пустая мятая простынь, и в этот раз я себя не прощу, если упущу шанс на миллион - снова поймать в свои сети эту золотую рыбку, мою золотую рыбку. Но то, видать, рыбка-мазохистка, и если так, то меня все устраивает, только, пожалуйста, давай-ка затянем мой ошейник потуже, ведь эта петелька совсем разболталась и я в край ахуел от вседозволенности. Незборецкий теперь папочка? Ну, можем попробовать, че. Я ухмыляюсь в поцелуй, мурлыча что-то непроизносимое, пока тянусь выше лицом по заданной траектории, жалобно свожу бровки, выклянчивая уже хоть какую-то поспешность. Типа, мы в разных агрегатных состояниях или что? У меня каменный стояк, у него тоже, так в чем дело?
- Слушай, а есть какой-то термин чернильницы для белых?
Аааа, бля, ясно))
- Заебал брат, - выдыхаю в его губы с косой ухмылкой и ловлю в обхват его большой палец, втягивая щеки, пока руки пытаются расправиться с его ремнем. Дрожат, спотыкаются, и я весь какой-то нервный, будто у нас это в первый раз, что даже чертыхаюсь под нос, пока этот белобрысый дьявол лижет мои уши, будто нарочно желая сбить с цели, расфокусировав ощущения сразу по всему телу. Органы чувств выбивают пробки попеременно, и я только и успеваю, что ловить реальность жадными глотками, вытягивать губы на все его грязные фантазии. Не слабо, получается. Я вообще такой покорный сегодня, что можно выдать мне медальку за смелость. Скучал по моему рту? О, ты еще не представляешь, насколько. Я поглаживаю его яйца, насаживаясь с пошлыми влажными стонами, и это уже не про скуку: я уже сам заебался отбрасывать Кирилла на дистанцию, и сейчас я готов признать, что конкретно с ним, блять, это не работает. Никогда не работало. Что, в конечном счете, я как пёс, трущийся в его ладонях, а он прижимает к сердцу и гладит по беспокойной голове, приговаривая: "Ну что, родной, ты нагулялся?", и вот этот замкнутый круг заебал, и пора признать, что эту цепь не разорвать. Это клинический случай, и моя особа требует уникального подхода, впрочем, как и всегда, и я бы не променялся на меньшее. Никогда. Что до характеров, так это отдельная песня. Главное, что оба чувствуем ритм, а остальное будет. Мы слишком много требуем от двух мужских мозгов, здесь не до чуткой женской деликатности, а только прямолинейное бешенство, что валит в горизонталь. Ему приходится насильно отрывать меня от своего члена, чтобы завалить на кровать, и я возмущенно рычу, все еще не способный в членораздельное вещание. Джинсы летят с бедер вместе с бельем, и мне на мгновение неловко в этой странной расстановке, но успокаивающие поцелуи Кирилла расслабляют мое тело по сантиметру, смазывают нервическую дрожь, от этой нежности, за которой целая лавина земной страсти, я тихо стонаю, мягко касаясь пальцами его коротких светлых. Держаться не за что, только на чистом доверии, вот оно - концептуально новое. Он все так же красив, нежен и уверен в каждом своем плавном. Я так же сдержан, но изломан в микромимике плохо скрываемого желания быть с ним одним целым. — Кирилл, прошу, — шёпот на грани срыва. Короткие ногти, что легонько царапают кожу головы, призывая тянуться ближе, но он все там же. Черт. Как я скучал. — Кис, ну… — казахское нытьё, пока ноги обхватывают его плечи, раскрываясь для большего. Если вслух непонятно (знаю, что понимает, сука), так я доебусь. — Выеби, а.
Поделиться32024-03-22 17:53:20
Я заебался, если честно, мне нужна пауза, я явно лагаю. Давай отложим на завтра все тяги, нам не нужен сон, иначе понадобится двухстволка вместо тайм-аута. Твоя любовь - лишь бухой секс, котлета в пол ляма и блеф, что я с годами теперь выкупаю слишком прозрачно, не так, как хотелось бы в общем и целом. Годы не оставляют в живых, но мы пытаемся. Напротив его карикатурная мимика, треплется в состе двойных стандартов - сохранить/потерять лицо, а я все думаю за душу, в которую мы оба залезли и решили насрать там, где привыкли кормиться. Я сосу его член, и в промежутках «между» не было никаких других, как Адика любит, «сук», в нашем случае - кобелей, либо только в моем индивидуальном, как у чистого романтика, что лишь мягко улыбается, что на деле таким не является. Адика, я так заебался. Твои звуки из сказок как стробоскоп в моей голове, продолжай сдерживаться, я буду сильнее, я буду везде, давить твою «S» в кровать исключительно для красоты момента и власти, чтобы ты падал вниз в моих руках, становился трупом, который способен лишь воспроизводить свою шепелявую музыку.
Черт. Я ненормален, если это красиво, да? Этот спальный массив в государстве бассейнов под стать рисункам на его теле, его член под стать моим губам, мне нравится морской соленый привкус, да, это лирично и неправда про море, но в моей голове мысли акустические и несколько привирают, и я шумно дышу через нос, когда вбираю, жму его бедра, веду по этим косточкам, насаживаясь еще на этого папочку, что сейчас поскуливает будто щенок. Значит, мы оба учимся друг у друга разному.
Я сжимаю его член у основания, я зацеловываю каждую ямочку на этом теле, меня тащит, меня таращит, блять, он опять в моей голове без своих бахил. Я снова чувствую вкус его губ на каждой выкуренной сиге. В этой комнате не может так пахнуть его вздохами и ошибками прошлого. И, может, вся эта привлекательность оттого, что я не в адеквате, оттого, что между нами лишь пьяная симпатия, но я снова чувствую вкус его губ своей кожей. Его смуглая с желтым оттенком теперь в пятнах от моих пальцев. Белые дороги не из тех, что на последние деньги, но последние на визуалке, он мое полотно, и я сделаю его грязным. Исправь все или избавь меня от себя, слышишь? Эти мысли во взгляде, и я смотрю слишком внимательно в его глаза цвета балтийского чая. Деньги, шмаль, грязь, в отеле номер - все, что ты так любишь, и я в этом списке самый чистый продукт, а ты боишься подсесть. Все еще. Я ведь уже стал дохуя понимать, даже самому не по себе. Я смотрю на него открытой душой, а он стонет мое имя. Песня, хоть мы и не умеем исполнять за позитивное.
Плевок в руку, я вхожу в него пальцами, поддеваю чуть кверху, смотрю за этой реакцией каменной статуей, блять, ты слишком ахуенно смотришься в этой спальне натянутым на этот крючок. Я усмехаюсь с его «кис», сдерживаясь от подстебок в ответ, мозг уже все, когда я в нем даже так, но я хочу, чтобы он просил, чтобы послал в жопу полу намеки, просто потому что бесит, и я подтягиваюсь к нему, чтобы накрыть его губы, чтобы все мое тело вдоль по нему, и, блять, я поймал себя на мысли, что боюсь раздавить его, но его блядские бедра как будто хотят именно этого. Уфффф… Детка, ты слишком быстрый, слишком пахнешь напалмом, типа мужик, что прячет внутри женское начало, потому что мужики не стреляют так глазками по тому, кто трахает их пальцами. Хотя я и не из мира настоящих мужиков, откуда мне знать. Мы с ним разные, но это лишь проблема воспитания. А я уже перевоспитал как минимум одно поколение.
- Совсем не сложно, да? - и весьма двусмысленно, но я меняю пальцы на головку члена, надавливая на его ягодицы, заводя его колени выше по моим бедрам, он такой тугой, но я успел сделать его скользким. Он такой упертый тугодум, что мне хочется разорвать эти цепи порочного круга, нарисовать новую реальность, и я вхожу глубже, я держу рукой его шею, вытягивая чуть выше, приоткрывая губы, с которых сплошное согласие без фантиков в виде слов. Помнишь, как я люблю с тобой соглашаться? Но ты не с моей планеты, ты вечно хейтишь, ты вечно в тугих тягах, под стать тугой жопе, а я в гонке за твоим взглядом, сжимаю челюсть, двигаю на себя, потому что сейчас буду его трахать, сейчас я не хочу играть в догонялки. Хочу, чтобы было с кайфом, и чтобы он запомнил мое лицо, когда я сверху, цепляю зубами цепочку, что сползает к его носу, ухмыляясь, резко вдалбливаясь с напором до талого, чтобы он подпрыгнул бедрами, все такое чувствительное, что хотелось украсть каждый миллиметр его ощущений, и я целую его снова, размашисто проскальзывая языком по губам с этим привкусом металла, сори за бижутерию, но тебя так мало, и я не хочу размениваться на маленькие нюансы комфорта, так что потерпи немного. Секс ведь, в среднем, длится пару минут, но мы растворяемся в вечности, и этот немой диалог - ой-ей - опасное начало, психологи не рекомендуют, но я не рекомендую психологов. Мой мозгоправ - моя музыка, все что надо после его порнушных стонов от каждого моего такта и попыток поцарапать кожу пальцами (на самом деле, лишь угрозы, но меня так тащит, что я не могу остановиться). А потому - я целую его шею и трахаю. Я сжимаю его бедро и трахаю. Я выставляю ладонь по его лбу, вжимая в кровать затылком, чтобы не рыпался, пока я его трахаю. Ах, простите, уже ебу, как он просил, потому что ритм не под лиричные песни для девочек, меня срывает на пулеметный строй, хоть я и весь такой за демократию и тонкие материи, но это невозможно, когда он под. Когда он такой. Когда его лицо хочется содрать просто потому что оно умеет выдавать такие неподдельные эмоции настоящего секса, скрывая истинные мысли за последние годы. Прикинь, как вышло, Адика? Выходит, ковид разъебал и нашу пару. А мы то верили, что особенные.
Как я там говорил раньше? Не тащит физикой, но тащит духом. Но это правило с Ти никогда не работало, потому что ебать как тащило, по факту: и физикой, и духом, и менталкой — это многоуровневая тяга на высоких вибрациях, и я по его бархатной коже как вакуумный пылесос прохожусь, чтобы стряхнуть (всосать) все пылинки. Он по мне — бульдозером, и, спрашивается, когда наша ролевая игра перевернулась настолько, чтобы так спокойно завалить меня на лопатки и заставить скулить до трепетной просьбы выебать, но вот мы здесь, и Стамбул сгущает краски на полотне наших эмоций в стиле всех этих сериалов на фоне моего одиночества с блантом, и Кирилл ведь каждый раз стучится, сука, в мою дверь, как бы я ее ни заколачивал изнутри словно долбаеб конченный (она ведь открывается вовне). А ведь я думал, — нет, я надеялся, — что наши лучшие дни позади. Мне всегда кажется, что это конец, но жизнь анонсирует камбэки. И здесь скорее cum back, и мы оба не против. Поставить латинскую музыку на фон и ебаться в ритме ламбады, ну или, может, бачаты, если настрои лиричные. То под колёсами в отдельной випке на московской тайной вечери в Арме, то под коксом в «Космосе» с подружками, то по накуре везде, где можно и нельзя, а сейчас в Стамбуле, и если мы все еще к теме о котах и грызунах, то вот так заканчивается каждая погоня Тома и Джерри в версии для взрослых. Пока братья играют в прятки, у нас с Незборецким — вечные догонялки.
Я попался в ловушку узоров собственных гоночных трасс, попытка сгладить впечатление встречи на пит-стопе в той комнате подземелья не увенчалась успехом, и я вылетел за борт на лихом повороте, перегазовав по привычке миссионера старой школы. Ти не вытравить из головы, сколько волос не вырви — и по мне, кажется, теперь заметно, как я страдал по его самоизоляции из моего личного.
Совсем не сложно, да?
А я думаю, ничего сложнее в своей жизни я не делал. Приходилось переступать и через совесть, и через гордость, но никак не через гордыню. Я гиперфиксировался на праздном, уходя от сложных чувств; сосредоточился на исключительно важном — музыка спасала мне жизнь, пока я сходил с ума от незнания, что с тобой и тем более, от невозможности набрать твои цифры — ты постирал номера или выбросил симку, ну а я не стал тормошить общих знакомых. Страдать и злиться было легче и привычнее, чем вернуться со слащавым «прости». Кому это нужно? Фанам? Чтобы осталось в мире что-то вечное, бессмертное, бессменное, не подвластное ни ковиду, ни политиканам, ни хейтерам: мы давно застряли в людских ассоциациях, и оттуда не выйдем даже вперёд ногами. Потому держи их крепче, когда будешь выбивать из меня признания и стоны, ведь я не собираюсь скрывать от тебя больше ничего, чтобы это, наконец, прояснилось.
Я снова решаю свой ебучий случай.
— Ты хорош, — мурчу, и мой скупой комплимент, будем честны, просто вышак. И руки по бритым черепам, чтобы тет-а-тет запомнился (как навязчивый бэнгер), чтобы ему удобнее ебать меня языком, пальцами, членом и взглядом, не оставляя свободного сенсора, а значит, скоро начнёт ебать в уши, и я окончательно поплыву, потому что голос Ти-Феста был тем виновником первого впечатления, что подтолкнуло меня заглянуть в монитор оценить реальность с моей пошлой фантазией. Все оказалось хуже, чем я предполагал: косички, грустные глазки, мягкие черты и вышлифованные скулы, обрамляющие милый рот, и если я когда-то и замечал за собой чисто творческий интерес к мужским формам, то о стройные длинные ноги Кирилла я разъебался с гетероскутера.
Сейчас надо мной не тот милый мальчик, а кабан, от которого фонит тестостероном, и я хочу ощущать эту тяжесть на себе, оценить нового Ти, я прошу подарить мне его стиль, я в стонах по его члену, прижат к кровати одной его левой, и впервые чувствую себя таким слабым рядом. Таким женственным под. Он так не боится экспериментов — хороший мальчик, который влюбился в мудака и взял его на перевоспитание. И ведь почти получилось — я скоро начну выполнять команды, лишь бы Кирилл не останавливался в своей решимости добить меня, в своей любвеобильности долбить меня. Я так заебался, вытрахай из меня всю дурь, кроме той, что шаманскими травками осела за мозгом как лучший круиз-контроль, чтобы мы никуда не спешили и не превышали скорость, наслаждаясь моментом, типа, как в порно в салоне «Теслы», можно забыть обо всем. Можно целоваться через цепочку, чтобы из кислого только серебро, да и то безвкусное; все декорации автоматически становятся безвкусными, когда ты в здании и перетягиваешь весь стиль на себя. Ты на сцене даже когда на этом подиуме кинг-сайз.
И раз уж я выбрал роль сучки, то давай проясним ещё один момент на обертонах этого жёсткого бита о мои бёдра:
— Ты меня все ещё любишь? — Спрашиваю на придыхании.
Туманный взгляд в его бескрайние морские горизонты, любовная лирика здесь так к месту, когда я размазан по простыням и дикой тяжести этого нового тела. Я будто изменяю ему и не изменяю одновременно. Я будто завожусь сильнее в желании отыметь его, но я взят им — так уверенно, решительно, собственнически и с заботой, что в поцелуях и руке на бедре, не позволяющей выскользнуть, просочиться сквозь пальцы, как я всегда умел влиять от ответственности за нас, а он берет так, что я чувствую себя целиком его. И я хочу ещё грубее, чтобы до полного контакта, когда поцелуи на шее выгибают в дугу похлеще согнутых пальцев, ощущаются острее, чем член в жопе — и это, в общем-то не проблема, но я же заслуживаю его злости, почему же нет наказания? Его молчание в ответ на вопрос — испытание на прочность. В верности Ти нет равных. Я всхлипываю от очередного толчка, задыхаясь в лондонским смоге его ускользающих ноток прошлого, на моей коже дубайский парфюм, как альтернатива всем проебавшимся «боссам», я сам себе хозяин, я не устаю этого повторять, но почему-то прямо сейчас болезненно-нежно стонаю под ним, сжимая ногами крепче то необъятное, на что у меня банально не хватает растяжки. Эти полгода изменили нас больше, чем несколько лет до, включая внешность: он закабанел, я растолстел — последствия наших невозвратных (хы, наебали) чек-поинтов; он бреется для свободы, я бреюсь, потому что лысею — мы разные. Но что-то остаётся неизменным.
— Скажи честно, — я сам не знаю, о чем прошу, я не думал о последствиях, просто хотел добавить этому арту смысл. В современном, говорят, его нет или легко потерять. Но из этой формулы только один тезис выстреливает: наше творчество невозможно забыть. Как и я не могу забыть, какой у него взгляд на меня, когда мы трахаемся, и все-таки, этот взгляд тащит духом больше, чем физикой. Хотя за последней, как обычно, лучшие карты. — У нас есть шанс? — я обнимаю его лицо, подкачивая бёдрами его ритму. Кирилл может вести, Кирилл берет сухими мокрыми фактами между моих ног, я мажу его выступающей влагой, словно у меня течка, и пока я мысленно ставлю на его «да», обещаю себе, что больше не распишусь за авторство под его видео. Я потерял или себя нашёл? Нас же здесь двое, минимум. Никаких больше левых Адик. — Детка, детк, Кирюш… — шепчу страстно и поднывая, пошлепываю его по бледной ягодице с намёком на лёгкую передышку: —Запрыгивай, — ласково в ухо, жзаправляя невидимую прядь, которую я все ещё ощущаю фантомно. Я ведь так сойду с ума, черт, так тяжело не хотеть его в абсолюте.
Пошлое предположение, что я не увидел бы его когда еще, ведь он, сука, тот еще, хуманизация метаморфозного чутья, и он словно читает мои мысли по немым строчкам, все, что я даже самому себе не озвучиваю, потому что давно поставил мозг под стоп-сигнал такой полезной паузы. Не заходить за черту, там сидит черт с вилами, точит их, хочет поздороваться, но таким безопасно смотреть лишь в спину, в макушку, скрывающуюся в удаленном расфокусе. Не выходить в совершении ошибки, не признаваться в лишнем и опущенном, не смотреть его сториз, ладно, смотреть его сториз через сторонних. Какое люблю, Адика? Мне же пиздец как больно. Я вхожу в твое тело по одной старой памяти, меня ведет принудительно-добровольно, словно все твои обе личности меня разъебали. Это беспамятство, это забыть, что с тобой я никто и нигде, это «скучаю», скулящее во мне мраком первых минут осознания. Я не хочу в эту прорубь снова, я хочу тебя и твое тело, я хочу больше нас и меньше лишних. Я без понятия, что я делаю. Я стискаваю зубы сильнее, входя в тугую задницу как по новой волне.
- А тебе это нужно? - хриплю ему на ухо, опять чувствуя себя рядом с ним неуверенной девочкой-протеже, которая носит кофе и боится, что никогда не станет светить хотя бы на 10% его популярности. Адиль - мой личный Мэнсон, и не бывает бывших сектантов, и он выкручивает это наружу, долбанный манипулятор своих интонаций, топчет мою уверенность своим нахальным, я зарываюсь носом в весь его запах, хочу натянуть и его на себя. Я представлял, что это закрытие гаштальта, потом мы захлопнем двери, два пути в противоположных направлениях, цикличная цепура, так ведь уже было, так есть, так будет. А потом я забываю все, не иначе. Потом я забываю, где тебя все это время прячу. Это не кожа, это пропасть на кончиках пальцев. Мы с тобою так давно не решались. Запах слюны, мы не юны. Его голос - мечта, что я надеваю. Звуки грызут, мы не друзья, мы научились быть хуже. Руки слепы, я не знаю, как быть. Ты мыслишь так, что мне уже давно не до восторга, но колени прострелены просто вайбами хриплого казахского голоса. - Ах… Адика, - вот тебе моя ломка, вот тебе мои чувства, их осталось немного, я не тестировал на вкусы. Я без точных координат в концепции твоего тела, а потому каждая клетка - моя территория смыслов, мой запах, залезающий прямо в вены. Мне так хорошо, когда от тебя так плохо. Только не выдумывай мне особый тип на узколицых. Хочешь реальность? Скидывай свои крылья и попробуй в адекватную дикцию, попробуй на смелость хоть к чему-то конкретному.
Кирюш…
Он издевается.
Запрыгивай.
Бляяять.
Будь моим. Просто так. А что потом? Hit the road jack and dont come back? Вскользь с его тела поцелуями по нервной шее. Запрыгивай в поезд, Кирюш, чтобы вспомнить, как ты любишь кататься на его члене. Тут же нет правил, только вопросы к себе, можно проверить в очередной раз, а можно забить и просто жить этим моментом, пока колени становятся по бокам его тела, и я смотрю на его ядовитые стрелы в обертке карих, растирая слюну по себе, и здесь так пахнет сексом, что я не готов в конструктивное «о нас», для этого потребуется отдельная деловая встреча, запишись у моего ассистента. Да, я дорос до определенных показателей не только в рельефах своего тела. И хоть я еще молод до седин, но взрослый, чтобы не тупить, но я запрыгиваю, как он просил, я запрыгиваю, чтобы разъебаться в минус ноль по всем его азиатским фактурам и красоте, что понятна лишь мне. Он внутри. Словно все произошло вчера. Я дышу, легкий качок бедрами, тест-драйв всего, что мне не_показалось.
Пальцы на его пальцах, изгиб над его телом, шаркая грудью по большой «S», прямо в душу этому тщеславию. Я такой наивный, чтобы броситься в тебя снова, да? Я накрываю его губы одним резким, пропадаю где-то между строк наших сомкнутых тел. Он постигает меня снова и снова, я не ребенок, я ловлю это фантомное, я знаю, что существует то, что я вижу, а когда я с ним - мои глаза как в тоннеле, я разбиваюсь о его лицо и ощущения, летя на высшей скорости к этому свету, в котором нет выхода, нет будущего, там не будет ничего хорошего, вернуться обиды, упреки, токсичные возгласы и еще более хуевое молчание, а я хочу его лучшую сторону, ту, что трахает снизу на вайбе ссоры посреди свадебного путешествия. Милые бранятся, только тешатся. Милые трахают друг друга, чтобы заново уверовать.
- Я не хочу… - слышать свой голос словно десять лет назад. - Ты… мхмм… - самая сексуальная ошибка выжившего. - Ах… ты уничтожишь меня, Адиль, - подумай, что я про твой член, и остановимся на этом. Блять, нет, черт, мы нихуя не остановимся. Я бедрами навстречу, он руками в мое тело, мои ладони в упор по бокам его лица, просто еби мое тело, но не затрагивай душу. Мы там были, мы знаем, что будет. Его захват уносит в карусель, мои ноги - цепкие тиски по его бедрам, он вжимает меня своим телом, нависая сверху, он входит глубже таким легкомысленным раненным зверем, я так не хочу ему верить, но он пахнет как бензин, ворвавшийся в мою атмосферу. Я запрокидываю голову, мой член в собственных пальцах, эти возгласы трепетной радости, мы тормозим в головах, это просто наши нервы, мы ускоряемся в тактах сенсорных признаний, не срываясь в скандал как в той жизни, что была «до». - Дааа…ах… так хорошо, - чтобы он не отвечал, а сгонял лишние килограммы, чтобы вернул должок своей недолюбленности, ведь мое тело так соскучилось по своему папочке, и пусть кому-то будет по-испански, мне лично нихуя не стыдно. Я просто ловлю его. - Блять… ах! - он быстрее и резче, как лавина моих влажных снов, про которые я сочиняю песни, словно про телочек, на деле - я ебанулся с тобой еще многие годы назад, предупрежденный за шоу-биз, но не натренированный на первую подростковую (в моем случае), прилетевшую в кризисника с талантом на большую букву «Х», которым он застилал мой рассудок снова и снова, до вздохов, до криков, до влажных звуков, сорванных поцелуев, моих рук по его кожи, его толчков в мою задницу, его приручения, моего урчания у основания горла, блять, перечислять можно долго, но этого все равно будет слишком мало. Я кончаю, подтягиваясь к нему с полуоткрытым, чтобы влететь в поцелуи, как же я страдаю по тебе, Адика, все еще, сука.
И он предлагает позавтракать, словно я не сказал ничего. На моих губах легкая полуулыбка, словно он - солнце, и я лежу под его лучами.
- Я бы не отказался от сырников.
На кой черт мы снова ввязываемся в это? Никому от этого никакого профита — мы же знаем это, но снова как по накатанной. Пионеры средней школы (навечно застрявшие где-то между старой и новой - эталонное поколение рэперов, урвавших счастливый билет в отсутствие конкуренции и жанровое разнообразие), знающие о любви только в теории текстов, а на деле — тупо боящиеся быть счастливыми. Ведь каждый раз рушили, собирали, играли в отношения, словно они были дженгой, а не хрупким хрусталем, и теперь все наши пальцы — не в табачном пепле, а в осколках. И нам друг друга лечить. Прости, мне правда жаль, что все так дерьмово вышло и в этот раз.
Я все еще хочу, чтобы мы все сумели.
Не зря же мы встретились там, где все начиналось — в притоне, хоть и на порядок качественнее всех тех, откуда мы начинали (находить себя). Стамбульское великолепие оседает за мозгом, но напарывается о воспоминания. Я блять весь извелся за этот год, не зная, что с ним и жив ли вообще. Не зная, получится ли увидеться снова, но не рискуя сталкерить, чтобы не наткнуться на какую-либо горькую правду. Если слушать, то только новые треки — расшифровывать между строк, так ли утомительно ему все еще тратить время на беспонтовых лоли-лали. Искать себя в намеках на одиночество, чтобы убедиться, что не мне одному все еще (всегда) хуево до волчьего воя. Я не помню уже, когда оставался один надолго — вечно на студии на минус первом, в окружении шума и дыма, что угодно, знаешь, чтобы не наедине с подельником, который подстрекнет набрать заветные цифры. И ведь вне зоны доступа, сука, я это знаю, хоть и пизжу в голубые глаза, что не предпринял попытки. Я же спалился с потрохами сразу. Мне просто нечем крыть, когда я под его всепонимающим добрым взглядом, как на рентгене. С одного взгляда ведь определяет, где от его безбожно чистой любви у меня пошли метастазы: слишком твой, чтобы быть с другими. Я ведь больше не пишу про любовь. Ти забрал с собой мое сердце, когда съехал без суда и следствия (надо мной), оставив наедине с разумом и его чудовищами, чтобы сейчас — что? — заполнить своим светом все мои трещины.
Кирилл всегда сбывается, как пророчество: и вот мы здесь, на самом дне притона, в хламину — чтоб все прям как по плану с утра. Мы теперь граждане мира, брошенные на амбразуру политико-нравственного выбора, а значит, весь мир на ладони, выбирай хоть Лондон, хоть Астану, но, если честно, малыш, хули мы забыли на родине Шерлока Холмса? Мы же пацаны с района, талантливые деревенщины, интровертные лентяи, не любящие суету. Мы видели, как Москва уносила, чтобы, в конечном счете, унести и нас. Нужно проще, нужно ближе к корням и родной речи, ближе к братьям, ближе к горным хребтам, чтобы я как хач, который тебя украл, шаришь?
А тебе это нужно?
К чему эти пошлые вопросы, лапуль. Мы же оба, блять, знаем ответ. Никогда это не было нужно.
Оно было необходимо.
Каждый раз слышать свое имя и удивляться, как красиво оно звучит с его акцентом. Просить еще, хотеть еще — мне ломать себя для него всегда было несложно, хотя в начале и казалось катастрофой. Ладно, всегда так было. Но я никогда ни перед кем на цырлы не вставал, никому жопу не лизал, кроме, хм — тебя, получается. И если надо добиться расположения, я буду рад навесить на свои уши твои длинные ноги, лишь бы все это снова обрело смысл. Нам бы закрыть гештальт и двинуться дальше, да только рейс каждый раз откладывают. Я не против еще немного проторчать в этом терминале, если это поможет нам, наконец, передумать улетать и не вспоминать. Под моими пальцами его бархатная кожа, все такая же нежная, несмотря на окаменелость мышц, что давит меня в матрас, и я все равно ощущаю его тем нежным мальчишкой, размазанным вдохновением по казахским пустыням — тогда я не знал, что стану одной из, затяну его, как в зыбучий песок, а оказалось, что утонул сам, поверив в этот сладкий оазис. В моей шкуре совсем не очень, ты хочешь примерить? Лучше не надо. Лучше лечи нас своим телом и войсом, это всегда работало лучше, чем сотни истерик, лучше, чем каннабис, лучше, чем группис и групповухи, а ведь мы пробовали все, что только возможно, и все равно лучшим из вариантов осталось именно это. Ты, я, романтика современного декаданса. Все по кругу: я тебя где-то обидел? Прости я не специально.
Нужен полный пакет всех эмоций. Нужно нет-нет тобой уколоться. Просто мы не можем остановиться, если начинаем друг друга касаться. Просто мой член в нем все делает правильным. Я не могу не ловить его бедра в полете, не смотреть на то, как самозабвенно Кирилл себе дрочит, и это все о том, как нам нет дела до таймингов и дистанций, есть только то, что называется эстетикой, и мы в ней по уши, как друг в друге. Я снова оставляю его без ответа, мне нечего пообещать, кроме того, что жизнь, кажется, показывает нам, что мы нихуя не имеем, обладая всем, и я не готов потерять его, покуда весь мир в огне, а лучше бы наши мечи, ведь мы пацифисты, привыкшие решать вопросы за косяками, а не оружием, и будет так. Я не хочу воевать с ним больше. Но могу гарантировать только то, что мы уедем отсюда вместе, и я постараюсь быть самую малость попроще. Смотреть на мир в позитивном ключе, потому что с нытьем явно пора завязывать, если мы хотим состариться вместе. Черт, я правда этого хочу.
— Позавтракаем вместе? — Предлагаю я, целуя его за ухом и оглаживая обнаженное плечо. Так и лежим, пялясь в потолок, словно ничего такого не было сказано. Просто скажи мне да, просто дай мне любовь свою, Кирюш, и в этот раз все будет иначе. Его полуулыбка как рассветные лучи солнца — озаряют комнату и мою больную душу своим простым согласием. Сырники? Базар. Она хотела в Лондон, значит я увезу ее в Лондон, хахахах, бляяя. Да не. Нахуй Лондон, конечно, че мы, Лондона не видели, что ли. — О, а я как раз знаю, где готовят лучшие завтраки... — протягиваю медлительно, в самый раз, чтобы привлечь к себе внимание и столкнуться взглядом с его похмельно-подзаплывшими. — Полетим в Париж. Позавтракаем, а потом домой.
Я впервые говорю это без сомнений. Домой. Похуй куда, хотя мы оба знаем, что в Казахстан. Где началось, там и осядем по итогу. И к чему были эти адские круги с две тыщи семнадцатого? Походу, мы все-таки справились. Походу, мы дописали этот альбом, устаревший в концепциях. Давно пора было закрыть эту главу, чтобы открыться новому. Я возьму люкс для новобрачных. Он посмотрит в сомнении с немым вопросом за символизм. Это наш постсоветский максимум, где про дружбу народов, но мы ведь не останемся друзьями, будем честны.
А так-то все заебись. Просто нам уже не быть друг без друга.