Хотелось бы верить, что эта поездка станет полезной для меня, для дальнейшей реализации моих планов и укрепления душевных и моральных сил, которые так и норовили ослабить все, кому только было не лень. Как же не бросить камень в грешника? Или кем я был по их субъективному, консервативному и затхлому мнению? Еще в юном возрасте я заметил, что все становились такими моралистами, когда встречали особенных людей, особенных волшебников, обладающих крайне незаурядными силами и умом, ненасытным к знаниям и способностям. Когда кто-то выбивался из серой массы и думал не так, как было принято в обществе - думал поистине революционно, гениально и смело; его исключали из этого общества.
Меня исключили из общества. Предали порицанию, выгнали из школы за "магические эксперименты" - так они называли мои практики, которые я начал осваивать с ранних лет и к которым подключал более слабых по духу последователей, стремившихся к самоутверждению и популярности, а отказывающиеся по итогу в лекарском крыле. И во всех напастях обвиняли того, кто всего лишь хотел познать Вселенную, выведать все ее тайны и обрести знания, которые были бы способны привести неординарного волшебника к небывалому могуществу.
Чтобы весь Мир говорил о нем. Чтобы весь мир увидел мальчишку, который захотел вывести мир волшебников на новую ступень эволюции и выпустить магию за пределы, ограниченные рациональным умом тех, кто ею не владел. Уже не серой - бесцветной массой магглов, перед которыми все магическое сообщество ходило на цыпочках и боялось выдать себя. И в обоих мирах будут знать это имя. Мое имя. Геллерт Гриндевальд - великий волшебник, выведший магов из собственной же тени.
Они не понимают этого пока что, а те, кто понимали, боялись пойти против большинства. Но это в порядке вещей, это нормально; я говорю себе, что время придет, а сам же двигаюсь дальше, познаю больше, ищу пути, которые должен пройти, чтобы просветить всех и заразить идеями о величии волшебников, и нет ничего важнее этой цели. Я не мог себе представить жизнь без великой цели, и я предпочел бы умереть, но не отказаться от нее, не свернуть с избранного направления, потому что пути назад отныне и навсегда у меня не было.
Для того, чтобы стать проводником к свету из той беспросветной тьмы, в которой существовали волшебники по всему миру, нужно было прежде стать повелителем теней. Нужно было стать хозяином Смерти. И я даже знал, как. Но для начала было достаточно того, что я знал: это было возможно. Однако для общества я был невозможен. Какая ошибка...
Волшебникам даровано высокое предназначение, а мы растрачиваем наши способности впустую. Но и это ничего. Вода камень сточит. И хотя я не собирался ждать так долго, но сейчас, вопреки моей твердолобой уверенности в собственных силах и мотивах, я испытывал смешанные чувства, ощущал себя уязвленным и, самую малость, отверженным, и более всего нуждался в поддержке. Здесь и сейчас. Дальше будет легче, дальше я выберусь из этого омута меланхолии, такого несвойственного для меня, а оттого отталкивающего от своего же отражения в зеркале. В голове паразитировала мысль, что в одиночку мне будет трудно. Если не невозможно. И этого никак нельзя было допускать, иначе бы обрушилась вся моя система верований, устремлений, иначе все достижения в сокрытых от обывателей областях магии были напрасными. За свои неполные семнадцать я повидал тысячи волшебников, но ни один из них не мог составить мне здравую конкуренцию, не мог разделить моих исканий и стать опорой - хотя бы моральной, чтобы я знал, что один человек из миллиона стоит за моей спиной, не направляя в нее волшебную палочку. Этого было бы достаточно. Разве я многого прошу у судьбы?
И что я получаю? Изгнание из школы, славившейся своими темными магами, за то, что познавал темные искусства и защиту от них (чаще в поисках слабых мест защит, брешей в психологии светлой магии) и подверг смертельной опасности студентов. Они знали, на что шли; они знали, что темные искусства не терпят слабостей, и они все были трусами, не способными идти до конца. Я был один. И почувствовал еще большее одиночество, вызвавшее в душе слепую ярость, когда мой замок стал недоступен для меня по воле родителей, расстроенных тем фактом, что их сына исключили из Дурмстранга за крайне скверное поведение. Вынужденный быть отшельником и слишком жестоко наказанный, я не признавал свою вину. Мне не в чем было раскаиваться. Да и не больно-то хотелось возвращаться домой. Передо мной - весь мир. И если нужно исколесить его вдоль и поперек ради идеалов и цели, я сделаю это. Пересеку несколько стран и море из Восточной Европы в центральную, чтобы оттуда попасть на острова Великобритании.
Помнил я одного человека, который мог поддержать меня во всем и не считать при этом злодеем-чернокнижником. Батильда Бэгшот, моя двоюродная бабушка, всегда была добра ко мне. Батильда знала много. Батильда рассказывала сказки в детстве, в которые хотелось верить. Госпожа Бэгшот была историком магии, и все, что она рассказывала, даже самое невероятное, в детстве казалось мне далекой, однако же реальностью. И одна сказка была больше, чем правдой. Одна сказка стала смыслом моей жизни. Дары Смерти. Я помнил о том, что облажался лишь потому, что оказался недостаточно хорош. Недостаточно силен. И сколько бы я не совершенствовался, я буду для всех отшельником и бунтарем, оппозиционером, но Дары Смерти дали бы преимущество. Весь магический мир вдохновился бы своей мощью, когда увидел бы могущество Бузинной палочки, и уверовал бы, как магглы уверовали в мессию, в высшее предназначение своих способностей. Я так хотел показать им все, на что способен волшебник... Что мы не должны скрываться. Я путешествовал через маггловскую Европу и видел, что творят высшие мира сего. Мир стоял на грани масштабной войны, а волшебники собирались в свои малые группы, пили чай с лимонными дольками и обсуждали, какая команда взяла кубок по квиддичу в этом году. Как какой-то волшебник, умеющий виртуозно держаться на метле, поймал летающий шарик.
Магглы управляли самолетами, из которых стреляли на поражение, и это называлось самозащитой, а меня исключили из Дурмстранга за то, что какой-то слабак чуть не сжег себя заживо в ходе неправильного ритуала. Твою ж мать.
- Тетя Бэт! Здравствуй, я тоже рад тебя видеть, - мне приходится улыбаться, пряча взгляд за свисающей челкой, и прятать взгляд от внимательной к деталям Батильды, которая могла затянуть шарманку о произошедшем со мной в Европе, так что я поспешил перевести тему, отправляя небольшой чемодан в свою комнату наверху взмахом руки и возвращаясь к диалогу: - Как ваши работы по истории магии, тетушка? - Эта тема могла затянуться на несколько часов, что выиграло бы мне время на адаптацию и легкую акклиматизацию.
После жаркого Мадрида и душного Берлина позднее, сыровато-серая Англия в июне месяце было слишком для моего здоровья... Ладно, не то, чтобы самым крепким сейчас. Но речь не об этом. Я выбрал своим сквозным маршрутом это место, потому как Батильда проживала в Годриковой впадине, в той самой деревне, где жил и был похоронен Игнотус Певерелл — по преданию, один из тех самых братьев, которые и получили дары от Смерти.
Я слушал бабушку вполуха, занимаясь своими делами - раскладывал вещи по полкам, педантично выстраивал на столе писчие приборы и клетку с совой, и даже не заметил, признаться, как Батильда тактично оставила меня одного. Я заметил это тремя часами позднее, когда за окном начало смеркаться, а кукушка пробила восемь часов вечера. За монотонностью серых британских будней, я не заметил, как пролетело время и как я остался в одиночестве. Поблагодарить тетю я собирался чуть позже, однако женщина оказалась проворнее и смекалистее, и напомнила мне, что я обещал ей спуститься к ужину к гостям.
Я нахмурился, потому что совершенно не помнил, как давал обещание. Возможно, я и правда абстрагировался от тети слишком глубоко, и в моменты задумчивости часто кивал и соглашался, не видя для себя преград в каких-то ее мелких просьбах. Большими она меня не тревожила, и, вообще-то, была единственным родственником, который старался ради моего комфорта хоть сколько-нибудь. Гордость не позволяла мне ворчать и отнекиваться. А когда я услышал подробности о предстоящем в ближайший час визите, о молодом человеке моего возраста, умном и талантливом мальчике (цитата), с которым мне точно-точно будет интересно, я даже заинтересовался. Потому как на чьи-либо утверждения о том, что мне кто-то или что-то понравился, я всегда старался доказать, что они не правы. Ну, или правы. Как повезет, так-то.
Поэтому, когда Батильда позвала меня с первого этажа в энный раз, я застегнул жилет на все пуговицы до горла, пригладил волосы и поправил карманные часы, а затем уверенно направился к двери, с целью произвести грандиозное, внушительное впечатление... крайне скверного молодого человека. Потому что образ надо держать, а мир слухами полнится, и в этой маленькой деревне наверняка всем известно о неудаче любимого внучатого племянника Батильды Бэгшот, о котором она рассказывала постоянно, как о единственном наследнике семьи, о талантливом маге, который научился колдовать с того же возраста, что и заговорил. И много чего еще. Я был поводом для гордости, а сейчас же - разбивал все ее честолюбивые планы. Так пусть хотя бы эти необразованные, в сравнении со скромной леди Бэгшот, маги знают, что Геллерт Гриндевальд чертовски, дьявольски и ужасно хорош.
В столовой было трое: Батильда, незнакомая мне женщина по имени, кажется, Кендра, и ее сын Альбус. Его имя я запомнил удивительно хорошо и прежде, чем увидел в живую, невольно выстроил его образ: высокий, стройный, наверняка спокойный и интеллектуальный собеседник с излучаемой невозмутимостью. Ассоциация его имени с Альпами или Эльбрусом не давала мне покоя, так что удивительного в том, что я сравнил его с горячо любимыми мною горами, среди которых я вырос и в окружении которых учился?
Макушка Альбуса лишь отчасти убеждает меня в своей правоте. Он не оборачивается, не поводит даже плечом, продолжая пить свой чопорный чай, и его прямая осанка с чуть опущенным плечом выдает в нем философа, пишущего правой рукой. Я нарочито громко спускаюсь по ступеням, привлекая внимание. И тогда Альбус оборачивается, а я замираю на предпоследней ступеньке, словно огорошенный ледяной водой его серо-голубых глаз. Как небо в горах. Он смотрит с такой открытостью и прямотой, в отличие от матери, которая пялится на меня, изучая со своим материнско-женским любопытством, смотрит с интересом, отнюдь не меркантильным и не честолюбивым. Просто пробиваясь в мой вакуум личного пространства, хотя между нами добрых пару метров. Я чуть слышно кашляю себе под нос и прохожу к столу, вежливо здороваясь с присутствующими. И тогда Альбус поражает меня снова своим бестактным, смелым вопросом. И мне становится интересно. Ладно, допустим, он меня заинтересовал. Его матушка щебечет что-то порицательное на тему какжетыможешьтакоеспрашивать, а мой взгляд смеется ему прямо в глаза, а голос заявляет:
- Стиль, - отрезаю и отрезвляю я любопытного знакомого, чуть ухмыляюсь и, отодвигая ленивым взмахом ладони себе стул, сажусь за стол. Альбус не унимается. Теперь мне не_кажется, что он настойчиво бьется в мои двери. По крайней мере, он лезет с тактильным контактом, хотя я даже с Батильдой обнялся спустя, кажется, полтора часа. Я, чуть опешив, моргаю, и протягиваю руку в ответ - по инерции. Манерно. Будто делаю одолжение, хотя, по сути, так и есть. Я разве приглашал его вступать в контакт? Пусть не думает, что я какой-то там консерватор, соблюдающий правила приличия... Есть только мои правила. Ну, может быть, права Альбуса, если он их заявит. Но уж точно не общества. Моя рука после рукопожатия также лениво перемещается на чашку чая, и я отвожу взгляд от парня, испытывая неловкость. Серьезно, Геллерт?..
Но дальше становится интереснее, поскольку игра набирает обороты. Возможно, все они и не знают, что играют в игру, но для меня вся эта трапеза - вызов. Я испытываю их всех, плевать, что в рамках своей головы. Это веселее, чем треп двух женщин, и мои попытки выудить из головы тему, на которую хотел бы поговорить. Может, потому, что говорить я пока не хотел. Однако пришлось. Кендра начала, конечно же, распинаться о том, какой ее сынок молодец, а затем, неожиданно... закритиковала. Тратит жизнь понапрасну... Так она сказала. Жаль, что в ином контексте, чем эту фразу произносил я, однако же, нечто знакомое в ее мнении я разглядел. И это воодушевило. Беседа стала интересной. Возможно, Дамблдоры не так просты и вежливы, как я подумал, и еще покажут свое "я"? Или "мы". Но Альбус ей отвечает, и это все-таки "я", он очаровательно эгоцентричен в рамках интеллигентности. Я посылаю ему теплую улыбку с хитрым прищуром вместо слов, и по-птичьи склоняю голову в сторону Кендры, парируя ее слова?
- Что же в этом плохого? Мне вот, напротив, всегда не хватало основательности. Путешествия, начинания, так много всего, и так бессистемно. Я бы не хотел понапрасну тратить энергию, а направил бы ее в конкретное дело. Сейчас я нахожусь в поисках себя и... подтверждения своих идеалов, а ваш сын... Кажется, ваш сын счастлив делать свою "волокиту начинаний", и я, признаться, даже хотел бы послушать, о чем же он пишет. - Моя речь без пауз и проглоченных слов, конкретная, ровная, уверенная. Я поворачиваю голову к Альбусу, заглядывая в его глаза, но не с целью пробиться в его пространство, а с целью смутить - он еще не привык к моим глазам. - О чем ты пишешь, Альбус?
[sta]замерзай[/sta] [AVA]http://funkyimg.com/i/2Sw13.gif[/AVA] [sgn]
как тебе мой навык, нахитрить группу ебланов?
как тебе мой навык, убеждать себя в обратном?...[/sgn] [nic]Gellert Grindelwald[/nic]

Вечер не обещал быть захватывающим и полезным, даже обещание интересной встречи не вселяло уверенности моему скептицизму, но, признаюсь честно, я немного удивился. Отчасти даже тому, что не мог отвести взгляд от Альбуса Дамблдора хотя бы на минуту. Каким-то образом он притягивал к себе внимание или попросту перетягивал. Мне было сложно объяснить самому себе, в чем же состоит магнетизм этого молодого волшебника, но, так или иначе, наши взгляды пересекались едва ли не через каждую фразу - и не важно, кому она принадлежала. Обычно люди не выносили моего взгляда, но здесь игра была на равных, и диалог только начинал складываться, так что я потерял счет времени, заинтригованный, не подозревая, что это прервется очень и очень скоро. Но пока...
Нагнуть систему или она нагнет тебя. Драккл дернул меня в этот момент поднести чашку к губам, ибо от этой фразы чай попадает не в то горло, и я по глупой случайности громко кашляю один раз, шмыгаю носом, чтобы, упаси Мерлин, не расплескать напиток через все возможные пути. С несвойственной мне веселостью смотрю на этого Альбуса, как на диковинного зверя. Нет: как на девочку, к которой сватают парня, а она, затянутая в корсет и с выбеленными щеками, вынужденная соблюдать приличия, вдруг делает кувырок-колесо. Сделай так Альбус - я бы не удивился. Я не мог не заметить эту инстинктивную склонность к эпатажу, и она мне нравилась. Но горы не кувыркаются, потому что не сгибаются, а Альбус дает понять всем присутствующим, что он может сделать что-то ради кого-то, но никогда не прогнется. Достойно уважения.
И эта несгибаемость вдруг ошарашивает меня совершенно неожиданным образом: дрогнувшим под ложечкой комком недовольства и легкой обиды, когда в разгар диалога со мной, он встает из-за стола с целью уйти. Вот так просто взять - и уйти. Потому что уговор был всего на час. Я по инерции оборачиваюсь в сторону часов, не контролируя этот инстинктивный порыв, а затем порицаю себя за это. Что за нетерпение? Почему мне не все равно? Я приехал сюда не за знакомствами и общением со сверстниками, которые никогда меня не понимали, а единственный раз, когда воспылал желанием продолжить тему чужих рассуждений, оказываюсь оставленным... Возмущение переполняет меня изнутри, на деле же я отправляю ему разочарованный взгляд, будто хваленому герою, который бежит с поля боя. И тогда вдруг получаю приглашение.
Батильда с улыбкой и легким энтуизамом кивает на дверь, одновременно и разрешая уйти, и одобряя идею Альбуса провести время вместе, без присутствия двух женщин. Я также незаметно киваю ей в ответ и поднимаюсь из-за стола, в нетерпении поглядывая на дверь, на удаляющийся в окне силуэт Альбуса. Миссис Дамблдор улыбается на прощание и возвращается к разговору с Батильдой, вроде бы даже довольная, что не придется больше краснеть за манеры сыночка. Почему-то эти сцены с диалогом матери и сына не выходят у меня из головы и не дают оторвать взгляда от спины нового знакомого. На поверку не так прост, как кажется. Хотя он и не казался простым. Скорее, не представлял для меня никакой ценности.
Все поменялось на сто восемьдесят градусов одной-единственной фразой про Министерство С какой пылкостью этот парень начал говорить о своих реформаторских мыслях, так пока и не открывшимся мне в полном объеме, и с какой дерзкой самоуверенностью высмеял высший магический орган магической Британии - а затем сбежал. Заинтриговал и бросил.
Я спешно дохожу до двери, но в последний момент с невозмутимостью перешагиваю через порог, будто и не спешу никуда. Закрываю за собой, проходя по садовой дорожке. Альбус останавливается в ожидании, и я догоняю его уже у калитки, вернее, почти в ней, поскольку наши глаза примерно на одном уровне, и я не вижу особой разницы между нами в росте и комплекции. Мы очень похожи, хотя невооруженным глазом можно заметить, что от Альбуса исходит энергетика куда более светлая, притягательная - не такая безумная, как у меня. И даже в движениях - его почти расслабленных, уверенных и неспешных; моих энергичных, немного резких и угрожающе-напористых, прослеживается это различие.
У Альбуса натура философа и эстета, идеалиста, следующего за эфемерными идеалами в голове, которым нужно было придать форму, обличить его  мечтания, и тогда, возможно, мы бы нашли общий язык, поскольку символика его диалектики была мне близка. Меня ничуть не задело его замечание о Дурмстранге, да и в его речи я не услышал ничего предрассудительного или порицающего. Поспешил развеять эти иллюзии:
- Дурмстранг - отличная школа жизни, но эти выдающиеся волшебники, Альбус, на каждом углу, но вынуждены топить свои способности в иллюзиях, бумажной волоките или алкоголе, или, чего еще хуже - в деревнях подобно этих, поскольку общество не готово принимать прогресс и свободомыслие. - Я пожимаю плечами, вставляя свои ремарки между его рассказами. Он умеет увлечь, следует отдать должное. В нашем возрасте мало кто умеет говорить так ладно и мудро, и я мысленно благодарю тетю Бэт, что она все-таки заставила меня спуститься в столовую к этой семье, потому что Альбус и правда интеллектуальный, возможно, он даже поможет мне разобраться с некоторыми... вехами в истории. В истории Годриковой Впадины в том числе.
- А что ты уже изучил? В смысле, я имею в виду, ты с уверенностью говоришь о глубоких знаниях в магии, так что, как бы ты охарактеризовал свои магические способности? - А вот это действительно важный вопрос, на который я хочу получить ответ. Недостаточно поверхностных знаний и даже книжных знаний, чтобы утверждать о продвинутых уровнях магии. Чтобы преподавать их, нужно уметь воспроизводить более сложные формы магических заклинаний и ритуалов. Так что же ты, Альбус Дамблдор, знаешь?
Раскат грома прерывает нас на самом интересном, заставляя вернуться в реальность и обнаружить, что мы почти подошли к дому Дамблдоров. Мне не нужно время для размышления или его разрешения: я принял решение прийти в его дом, еще стоя в прихожей дома миссис Бэгшот, так что я просто следую за ним тем маршрутом, который он прокладывает нам. В голове все еще роем пчел крутятся мысли о рассказанном мне Альбусом. О его научной работе, о магглах. О демократии. Усмешка снова скрыта волосами и сумраком - я бы не хотел объяснять новому знакомому ее происхождение. Но уже сейчас я сделал вывод, что нам стоит продолжить общение и обменяться мнениями. Я должен был, просто обязан был!, посвятить его в свои идеи и развеять романтизм его убеждений, показав настоящее положение волшебного общества и маггловского величия. Мне показалось, что он будет в восторге. По крайней мере, в его речи прослеживалось одиночество - непонимание консерваторов можно было предугадать. Я даже не сомневался в этом.
- Продолжай. - Отвечаю на его внимательный взгляд без улыбки и веселья, со взрослой серьезностью и... отчужденностью. Пусть не думает, что я согласен с ним на сто процентов, но будет уверен, что я готов к диалогу и тоже имею свое мнение. Ему не хватало собеседника - он его получит. Просто я не из тех людей, кто разбрасывается словами и растрачивает энергию впустую, я всегда умел слушать и быть лояльным, чтобы получить выгоду. И затем очаровать. Что-то подсказывало мне, что с этим мальчишкой половина успеха мне уже обеспечена. По его комнате не скажешь, что здесь так уж часто бывают гости.
Разве что, летающие и пернатые. Вся комната в бумагах, шкафах и книгах. Я поражен до глубины души, но скорее, как-то умильно. Короткий взгляд, который я бросаю на Альбуса с полуулыбкой на губах, выдает мое удивление. Всего два варианта: либо он книжный червь и псведоумник, либо действительно талантлив и обладает немыслимым потенциалом, который можно развивать, но все это я мог узнать лишь в диалоге. Или монологе, к которому располагало все. В том числе, и нахождение на "своей" территории - стало заметно, как Альбус почувствовал себя увереннее и свободнее в комнате, нежели чем при чужом присутствии, особенно - в присутствии матери. Ну, я еще тогда понял, что он не маменькин сынок и весьма эгоцентричен, так что, мне оставалось только аккуратно прислониться лопатками к книжному шкафу и перекрестить ноги, чтобы стоять удобнее, пока Альбус начинает заниматься своими делами.
Своими. Делами. При госте. Как будто мы знакомы добрую тысячу лет или как будто я органично вписываюсь в антураж его винтажной мебели и заботливо разложенных пергаментов. Его спокойствие удава против моей кошачьей настороженности вызывает легкое напряжение в моем организме, поскольку обстановка даже слишком интимна - здесь и правда не бывает людей, кроме Дамблдора, и я ощущаю себя ни много ни мало - избранным. Слегка смущенным. Увлеченным.
Альбус уделяет мне даже больше внимание, чем требовалось. Чем то, к которому я привык. Меня боялись, меня отчитывали с опаской, но никогда не вызывали на откровенность. Альбус тянулся ко мне. Нет, они все ко мне тянулись - но только к этом парне я чувствовал что-то близкое по духу. Что-то располагающее. Хотя мне все еще было непривычно от его откровенности, на которую я и не сподвигал. Моя стратегия в понимании людей была проста: чем больше молчишь - тем больше люди разговаривают, чтобы вытащить из тебя что-то. И, тем самым, говорят больше, чем хотели. И тогда ты понимаешь, стоит ли тебе открываться. Здесь же - определенно да.
Я оттолкнулся от шкафа и подошел к рабочему столу, встал сбоку, прижавшись бедром к уголку - не совсем сидя на столе, но в попытке. Балансировать было не трудно. Опустил взгляд на его письма, заглянув в одно из. Деловая переписка, как он говорил. Мне хватило имени волшебника, кому оно было адресовано, и красивого почерка автора. Первых строчек тоже. Затем взгляд проскользил по книгам, и только потом я вернулся в исходную, сложив руки на груди и чуть увереннее упершись в поверхность стола. Посмотрел на Альбуса сверху вниз и заговорил вкрадчиво, по-прежнему манерно, с мурлыканьем, будто о погоде за окном или чае. К слову, о чае:
- Можно и чай. - Вообще все равно, я не привередлив. К тому же, гость. Я не знал, однако, насколько быть откровенным, и что Альбус хотел бы услышать. И он увел меня от основной темы разговора, об идеологии... Но у нас еще будет время. Целое чертово лето. Я не отрываю рук от груди, продолжая держать их скрещенными, но забираюсь одной к воротнику жилета, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. - Я не подходящий человек для дружбы в привычном ее понимании. Жаль, что мои однокурсники не понимали этого. Дурмстранг - это стиль. Мне кажется, я заговариваюсь, - хохотнул под нос, поймав себя на повторе. - В целом, так и есть. Если учишься в Дурстранге, то заочно имеешь какую-то славу - в проекции или в действительности. Это статус. Попасть в Дурмстранг мечтает каждый выдающийся волшебник, но в итоге разочаровывается. Хогвартс учит. Дурмстранг больше рассчитан на самообразование, как бы  дико это ни звучало. Наши библиотеки полны разных книг и трудов, древних и не только. Славянских, языческих, арабских. Там есть все. Я слишком рано начал колдовать, и слишком рано понял, что волшебники - высшее творение космоса, а мы не имеем возможности реализовать все то, что нам дала природа. Тебе не кажется это несправедливым? Мы живем в тени и гробим наши таланты! Я столкнулся с таким количеством обрядов и заклинаний, неизвестных даже профессорам, потому что они почти что хтонические, но не невозможные. Волшебники, Альбус - это высшая ступень эволюции! Волшебники должны править миром, а не жить в тени, как крысы, и скрываться от магглов и их орудий смерти. Меня исключили за то, что я хотел знать и уметь больше. Я пугал их - и студентов, и учителей, даже тех, кого ты считаешь могущественными. Они боялись той разрушительной силы, которую я хотел и хочу до сих пор... познать. Не для того, чтобы уничтожать, но чтобы подчинить ее. Ведь тогда и только тогда я смогу выполнить священную миссию, дарованную волшебникам - и нести ее миру! Набирать сторонников и единомышленников, всех тех, кто мечтал, но не мог пойти против системы. Кого она нагибала, в конце концов, - отшучиваюсь я в небольшой паузе этой страстной речи. - И поднять магическое общество с колен, напомнив о том, что магия - это дар.
Я наклоняюсь вперед, ближе к Альбусу, почти поравнявшись с его лицом, впуская и врываясь в личное пространство. Моя рука опирается о край стола между двумя его руками, и между нами почти нет расстояния. Я воодушевлен тем, как он слушает, но кричать не хочу, чтобы стены не могли этого слышать, чтобы слышал только он, потому что, не знаю как, но он выдерживает натиск моих внутренних эмоций, и концентрирует мысли на кончике языка. Я впервые чувствую, что меня по настоящему слышат.
Дверь в комнату с тихим скрипом открывается, и тоненький голос заставляет меня отвести взгляд и зыркнуть в сторону звука. Столкнуться взглядом со светловолосой девочкой, скромно выглядывающей из-за двери. Альбусу даже не нужно оборачиваться, чтобы определить гостя. А я с неохотой отстраняюсь от него, обращая внимание на девочку.
- Здравствуй. Я Геллерт, - мягко произношу я свое имя и возвращаюсь взглядом к Альбусу. - Я слышал только о брате... Кажется.
[sta]замерзай[/sta] [AVA]http://funkyimg.com/i/2Sw13.gif[/AVA] [sgn]
как тебе мой навык, нахитрить группу ебланов?
как тебе мой навык, убеждать себя в обратном?...[/sgn] [nic]Gellert Grindelwald[/nic]

Чем больше и дольше я говорил, тем больше входил в раж, распалялся под внимательным и осознанным взглядом моего нового знакомого, придавая словам еще большую красочность и поэтичность, на которые только был способен. В тот момент мне казалось, что я на верном пути - вдохновленный взгляд Альбуса вселял небывалый спектр чувств, в один миг вдруг переполнивших меня, как целебный напиток глубокую чашу. Его глаза исцеляли - как бы странно это не звучало, но в тот момент я и правда подумал о том, что мне нужно больше его взгляда, что я хочу видеть это вдохновение и обожание чаще; так часто, как только можно. Моя покалеченная душа находила отклик в его одобрении. В том, к чему я стремился всю свою, пока еще недолгую, сознательную жизнь.
Не помню, чтобы кто-то смотрел на меня так, как в этот момент смотрел Альбус. Обычно так вспыхивает любовь - от искры безумия, необъяснимого обожания и подъема духа, желания слушать и идти вместе одной дорогой. Если бы не некоторые погрешности в этой схеме, я бы подумал, что именно это и произошло. Во мне горели самые разнообразные чувства, но главное, за которое я зацепился и не хотел отпускать ни тогда, ни после - уверенность в том, что я делаю. Непоколебимость в выбранной цели и пути к ней, к другу, которого я обрел в лице Альбуса Дамблдора, хотя изначально к идее этого знакомства отнесся скептически, дало мне не почву - фундамент, на котором я мог бы стоять крепко и уверенно. Тогда я понял, что нашел того, кто понимал меня и кто будет рядом, когда весь мир слеп и глуп. Альбуса, с поддержкой которого я сверну горы. Альбуса, с которым разделю все успехи и миссию всей моей жизни.
Я не знаю, что произошло со мной, но все, что я чувствовал в тот вечер - это необъяснимое, бешеное животное желание поглотить его, сжать кольцами удава по всему телу и не отпускать, лишь бы сохранить ощущение этих минут навсегда, заключить в некий магический сосуд, который будет всегда. Все знают, что ничто не длится вечно, но мне, уязвленному, растерянному, ищущего стабильный источник поддержки, хотелось именно этого. Жаль, что невозможно сохранить Альбуса Дамблдора в том состоянии, в котором я его узнал, почувствовал; сохранил бы, как оберег, как тотем, как самый мощный артефакт, своего друга с горящим, возбужденным взглядом, полным осознанности и принятия, поскольку уже знал, что на всю оставшуюся жизнь я запомню его таким. Именно таким, как в эти минуты.
Мне всегда хватало одного взгляда, чтобы определить дальнейший контакт с человеком, и вот этого взгляда оказалось более, чем достаточно. Я понял все. Альбус понял это тоже. И остановить нас, нашу эмоционально насыщенную дискуссию мог, разве что, конец света - и как же жаль, что конец света наступал с приходом Арианы. Ее, видимо, не учили стучаться, поскольку я не сумел проконтролировать свой взгляд - и со всем своим гудящим изнутри заведенным мотором, посмотрел на нее так, как удав смотрит на жертву; как я смотрел на Альбуса, но он, конечно, понимал, что ничего ему со мной не грозит. А девочка замерла в нерешительности на пороге, но, видимо, не сумела определить конкретную реакцию на мой смягчившийся взгляд и дружелюбный голос, поэтому завороженно, с опаской смотрела на меня. Мне хватило нескольких секунд на адаптацию. Ей бы, возможно, понадобилась целая жизнь.
Я отвел взгляд, чтобы перестать смущать ее. Общение у девочки выходило из рук вон плохо, и я подумал, что тактичнее будет спросить об этом позже, а сейчас перестать гипнотизировать ее. Я почувствовал в ней энергетику, которой не смог дать объяснение. Альбус предложил ей помощь с чаем, что можно было бы сделать волшебством, да и никто не говорил о девочке в этой семье, следовательно, с ней что-то было не так. И оно смущало меня. Сгустки магии в ней выражались в магнетизме ее удивительных, грустных глаз, я чувствовал ее потенциал, наверное, даже слишком хорошо для человека, который ничерта не смыслит в человеческой натуре. Она не была похожа на бесполезную вещь, в ней было что-то странное. От нее исходила скрытая опасность - в том, что она с опаской смотрела на мир, и с еще большей опаской - на меня, но подойти к нам ближе все же решилась.
Мой мозг цинично пошутил о двух Дамблдорах их трех, но самоуверенность разбилась о скалы холодного равнодушия третьего. Неравнодушен, он, казалось, был только к Ариане. Ого, да у кого-то развито чувство гиперответственности! Тот самый средний брат, который служит буфером между членами семьи. Я никогда не хотел детей, даже одного, чем расстраивал родителей - хотя и не говорил этого вслух, но они догадывались, что ждать наследника от меня было неестественно. Я сам был единственный ребенком в семье, но не то, чтобы любимым. Что же было бы, если бы у меня была сестра или брат? Иногда лучше не плодиться, чем забывать кого-то. Семья - это малая социальная группа, но как же хорошо она показывает картину мира и отношений в нем, где все построено на авторитете, каких-либо санкциях и ролевой дискриминации.
Аберфорт прямолинеен и, я уверен, примитивен, в тени своего умного и талантливого брата Альбуса, поэтому держится обособленно, гипертрофированно-взросло и со скрытой агрессией. Он никак не задержал на мне своего внимания - и нарушил схему, не дав впечатлить троих из трех. Ну, что ж, справедливо. Это отрезвляет, особенно после такого взгляда Альбуса и ощущения всемогущества рядом с ним.
- Геллерт Гриндевальд, - представился я официально, полным именем, в ответ на его недружелюбное "наслышан", и убрал руки за спину, выпятив грудь и приосанившись, но не пожал его руку. Будто бы и не заметил, поскольку убирать начал в процессе его приветственного, но такого чисто символичного жеста из вежливости. Кто не заинтересован во мне, не имеет ценности для меня. Почему они все пытаются в тактильный контакт, если я их не приглашал?
Вскоре Дамблдоры уходят, оставляя нас с Альбусом наедине. Я пропускаю мимо ушей его деликатность, отмахиваясь и показывая всем своим видом, что меня ничуть не задело ни поведение его брата, ни вмешательство в нашу идиллию его сестры. В самом деле, они немного отвлекли от увлекательной дискуссии, но не более. Ничего не произошло. Я не хотел заострять на этом внимание, и показал Альбусу (хотя бы на примере рукопожатий),что кроме него меня никто не интересует. Хотя здесь я немного слукавил: его сестра вызывала интерес. Как минимум тем, что я не мог понять своих внутренних ощущений относительно ее странности. Так что, выждав подходящий момент для этой темы, но не упуская из виду экскурсию по шкафам с демонами, то есть, с воспоминаниями, я все же спросил:
- Что с Арианой? - Прямо, безапелляционно, сразу к делу. Больная точка или нет - борись и живи с этим, Альбус. Сегодня я, завтра кто-то, кому абсолютно наплевать, спросит о ней, если увидит.
Но для Альбуса его сестра - не больная тема. Я понимаю это, когда слышу его ответ, а еще понимаю, что он лукавит. Только вот в чем? Меня напрягают два факта: 1) моя интуиция, 2) сквибы не обладают магией, но они обычно не болезные. По неофициальным фактам, в каждой второй чистокровной семье встречается сквиб, но эта информация не разглашается. Сквибы живут без магии, считаются больными, ошибками природы, но им не требуется уход. Магия в них поддерживает организм, ну вроде того. А здесь же, об Ариане говорят так, словно она физически больна. Ответ Альбуса исчерпывающий, и я не нахожу хорошей идеей продолжать эту тему, но личные вопросы отчего-то так и слетают с языка, но обрываются Дамблдором встречным вопросом. Справедливо.
Я облизываю пересохшие губы, подношу к губам чашку с чаем - за все это время я так и не прикоснулся к чаю, увлеченный голосом Альбуса, и теперь, наконец, мог промочить горло, чтобы увлечь его снова, как до момента, когда нас бесстыже прервали. Вернув чашку на место, я обошел его рабочий стол по кругу в поисках чистого пергамента, а пока, в движении, начал рассказ:
- Ты очень проницательный. - Искренне делаю комплимент его таланту смотреть вглубь, а не судить поверхностно или принимать все слова на веру. Улыбаюсь, поднимая взгляд из позы с наклоном над столом. - Аргумент "встреча с двоюродной бабушкой" не засчитывается? Какая досада... - Цокаю языком в шутливой манере, и, наконец, выуживаю листок, аккуратно беру перо в руку. - Придется посвятить тебя в тайну... Но если кому расскажешь, мне придется тебя убить. - Взгляд на мгновение мерцает кровожадностью, а улыбка принимает гипнотизирующе-зловещий вид, но тут же замещается легким смешком. - Пообещай, что воспримешь это всерьез?
Я обошел стол снова, встав сбоку от Альбуса, чуть наклонился над столом, а свободной рукой командно коснулся его плеча, надавливая и молча приказывая усесться за стул. Мне нравилось, как он сидел в кресле. Не знаю, это... было комфортным. Он смотрелся очень органично в кресле, а хаотичное движение пусть оставит мне. Я убираю руку только после того, как усаживаю его - ну, ладно, спустя полминуты, и ставлю свои локти на стол. Пером рисую треугольник - первую деталь будущего символа.
- Сумма квадратов катетов... Ой, не то. - Отшутился для разрядки, но вернулся к теме: - Ты слышал об Игнотусе Певерелле? Он был одним из братьев из сказки барда Бидля про Дары Смерти и, согласно канону, был владельцем одного из даров... Так вот, мораль сказки нам не нужна. Представь, Альбус: а вдруг все это правда? Говорят, Игнотус жил в Годриковой впадине и встретил Смерть здесь же. Представь, что сказки - это не вымысел. Что существуют три артефакта, подарка Смерти, обладая которыми, человек становится хозяином Смерти? Мантия-невидимка, - я указываю пером на треугольник, но не касаюсь чернилами пергамента. Затем рисую прямую линию из вершины до основания: - Бузинная палочка, - продолжаю комментировать. Затем рисую внутри треугольника вписанную окружность: - Воскрешающий камень.
Чуть склонив голову вбок, сталкиваюсь со взглядом Альбуса. Я редко дышу, увлеченный рисованием, и стараюсь не сдаться первым, не отвести взгляд. Поэтому продолжаю говорить:
- Я хочу найти могилу Игнотуса, чтобы убедиться, что я прав. Этот знак будет символом новой эпохи! Я хочу обладать этими дарами, ведь только тогда волшебники поймут, что миссия, про которую я говорил тебе немногим ранее, откроет новые грани их понимания. Докажет, что мы, маги - высшие существа на планете. До этих пор, нас не будут брать всерьез со своими идеями, Альбус. Ты веришь мне? Хочешь присоединиться ко мне и проверить, существуют ли Дары Смерти, как самое высшее проявление волшебства?
[sta]замерзай[/sta] [AVA]http://funkyimg.com/i/2Sw13.gif[/AVA] [sgn]
Разве это не забавно - когда ты думаешь, что знаешь, о чём история, а потом выясняется, что речь в ней шла совершенно о другом?[/sgn] [nic]Gellert Grindelwald[/nic]