Его слова по-прежнему продолжают задевать за живое. Какое Каффу вообще дело до того, что чувствует подчиненный от его комментариев? Конкурентоспособность — тяжелая штука, ее тоже нужно в себе воспитывать. Билиусу не помешало бы это постигнуть, но когда ж там. Бутылка сама себя не выпьет. Они, может, и могли бы контактировать без пререканий и нервов, но Барнабас прекрасно осведомлен, что его работник бухает, как проклятый, когда переступает порог дома. Сбежать от проблем вовсе не выход, но и не позволять помогать себе тоже весьма недальновидно. Барни просто не знает, как с этим работать. Как работать с Билиусом в том числе. Отсюда непонимание, конфликты, недоверие. Мнение, что для Каффа какое-то особенное удовольствие доставляет третировать его и смешивать с дерьмом. Но все, блять, не так. В корне не так.
— Я не... — мешаю тебя с дерьмом. Язык заплетается, вместе со смутными и спутанными мыслями. У них какое-то неправильное мнение друг о друге. Есть моменты, когда оправдания ничего не изменят. Как бы ни отнекивался, ни пытался переубедить, все факты будут против истины. Все верно: Барнабас вел себя, как ублюдок, не идя на компромиссы и совершенно не делая проще жизнь Билиуса. Все неверно: он вовсе не хотел никого унижать. Это не в стиле Каффа. В стиле Каффа — любить весь мир и улыбаться обезоруживающе, очаровывая всех и каждого. Так что не так с этим парнем? Почему их взаимодействие — какой-то непрекращающийся катаклизм, который не оставляет никого в победителях?
Барнабас по-прежнему держит его за плечо, чуть сжимая и разжимая пальцы, второй аккуратно касаясь мокрых волос. Успокаивать пьяных людей, капризных детей и взбешенных спонсоров Кафф, конечно, умел, но каждый раз ловил себя на мысли, все ли он делает правильно. Потому что эффект проявляется не сразу, а автопилот уже включал инстинкты. И инстинкт говорил ему обнять Билиуса крепче. Странный позыв в сочетании с отказом отстраняться.
Держать его в своих руках так комфортно, хотя и непривычно, что становится наплевать на все остальное. Понимает, что алкоголь размазывает в тактилочку. С этим сложно бороться, и потому чувствительный, романтичный в душе Барнабас позволяет себе большее, пока так греет душу эта внезапная близость. Прикрывает глаза в этом полумраке кабинета, откидывая голову чуть выше, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, и где-то подсознательно — открыть полный доступ к шее. Фантомная трансгрессия в хмельном мозгу выдает такие кульбиты, что самому бы на ногах удержаться. Огневиски бьет в голову, может, не сразу, но всегда внезапно, стоит закрыть глаза, образуя турбулентность от головокружения. Становится еще более душно. Билиус весь замерз на улице, а Барни едва пробрало прохладой. Его кожа резонирует своей природной смуглостью с чужой, прохладной и бледной. Кафф чувствует этот контраст от соприкосновения их рук, как и теплые волны, накатывающие от живота. Серьезно, Барни: нервничаешь?
Да нет, что за бред. Сердце всего лишь заходится в бешеном ритме, в аккомпанементе с чужим неровным дыханием, сознание не понимает, что делает. Голова, держащая в себе сотни метафор и красивых словечек, способна только на невразумительное, растерянное: "эээ", вместе с ободряющими, неуверенными прикосновениями к пальцам Билиуса. Он накрывает их своей теплой ладонью в попытке согреть, и не встречает сопротивления. Такой игольчатый Уизли, две минуты назад готовый разорвать начальника в клочья, сейчас доверчиво тянется навстречу, а Барнабас охотно предоставляет возможности.
—Не может быть, чтобы я совсем уж не хвалил тебя.
Капли вниз по контурам, с черных волос, стекают по его лицу. Кафф скользит взглядом след за ними, по контуру носа и верхней губе; по второй, что огибает скулу. Если бы не дождь, по этому потерянному, переполненного досадой лицу можно было подумать, что еще немного — и Билиус заплачет от переполняемых его эмоций и внезапных откровений. Но они в помещении, а мимика Билиуса ежесекундно меняется, не оставляя следов обиды. Кафф замечает эту перемену в лице, сменившуюся заинтересованностью. Алкоголь будит демонов.
— Ты нарываешься на комплименты? —